[align:center]Глава 36: Отрицающая POV Снейпа[/align]
[align:center]"Я пытался" [/align]
Этого не произошло. Ничего не произошло. Именно поэтому я стою тут с брюками, полуспущенными до колен...
НЕТ.
В комнате леденящая тишина. Она пульсирует вокруг меня, и я не понимаю, произнес ли слова вслух. Его нет. Он ушел. Пятясь к двери, не спуская с меня глаз, словно опасаясь, что я наброшусь на него и разорву на клочки, я же едва способен шевельнуться.
Ничего не произошло. Ничего не произошло. Ничего... ничего... В руке палочка, и я в полной безопасности. Комнаты опустели, я один и в безопасности. Одежда порвана, плоть искромсана, на глаза спадает нечто напоминающее пряди волос, но когда пытаюсь их отвести, пальцы хватают пустоту...
И я в безопасности.
Потому что ничего
В боку болит, словно там шов или кинжальная рана. Снова пытаюсь прикрыться черным тряпьем, из которого лезут нити, но мой внутренний глаз ослеплен светом; белым, как молчание, как раскалывание льда, как удар моего черепа о камни, а потом он
Мои руки, повозившись, замирают. Впрочем, какая разница, прикрыт я сейчас или нет?
Он получил то, что хотел.
Нужно выбросить это из головы. Я бы выбросил... я бы упал, но тогда снова окажусь на полу, где все произошло; вместо этого продвигаюсь вперед в ванную, закрываю дверь, сажусь и не падаю. Но тут же вспоминаю: есть другая комната, укромней, безопаснее. О да, чем меньше размер, тем безопасней... представляю, как уменьшаюсь, как белый свет превращается в ничего, так же как ничего не произошло... Во всяком случае, ничего достойного внимания... и я перемещаюсь в другую, укромную комнату. Сажусь на опущенную крышку унитаза и гляжу на каменную, усеянную крапинами, словно красными муравьями, стену. Не чувствую ни рук, ни ног. Онемевшие губы что-то лепечут. Испытываю смутное любопытство: о чем это они?
Так мы и сидим: мое тело и я, вежливые незнакомцы, до тех пор, пока тишину не нарушает приглушенное царапанье.
Похоже, за входной дверью. Поднимаюсь, и брюки спадают снова. Кажется, я смеюсь. Во всяком случае, издаю какой-то звук, пусть и очень тихий, ну и потом, это царапанье. Не могу же я его там оставить, скребущегося в дверь. Начнутся пересуды, скажут, что со мной что-то не так. Набрасываю халат, туго завязываю его поверх порванного пояса, и в таком вот неэлегантном виде иду к двери. Он набрасывается на меня, и вот он – голый у меня на полу. Страх бурлит вокруг него, словно грязь в прозрачной воде. «Помоги, помоги мне, мне нужна твоя помощь». Страх лижет мне лодыжки, теплый, как кровь, знакомый, как ненависть.
Я отступаю.
– Ты же обещал, что поможешь вспомнить, – говорит он. – Или забыть... в общем, одно из двух... – Гляжу на пол и различаю его пальцы – округлые, мягкие пальцы, с обкусанными ногтями. Никаких когтей, чтобы вырисовывать экзотические узоры на моей коже. Никаких когтей, чтобы срезать пуговицы. – Позволь мне остаться тут, – умоляет он. – Можешь меня обездвижить. Все, что угодно.
Судорожно сжимаю спрятанную в кармане палочку, словно она меня защитит. Ноет бок.
– Я не могу помочь тебе забыть, – объясняю я теням его пальцев. – Я пытался.
– Я напал на Дина, – бормочет он. – Я не знаю, что делать.
Дин... Томас. Мальчишка-художник. Вижу его распластанную на полу фигуру, красная кровь размазана, словно краска, на коричневой коже.
– Что ты натворил?
– Fellatius. Он не мог дышать.
– Где ты этому научился?
– Не знаю. – Со всхлипом он накреняется вперед. Отступаю еще на шаг.
– Тебя видели?
Он быстро кивает. Дважды.
– У входа в Большой зал. Макгонагалл помогла ему...
– Тогда тебя будут искать. – И уже вижу Минерву в ее мантии-шотландке, ведомую Люпином к моим комнатам. Вижу, как уводят Гарри, чувствую, как что-то щекочет лоб, провожу там рукой. – Возможно, будет лучше, если тебя найдут. Я так и не смог тебе помочь. – Мои пальцы красного цвета. Его отведут к Дамблдору. Будут допрашивать. Он расскажет о чаепитии... О том, чем он стал – по моей вине... О том, что я позволил ему с собой сделать. Мысль на этом останавливается, и я рассматриваю свои красные пальцы, представляя их сладкими на вкус.
– Прости меня. Прости меня. Прости меня.
– Прекрати, – шепчу я. – Прекрати твердить это.
Он скорчился передо мной – мягкие ладони прижаты к полу – и лежит неподвижно, все равно что мертвец.
– Меня же исключат! Отошлют назад к Дурслям! Или в Святого Мунго! Или в Азкабан! – Оставляя кровавые отпечатки пальцев, я вожусь с узлом пояса и, наконец, развязав, набрасываю на него халат – ну вот, теперь одним голым телом меньше. Зато мне снова приходится придерживать разорванные брюки. Его взгляд так холоден, что я вынужден отвернуться.
Напоминаю себе: со мной моя палочка, я в безопасности. Позади меня он делает какое-то движение, и я вспоминаю: безопасности больше не существует.
Захлопнув дверь в спальню и не забыв сотворить охранное заклинание, я отступаю в маленькую комнату... снова охранное. Затем забиваю полотенцами щель под дверью – на случай, если заклинание подведет. Потом – провал в памяти, гладкий, как пергамент, на время которого меня покидают даже красные крапинки. Постепенно я снова чувствую сложенные на коленях руки, холодный фаянс сквозь дыру в брюках, слабый запах плесени. Люпин, Минерва, Дамблдор скоро придут сюда. Нужно принять приличный вид.
Гардероб в спальне, а это совсем не безопасно.
Приоткрыв дверь, с порога призываю одежду, каждую секунду ощущая
различные ужасы, подкрадывающиеся ко мне... когтистая лапа на плече, между ног. Дверь снова закрыта и запечатана охранным заклинанием. Только полминуты спустя вспоминаю, что сначала снимают ботинки, а брюки потом. Сдерживая рыдания, я слепо раздеваюсь. Он изорвал на мне все, кроме носков. Оставляю лохмотья грудой на полу, переодеваясь: меняю покрытый кровавыми разводами камзол на чистый, искромсанные в клочья брюки на целую пару. Неглубокие порезы покрывают живот и бедра, пересекаясь со следами от пальцев Люциуса. Наверно, я должен быть благодарным за то, что в порыве возбуждения он не откусил мой член. Колени поцарапаны, но боль лишь в тех местах, где он меня кусал.
Кажется, это занимает целую вечность.
Ополаскиваю лицо, и вот пора снова выходить наружу, потому что я — взрослый. И у меня есть обязанности. Я – его игрушка, и обязан быть готовым к эксплуатации.
У входной двери - никого.
Меня медленно поглощает пустота. Я даже не утруждаюсь поднять палочку. Он ведь просто превратится в химеру и снова повалит меня на пол... Бреду к дивану, чтобы ждать там, но он уже на нем – свернувшись калачиком, кутающийся в халат, как в одеяло. Он замечает мои ноги, и у него белеют костяшки пальцев. Он боится самого себя... будущего... наказания...
Тут я понимаю: он тоже слишком напуган, чтобы пошевелиться, не говоря уже о превращениях. Я мог бы его убить. Мертвые молчат. Никто никогда ни о чем не узнает...
Он не шевелится.
Болезненно медленно я распрямляю пальцы, сжимающие палочку. Возвращаюсь на кухню и долго гляжу на аккуратный ряд черных склянок до тех пор, пока снова не обретаю ясность мысли. Готовлю ему чай, словно это поможет. Вспоминаю последний раз, когда я готовил ему чай. И что случилось потом. Снова и снова высвобождаюсь из-под него... чувствую впивающиеся в бок клыки. Когда несу ему чашку, наступаю на пуговицу и отшвыриваю ее в кабинет. Я еще долго буду натыкаться тут на пуговицы.
Благодарно, но, так и не поднимая головы, он бормочет «спасибо».
«Может, это яд...»
Он делает глоток. Я, в свою очередь, тоже не могу на него смотреть.
– Я должен перед тобой извиниться. За чай.
Еще один глоток.
– Он вкусный, – машинально произносит он. – Спасибо.
Его клыки впиваются мне в бок. Попытка аппарировать забирает последние силы, меня толкает вперед. Отбрасывает в стену.
– Не за этот чай. За тот, другой. – Сплетаю пальцы, рассматривая многогранность отбрасываемых свечами теней, пока он допивает.
– Почему?
Действительно, почему? Ведь так логично было предположить, что, не доверяя мне, он перестанет доверять Amicus Fides, а это какое-никакое, но начало. Тени моих сплетенных пальцев падают ему на ноги, и я отступаю еще на шаг.
– Amicus Fides, – хрипло произношу я. Першит в горле. Неужели я кричал? – Заклятие представляется тебе полезным, потому что... ты мне доверяешь. Так как наша работа с заклятием была отложена, мы потеряли много времени, я выбрал кратчайший путь... предав это доверие... отсюда и чай. Туда было подмешано... – Кто-то громко стучит в дверь. Он вздрагивает, разливая чай, превращается в кота и юркает под диван. – Там тебя найдут, – продолжаю я, подбирая халат. Кот вылезает из-под дивана и бежит в спальню. Закрываю за ним дверь, пытаясь обрести привычную ясность мысли: как убедить Минерву, что все в порядке (даже ни на секунду не надеюсь, что мне удастся обвести вокруг пальца Дамблдора).
За дверью – руки в карманах – стоит Люпин.
– Где он? – вежливо осведомляется он.
– Понятия не имею.
Оттолкнув меня, он входит в комнату.
– Его запах... – Я, как идиот, стою, держа дверь. – А с тобой что произошло?
Качаю головой и встречаюсь взглядом с проходящей мимо слизеринкой. Та ускоряет шаг.
– Мы не вправе терять ни минуты, Северус, – настаивает Люпин. – Он напал на студента.
– Напал?
– Проклял. Его срочно желает видеть Дамблдор.
Воздух наполняет паника. Вцепившись в дверной косяк, я отрезаю:
– Так идите и ищите его.
– Северус...
– Да не знаю я, где он!
Люпин опускает мне на плечо ладонь, поверх свежих царапин. Быстро отступаю, он хмурится и открывает рот, чтобы что-то сказать. И меня осеняет: ему же все расскажет его обоняние. О том, что тут произошло, что Гарри сделал со мной, как и о том, что мои силы на пределе и я не могу поднять головы. У него коричневые ботинки с залатанными шнурками. Гляжу на них из-под полуопущенных век, ожидая допроса, но он лишь произносит:
– Если он к тебе придет, отведи его к Дамблдору.
Кажется, я киваю. Он советует посетить Помфри и уходит.
Комнаты снова наполняет тишина. Густая, как снег, и ноги передвигаются в ней с огромным усилием. Нахожу стул, сажусь и рассматриваю руки (совершенно бесполезные, без когтей для самозащиты). Ловлю себя на мысли, что мне все равно, что будет дальше. Меня с головой накрывает ледяная тишина. Наверно, я мог бы уснуть под ее покровом.
Краем зрения замечаю тень Гарри.
– Что значит «было подмешано»?
Накручивая на палец выбившуюся из ткани нить, оцениваю свою вину и гадаю, какую еще он потребует с меня плату.
– Кошачья мята. Я видел, как ты на нее реагируешь в моем кабинете.
– Почему?
– Я полагал, это подорвет твое доверие. Преподаст тебе урок. Я полагал...
– Ты полагал, что это подорвет мое... Что? Как?
Нить затянута туго. Кончик моего пальца лилового цвета.
– Неудобно, но безобидно. – Я произнес это вслух? Неужели действительно было время, когда я верил, что могу строить планы? – Безопасность... – Ощущаю на себе его взгляд, такой недоверчивый... и еще ниже склоняю голову. «Не думай. Не чувствуй. Заслуживай все, что получаешь».
– Ну и что мне теперь делать? – наконец спрашивает он. – Меня ищут. Что мне делать?
Гляжу на него. Поплавав, его бледное лицо приобретает четкие очертания в золотистых отблесках свечей. Он спрашивает у меня, что делать, с самого момента моего разрушения. Смех в зале.
– Можешь остаться тут, – машинально отвечаю я и встаю, словно могу куда-то уйти. Кухонная стойка все еще покрыта листьями кошачьей мяты, а по полу, покрытому пятнами моей крови, разбросаны пуговицы. Куда уйти? Эти комнаты принадлежат ему.
Он отступает от меня в сторону кладовки.
– Все равно можешь меня обездвижить, если тебе так будет... спокойней.
В отчаянии гляжу, как он отступает еще на шаг.
– Ты не должен, – пытаюсь сказать я. Ты не должен был быть способен со мной на такое. Не на такое, не на самое худшее... не со мной. Я – самое худшее. «Царь, царевич, король, королевич, сапожник, портной, убийца, безумный алхимик, предатель и насильник...» Делаю еще одну попытку. – Ты не должен был... – Слова никак не сформируются. Слишком сильно свело горло.
Тот, кем я был раньше, никогда не позволил бы подобного. Тот, кем я был раньше, никогда бы подобного себе не представил. Разница в тридцать минут, в вечность... между нами нет ничего общего.
А Гарри по-прежнему изъявляет желание быть обездвиженным.
Возвращаюсь в свое укрытие и, презирая себя за слабость, снова запечатываю дверь охранным заклинанием. Однако убежище больше не кажется достаточно безопасным... вероятно, оттого, что теперь я скрываюсь в нем и от самого себя... Лихорадочно ищу более укромное место и нахожу, забившись между раковиной и унитазом. Никому и в голову не придет тут меня искать. Запах плесени здесь гораздо сильнее. Ягодицы и спина мерзнут, холод окружает меня, медленно падая под глазами. Вскоре все сливается в беспросветную тьму. Меня не видно, не слышно, не заметно. Я вернулся в исходное состояние, я рад превратиться в ничто.
Если он придет за мной снова, я ничего не почувствую.
- участник сейчас на форуме
