ДОРОГИЕ ДРУЗЬЯ! ФОРУМ ОТКРЫТ ТОЛЬКО ДЛЯ СОВЕРШЕННОЛЕТНИХ ЗАРЕГИСТРИРОВАННЫХ ПОЛЬЗОВАТЕЛЕЙ.
Чтобы зарегистрироваться, внимательно прочтите инструкцию в этой теме.
Если вы уже зарегистрированы, то получить доступ к закрытым разделам можно в этой теме.
Отправлено: 04.02.08 12:53. Заголовок: "Очищение" (3 книга из серии "Bittersweet Potion") ГП/CC, angst, глава 46/56 от 30/07
НАЗВАНИЕ: Очищение (Purificaiton) АВТОРЫ: Alchemia Dent & Bugland ПЕРЕВОДЧИК: lost girl БЕТЫ: Marta + Jenny - главы 1-13, 15,17-18,20-22,24,27-28, 31-36,40,42,44-45 + Ольга - главы 1-5, 10, 12-26, 29-30 + Эонен - глава 6 + Рыжая-Бестыжая - глава 7-16, 18-19,21-28 + Сталина - глава 29-41, 43,46 + strega verde - глава 31-39 ОРИГИНАЛ: тут РАЗРЕШЕНИЕ НА ПЕРЕВОД: получено. ГЛАВНЫЕ ГЕРОИ/ПЕЙРИНГ: ГП/СС, ЛМ/ЛВ, РЛ/СБ; гет ЛВ/НП, РУ/ГГ, Дин/Чо ПРЕДУПРЕЖДЕНИЯ: Изнасилование, садизм, групповое насилие, мастурбация, Non- con, мазохизм РЕЙТИНГ: NC-17 ПРИМЕЧАНИЕ: По требованию авторов архивирование фика на любом сайте, кроме авторского, категорически запрещено. ПРИМЕЧАНИЕ ПЕРЕВОДЧИКА: Начало серии было написано до выхода ГП & ОФ, поэтому реалии 5-й и 6-й книг тут учитываются лишь частично. Первая книга - тут Вторая книга - тут Начало третьей - http://ab.fanrus.com/purificaiton.doc Книга Заклинаний (объяснения используемых авторами заклинаний) - тут
Отправлено: 24.05.09 22:39. Заголовок: Antidote пишет: Я ч..
Antidote пишет:
цитата:
Я что-то пропустила?????
Угу. Очень важный момент, о котором упоминается всего раз двадцать пять во второй книге, и раз пять в остальных. О том, как Снейп Люциуса насиловал с применением Lacivius. Ну, еще когда они в школе были. Неужели не помнишь?
[align:center]"Я пытался" [/align] Этого не произошло. Ничего не произошло. Именно поэтому я стою тут с брюками, полуспущенными до колен...
НЕТ.
В комнате леденящая тишина. Она пульсирует вокруг меня, и я не понимаю, произнес ли слова вслух. Его нет. Он ушел. Пятясь к двери, не спуская с меня глаз, словно опасаясь, что наброшусь на него и разорву на клочки, я же едва способен шевельнуться.
Ничего не произошло. Ничего не произошло. Ничего... ничего... В руке палочка, и я в полной безопасности. Комнаты опустели, я один и в безопасности. Одежда порвана, плоть искромсана, на глаза спадает нечто напоминающее пряди волос, но когда пытаюсь их отвести, пальцы хватают пустоту...
И я в безопасности.
Потому что ничего
ничего
ничего
ничего
не произошло.
В боку болит, словно там шов или кинжальная рана. Снова пытаюсь прикрыться черным тряпьем, из которого лезут нити, но мой внутренний глаз ослеплен светом; белым, как молчание, как раскалывание льда, как удар моего черепа о камни, а потом он
(оказался внутри)
получил то, что хотел.
Мои руки, повозившись, замирают. Впрочем, какая разница, прикрыт я сейчас или нет?
Он получил то, что хотел.
Нужно выбросить это из головы. Я бы выбросил... я бы упал, но тогда снова окажусь на полу, где все произошло; вместо этого продвигаюсь вперед в ванную, закрываю дверь, сажусь и не падаю. Но тут же вспоминаю: есть другая комната, укромней, безопаснее. О да, чем меньше размер, тем безопасней... представляю, как уменьшаюсь, как белый свет превращается в ничего, так же как ничего не произошло... Во всяком случае, ничего достойного внимания... и я перемещаюсь в другую, укромную комнату. Сажусь на опущенную крышку унитаза и гляжу на каменную, усеянную крапинами, словно красными муравьями, стену. Не чувствую ни рук, ни ног. Онемевшие губы что-то лепечут. Испытываю смутное любопытство: о чем это они?
Так мы и сидим: мое тело и я, вежливые незнакомцы, до тех пор, пока тишину не нарушает приглушенное царапанье.
Похоже, за входной дверью. Поднимаюсь, и брюки спадают снова. Кажется, я смеюсь. Во всяком случае, издаю какой-то звук, пусть и очень тихий, ну и потом, это царапанье. Не могу же я его там оставить, скребущегося в дверь. Начнутся пересуды, скажут, что со мной что-то не так. Набрасываю халат, туго завязываю его поверх порванного пояса, и в таком вот неэлегантном виде иду к двери. Он набрасывается на меня, и вот он – голый у меня на полу. Страх бурлит вокруг него, словно грязь в прозрачной воде. «Помоги, помоги мне, мне нужна твоя помощь». Страх лижет мне лодыжки, теплый, как кровь, знакомый, как ненависть.
Я отступаю.
– Ты же обещал, что поможешь вспомнить, – говорит он. – Или забыть... в общем, одно из двух... – Гляжу на пол и различаю его пальцы – округлые, мягкие пальцы, с обкусанными ногтями. Никаких когтей, чтобы вырисовывать экзотические узоры на моей коже. Никаких когтей, чтобы срезать пуговицы. – Позволь мне остаться тут, – умоляет он. – Можешь меня обездвижить. Все, что угодно.
Судорожно сжимаю спрятанную в кармане палочку, словно она меня защитит. Ноет бок.
– Я не могу помочь тебе забыть, – объясняю я теням его пальцев. – Я пытался.
– Я напал на Дина, – бормочет он. – Я не знаю, что делать.
Дин... Томас. Мальчишка-художник. Вижу его распластанную на полу фигуру, красная кровь размазана, словно краска, на коричневой коже.
– Что ты натворил?
– Fellatius. Он не мог дышать.
– Где ты этому научился?
– Не знаю. – Со всхлипом он накреняется вперед. Отступаю еще на шаг.
– Тебя видели?
Он быстро кивает. Дважды.
– У входа в Большой зал. Макгонагалл помогла ему...
– Тогда тебя будут искать. – И уже вижу Минерву в ее мантии-шотландке, ведомую Люпином к моим комнатам. Вижу, как уводят Гарри, чувствую, как что-то щекочет лоб, провожу там рукой. – Возможно, будет лучше, если тебя найдут. Я так и не смог тебе помочь. – Мои пальцы красного цвета. Его отведут к Дамблдору. Будут допрашивать. Он расскажет о чаепитии... О том, чем он стал – по моей вине... О том, что я позволил ему с собой сделать. Мысль на этом останавливается, и я рассматриваю свои красные пальцы, представляя их сладкими на вкус.
– Прости меня. Прости меня. Прости меня.
– Прекрати, – шепчу я. – Прекрати твердить это.
Он скорчился передо мной – мягкие ладони прижаты к полу – и лежит неподвижно, все равно что мертвец.
– Меня же исключат! Отошлют назад к Дурслям! Или в Святого Мунго! Или в Азкабан! – Оставляя кровавые отпечатки пальцев, я вожусь с узлом пояса и, наконец, развязав, набрасываю на него халат – ну вот, теперь одним голым телом меньше. Зато мне снова приходится придерживать разорванные брюки. Его взгляд так холоден, что я вынужден отвернуться.
Напоминаю себе: со мной моя палочка, я в безопасности. Позади меня он делает какое-то движение, и я вспоминаю: безопасности больше не существует.
Захлопнув дверь в спальню и не забыв сотворить охранное заклинание, я отступаю в маленькую комнату... снова охранное. Затем забиваю полотенцами щель под дверью – на случай, если заклинание подведет. Потом – провал в памяти, гладкий, как пергамент, на время которого меня покидают даже красные крапинки. Постепенно я снова чувствую сложенные на коленях руки, холодный фаянс сквозь дыру в брюках, слабый запах плесени. Люпин, Минерва, Дамблдор скоро придут сюда. Нужно принять приличный вид.
Гардероб в спальне, а это совсем не безопасно.
Приоткрыв дверь, с порога призываю одежду, каждую секунду ощущая
(его)
различные ужасы, подкрадывающиеся ко мне... когтистая лапа на плече, между ног. Дверь снова закрыта и запечатана охранным заклинанием. Только полминуты спустя вспоминаю, что сначала снимают ботинки, а брюки потом. Сдерживая рыдания, я слепо раздеваюсь. Он изорвал на мне все, кроме носков. Оставляю лохмотья грудой на полу, переодеваясь: меняю покрытый кровавыми разводами камзол на чистый, искромсанные в клочья брюки на целую пару. Неглубокие порезы покрывают живот и бедра, пересекаясь со следами от пальцев Люциуса. Наверно, я должен быть благодарным за то, что в порыве возбуждения он не откусил мой член. Колени поцарапаны, но боль лишь в тех местах, где он меня кусал.
Кажется, это занимает целую вечность.
Ополаскиваю лицо, и вот пора снова выходить наружу, потому что я — взрослый. И у меня есть обязанности. Я – его игрушка, и обязан быть готовым к эксплуатации.
У входной двери - никого.
Меня медленно поглощает пустота. Я даже не утруждаюсь поднять палочку. Он ведь просто превратится в химеру и снова повалит меня на пол... Бреду к дивану, чтобы ждать там, но он уже на нем – свернувшись калачиком, кутающийся в халат, как в одеяло. Он замечает мои ноги, и у него белеют костяшки пальцев. Он боится самого себя... будущего... наказания...
Тут я понимаю: он тоже слишком напуган, чтобы пошевелиться, не говоря уже о превращениях. Я мог бы его убить. Мертвые молчат. Никто никогда ни о чем не узнает...
Он не шевелится.
Болезненно медленно я распрямляю пальцы, сжимающие палочку. Возвращаюсь на кухню и долго гляжу на аккуратный ряд черных склянок до тех пор, пока снова не обретаю ясность мысли. Готовлю ему чай, словно это поможет. Вспоминаю последний раз, когда я готовил ему чай. И что случилось потом. Снова и снова высвобождаюсь из-под него... чувствую впивающиеся в бок клыки. Когда несу ему чашку, наступаю на пуговицу и отшвыриваю ее в кабинет. Я еще долго буду натыкаться тут на пуговицы.
Благодарно, но, так и не поднимая головы, он бормочет «спасибо».
«Может, это яд...»
Он делает глоток. Я, в свою очередь, тоже не могу на него смотреть.
– Я должен перед тобой извиниться. За чай.
Еще один глоток.
– Он вкусный, – машинально произносит он. – Спасибо.
Его клыки впиваются мне в бок. Попытка аппарировать забирает последние силы, меня толкает вперед. Отбрасывает в стену.
– Не за этот чай. За тот, другой. – Сплетаю пальцы, рассматривая многогранность отбрасываемых свечами теней, пока он допивает.
– Почему?
Действительно, почему? Ведь так логично было предположить, что, не доверяя мне, он перестанет доверять Amicus Fides, а это какое-никакое, но начало. Тени моих сплетенных пальцев падают ему на ноги, и я отступаю еще на шаг.
– Amicus Fides, – хрипло произношу я. Першит в горле. Неужели я кричал? – Заклятие представляется тебе полезным, потому что... ты мне доверяешь. Так как наша работа с заклятием была отложена, мы потеряли много времени, я выбрал кратчайший путь... предав это доверие... отсюда и чай. Туда было подмешано... – Кто-то громко стучит в дверь. Он вздрагивает, разливая чай, превращается в кота и юркает под диван. – Там тебя найдут, – продолжаю я, подбирая халат. Кот вылезает из-под дивана и бежит в спальню. Закрываю за ним дверь, пытаясь обрести привычную ясность мысли: как убедить Минерву, что все в порядке (даже ни на секунду не надеюсь, что мне удастся обвести вокруг пальца Дамблдора).
За дверью – руки в карманах – стоит Люпин.
– Где он? – вежливо осведомляется он.
– Понятия не имею.
Оттолкнув меня, он входит в комнату.
– Его запах... – Я, как идиот, стою, держа дверь. – А с тобой что произошло?
Качаю головой и встречаюсь взглядом с проходящей мимо слизеринкой. Та ускоряет шаг.
– Мы не вправе терять ни минуты, Северус, – настаивает Люпин. – Он напал на студента.
– Напал?
– Проклял. Его срочно желает видеть Дамблдор.
Воздух наполняет паника. Вцепившись в дверной косяк, я отрезаю:
– Так идите и ищите его.
– Северус...
– Да не знаю я, где он!
Люпин опускает мне на плечо ладонь, поверх свежих царапин. Быстро отступаю, он хмурится и открывает рот, чтобы что-то сказать. И меня осеняет: ему же все расскажет его обоняние. О том, что тут произошло, что Гарри сделал со мной, как и о том, что мои силы на пределе и я не могу поднять головы. У него коричневые ботинки с залатанными шнурками. Гляжу на них из-под полуопущенных век, ожидая допроса, но он лишь произносит:
– Если он к тебе придет, отведи его к Дамблдору.
Кажется, я киваю. Он советует посетить Помфри и уходит.
Комнаты снова наполняет тишина. Густая, как снег, и ноги передвигаются в ней с огромным усилием. Нахожу стул, сажусь и рассматриваю руки (совершенно бесполезные, без когтей для самозащиты). Ловлю себя на мысли, что мне все равно, что будет дальше. Меня с головой накрывает ледяная тишина. Наверно, я мог бы уснуть под ее покровом.
Краем зрения замечаю тень Гарри.
– Что значит «было подмешано»?
Накручивая на палец выбившуюся из ткани нить, оцениваю свою вину и гадаю, какую еще он потребует с меня плату.
– Кошачья мята. Я видел, как ты на нее реагируешь в моем кабинете.
– Почему?
– Я полагал, это подорвет твое доверие. Преподаст тебе урок. Я полагал...
– Ты полагал, что это подорвет мое... Что? Как?
Нить затянута туго. Кончик моего пальца лилового цвета.
– Неудобно, но безобидно. – Я произнес это вслух? Неужели действительно было время, когда я верил, что могу строить планы? – Безопасность... – Ощущаю на себе его взгляд, такой недоверчивый... и еще ниже склоняю голову. «Не думай. Не чувствуй. Заслуживай все, что получаешь».
– Ну и что мне теперь делать? – наконец спрашивает он. – Меня ищут. Что мне делать?
Гляжу на него. Поплавав, его бледное лицо приобретает четкие очертания в золотистых отблесках свечей. Он спрашивает у меня, что делать, с самого момента моего разрушения. Смех в зале.
– Можешь остаться тут, – машинально отвечаю я и встаю, словно могу куда-то уйти. Кухонная стойка все еще покрыта листьями кошачьей мяты, а по полу, покрытому пятнами моей крови, разбросаны пуговицы. Куда уйти? Эти комнаты принадлежат ему.
Он отступает от меня в сторону кладовки.
– Все равно можешь меня обездвижить, если тебе так будет... спокойней.
В отчаянии гляжу, как он отступает еще на шаг.
– Ты не должен, – пытаюсь сказать я. Ты не должен был быть способен со мной на такое. Не на такое, не на самое худшее... не со мной. Я – самое худшее. «Царь, царевич, король, королевич, сапожник, портной, убийца, безумный алхимик, предатель и насильник...» Делаю еще одну попытку. – Ты не должен был... – Слова никак не сформируются. Слишком сильно свело горло.
Тот, кем я был раньше, никогда не позволил бы подобного. Тот, кем я был раньше, никогда бы подобного себе не представил. Разница в тридцать минут, в вечность... между нами нет ничего общего.
А Гарри по-прежнему изъявляет желание быть обездвиженным.
Возвращаюсь в свое укрытие и, презирая себя за слабость, снова запечатываю дверь охранным заклинанием. Однако убежище больше не кажется достаточно безопасным... вероятно, оттого, что теперь я скрываюсь в нем и от самого себя... Лихорадочно ищу более укромное место и нахожу, забившись между раковиной и унитазом. Никому и в голову не придет тут меня искать. Запах плесени здесь гораздо сильнее. Ягодицы и спина мерзнут, холод окружает меня, медленно падая под глазами. Вскоре все сливается в беспросветную тьму. Меня не видно, не слышно, не заметно. Я вернулся в исходное состояние, я рад превратиться в ничто.
Если он придет за мной снова, я ничего не почувствую.
Ага, это в памяти все же осело. Только вот непосредственно от этой фразы сложилось впечатление, что следы свежие. Отсюда и непонятки)
Видимо, Люциус так сильно отреагировал на проклятие, что следы пальцев уже ничем не смыть... Во всяком случае, так Северус считает. Может, эти малфоевские отпечатки пальецв на нем не в буквальном смысле, а наоборот... Но, все таки, важный этап его сексуального развития и все такое...
Cтационар , кажется , нужен им обоим... Если все так запутанно в голове у самих Северуса и Гарри , то нам остается только беспомощно смотреть на это! Честно , я в тоске...[взломанный сайт]
Отправлено: 06.06.09 15:50. Заголовок: Глава 37: Фестралы ..
Глава 37: Фестралы
"Я по-быстрому"
Свернувшись калачиком на полу, я забиваюсь в угол. Между мной и холодными каменными плитами лишь тонкая ткань его халата. Кладовка напоминает клетку, но плечо прижимается к ножке стула, дальше – стол, еще дальше – дверная рама, пропускающая тусклый свет свечей, и, если бы захотел, я мог бы просто уйти. Но я не хочу.
Хочу. Хочу найти Северуса и все исправить. Хочу вернуться назад во времени и все изменить. Хочу услышать, что все происшедшее привиделось в дурном сне.
Что будет утром? Он отведет меня к Ремусу? К Дамблдору? В министерство? Он просто позволил мне немного передохнуть? Что он собирается делать дальше? Может, решил скрывать меня здесь, создав щит и превратив кладовку в настоящую клетку? Или накажет: всласть помучив, отдаст Волдеморту?
Рука подо мной онемела. Меняю положение, перед глазами плавают темные пятна. Я голоден. Мне должно быть все равно, ведь меня никогда нормально не кормили у Дерслей. Есть нельзя - я этого не заслуживаю и должен голодать. Да и вообще в последнее время еда тут невкусная, и придется вызывать Добби, а я не хочу будить Северуса.
Поплотнее закутываюсь в халат. Его запах... оливковое мыло и напоминающий зелья чай. Кусаю рукав, чтобы не закричать. Но даже не знаю, что кричать. Я все испортил: все, что у меня было и могло быть с Северусом. С пожизненным долгом шансов на победу над Волдемортом у меня нет. Я погибну. Мне уже давно нужно было погибнуть. Отказаться от «помощи» Волдеморта и утонуть. Тогда не случилось бы, то, что случилось.
Кажется, я засыпаю в слезах, потому что просыпаюсь с сухими, покрасневшими глазами, а рукав халата мокрый и холодный. Пробую поднять голову, но перед глазами чернеет и я ударяюсь лбом о пол. Нужно поесть. Не хочу есть.
– Добби, – шепчу я.
Хлопок, и перед глазами расплывчатая нога домовика.
– С Гарри Поттером все в порядке?
– Я голоден, – слабо бормочу я. – Чего-нибудь сырого. Мясо.
Добби исчезает и тут же возвращается, подталкивая мне блюдо. Его край упирается мне в нос. Пытаюсь сосредоточиться и тычу в мясо пальцем. Склизкое и тепловатое, и кожа скользит по бледной плоти, когда я касаюсь ее. Грудка. Куриная. Не плечо или шея или рука или еще какая-то человеческая часть тела. Добби беспокойно наблюдает, ожидая, что я начну есть. Я не могу. Это слишком напоминает о том, что я... нет, Волдеморт... или это все-таки был я... неважно... сделал. Добби уговаривает меня поесть.
– Да-да... но мне нужно... сначала что-то еще. – Ненавижу слова. Больше всего мне хочется ускользнуть в пустоту, но это вряд ли произойдет. Во всяком случае, не так быстро. Нужно хотя бы суметь принять смерть стоя, когда Северус передаст меня Волдеморту... или министерству... или голодному дракону. Я прошу Добби принести одного из кроликов Хагрида. На секунду домовик беспокойно замирает. Бедняга наверное думает, что я собираюсь упражняться в проклятиях или что-то в этом роде.
– Хагрид спит. Добби нужно его разбудить?
– Нет, просто принеси кролика. Добби исчезает и спустя несколько минут возвращается с белым кроликом в руках. Опускает животное на пол рядом с тарелкой с курятиной и отступает на пару шагов.
– Гарри Поттер не притронулся к еде. Гарри Поттеру нужно есть.
– Я поем, – шепчу я, медленно принимая сидячее положение. Мир вокруг гаснет, но тут же возвращается, пусть и расплывчато. – Уходи, – слышу свои слова я. Хлопок аппарации – Добби больше нет, и я снова прислоняюсь головой к каменной стене. Темнота.
У ноги что-то мягкое. Я глажу это, нащупывая уши, закрытые глаза, маленький влажный нос. Открываю глаза и как в тумане вижу белого кролика. Он слишком велик, чтобы напасть на него котом, особенно в моем состоянии. Нужно сделать это в человеческом обличии. Можно шмякнуть его о стену, как кот мышь, но это займет целую вечность. Они кровоточат, сопротивляются и пытаются высвободиться, чтобы сбежать... сбежать... сбежать, в ужасе и панике, снова и снова. Не хочу причинять ему боли. Я бы рассмеялся, будь у меня силы. Я так боюсь причинить кролику боль, после того как я... после... меня снова поглощает темнота, затем опять возвращается сознание.
Кролик жмется ко мне. Глупый кролик. Перекладываю его на колени. Он опирается передними лапами мне на грудь. Я нежно обхватываю его шею обеими руками.
– Я по-быстрому, – обещаю я, сжимая сильнее. Он пытается выскочить. Сжимаю еще. – Ш-ш, это не больно.
Он визжит. О Мерлин, он визжит как девчонка, как та самая девчонка, это человеческий визг. Сжимаю изо всех сил, но он не перестает и еще брыкается, царапая мне ноги. Хватаю его за уши, подношу ближе и кусаю в шею. Мое лицо в крови. Он визжит и кусает меня за ухо. Острая, ослепляющая боль. Звук рвущейся ткани. И темнота. Пытаюсь сохранить сознание... сопротивляться. Он захлебывается и задыхается, пока я рву его на клочки.
– Что ты делаешь?
Поднимаю голову. Все покачнулось. На пороге Северус. Слышу, как с глухим ударом на пол падает кролик. Теплая, сладкая, солоноватая кровь во рту. На губах, на лице, которое холодит воздух подземелий. Кролик слабо и тщетно дергается.
– Что ты делаешь?
– Не знаю!
Он зол... болен... болен... зол... еще хуже... Сознание снова ускользает, его чувства удерживают меня, его голос такой резкий, ужаснувшийся, ужасный.
– Тебе смешно? По-твоему, тебе позволено надо мной издеваться вот таким образом?
Качаю головой, вокруг все накреняется и темнеет. Беру себя в руки, встав на четвереньки, ладони хлюпают в луже крови.
– Убирайся.
Не знаю, что делать. – Убирайся сию минуту.
Поднимаюсь, придерживаясь за стул. Кружится голова. Закрываю глаза, подождав пока пол прекратит крениться, и я уверен, что снова не ударился об него головой. Он снова кричит на меня. «Вон, вон, вон». Громко колотится сердце. Дыхание тоже очень громкое. Делаю шаг вперед, и кажется, что я падаю. Еще шаг, чтобы сохранить равновесие, и еще один. Падаю и ударяюсь плечом о край стойки. «Вон, вон, убирайся вон».
Продолжаю двигаться и спотыкаюсь о полу халата. Ползу. Приподнимаюсь, держать за его стол. «Вон... вон... Убирайся вон...» Краем зрения замечаю свечи, все остальное – темные тени на фоне тьмы. Тянусь к дверной ручке. Дверь открывается сама собой, ударив по пальцам. Наверно, было бы больно, если бы я сейчас хоть что-то мог чувствовать.
Спотыкаясь, выхожу в коридор и ковыляю дальше. Нельзя, чтобы меня тут нашли. Нельзя, чтобы меня нашли. Нельзя...
***
Aрочные своды.
Витражи. Картины, храп. Дверные проемы.
Солнце... крошечный осколок над землей. Красное. Оранжевое. Багряное.
Не к кому бежать, некуда идти, поэтому бегу к солнцу.
Прохладная, влажная трава лижет ноги.
Халат трепещет за спиной словно крылья.
Вдыхаю свежий воздух.
Сбегаю по склону, перепрыгивая через камни.
Лечу, почти что лечу.
Деревья. Ветки. Как пальцы. Руки. Сжимающие солнце.
Как пальцы. Руки. Когти. Щелкающие вокруг меня. Хватающие полы халата.
Просыпаюсь лежащим лицом в грязи, травинки, ветки, гравий впиваются в кожу и неожиданное ощущение шершавого языка, лижущего затылок. Поворачиваю голову, щурясь от солнечного света, надо мной нависает что-то черное. На секунду кажется, что я – кот, а надо мной – кот-Северус, но тут же падаю духом – этому не бывать никогда.
Тварь лижет меня снова, я чувствую влажный язык на ноге. Другой на щеке. И еще один в ухе, и жжение. Она жует, с легкостью вырывая плоть. С криком бью по рептильной морде. Они же меня сожрут. Пытаюсь подняться, но они лижут, вжимая в меня свои огромные морды. Кожей чувствую их горячее, прогорклое дыхание.
Брыкаюсь, но нога запутывается в халате. Перекатываюсь на спину и вижу три силуэта, похожие на лошадиные. Фестралы. Один из них снова наклоняет гигантскую голову, оттягивая губы. Зубы. Язык. Зубы. Снова бью, но он даже не моргает. Превращаюсь в гиппогриффа и стрекочу ему в морду, промахиваюсь, брыкаюсь, и снова мимо. Халат слишком узок и мешает двигаться. Напрягаюсь, чувствуя, как он рвется на плечах, и мои когти что-то пронзают. Все как в тумане, и единственное желание – вскочить и бежать.
Копыто бьет меня по плечу, опускаясь, соскальзывает, и при этом режет, как нож. В лодыжку впиваются зубы. Копыто пришпиливает мое крыло к земле. Впиваюсь в него зубами, пронзая до кости. Другие копыта. Моя спина, мой хвост. Зубы. Белая, слепящая боль, когда меня разрывают на части.
Вижу, как рядом образуется лужа крови. Понимаю, что моей. Меня убивают, сжирают.
Нужно бы запаниковать... прийти в ужас. Но я не чувствую ничего подобного.
Отправлено: 06.06.09 16:10. Заголовок: Глава 38: Расщепленн..
Глава 38: Расщепленная POV Снейпа
"Мы знаем, что вы сделали" Мир красный и черный. Жизнь красная, смерть черная. Чувствую, как чернота высасывает жизнь и просыпаюсь, задыхаясь, от воспоминания того, как он отнимает остатки моего достоинства. На каменном полу темнеет кроличья кровь, красная засыхающая в трещинах, геометрический узор... напоминающий чертежи, карты и искусство алхимии. В воздухе стоит запах смерти... или жизни... Кажется, сейчас время завтрака, время снова сидеть с ней рядом, пить апельсиновый сок, поданный с кровавыми потрохами на белом как снег фаянсе.
Где-то звенит звонок.
Каким-то образом я оказываюсь в Большом зале. Вхожу с опозданием, привлекая к себе взгляды... наверняка, необычным видом: ободранные ногти и оставленная им вместе с семенем как сувенир боль во всем теле. Заметно ли это со стороны? Чувствуется ли запах? Флитвик наклоняется поздороваться, его ноздри раздуваются как у хищника. Отстраняюсь от него прямо в любопытство Минервы. Ей хочется завести беседу. Ей хочется знать, почему я ей не отвечаю. Я не могу воспринимать ее речь. Не могу есть. Тем временем студенты взволнованно перешептываются, зловещий шелест как порыв ветра после аппарации, увлекающий в погоню за собой мои мысли, сухие и мертвые.
Я его выгнал. Нельзя было этого делать. Это моя вина. Напоил его чаем. Раскрыл секрет. Позволил ему это сделать. Позволил ему это сделать. Моя вина. Моя вина. Моя вина.
Минерва толкает меня локтем и советует не дуться. Большой зал пустеет. Студенты перешептываются в коридорах. В подземельях, у моей двери собралась толпа. Звенит звонок, а класс до сих пор заперт. Древесина столешницы гладкая и, кажется, выгибается под моей ладонью. Раны в боку ноют и внезапно я не уверен: достаточно ли высок воротничок... На мне был такой же, когда он меня кусал... если заметят, то я за себя не отвечаю...
Не успевают мои мысли потечь в это русло (а я – прийти к неизбежному заключению об отсутствии выбора), как я распахиваю дверь и носом к носу сталкиваюсь с Уизли.
Воцаряется жесткая тишина. Словно на поле боя на меня уставились множество белых и несколько темных мертвых лиц. Отступаю, и они проходят мимо меня в класс.
Что же касается его... его место остается пустым.
– Где Поттер? – Мой голос звучит неестественно грубо... совсем непохожий на мой обычный. Может быть, он лишил меня и голоса.
Уизли и Грейнджер пялятся на меня с непроницаемым выражением лиц. И отвечают одновременно, но вразнобой:
– Больничное крыло.
– Не знаю.
Снимаю баллы за отсутствие синхронности, стараясь не думать о том, что могло произойти, где он может быть, что я наделал. Возможно, он мертв. Я убил его своей любовью/ненавистью/злостью/унынием/вожделением/страхом/отчаянием. И не думаю. Не стараюсь прислушаться к их перешептыванию, присмотреться к тому, что делаю. Не гляжу в глаза Драко. Преследуемый самим собой и им: каким-то образом удерживающим меня на месте своим легким телом, впившимися в меня зубами, шагаю по проходам между партами, мир вспыхивает и гаснет... нет... Толчок попытки аппарирования, удар о стену... нет... Передо мной лицо Паркинсон, чувствую ее теплое дыхание – овсянка и фиалковые пастилки. Она спрашивает, все ли со мной в порядке. Нет, не все. Будь со мной все в порядке, не заблуждайся я настолько глубоко, я никогда бы не позволил случиться ничему подобному.
Я расщепился в той комнате, точно как в первый раз, рука и нога оставлены на истребление моей матери. Я оставил себя с ним, ту часть меня, которая умеет вставать, смотреть этим детям в глаза... Она осталась позади и он поглотил ее, покрыв своим телом и заставив исчезнуть.
И я так неловок. Таким неловким я не чувствовал себя уже много лет. Я едва не перевернул котел Лонгботтому и снял баллы, когда наши глаза встретились, понимая, что он все заметил.
Потом урок оканчивается, беспорядок убран, они выносятся из моего класса, впуская в комнату громкий галдеж, когда же я поворачиваюсь к выходу, за мной следуют его друзья. Он щурит потемневшие от презрения глаза. Она холодно меряет меня взглядом, словно я – приготовленное для вивисекции насекомое. Неожиданно вспоминается змея, которую я убил еще ребенком. Она еще не была готова для линьки, я содрал с нее шкуру и под ней нашел новую чешую – мягкую и влажную.
Не могу пошевелиться и просто жду, понимая наперед, что они скажут, и Уизли говорит:
– Мы знаем, что вы сделали.
Он им все рассказал.
«Он им все рассказал, он оставил меня в углу и отправился прямиком к ним и рассказал им что я с ним сделал, и что он сделал со мной как тихо рвалась плоть какие издавала звуки он им рассказал он им рассказал и я...»
– Профессор, – негромко произносит Грейнджер.
Судорожно поднимаю голову, встречаясь с ней взглядом. Я не дышу. Кажется, я разучился. Желудок медленно выворачивает наизнанку. Задыши я, и меня вытошнит прямо здесь, перед ними, последнее унижение – вдобавок ко всем остальным – которое мне вряд ли пережить.
- Нам необходимо знать, где он, - настаивает она.
Мне нужно дышать, чтобы говорить. У воздуха прокисший вкус, как у кружевного воротника ночной сорочки моей матушки.
- Понятия не имею.
- Где вы видели его в последний раз? – вставляет один.
- Прошлой ночью? – добавляет другая.
Я не могу в этом признаться. Это секрет, а секреты не для признаний... во всяком случае, не для моих. Под рукавами мантии сжимаю запонки на манжетах и ожидаю, когда все это закончиться, когда они уйдут. Оставьте же меня, наконец, в покое. Пусть меня оставят в покое. Они глядят на меня, словно я инопланетянин, а мне хочется рыдать – я превратился в ничто под безжалостными взглядами детей.
Дальнейшие события вспоминаются как в тумане. Грейнджер предупреждает, что они поставят в известность Дамблдора, и истина (ах, эта ужасная истина) захватывает своими щупальцами все, что я считаю нужным. Вижу сцепленные пальцы Флитвика, его алчную улыбку и узел закручивается еще сильнее. Не знаю, что сказать. «Да, конечно» или «Прошу, ради любви к Гарри, не делайте этого»... Уизли бросает на меня последний взгляд, и они уходят, оставляя меня в потемневшей комнате.
Вспоминаю змею, ее мягкую, влажную чешую, и это оказывается последней каплей.
До кабинета мне не дойти. Раковина в углу слишком далеко. Узел превращается в скользкий, безжалостно сжимающийся кулак, из которого сочится что-то, напоминающее кровь и запаха апельсинов. Меня снова скручивает спазм, но выходит только слюна. Я сплевываю. «Это моя работа», - замечает горгулья. Прижимаюсь к стене, мне нечего ответить, беспомощно прислушиваюсь к шагам за спиной. Краем зрения замечаю белую руку, пальцы, постукивающие по голове горгульи. Та утрачивает свое недовольное выражение, ее рот округляется в «О», выплескивая струю воды.
- Полагаю, не стоит спрашивать, все ли с вами в порядке, - произносит Драко.
Он запирает дверь, отсекая любопытные взгляды проходящих мимо студентов и говорит, что мне необходимо показаться Помфри. Мне не нужна Помфри. Мне никого не нужно. И не нужно, чтобы кто-то видел меня... не сейчас... никогда... и меньше всего – он. Если он меня увидит, то тут же доложит отцу, а тот, в свою очередь – Темному Лорду. В любом случае, он донесет даже о том немногом, что видел.
Я распрямляюсь и принимаюсь размышлять о том, как стану от него избавляться.
Отправлено: 06.06.09 18:26. Заголовок: lost girl пишет: Х..
lost girl пишет:
цитата:
Хочу услышать, что все происшедшее привиделось в дурном сне.
О , это и мое самое большое желание , так мне страшно![взломанный сайт] Больше нет слов![взломанный сайт] lost girl , strega verde , за продолжение спасибо! Не знаю , надолго ли меня еще хватит - читать этот фик![взломанный сайт]
Отправлено: 06.06.09 23:55. Заголовок: Мдя, и где спрашивае..
Мдя, и где спрашивается счастье? Куда закатилось? Вместо того чтобы трахаться как кролики и заботится друг о друге. БДСМят по углам личных тарканов, выливают друг на друга неадекват и всячески портят себе жизнь. Такими темпами Вольдеморт еще и рад будет что его избавят от филиала этой психушки. А все почему? Вместо того чтобы проговорить корчат из себя умных и надеятся на телепацию.
Зато теперь у Северуса есть верное средство от Вольдика - накачать Гарри кошачьей мятой до бровей и заслать е его темнейшеству. Тут-то Волде и акунуться все его обучающие трансляции
Отправлено: 10.06.09 23:36. Заголовок: Глава 39: Побитая PO..
Глава 39: Побитая POV Люпина
"Я его больше не чувствую" После ухода за магическими существами я отыскиваю Рона с Гермионой. С опущенными гловами, словно совершили какой-то грех, подростки повествуют о ссоре, о которой, рассказал Гарри, и о его синяках на спине и ногах, которые заметил Рон.
– Он был весь в синяках, – уточняет Рон. Это было вчера, еще до того, как он набросился на Дина. До побега (к Снейпу, я уверен, он сбежал обратно к Снейпу) До того, как пропал.
Пытаюсь надеяться на лучшее: что никто никому не собирался наносить телесных повреждений. Молча благодарю их за заботу. За потраченное время. Затем возвращаюсь к безрезультатному поиску: не давая покоя Филчу, заглядывая в каждый закуток, ища Приза, убивая оставшееся до ужина время.
Снейп прибывает рано. Окидывает взглядом гриффиндорцев, забыв наполнить тарелку - это за него, по-матерински цокая языком, делает Макгонагалл. Вижу, как белыми пустыми глазами он высматривает Гарри. Ни за что не поверю, что он намеренно позволил случиться тому, что случилось.
Как странно испытывать такую уверенность...
«А как же синяки?» – возражает мой внутренний Сириус.
Снейп отрывает глаза от студенческого стола и теперь рассматривает собственную тарелку, машинально измельчая в пюре зеленый горох. Потому что чувствует себя виноватым или просто из-за отсутствия Гарри? Лучше спросить его сейчас, до того, как на глаза ему попалась дверь, чтобы хлопнул мне ею в лицо.
– Северус. Где он?
Кажется, Снейп вовсе не удивлен вопросом.
– Его нет.
– Нет? Что ты имеешь в виду? – Он не отвечает, а просто медленно, словно в ране, поворачивает вилку. – Нет в Хогвартсе?
Снейп неспешно откладывает вилку и складывает руки на коленях.
– Сегодня утром, – информирует тарелку он, – я его вышвырнул. Он убежал. Куда – понятия не имею. Теперь я больше его не чувствую.
Наступает пауза, наполненная смехом Синистры, занимающей стул два места от нас. Ну и что на это ответить? Я же был там вчера вечером. И мог бы найти Гарри, но упустил шанс, потому что торопился... потому что Снейп вернулся с одной из тех встреч и был явно в скверном расположении духа, а у меня не было никакого желания выслушивать, что с ним произошло. Не хотелось спрашивать, почему он избегает моего взгляда.
И снова меня лишают роскоши осуждений. Не думая, тупо отвечаю:
– Не понимаю, о чем ты...
– Он связал нас кровными узами. Неделю тому назад, – сообщает он так спокойно, словно обсуждая погоду.
– Яйца Мерлина... – вылетает у меня: вспоминаю склоненное над книгой взволнованное лицо Гарри неделю тому назад. – Он создал их сам?
Снейп мельком глядит на меня – впервые с того момента, когда я сел с ним рядом.
– Разумеется. Последнее, что мне нужно, это еще большая близость, – произносит, а не выплевывает он. Полагаю, это объясняется лишь чрезвычайной серьезностью ситуации. Флитвик то и дело бросает на нас любопытные взгляды, Снейп чувствует их и снова опускает голову. Это едва ли подходящее место для подобной беседы.
– Ты ничего не ешь, – замечаю я. Он рассеянно смотрит на забытую вилку. – Зайди ко мне, поговорим...
И он послушно следует за мной к выходу из зала.
Мы стоим в мерцающем свете фонаря, и он глядит на пол между нами. Едва узнавая того, с кем говорю, я спрашиваю, почему он выгнал Гарри. Он отвечает:
– Кролик. Он его ел. Даже не убив. Я думал, что мне это снится... – Его глаза бегают туда-сюда, словно следуя беспорядочным движениям снующего по полу насекомого. Не может быть, чтобы он сознавал, как у него дрожат руки. – Я приказал ему убираться, – продолжает он. – И он убежал. Это моя вина.
– Нет... – я умолкаю. Обвинять или оправдывать кого бы то ни было сейчас не имеет смысла. – Его нужно отыскать. После нашего разговора... он был с тобой, когда я заходил вчера вечером? – осведомляюсь я, вспомнив вчерашнее собственное проявление высокой нравственности, рекомендовавшее Снейпу посетить больничное крыло. Сомневаюсь, что он даже на секунду задумался о том, чтобы туда пойти… Не то, чтобы я удосужился проверить.
– Сегодня утром. Он ушел сегодня утром, – задумчиво произносит он.
– Если бы только ты удосужился поставить меня об этом в известность, Северус, – взрываюсь я, сожалея, ох как сожалея, что он мне ничего не сказал. Он закрывает глаза и судорожно сжимает руки, неуверенно качая головой. Нет, это несправедливо. Нет ничего справедливого в создавшейся ситуации. – Что ж, – вздыхаю я. – Ты мне сообщаешь мне об этом сейчас...
Он начинает идти – быстрой, но какой-то бесцельной походкой. Торопливо следую за ним, чувствуя, что теряю контроль над беседой, что своей растерянностью сбиваю с толку и себя самого.
– А как же синяки? – И вот, наконец, характерный взгляд, типичный Снейп – появляется на его лице. Он мельком на меня смотрит, сощурившись, словно я только что пытался его поиметь.
– Синяки.
– Синяки у Гарри.
– У него синяки, – эхом повторяет Снейп и коротко, презрительно хохочет. Он ускоряет шаг, и мне приходится трусить следом. Факелы проносятся мимо черно-золотыми отрезками. Он резко поворачивает вправо на лестницу, направляясь вниз в подземелья, и до меня доходит: да он просто пытается от меня избавиться. Интересно, в какой момент он проснулся? Ведь только что он с такой готовностью отвечал на мои вопросы и даже поведал о кровных узах.
– Ты был у мадам Помфри?
– Мне там нечего делать, – бросает он.
– Тебе необходима ее помощь. Что с тобой произошло? Это имеет отношение к Гарри?
Нагнав его, замечаю, что ближайшая ко мне ладонь Снейпа сжимается в кулак.
– Я рассказал все, что тебе нужно знать, – отвечает он, но почему-то не рассерженно, а скорее испуганно. – Теперь иди и найди его.
– Да ты мне фактически ничего не сказал! Как насчет вашего вчерашнего сборища? – в отчаянии выпаливаю я, надеясь вывести его из равновесия. Так или иначе, он замедляет ход – мы почти у его двери.
– Я... я сказал тебе все, что посчитал нужным, – хмуро отрезает он, держась за медную ручку. Мимо нас, в своем протоплазменном величии, пролетает Кровавый Барон. Готов поклясться, в его взгляде читается любопытство.
– Тогда пошли к Дамблдору. Необходимо обсудить дальнейший план действий...
Дверная ручка щелкает. Чувствую, как растворяются его охранные заклинания, высасывая из воздуха электричество.
– Ты получил информацию, – бесстрастно сообщает он. – Вот ты и говори с Дамблдором. – Ссутулившись, он с подавленным видом переступает через порог.
– Нам лучше сотрудничать, Северус...
Дверь закрывается перед моим носом.
– Нам уже давно нужно было начать сотрудничать.
***
В подземельях пахнет ханжеством и плесенью. Их обитатели взирают на меня так, будто я своими расспросами о коте Снейпа грубо вторгаюсь на их территорию. И все же я не сдаюсь, заканчиваю начатое и лишь после поднимаюсь наверх. На пути к гаргулье Дамблдора встречаю Рона с Гермионой. Они смотрят на меня, переглядываются, и снова опускают головы. Пытаюсь решить, какие слова вызовут их на откровение.
– Я знаю пароль.
Гермиона приветливо улыбается, но ее глаза остаются грустными. Рон рассержен. Он пахнет так, словно целый день мариновался в своей злости. Его лицо покраснело, и он упрямо произносит:
– Гарри нет в Хогвартсе.
Моя душа уходит в пятки. «Его нет», – сказал Северус, почему же я в тот же момент не отправился к Дамблдору? Потому, что мне хотелось сделать что-то, чего Снейп не смог. Потому что у него был такой печальный вид... Мерлин, я даже не знаю. Я все испортил с самого начала.
– Откуда тебе об этом известно? – спрашиваю я, уже зная ответ.
– Карта мародеров.
Что ж. Вот и все.
Определенность оседает на нас как пыль, а мы продолжаем стоять – каждый с личным грузом поражения на душе. Мимо, в благостном неведении, шумно проходит группка студентов.
– Что ж, пошли наверх? – наконец, предлагаю я. Касаюсь кончика гаргульиного носа: – Фиалковый пирог. – Кажется, тварь взирает на меня с сочувствием, но камень холоден.
Отправлено: 11.06.09 09:02. Заголовок: lost girl пишет: мы..
lost girl пишет:
цитата:
мы продолжаем стоять – каждый с личным грузом поражения на душе.
Да что же это творится-то? И как долго еще все будут жить в таком кошмаре , про Северуса же даже читать страшно , он просто никакой , убит прктически... lost girl , strega verde , намекните хоть , свет в этой тьме мелькнет , наконец? И спасибо за продолжение!
Отправлено: 11.06.09 18:42. Заголовок: Да уж все краше и кр..
Да уж, все краше и краше. Теперь они найдут погрызанного Поттера и Снейп пойдет и сбросится с астрономической башни. Следом прыгнут Поттер и Люпин. Потом Блэк скинет с нее Дамблдора и сиганет сам. вот такая вот мята.
Интересно, когда болевой шок Снейпа пробьет мысль что без Поттера ему таки хуже. До того тестралы прилично обгладают Поттера или когда он санет мальчиком-которого-почти-съели-заживо
Отправлено: 11.06.09 20:13. Заголовок: Глава 40: Чувствуй м..
Глава 40: Чувствуй магию
"Погодите!"
Вдыхаю…
Слышу, как стрекочут сверчки.
...и выдыхаю.
Вот уж не ожидал услышать стрекотания сверчков после смерти. С другой стороны, я даже не уверен, что именно ожидал услышать.
Ноздри щекочет терпкий запах сырой земли и мокрых листьев. Чувствую свет и легкий ветерок. Ощущаю магию, теплую и сильную, текущую во мне, окутывающую меня. Неужели это и есть смерть? Что ж, не так она и ужасна, чего только Волдеморт ее боится?
Открываю глаза: надо мной, на бледно-голубом сияющем фоне светится мерцающий черно-лиловый узор. Словно зачарованный, я гляжу вверх, где на лиловеющем небе постепенно вырисовываются звезды. Чернота принимает очертания колышущихся на ветру и окруженных мерцанием (наверное, от магии) листьев.
Рядом что-то шевелится. Пытаюсь сесть, но совершенно не чувствую тела. Головы я не чувствую тоже, но кое-как умудряюсь ее повернуть. И замечаю присевшую рядом маму. Из-за окружающего бледно-голубого света ее глаза кажутся прохладного, темно-зеленого оттенка, а волосы – темно-рыжего.
– Мама, – пытаюсь произнести я, но изо рта вылетает лишь слабое карканье.
Она печально улыбается мне, и смотрит на разделяющий нас участок земли. Он расчищен, не считая пригоршни камушков разных цветов и размеров. Мама раскладывает их по контуру человеческой фигуры нарисованной ею в грязи.
Отец приседает на корточки у моей головы. И глядит поверх меня, окутанный такой же голубоватой дымкой. Он улыбается так, будто любит меня, однако мысль об этом смущает – мне не забыть, как он издевался над Северусом. Снова пытаюсь приподняться. Но тщетно. Такое ощущение, что от меня осталась одна голова. Может так оно и есть... ели же меня фестралы, верно? Вот и оставили одну лишь голову.
– Я мертв, – с облегчением объявляю я. Отец качает головой. – Вы – привидения? – Нет. – Я не понимаю. – Он сочувственно кивает, по-прежнему ничего не объясняя. – Что происходит?
Молчание. Перевожу взгляд на маму: та все еще перекладывает свои камушки. Но и она не поднимает головы.
– Объясните, наконец, что все это значит? Почему вы молчите?
Мама поднимает голову и касается пальцем губ: ш-ш-ш...
– Почему? – шепчу я.
Отведя от губ палец, она касается одного из камушков на земле. Тот вспыхивает и исчезает. Так же внезапно я чувствую руку отца на своем плече. И легкое пожатие.
Я чувствую... чувствую его!
Он кажется таким настоящим... из плоти и крови. Они - не привидения. Но и не живые люди. Они говорят, что я не умер. Краем взгляда замечаю еще один сияющий камушек, и другой, и еще один... и чувствую, как рука отца отводит мне со лба пряди волос... действительно ощущаю ее прикосновение. Чувствую собственное горло, в котором першит... как оно издает странный звук – нечто среднее между смешком и всхлипом... чувствую выступающие на глаза слезы. Я не могу их вытереть, но мне плевать. Отец улыбается так, будто любит меня. Не понимаю, как он может...
– Меня бросили в озеро! – выпаливаю я. – Почему? Зачем они это сделали?
Он качает головой.
– Ты должен знать! Должно же у тебя быть хоть какое-то понятие! Ведь ты проделал то же самое с Северусом! – ору на него я. – Зачем? Объясни, зачем?
На миг он закрывает глаза. Он не произносит ни слова, но у него виноватый вид. Бросаю взгляд на маму: та по-прежнему играет с камушками, заставляя их вспыхивать и исчезать. Ощущения продолжают возвращаться ко мне: я уже чувствую грудь и живот, а вместе с ними – тревогу и напряжение.
– Я его люблю.
Отец кивает. Мама тоже. И, кажется, на ее губах даже играет полуулыбка.
– Значит, вы на меня не сердитесь?
Оба отрицательно качают головами. Нас связывают анимагические узы. И кровные узы тоже. Мы занимались сексом. Родители просто кивают, не задавая вопросов, словно им уже давно все известно.
Отец наблюдает, как мама аккуратно касается камушков, а те со вспышкой исчезают, каким-то образом постепенно возвращая мне ощущение собственного тела. Делаю глубокий вдох, чувствуя, как, наполняясь воздухом, раздуваются легкие. Хочется закрыть глаза, потому что боюсь увидеть их реакцию на то, что сейчас скажу – если получится. Но ведь они не могут говорить, и мне ничего не остается, как держать глаза открытыми, наблюдая за выражениями их лиц.
– Я его изнасиловал, – мямлю я.
Отец отворачивается, но его рука снова сжимает мое плечо. Мама опускает голову. Мне виден лишь ее рот, но я понимаю – она хмурится. На миг она подносит ладонь к лицу, к глазам, потом кивает.
Начинаю лепетать, пытаясь сдержать слезы, но, когда изо рта начинают сыпаться слова, перед глазами все расплывается: «Я сделал ему больно. Но не нарочно. Я не хотел. Не знаю, как так вышло. Кажется, я схожу с ума. Ко мне в голову проникает Волдеморт. Я чувствую, как он делает всякие мерзости. Не понимаю, что со мной. Я сделал ему больно. И не знаю, как теперь быть. Что теперь делать».
Ее прохладные ладони гладят мое пылающее лицо. Он вытирает пальцем мои слезы, а я, зажмурившись, прикусываю губу – мне стыдно, что я плачу, всхлипываю и не могу остановиться. Щемит в груди и трудно дышать даже через рот. Открываю глаза: они оба все еще смотрят на меня с самыми печальными улыбками, какие мне доводилось видеть.
Мама указывает куда-то вдаль. Но там лишь деревья и тьма. Я выдыхаю: «Что?». Она снова взволнованно указывает в том же направлении. Там, за деревьями снова деревья, а потом – трава и холмы. А дальше – замок, темный силуэт с ярко освещенными окнами, окруженный звездным небом. Глубоко в замке – подземелья и комнаты, такие знакомые, что я мог бы назвать их «домом», где в кресле сидит он.
Чувствую рядом родителей. Как мама творит магию с выложенными на земле камушками. Чувствую возвращение собственного тела. И одновременно вижу Северуса, словно нахожусь с ним в одной комнате, оставаясь незаметным под мантией–невидимкой.
На нем незнакомая мне новая одежда, или, может, он отремонтировал старую. У него круги под глазами, будто он совсем не спал. Болезненно бледное лицо. Я зову его: «Северус!», но он не слышит. Хочу прикоснуться к нему... к его сложенным на коленях рукам... но мое тело здесь, в лесу. Он глядит на постель: скрученные простыни, полуспавшее на пол одеяло...
«Прости меня, я не знаю, как мне быть».
Понимаю, что ему меня не услышать, но все равно говорю это. Он еле заметно вздрагивает, но я не свожу с него глаз. Указательным пальцем Северус трет сустав большого. Его глаза бегают, когда он моргает, словно что-то ищет. Его плечи облегченно расслабляются.
Вытираю влажные глаза – передо мной снова родители. Похлопывая меня по плечу, отец встает. Я сажусь, но слишком резко, тело пронизывает боль. На нарисованной на земле фигурке остался лишь один серый, напоминающий почку, камень. Мама касается его, но тот не вспыхивает и не исчезает, как остальные. Она поднимает его, вкладывает мне в руку и снова указывает в сторону Хогвартса, в сторону Северуса.
– Отдать ему это?
Улыбаясь, она кивает, гладит меня по щеке и встает.
– Погодите! – восклицаю я, но они уже машут руками, прощаясь, их силуэты блекнут. Пытаюсь вскочить, но ноги слишком слабы – ноют мышцы. Мне удается встать на колени, но родителей уже нет.
Стрекочут сверчки. Над головой светят звезды. Стеной стоят высокие деревья. Однако окружающая их раньше голубоватая сияющая дымка исчезла. Родителей нет, я один в Запретном лесу.
Отправлено: 11.06.09 20:37. Заголовок: Эту главу читала с н..
Эту главу читала с некоторым облегчением , по крайней мере , в ней не было ужасов... Спасибо большое , что так скоро появилось продолжение! lost girl , Сталина -
Отправлено: 12.06.09 00:07. Заголовок: lost girl беты вы сп..
lost girl беты вы спасли меня от ужаса Гарри-ака-колобок-побеждающий-Волдеморта,за что вам низкий поклон. Я несколько часов после предпоследней главы всерьез рассматривала эту мысль.
Ну все вроде как налаживается, вот только почку бы ему вторую и Снейпа который явно признает Гарри ему нужен. а то ребенок и так уверен что насилует его всеми возможными способами, а тот незнает как выдержать
Отправлено: 12.06.09 17:35. Заголовок: Глава 41: Смеющаяся ..
Глава 41: Смеющаяся POV Снейпа
"Но вы же понимаете, что теперь трупы?"
Это кресло моего деда. В нем никто не умирал. Его не тронули авроры. После того, как меня выпустили из Азкабана, я вытащил его из обломков целым и невредимым – не считая устроивших в сидении нору мышей. После я использовал их в укрепляющем память зелье (что, впрочем, не внесло существенных изменений в качество препарата).
Я сидел в нем еще ребенком, наблюдая, как он работал. Сидел, ожидая наказания. Как и сейчас. Я ожидаю, что сюда вот-вот, поблескивая глазами, явится Альбус. Интересно, сумею ли я оценить по достоинству всю иронию ситуации, когда он станет обвинять меня в том, что я прогнал Гарри? При беседе, несомненно, пожелает присутствовать Люпин, и склонен полагать, что Альбус удовлетворит желание оборотня. Ведь тот постарался на славу. Тогда как я лишь чинил препятствия.
Не знаю, о чем я думал. И думал ли вообще? Зачем занимался с Гарри любовью? Зачем напоил его этим чаем?
Драко учат его проклинать. Лестранжи способны проклясть его в любой момент. Он ничуть не продвинулся в работе над прорывом в Amicus Fides. Он мне так доверяет... Именно поэтому было необходимо предать его доверие. В тот момент этот ход казался вполне логичным.
Да, казался.
Надо мной издевается дед: «Ты мыслишь, зельевар? Или просто варишь настойки?»
Со временем водянистый круг света у моих ног блекнет. Ладоням щекотно от поглаживания потертой обивки кресла, а их все нет. И вот за дверью спальни раздается голос: «Северус?» Альбус. Они никогда не стучат. Они могли бы воспользоваться камином, но я не слышу шагов. Голос что-то невразумительно бормочет и снова произносит мое имя.
Я забился в угол спальни: беженец, вор. Украл у них Гарри, и потерял его. Почему за мной не приходят? Так было бы только справедливо.
Голос умолкает, и вот я снова один.
Не знаю, что делать. Уверен, в покое меня не оставят. Но теперь здесь только я и это кресло, в котором я сидел испокон веков... эти комнаты, где проводил время Гарри... и пуговицы по углам. Меня ожидает стопка непроверенных домашних работ, подготовка контрольной для шестого курса, но я продолжаю сидеть, наблюдая, как ползут и меняются тени.
Внезапно он снова со мной.
Щекотание в глубине мыслей... слабая ласка. Как будто чьи-то теплые пальцы касаются моих, хотя моя ладонь остается пустой. Кажется, я открываю глаза, но ведь я их не закрывал. Только когда начинает кружиться голова, сознаю, что не дышу... когда же делаю вдох, он все еще со мной. Я его не убил. Возможно ли это?
Быть может, это смерть.. но я чувствую, как к нему возвращается жизнь, и мне не страшно.
От этого, во всяком случае.
Поднимаюсь с кресла. Прохожу через кухню в кабинет, почти ожидая его там увидеть, но в комнате холодно и пусто, даже зеленое пламя Альбуса уже погасло. На рабочем столе беспорядок: открытые чернильницы вперемешку с пустыми бутылками от сливочного пива. Следовало бы навести порядок. Следовало бы поработать, но вместо этого я направляюсь в кладовку и едва не спотыкаюсь о кролика.
Моя мать была гораздо аккуратней. Когда она была вынуждена убивать животных, то никогда не оставляла их на полу, словно пустые пакеты от чипсов.
Поднимаю палочку, чтобы сотворить Delabor. Но цепенею. На меня глядят пустые, сухие глаза. Повернувшись, я выхожу из кладовки.
Это – дело рук Гарри.
Весь беспорядок в этих комнатах – его рук дело. Моя кровь на полу – его рук дело. Я не могу откладывать наведение порядка вечно...
Это – дело рук Гарри.
Мне нельзя тут оставаться. Не в одиночестве. Он вернется, и все будет в порядке: он востребует то, что оставил и заново вернет смысл тому, что для меня лишь беспорядок. Тогда я снова смогу здесь жить. Иду к вешалке за плащом, но сознаю, что плащ уже на мне и выхожу из комнат – чувство цели частично возвращает рассудок. В коридорах еще бродят несколько слизеринцев, я отправляю их в гостиную. Они не понимают, что в Хогвартсе небезопасно.
Когда нет Гарри. Когда есть Гарри. Не для Гарри... Нет, мне непозволительно об этом думать.
Земля темна как бархат и такая же теплая. В лачужке Хагрида горит свет. Гарри забегал туда в гости – по словам Драко. Останавливаюсь как вкопанный посреди лужайки – вероятно, с исключительно дурацким видом – возможно ли, что он и сейчас там? Однако в привычку Хагрида не входит вводить в заблуждение Дамблдора... Ловлю себя на мысли: понятие «неприемлемости» – обосновано ли оно вообще? В голове возникает картина: двенадцатилетний Гарри давится членом размером с морского угря.
Нелепо. Совершенно нелепо. В таком случае, моим он бы точно не подавился.
Если, разумеется, тогда его не беспокоило что-то иное...
Меня поглощает лес.
Тут тропинки. Но я их игнорирую – ведь им не следовал Гарри. Ветки цепляются за одежду, и некоторое время спустя я снимаю плащ. Гарри спит. Ему больше от меня не сбежать. Я могу о него споткнуться, или заметить его силуэт на фоне молочного неба.
Я уверен... в нем, в себе, в нас.
Уверенность длится недолго.
Опускается ночь, темная как изнанка маски. Lumos бесполезен. Не вижу ни гребаной зги, а осязаю еще меньше – остальные чувства подводят, предательски увлекая в тени и замкнутые пространства, неоднократно подставляя подножки. Он же маячит где-то впереди – спящий и равнодушный, пока что-то невидимое цепляется за мою одежду и волосы. Мне его не найти. Какой толк в узах, если они не способны привести к нему?! Глупый Снейп, глупый...
Вокруг шевелится лес, я заблудился.
Помню, как пробирался к линии аппарации после возвращения Темного Лорда, пьяный от страха и иллюзии героизма. Помню, как возвращался с привкусом дерьма во рту, убежденный, что надо мной смеются звезды. Меня охватывает жуткое чувство уязвимости, полупрозрачности...
Чтобы избавиться от того привкуса, я принял у Альбуса лимонную дольку. Я бы взял ее даже сейчас – хотя бы в доказательство собственного существования. Ускоряю шаг, с палочкой наготове в одной руке, притворяясь, что мой страх – надежда. Другой рукой тянусь в темноту, пытаясь схватить ее до того, как она схватит меня.
Назад в Хогвартс я возвращаюсь в третьем часу ночи.
[align:center]*** [/align] Он сидит лицом к четырем факультетским столам, не замечая меня. Рядом - совершенно голый, не считая ошейника, Люциус играет с бокалом вина.
Кладу ладонь Северусу на плечо. Тот роняет вилку, которая со стуком падает с тарелки на каменные плиты.
– В чем дело? – со смешком осведомляется Флитвик.
Северус поворачивается ко мне, отталкивая стул и опускаясь на колени. Я приказываю ему раздеться. У него расширяются глаза.
– Не здесь, Мой Лорд, умоляю. Не здесь.
– Боже, какой кошмар, – фыркает Флитвик в кубок с водой, совершенно не утрачивая невозмутимости.
Нетерпеливо бросаю: «Devestius». Одежда Северуса разлетается по залу. Заливаясь смехом, Флитвик откидывается на спинку стула, а Синистра вынимает носок из блюда с рубцом. Поднимаю Северуса за волосы и толкаю на стол, не заботясь, какую он подминает под собой еду. Над ним передают блюдо с рубцом широко улыбающемуся Люциусу.
– Рубец, Северус? – вежливо осведомляется тот, выкладывая щедрую порцию на лицо зельевара.
Большой зал звенит от смеха. К нам приковано всеобщее внимание (если не считать сына Люциуса, который прячет за ладонями порозовевшее лицо). Флитвик и Синистра беспомощно хихикают, наблюдая за тем, как я трахаю Северуса. Не уверен, зачем мне это нужно. Я даже не испытываю особого желания, но он исторгает поток слез, и я продолжаю. Дотрахиваю его до крови и просыпаюсь от собственного осипшего крика.
Все притаилось в темноте. Не видно даже стен, а когда я вцепляюсь с простыни, те ускользают между пальцев как грязь. Пропускаю сквозь нее пальцы и сосредотачиваюсь на виднеющемся в просвете между густыми ветвями деревьев краешке луны. Прикусываю губу, чтобы не разреветься, но я совсем один. Это неважно. Больше ничего не имеет значения. Слезы стекают по щекам. Ненавижу себя.
Отчаянно надеюсь, что Северус не вспомнит этот кошмар.
[align:center]*** [/align] Сверху сияют звезды, безлунный мираж. Откуда я взял, что вижу луну? В одежде холодно и мокро, я натягиваю одеяло до подбородка и сворачиваюсь калачиком, в ушах по-прежнему звенит смех.
По-прежнему ощущаю себя распластанным на столе ради их удовольствия.
Это нужно было сделать для Темного Лорда... это был просто сон... просто...
Это был Гарри.
Кусаю руку, чтобы не закричать... несильно... недостаточно сильно. Не будь я таким трусом, то содрал бы с кости плоть, чтобы заглушить эти звуки, эти мысли, правду этих снов, но у меня лишь немеют пальцы. У них солоновато-горький вкус – семени и слез. Сама мысль, что меня может возбудить... нечто подобное... вызывает спазмы желудка... кажется, сейчас меня стошнит. То, что сейчас я один, не делает ситуацию более достойной.
Даже накрытый с головой одеялом, с участившимся, стучащим в ушах пульсом и девятью этажами между нами, я все еще их слышу... его друзей, его настоящих друзей... в безопасности их красно-золотого рая, теплых расцветок плоти и костра. Есть сны, есть пророчества, а есть и реальность: он все рассказал, и теперь им все известно. Известно обо мне. И смешно: ведь это произошло именно со мной...
«В чем дело, Северус?»
Смешно, потому что это правда.
«Рубец, Северус?»
– Нет, – не слишком отчетливо, из-за руки, произношу вслух я...
На мне все еще плащ, ботинки... так почему же я чувствую себя таким обнаженным? Взяв с собой одеяло, я возвращаюсь в мою маленькую нишу и снова запираю обе двери охранными заклинаниями. Тут только две свечи, скудные стражи. Не шевелюсь до тех пор, пока они не догорают.
Теперь я наедине с тьмой, холодом не по сезону, запахом запустения...
И смехом.
Они не могут смеяться. Они спят. Спят все, кроме меня. Но завтра... меня увидят в Большом зале и будут передавать сплетни с солью. Увидят в классе, и будут смеяться за моей спиной. Увидят в коридорах и засмеют в открытую.
В гостиных... одному только Мерлину известно, что там происходит.
Закрываю глаза, ожидая, надеясь, умоляя тьму поглотить меня, холод – проникнуть внутрь и сделать свое дело, как и раньше. Ничего не происходит. Я застрял в настоящем, взрослый мужчина, нашедший убежище в туалете. Самая большая шутка Хогвартса.
Теперь уже ничего не изменить. Я никогда не мог ничего изменить.
Я все еще плутаю по лесу в компании приятелей Упивающихся Смертью, лежу распростертый на учительском столе. Неподвижный на кухонном полу.
[align:center]***[/align]
Уизли не следит за своим котлом.
Ей лучше знать. Они все знают лучше. Все эти часы, дни, недели, месяцы инструктажа – но разве они обращают внимание? Разве им не все равно? Начинает циркулировать любопытная сплетня, и все знания вылетают в форточку.
А теперь сплетня ходит между ними, наблюдая как, одно за другим, портятся их зелья.
Слоупер слишком занят заламыванием пальцев, чтобы заметить, как под котлом гаснет пламя. У Феттвэй зелье кирпично-красное, хотя должно быть черным. Фробишер кромсает крапиву, вместо того, чтобы нарезать, а рядом с ней Уизли... просто смотрит... Полагаю, она решила, что ее зелье готово – осталось лишь поддерживать слабый огонь. Решила, что я позволю ей на себя глазеть нагло склонив голову, словно у меня нет никакой власти, словно я – не больше, чем один из них...
Девчонка даже не соизволит помешивать зелье. Хотя по инструкции обязана это делать.
Сажусь за стол и жду, когда от меня на секунду оторвется этот взгляд. Одной рукой беру перо, другой, под столом – нацеливаюсь на ее котел. Сначала ничего не происходит, но внезапно зелье бурлит и начинает выплескиваться из котла кипящим потоком. Ее приятели–студенты привычно вскакивают с пола на стулья. Уизли бледнеет как снег, а Форбишер начинает причитать о потере крапивы.
Из противоположного конца класса подхалимно ржет четверокурсная версия Малфоя. Игнорирую ее – слизеринцы тоже наглазелись на меня больше, чем следует. С ними я побеседую чуть позже.
Охлажденная черная струйка подтекает к моим ногам. Мне ничего не стоит избавиться от нее словом, которое эти дети выучат лишь в следующем году. Уизли промокла до нитки. Ничего, переживет.
Как-нибудь.
– Не понимаю, как такое могло произойти, – чопорно оправдывается она, глядя на останки своего котла. Не уверен, что она сможет себе позволить новый. – Вероятно, это было...
– Меня мало интересуют оправдания вашей некомпетентности, Уизли, несмотря на то, что это распространенное явление на вашем факультете. Десять баллов с Гриффиндора за беспорядок. Который вы сейчас же уберете. – И с удовольствием наблюдаю за тем, как девчонка обнаруживает уникальную неэффективность Scourgify против отложений тяжелых металлов. Форбишер пялится на меня так, будто у меня на голове выросла антенна. – Да? – тихо осведомляюсь у нее я.
– Моя крапива, – жалуется она. – Она вся промокла, когда...
– Ваша крапива вряд ли бы вам пригодилась, в виду того, что это зелье должно было быть на огне десять минут тому назад.
И моя слизеринская часть класса покатывается от смеха. Яйца Мерлина, это же не смешно...
Отвернувшись, обнаруживаю, что все до последнего взгляда прикованы ко мне.
Уизли снова пробует свое заклинание. Ярко-розовый румянец заливает ее до самой шеи.
– Сэр, – говорит она и опускается на колени. И использует элементарное вентилирующее заклятие, загоняя поблескивающий черный гравий на лист пергамента, и пол становится таким чистым, каким не был уже годами. Надо же, какая изобретательность. Нет, все-таки следовало снять с нее больше баллов.
Из класса она бежит прямо к старшим братьям. Вижу, как они склоняют друг к другу рыжие головы и сожалею, что не назначил ей отработки. Пока они совещаются, толпа студентов в коридоре становится более многолюдной, часть ее обтекает Уизли и вливается в мой класс. Скоро прозвенит звонок. Ах, как бы мне хотелось хлопнуть пред их лицами дверью... но Джордж Уизли, со следующим за ним по пятам близнецом, забегают в последнюю секунду. Молча они усаживаются позади Уоррингтон и Блечли. Не будь на сегодня запланирована подготовка к ТРИТОНам, можно было ожидать очередной серии отравлений.
Призываю кафедру в переднюю часть класса и просматриваю свои конспекты. Calx acetosell, aerata, citrata, molybdaenata. Известковое молоко, известковая вода. Цеолиты.
Класс внимательно слушает.
Превосходная сосредоточенность.
Мне известна скорость, с которой способны распространятся слухи. Когда святой папаша Гарри решил перевернуть меня вверх ногами, к концу дня об этом знала вся школа. А когда я вернулся в подземелья, из моего гардероба исчезли все трусы... а одноклассники глядели на меня такими большими, невинными глазами – Уизли и их союзники. Почему против меня всегда должен существовать союз?
Solar phosphorus. Не верю, что их действительно настолько интересует Solar phosphorus.
Теперь им про меня все известно.
Великий Мерлин. Неужели я краснею?
Джонсон поднимает руку.
– Да? – слишком быстро спрашиваю я под пристальными взглядами Уизли.
– Какова вероятность того, что мы будем иметь дело с маггловским фосфором, а если будем, то чьим источником пользоваться: Кантона или Болдини?
Она произносит это так гладко, словно отрепетировала заранее. У нее темные глаза, темные волосы. Я знаю ответ. Обязан знать. В конспектах на эту тему – ни слова. Все, что я вижу – ночную тьму и блеск глаз Эйвери сквозь прорези маски, освещенной слабым голубоватым светом.
Спохватываюсь, что уставился на Джонсон, которая расплывается в кривой, почти нежной улыбке. Она напоминает мне Люпина. Кто-то закашливается. Кто-то хихикает.
Смеются, они смеются, они надо мной смеются.
И при звуке их смеха что-то происходит. Что-то важное внутри меня обращается в прах. Все, на что у меня хватает сил, это перевернуть страницу конспекта со словами:
– Дело, по всей вероятности, вы будете иметь с лунным камнем. Итак, продолжим...
Краем зрения замечаю едва заметный кивок двух рыжих голов.
С этого момента они смеются над каждым моим словом. Сульфатное стекло невыносимо забавно. Фред в исступлении колотит ладонью по парте. Джордж хихикает как идиот. Снимаю баллы – никакой реакции. Гриффиндорцев охватывает бурное веселье, слизеринцы безмолвно наблюдают. Приказываю обоим Уизли выметаться из класса и кое-как заканчиваю урок. Это все, что я могу сказать в свое оправдание: я все-таки довел до конца урок. Не отрывая взгляда от кафедры и монотонно читая вслух мои конспекты.
Они бы не смеялись.
Они бы не осмелились.
Если бы им не было известно.
Урок завершается в хаосе всеобщим броском на выход. Я стою у кафедры и слушаю, как они выходят. Пронзительный голос Джонсон:
– Это было классно! Но вы же понимаете, что теперь трупы?
– Ради Джинни – все, что угодно, – жизнерадостно отвечает один из Уизли.
Я сижу за столом. Уже в течение двадцати минут прислушиваюсь к голосам студентов в коридоре. По факультетам ходят слухи. Мне известно, что именно они обсуждают. И очередной урок. Второй курс: Хаффлпафф и Равенкло. Сегодня у них по плану – приготовление альтернативы Хаскелла. Вместо этого я приказываю им самостоятельно ознакомиться с главой учебника. Разумеется, никто и не думает повиноваться. Вместо этого они переговариваются между собой – полушепотом, но переговариваются.
И я знаю, о чем.
Передо мной открыт свиток с реестром: Брэд, Сельма. Бранстоун, Элеонора. Коудуэлл, Оуэн. Далри, Артур. Сколько из них доживет до зрелого возраста? Сколько узнает, что мои руки запятнаны кровью их родителей, братьев и сестер? В данный момент это едва ли имеет значение. По факультетам ходят слухи. Если кому-то пока еще неизвестны подробности, то этот пробел скоро восполнится.
Свертываю свиток и беру конспект. Принимая деловой вид в надежде уменьшить риск услышать от них вопросы, начинаю переписывать имена. Сверху пишу собственное: Снейп, Северус. Снейп, профессор Северус Снейп. Ну что за нелепое имя... Расставить все точки над 'i'. Не почерк, а процессия пауков.
Тянутся минуты. Моя жизнь состоит из минут. Студенты шепчутся. И я знаю, о чем.
Барий оксид. Solar phosphorus. Маггловский фосфор (Кантона, Болдуина). Перо замирает. Передо мной снова Джонсон, ее худощавая темная рука/темные глаза/темная кожа... и медленно возобновляю движение руки над пергаментом, размазывая в бессвязность влажные чернила. Черт подери, я же был уверен, что знаю ответ. И как идиот забыл его, и тем самым позволил над собой издеваться. И понимаю – это вполне заслуженно. В конце концов, я же там был. Все произошло на моих глазах. На моих глазах он поимел меня... пятый курс, квиддичный ловец, тщедушный, худощавый пацан поимел меня – слугу Темного Лорда. Я выше его на восемь с четвертью дюймов, старше на двадцать лет, ради Мерлина, и, несмотря на это, он смог со мной это сделать. Стоило ему лишь начать кусаться...
Стоило ему лишь начать кусаться...
Гляжу на черную от чернил ладонь. Шепчутся дети.
... кусаться, стоило ему лишь...
Поднимаю перо.
...начать кусаться... стоило ему лишь начать кусаться...
Пристраиваю кончик между двумя костяшками пальцев и надавливаю. Я чувствую это...
.. кусаться...
...когда жилки от давления расходятся по тыльной стороне ладони, к запястью и выше. Боль равномерна и невыразительна. Болит именно так, как нужно. Это лишь небольшая часть моего наказания.
Надавливаю до тех пор, пока не ноет в плече, пока равнина плоти между двумя костяшками пальцев не становится белой и не трещит ствол пера – ощущение, доставляющее мне такое удовлетворение, что я даже улыбаюсь, не заботясь о том, что подумают студенты. Возможно, они смеются, не знаю. Под моей ладонью чернила стекаются в лужицу. Я сам вытекаю в класс, который пустеет сам собой. И вот я снова один – в той мере, в какой способен теперь оставаться один.
Интересно, почему я не в состоянии пошевелиться? Почему не хочется двигаться? Такое впечатление, что я закрылся снаружи внутрь.
Возможно, именно так чувствуют себя умирающие от стыда.
Отправлено: 12.06.09 20:31. Заголовок: lost girl блин! И Га..
lost girl блин! И Гарри заразит. Тот теперь вкруг него будет плясать качучу с бубном и превращаться в наиперсидчейшего кота - один мех и никаких когтиков.
Ну что? Начнем гадать что за кмушек прет Гарри Снейпу? Интригующий камушек
Отправлено: 12.06.09 22:03. Заголовок: *прикинула к носу ра..
*прикинула к носу расклад и стала тоже заламывать лапки* ой непонятно! Ужас как все запутанно! *загнула хвост вопросительным знаком и "повесила" ушки* просто кошмарно все запутано как же так *сдалась и пошла тереться о ноги Лостика выклянчивая продолжение*
Отправлено: 12.06.09 23:54. Заголовок: Ох , я уже давно отч..
Ох , я уже давно отчаялась и смирилась - мне не понять мысли и поступки героев , значит , только читать дальше и надеяться , что когда-нибудь все разъяснится... А еще я очень воодушевлена тем , что новые главы появляются так быстро! Мы еще предыдущую не понимаем , а уже пора следующую не понимать! Спасибо , девочки!
Отправлено: 14.06.09 09:40. Заголовок: Не, ну что же это та..
Не, ну что же это такое! Все ходят страдают, а обгрызанного Гарри никто не ищет. Снейп вяло попытался, но ладно, он не в себе. А остальные что? Уже ж вроде двое суток прошло как мальчик пропал, или трое...
lost girl беты! Спасибо огромное за ваш труд! Это потрясающе и сам фик и качество вашей работы.
Отправлено: 14.06.09 11:40. Заголовок: С каждым разом всё т..
С каждым разом всё тяжелей и тяжелей... До недавних пор обнадеживало только название третьей книги. Но сейчас начинаю подозревать, что авторы могут подразумевать под понятием "очищение" нечто иное, чем неискушенный читатель (имею в виду себя и только себя).
Вызывает восхищение работа искусство lost girl и всех тех, кто причастен к этому чудесному переводу.
Отправлено: 17.06.09 21:54. Заголовок: да уж, все любопытственнее и любопытственнее...
Хотя меня начали мучать вопросы о том, почему так Гарри поменялся(что же с ним случилось???) и почему Дамболдор на это не реагирует? Куда смотрит весь преподавательский состав со Снейпом на передовой. Получается Волдик все знает, Гарри знает, ох, как все путается, мамочки . Это как же все лихо закручено . С нетерпением жду проду....просто очень интересно, на что же это вырулит...
П.с.: А почему главы так интересно называются? Я имею ввиду POV Люпина и т.д. кто-нить может объяснить, а????
Отправлено: 23.06.09 10:55. Заголовок: Глава 42: Прорывная ..
Глава 42: Прорывная POV Люпина
"Сам понимаешь – тебе тут ничего не светит"
Полдня я пробираюсь сквозь кустарник и карабкаюсь через поваленные бревна. Через густые кроны деревьев внезапными вспышками, согревая мое разочарование, пробивается солнечный свет. Гарри я не нахожу. Да я на это и не рассчитывал.
С завтрака до обеда я бесплодно прочесывал территорию. Снейп не явился ни на тот, ни на другой. Но я стараюсь о нем не волноваться. В конце концов, не он же пропал без вести, да и Дамблдор, кажется, за него особо не переживает. Хотя кое-что он все-таки от меня скрыл. Скрытность я почуял на нем еще вчера... но было там и нечто другое... менее явное, напоминающее Сириуса (сомневаюсь, чтобы они оба сочли это за комплимент).
Может, Снейп внесет ясность?
Или мы всю ночь протанцуем вальс?
Как только звучит звонок последнего на сегодня урока, я направляюсь на поиски Снейпа. И чуть ли не продираюсь сквозь толпы студентов, двигающихся в противоположном направлении. Его кабинет пуст. Заглядываю в класс зельеварения и вижу его за учительским столом (его столом, следует это запомнить), задумчиво глядящего поверх рядов парт. Комната темна, запущенна и полна пыли. Иду прямо к нему, но он меня не замечает.
Его запачканные чернилами ладони покоятся на пресс-папье
– Северус? – В ответ у него лишь чуть расширяются глаза. – Северус, – громче зову я, коснувшись его плеча. Перо в его правой руке ломается напополам, и он смотрит на него так, будто впервые видит. И только теперь из-под запаха чернил я ощущаю слабый аромат крови. Кровь, кислый пот, рвота – типичные заплесневевшие ароматы Гриммолд плейс... нет, я совершенно ничего не понимаю. Он же был там много месяцев тому назад...
– Что ты с собой сделал?
Он не поднимает головы, когда я к нему обращаюсь.
– Ничего, что касается тебя.
И голос как-то невнятен. Очередное напоминание о Гриммолд плейс, и тут же понимаю, почему. Нет, это напоминает вовсе не о доме Сириуса, а скорее о самом Сириусе. О том, какой он всегда после моего возвращения – непричесанный, небритый, пахнущий горькой пылью и еще более горьким отчаянием. Ну вот, между ними нашлось и еще одно сходство.
Поднимаю со стола левую руку Снейпа. Вместо того чтобы ее отдернуть, он взирает на меня с вялым любопытством, пока я рассматриваю тыльную сторону его ладони.
– Зачем ты это сделал?
Он качает головой. Его ладонь такая теплая в моей, его лицо пылает (разумеется, по меркам Снейпа): на каждой скуле – словно следы от пощечин – по красному пятну. Утешаю себя мыслью, что он болен – какое никакое, но физическое объяснение. Посылаю его к мадам Помфри. Тут впервые он поднимает голову, его глаза мертвые, как валяющиеся в грязи жуки.
– Она будет смеяться, – произносит он.
Проходящая мимо парочка студентов заглядывает в открытую дверь. Бросаю им предостерегающий взгляд, а когда снова смотрю на Снейпа, замечаю, как он съежился на своем стуле, зажмурив глаза, словно это защитит его от постороннего любопытства.
– Ну же, – ободряю его я. – Пошли к тебе в кабинет. Меньше зрителей.
Он послушно следует за мной. Северус Снейп, враг моих друзей, позволяет мне отвести себя, словно маленького ребенка, в его же кабинет и усадить за собственный загроможденный стол. Его глаза закрыты, губы беззвучно шевелятся, словно безмолвно декламируя, пока я кладу ему на колени его руки и иду к камину позвать на помощь.
Каминная полка уставлена флаконами и пузырьками с чем-то маринованным, высушенным, законсервированным. Повозившись, нахожу, наконец, дымолетный порошок в небольшой квадратной с забившейся в углы сажей банке. Застаю Помфри уже на выходе – она идет ужинать, но обещает заглянуть сюда по пути в Большой зал. И вот мы оба ждем: он и я. Я не был здесь с тех пор, как он позвал меня выяснять отношения по поводу карты Мародеров. Если правильно помню, тогда это было похоже на встречу с одетым в викторианском стиле василиском. А теперь кажется, что от него прежнего осталось совсем немного: от тела – только немытые волосы и помятая одежда, от души – лишь запах его ран. Осведомляюсь, поел ли он, и он опускает голову, словно услышал упрек.
И молчание растягивается между нами до появления Помфри, которая само воплощение нетерпения, крахмала и черной сумки с зельями.
– Ну, рассказывай, что с тобой произошло? – спрашивает она его, и, даже не ожидая ответа, опутывает его тело сетью диагноза. Которая вместо того здорового белого цвета, что я привык видеть на себе, оказывается ядовито-розовой. Он открывает глаза, глядит сквозь нее, и его зрачки сияют темно-кофейным блеском. Помфри недовольно взмахивает палочкой, гася свет.
– Что, вернулся с одного из твоих сборищ? – неодобрительно комментирует она, и он хмурится. – Все ясно. Снимай мантию и рубашку.
Продолжительная пауза. Он смотрит на меня. Почему он так на меня смотрит? Неужели ожидает, чтобы я его раздел? Но тут каким-то чопорным жестом он медленно запахивает мантию еще плотнее и отрезает:
– Нет.
– Ладно, – соглашается Помфри и дергает подбородком в мою сторону: – Ты. За дверь.
Кто я такой, чтобы противоречить целителю? Улыбнувшись продолжающему буравить меня взглядом Снейпу, я выхожу.
В классе еще темнее. Возвращаюсь к столу Снейпа, чтобы получше рассмотреть впитывающуюся в деревянную поверхность неровную чернильную кляксу. Напоминает Грима... Что-то в здешнем воздухе вызывает у меня головную боль. Все мои чувства слишком обострены, кажется, что копчено-желтые стены и потолок вибрируют, как оттянутая гитарная струна. Сквозь тяжелую дубовую дверь слышится царапанье ножек стула о каменные плиты. И голос Помфри, очень четкий: «Да ради Мерлина!».
И потом звук бьющегося стекла.
За миг преодолеваю расстояние к двери кабинета и распахиваю ее, в нос бьет тяжелый запах маринада.
Похоже, Помфри пытается, придавив Снейпа собственным весом к полу, удержать его на месте и одновременно расстегивать его пуговицы. Торопясь на выручку, я на чем-то поскальзываюсь. Смотрю вниз на пьяно моргающие на меня дюжины глаз. Но тут Снейп ударом отшвыривает целительницу в сторону и делает рывок к выходу... Но не тут-то было: ведьма подсекает его ноги своими и, зацепив их, тянет его к себе. И они оба со стуком валятся на пол. Светильник раскачивается на своей подставке и грохается со стола на пол. Снова звук бьющегося стекла, и языки пламени аркой расцветают над разлившимся зельем. Пока я копаюсь в поисках палочки, Помфри, пытаясь уберечь от огня, обхватывает сзади Снейпа, ползущего прямо на пламя.
– Exstinguo!
Сквозь ставший морозно-голубым воздух все кажется каким-то ненастоящим: ни шокированное лицо Помфри, ни слепо пинающийся в тщетных попытках выползти из-под нее Снейп, от которого во все стороны разлетается битое стекло. Один из осколков кровоточит. Я не уверен, что он сознает это.
Опускаюсь на колени, хватаю его за руки, и он в ужасе пытается карабкаться через меня.
– Северус! – я ору ему прямо в ухо. – Северус! – Зажатый между нами, он содрогается и бессильно поникает, тяжело свесив голову мне на плечо. И снова меня атакует запах зельев и немытых волос. Помфри протягивает руку, чтобы измерить ему пульс, затем слезает с него и поправляет шляпу.
– С ним все нормально? – спрашиваю я, желая, чтобы она слезла и с меня тоже.
– Потерял сознание, – сухо отвечает она. – Очень для нас удобно. Помоги его раздеть.
– Прошу прощенья?
– А ты что же, предпочитаешь подождать, когда он придет в сознание, и возобновить попытки?
И я начинаю с манжет. Восемь пуговиц на черном, шесть – на белом. Не помню, был ли он таким худым, когда мы учились в школе. Однако с полной уверенностью могу заверить: стольких защитных слоев на нем тогда не было. Впрочем, вряд ли бы они ему тогда помогли.
Помфри уже расстегивает его рубашку и приказывает снять с него мантию. Даже без сознания он, должно быть, каким-то образом чувствует, как сейчас ущемляется его свобода личности: когда я высвобождаю его руку из рукава, мне чудится легкое пожатие.
Как странно ожидать от него сопротивления в момент его абсолютной слабости. Более слабым он выглядел лишь тогда, в туннеле.
Выпрямляюсь, сидя на корточках, – Помфри перекатывает Снейпа. Тот лежит мертвым грузом, однако ведьма сильнее, чем выглядит. Аккуратно переложив его на бок, она снимает с него жилет, обнажая в холмиках воспаленной плоти следы от укусов.
– Странно, – произносит она, расчесывая пальцами его волосы. У него на шее синяки... нет, засосы. Его веки вздрагивают, пытаясь открыться. Внезапно мне так стыдно, словно я был обязан обо всем догадаться.
И вот, пока она что-то несет о зубном аппарате вампиров и разновидностях укусов, каждый из нас молча и врозь борется с собственным унижением.
Он открывает глаза и глядит на мое колено.
– Не шевелись, это лишь мадам Помфри, – обращаюсь к нему я.
«Сочувствую», – мямлю уже про себя, когда она, щедро полив марлю чем-то лиловым, прижимает тампон к его боку. Поднимается пар. Ему больно. Он прижимает ладони к полу.
– Лежи, – предупреждает Помфри. – Я еще не закончила.
И мне почему-то вспоминаются ее глаза, джинсово-голубые с крошечными зрачками, то, как невозмутимо она залечивала мои раны, будто я недавно не пытался разорвать себя на мелкие клочки. Всегда буду помнить его потускневший от ужаса, застывший на мне взгляд. Как ни стараюсь забыть, он все равно стоит у меня перед глазами. Замечаю след чьей-то пятерни... Великий Мерлин... исчезающий у него в брюках, и он понимает, что я заметил.
Он никогда не простит меня за это. Ни в жизни.
Оттолкнув целительницу, он резко садится, собирает одежду, потом, вскочив на ноги, обходит стол и начинает поспешно одеваться, заградившись от нас стулом. Но за высокой спинкой стула многого не спрячешь.
– Не будь смешным, – нетерпеливо восклицает Помфри. – На раны еще нужно наложить повязки. Ты же запачкаешь рубашку.
– Убирайтесь, – хрипит он, глядя сквозь нее на что-то гораздо ужаснее.
– Нет уж, пусть она о тебе позаботится. Сам понимаешь – тут тебе ничего не светит, – урезониваю его я. Проделанная пером дырка на тыльной стороне ладони черной татуировкой порхает над невозможно мелкими, как жемчужины, пуговками. Он легко застегивает стоившие мне стольких усилий манжеты, и Помфри раздраженно фыркает.
– Все. Я иду за Дамблдором. – Она вкладывает мне в руку его палочку и удаляется, оставив позади себя катастрофические последствия своего целительства: битое стекло и квадраты запятнанной марли разбросаны по полу. М-да, опрятной эту комнату назвать трудно. Что, впрочем, вполне естественно. Зельеварение – предмет о материи, о сущности вещей, а то, что я принимаю за беспорядок, вполне может оказаться отточенной годами рутиной. И хозяин комнаты, похоже, отлично сюда вписывается: его землистая кожа гармонирует по цвету с мрачностью зелья и блеклым блеском кости. С каждым одетым слоем он все больше темнеет, все глубже погружается в это место – нишу за стулом, где доходящие до пояса стопки книг частично заграждают окошко, выглядывающее в черное ночное озеро.
Заметив, что за ним наблюдают, он, слегка оскалившись, хмурится. Вот так он смотрел на меня всегда – мы всегда так смотрели друг на друга, ожидая начала веселья... Впрочем, не берусь утверждать, что мне когда-либо было весело.
Не берусь утверждать...
Как повеселился бы сейчас Сириус... особенно при виде отсутствующего соска. Меня слегка подташнивает.
Снейп застегивает воротник мантии так высоко, что кажется, он его придушит. И обращается ко мне...
– ...то позвал бы ее сам. И ты мне тоже не нужен. Убирайся вон.
– И оставить тебя тут одного? – как идиот вопрошаю я.
– Мне уже приходилось бывать здесь одному, – щерится он.
– И все же, я не думаю...
– Я знаю, что ты не думаешь, – он набрасывает плащ, расправляет его на плечах и протягивает руку за палочкой. – Убирайся...
Он замирает, буравя меня взглядом.
Его палочка прохладна в моих пальцах: одновременно такая чуждая и изящная, словно обесцвеченная кость магического создания.
– Когда... – начинает было он, и его лицо мрачнеет. Ему становится ясно, когда именно я подобрал его палочку. Но я ничего не подбирал, мне ее всучила Помфри. Потому что ему не доверяет. Понятия не имею, что, по ее мнению, он может натворить...
Но, конечно же, я все понимаю.
Дырка в ладони. Запах паленой плоти и антисептических средств... происшествие в лаборатории, сказал он. Знакомый, чуть хрусткий запах рвущейся кожи.
И так уже много лет. Сколько лет это уже тянется?
Он недоверчиво смотрит, как я прячу его палочку во внутренний карман мантии.
– Мы подождем, – объясняю я. – Почему бы тебе не присесть?
– Верни ее, – цедит сквозь зубы он. Одной рукой опершись на спинку стула, он непроизвольно толкает его вперед, яростно готовясь к нападению. – Немедленно.
Намеренно отвечаю низким, успокаивающим голосом, вспоминая гриндилоу, которого использовал для занятий – тот тоже никогда не понимал моей речи.
– Скоро придет Дамблдор...
Снейп отталкивает стул, тот шатается на двух ножках и едва не падает, и вихрем проносится мимо, мантия вздымается, и внезапно я впервые осознаю продуманную функциональность стиля его одежды. Ведь его не назовешь крупным мужчиной. И сомневаюсь, что дойди дело до физического противоборства между нами, то победителем вышел бы именно он. Однако эта разлетающаяся ткань, эта черно-белая гамма… Он обретает основание для притворства, тем самым оправдывая собственную злость, и у меня хватает здравого смысла, чтобы ее опасаться.
Направляю собственную палочку ему в грудь.
Он скалится блестящими от слюны зубами:
– Ну, давай.
– Я тебя оглушу.
– А я сверну тебе шею.
– Хочешь, чтобы Дамблдор увидел тебя в таком состоянии? Оглушенного... снова на полу? – По его лицу проходит судорога боли. – Сядь.
– Не указывай, что мне делать, – шепчет он.
Меня омывает почти физическое отчаяние. Я отступаю и сажусь у холодного камина, а он остается у стола – собственная статуя, в ожидании одного моего неверного шага, когда у меня больше нет места для маневра. Говорю себе: глупо оставаться таким бессильным против всех этих лет нашей вражды, но есть ли у меня выбор? Попытаться завести беседу? «Почему ты меня ненавидишь?» Это я уже знаю. «Кто тебя укусил, Северус?»
Светская болтовня...
Разумеется, те синяки оставил человек. Глубокие следы от укусов не могут принадлежать вампиру... иначе в диагностической сетке Помфри выступили бы антикоагулянты. Да и вообще, какой вампир кусает жертву в бок? Гляжу на Северуса и слышу зловещий шепот в голове. Кто бы смог проникнуть под эти его воротники? Кто бы осмелился держать его за руку и звать по имени? Мне стыдно оттого, что я допустил все это. Ведь моей прямой обязанностью было помочь предотвратить подобные события. А как поступил я? Спокойно сидел, наблюдая, как они пожирали друг друга взглядом.
Ну, разумеется, Гарри оставил бы засосы. Теперь даже кажется, что следы напоминают мелкие, прямые зубы его матери. И сама мысль о нем в позиции сверху почему-то нисколько не удивляет.
Но эта рана у Снейпа в боку...
Палочка в кармане внезапно неестественно тяжелеет, словно тонкий слиток свинца. Снейп склонил голову на бок, один его глаз отражает золотом пламя свечи. Как бы мне хотелось сейчас присутствия рядом Дамблдора. Я просто не в состоянии: ни умственном, ни эмоциональном, стоять на страже подобной... подобной ситуации.
Но Гарри никогда не причинил бы ему боли...
Этого не может быть. С его Даром ему ничего не стоит перегрызть человеческое горло.
Снейп, кажется, тянется ко мне. Его рука – чистое наваждение. Гляжу на нее, вспоминая его немой ужас в хаосе дыма и битого стекла. Но Гарри никогда не причинил бы ему боли! У него шевелятся губы, почти беззвучно. Он пытается вызвать палочку.
Лили иногда умела творить беспалочковую магию. Гарри, вероятно, унаследовал это от нее... Сириус и я пришли к такому выводу, наблюдая, как он ловит снитч. Если эта способность и имелась у Снейпа, то сейчас он ее утратил.
Жаль, что я не имею права просто отдать ее ему, хотя бы для того, чтобы он прекратил…
Сзади открывается дверь.
Слава Мерлину! Я поднимаюсь со стула, и Дамблдор, весь в царственно-пурпурном, вплывает в комнату. Кажется, даже свечи загораются ярче от одного его вида. Он хмуро приветствует нас. Снейп отступает вглубь, прячась в тень своего стола.
– Позвольте вас на пару слов, господин директор? – спрашиваю я, ощущая тяжелый вес палочки в кармане.
– Разумеется. – Он приглашает меня пройти к лабораторному столу, на котором высятся блестящие ректификационные колонны. Меня смущает скудность моего доказательства. Да и как мне объяснить все это? По-моему, Гарри мог ранить Снейпа. По-моему, он ранил его настолько серьезно, потому что больше не в своем уме.
Если когда-то был в нем вообще.
– Это касается Гарри, – начинаю я.
Дамблдор глядит на меня с искрой любопытства. И вот я уже рассказываю ему, что видел... ну, или мне казалось, что видел. Ясные голубые глаза за очками-полумесяцами, невозмутимое лицо, и я уже не уверен, что именно должен чувствовать: безнадежность или облегчение. Легчайшим касанием он похлопывает меня по руке и возвращается к Снейпу, который уже буквально светится от ярости.
– Как ты себя чувствуешь? – обращается к нему директор четким и громким голосом, словно к инвалиду.
– Арестантом, – рявкает Снейп. – Сделай милость, отдай приказ своим органам безопасности вернуть мою палочку.
Дамблдор мне улыбается. Сдерживая порыв зарычать в ответ, я вынимаю палочку из кармана, и он берет ее, словно это произведение искусства.
– Кажется, я сказал, что она моя, – мрачно бросает Снейп, сохраняя дистанцию.
– Остролист, если не ошибаюсь? – С ним палочка чувствует себя как дома, став продолжением его длинных в серебряных кольцах пальцев. – Немного разнообразия? – Снейп поджимает губы и отворачивается. Дамблдор смотрит на меня. – Ремус, тебя не затруднит нас на пару минут оставить...
– Ах да, – возможно, не слишком вежливо отзываюсь я. – Да, разумеется.
И выхожу на лестницу, прикрыв за собой дверь. В классе снова вспыхивают свечи – булавочные головки во тьме. Сажусь за одну из парт и притворяюсь, что ничего не слышу: ни громких вопросов Дамблдора, ни ответов Снейпа, чей голос едва узнаваем... этакое свистящее дыхание. Что-то его явно расстроило.
Я мог бы приблизиться к двери.
Когда-то, невзирая на мой значок старосты, я считался мародером. А теперь состою в Ордене. Я совершал худшие поступки, чем простое подслушивание – особенно во имя всеобщего блага. Но, как обычно, из страха оказаться пойманным или разочаровать я остаюсь на месте и напрягаю слух на каждом пятом слове о «кошачьей мяте» и «нападении»... Вероятно, речь идет о дрессировке его кота. Все это кажется вполне заурядным, если забыть о том, что кот Снейпа – Гарри.
Тут Дамблдор сообщает:
– Все мы уклонялись от правды и увиливали от ответственности в надежде, что положение улучшится – и вот результат. – У директора усталый, почти печальный голос, и кажется, что он доносится от самого порога двери.
Ему отвечают молчанием. Принимая упрек на свой счет, я рассматриваю собственные ладони на поцарапанной деревянной поверхности.
Затем, чуть тише, маг добавляет:
– Почему ты не пришел ко мне?
Я так растроган, что даже пересаживаюсь в противоположный конец класса, где запах волчьего зелья облаком обволакивает студенческие кладовки. Даже оно предпочтительней того, что сейчас испытывает Снейп. Не то чтобы он этого не заслужил, уверяю себя я. Не то чтобы ему не положено худшее наказание, чем выговор от старого директора школы. А Гарри, который где-то там совсем один?..
Меряю шагами дальний конец комнаты. Миную дверь в кабинет и больше ни к чему не прислушиваюсь до тех пор, пока не слышится щелчок и не появляется Дамблдор. Он улыбается, глядя в противоположный конец комнаты, где стою я, делая вид, что рассматриваю подсвечник. Эту улыбку я ощущаю еще до того, как ее вижу: мужественная, но усталая, сверкающая во всем величии его странных полутораста лет.
– Так все в порядке? – обращаюсь к свече я, играя с пламенем, пытаясь ущипнуть синий кончик и не обжечься.
– Ну, разумеется, – отвечает он. Снейп закрывает за ними обоими дверь. Мне нужно быть внимательным. Наблюдаю за ним, словно за происшествием на квиддичной площадке: Кто-нибудь выжил? Какой счет?
– Северус согласился найти Гарри, – жизнерадостно сообщает Дамблдор. Надо же – не «поискать», а «найти». Я обжигаю пальцы.
– В самом деле?
– В самом деле.
Снейп бесшумно приближается и сверлит меня взглядом, пока я трясу обожженной рукой. Он выглядит изнеможенным как смерть и пахнет слезами, и чувствую, что того, другого запаха... прокисшего, зловещего налета запустения – больше нет. Словно Дамблдор промыл его в перерыве между чтением морали.
Я мог бы поинтересоваться: какова причина этого новорожденного энтузиазма? Осведомиться: каким образом он намеревается достичь этого результата? Или просто спросить: почему?
Но я не настолько глуп, чтобы задавать вслух вопросы, когда на губах у Дамблдора играет эта улыбка.
Ну и ароматы там для волчьего обоняния![взломанный сайт] За короткое время герои успевают о стольком подумать , но отрывочно , бессистемно... После сумбура в голове надо все мысли в думоотвод - и разбираться с каждой мыслью отдельно! Завидую волшебникам , они могут это сделать , а я нет , хотя мне тоже надо! lost girl , Jenny , спасибо!
Отправлено: 26.06.09 14:24. Заголовок: Глава 43: Мечтающий ..
Глава 43: Мечтающий горностай
"Я здесь" Просыпаюсь от птичьего щебетания, теплого солнечного света и тихого журчания воды где-то вдалеке. Все тело ноет. Ногу саднит, бок покалывает и жжет даже в ушах. Открываю глаза: от слепящего блеска головная боль только обостряется.
Перед глазами плывет, но тут я вспоминаю, что вижу гораздо лучше, когда превращаюсь в гиппогрифа. Непроизвольно чувствую, как зрение меняется, и вот я уже могу рассмотреть лист на верхушке высокого дерева. Вероятно, по сравнению с другими гиппогрифами мое зрение ниже среднего, но будучи человеком, я могу прекрасно обходиться без очков.
Оглядываюсь на окружающие меня деревья, кустарники, заросли. В нескольких футах замечаю полянку. Вспоминаю, что видел на ней родителей. И видение казалось таким явственным... но произошло ли это действительно наяву? Я был мертвым? Почти мертвым? Но сейчас-то я точно живой... Меня даже подташнивает от голода, страха и изнеможения.
Держась за ствол дерева, я пытаюсь подняться на ноги. Кружится голова. Стреляющая боль в лодыжке. Спотыкаюсь, расцарапывая руку о жесткую кору дерева, и падаю на бок, больно ударяясь бедром о камень. Но не настолько сильно, чтобы отвлечься от боли в ноге, исходящей от глубоких укусов и багровых пятен на лодыжке.
Осторожно сползаю с камня, на который так неудачно приземлился. Им оказывается тот самый сероватый, похожий на почку камушек, что вручила мне мама... ну, или мне это приснилось. Понятия не имею, что теперь делать. Я голодный, грязный, раненый, заблудившийся... а в Хогвартс возвращаться нельзя. Я не имею права вернуться. Потому что рискую утратить самообладание и навредить кому-нибудь еще. Или мною может овладеть Волдеморт, а тогда даже вообразить страшно, что тогда произойдет.
Интересно, что бы сказал Северус, узнай он, что я заблудился в Запретном лесу, хромой, голый и без палочки. Представляю, как он издевается над моей глупостью и безответственностью, над тем, как легко я вляпываюсь в неприятности, как я все это заслужил, как должен быть наказан... Вытираю выступившие слезы, в глаза попадает грязь, и они слезятся еще сильнее.
Я все испортил. И теперь точно погибну. Волдеморт победит, и это все по моей вине. Я навредил одним и подвел других. Я опасен для окружающих. Опасен для него.
– Я здесь! – слабым, жалким голосом восклицаю я. – Я здесь, Волдеморт! Ну, давай, убивай меня! Ну же, поторопись, не упускай шанс!
В ответ слышится лишь чириканье птиц.
– ВОЛДЕМОРТ! – пытаюсь закричать я, но мой голос еще очень слаб.
Нет ответа. Наверняка, его оскорбляет мысль о такой легкой победе. Уверен, ему хочется противостояния, дуэли, короче, как следует поразвлечься.
С усилием встаю на карачки и поднимаю правой рукой камень. Дойди дело до дуэли, я смогу им в него метнуть. Ползу туда, где журчит вода. Даже на четвереньках трудно передвигаться от боли и головокружения. Пытаюсь удерживать раненую ногу в воздухе, но за нее цепляются ветки и репейник, а каждое такое соприкосновение отзывается вспышкой боли.
Ужасно хочется есть. Должно же тут быть хоть что-то съедобное. Питаются же тут как-то животные. Может, будь я животным, мне помог бы инстинкт? Превращаюсь в кота, но тут же падаю, потому что у меня нет колен, чтобы ползти, не тревожа раненую ногу. Так у меня никакой охоты не выйдет.
Пытаюсь стать воробьем, но мои крылья повреждены – у меня едва выходит ими махать или прыгать на одной ноге. На глаза попадается извивающийся рядом червяк, я делаю бросок и падаю на грудь. После нескольких попыток я, наконец, захватываю его клювом, разминая и проталкивая языком в рот, и снова разминая, до тех пор, пока он бессильно не повисает в клюве. Проглатываю его целиком, чувствуя легкую тошноту, и цепенею: меня накрывает чья-то тень. Опасаясь хищников, я превращаюсь в человека и опускаю голову на руку. Так мне никогда не раздобыть достаточно еды.
Поворачиваю голову – неровная головная боль сменяется головокружением, и я оглядываюсь по сторонам. Замечаю небольшие заросли орущего белокудренника и смеюсь над собой: я помню, в каких он используется зельях, но не знаю – съедобен он или нет. В тени деревьев я различаю вьюнки, какие-то стебли, усыпанные лиловыми цветами, маргаритки – съедобны ли они? Репейник – его есть будет явно неприятно.
Затем распознаю тонкие, прямые листья с завитыми концами, похожие на закрученные хвосты. Кажется, эти съедобны. По крайней мере, они напоминают обычные листья салата. Даже если я ошибаюсь, это неважно. Так или иначе придется умирать. Кроме того, с моей-то удачей, если они окажутся ядовитыми, то явится Волдеморт и снова спасет мне жизнь.
Хватаю несколько больших листьев и тяну на себя. Они совершенно безвкусны. Прожевываю все, что сорвал. Затем срываю еще и жую еще быстрее. Мерлин, как хорошо, когда что-то есть в желудке, пусть даже простой салат.
Рядом со мной остается лишь один куст, я проглатываю и его. Затем немного отдыхаю, разглядывая плывущие облака сквозь ветви деревьев. Интересно, когда в замке заметят, что я пропал? Поправится ли Дин? Расскажет ли Северус кому-нибудь о том, что я сделал?
Я весь горю. Наверно, от стыда. Или потому что болен. Или потому что обитатели леса сейчас наблюдают за мной, покатываясь со смеху. Или я просто чувствую то же, что и Северус... или Волдеморт... или у меня уже по-настоящему полностью поехала крыша. А может, я просто горностай, которому снится, что он – человек, который может быть горностаем, которому снится, что... Нет, я слишком много думаю. Будь рядом Северус, он бы разыграл удивление оттого, что я вообще на это способен, а потом сообщил бы, как мне это плохо удается.
Снова приподнимаюсь и продолжаю ползти на звук журчащей воды. По пути я то и дело встречаю заросли «закрученных хвостов» и останавливаюсь перекусить. Такое впечатление, что я – корова или кролик. Я съедаю даже одинокую фиалку, уверенный в ее съедобности: тетя Петуния иногда покупала засахаренные на десерт для гостей.
Когда я достигаю реки, то сил совсем не остается. Отхлебнув пару больших глотков, я осторожно пытаюсь окунуть поврежденную лодыжку в прохладную воду. Течение причиняет такую боль, словно в ногу бьется косяк кефали.
Я ползу по берегу, пока не натыкаюсь на маленький затон, огороженный камнями и старым бревном. Течение тут слабое, а на дне собралось много мертвых листьев и илистой растительности. Я осторожно опускаю в нее ногу и откидываюсь на бревно, пока прохладная вода успокаивает боль в лодыжке. Та все еще отдается тупой болью, но чувствую я себя гораздо лучше.
Расслабившись, я наблюдаю за плывущими облаками, пролетающими птицами, и белкой, время от времени прошмыгивающей по веткам. Изредка от воды доносится «плип» – наверное, там обитает рыба или другие съедобные для меня существа. Я только пока не уверен, как их буду ловить – с моими ранами и без волшебной палочки.
Смотрю за передвигающимся по небу солнцем. Такое впечатление, что за мной наблюдают. Испытываю унижение и смущение. Кусаю руку, чувствуя, как натягиваются на кости и суставы жилы, до тех пор, пока зубы не встречаются сквозь плоть между костяшками пальцев. Но этого мало.
Сползая к воде, я приказываю себе погрузиться на дно и не всплывать. Но тело сопротивляется и не позволяет этого. Мне не позволяет Волдеморт.
Слежу за мельтешащими вокруг рыбешками сквозь собственное отражение, пялящееся на меня красными глазами, и в ужасе отстраняюсь, ударившись лодыжкой о камень. Из глаз летят искры. Придя в себя, я осторожно перевожу взгляд на мое отражение – мои глаза не красные, а оранжевые, и они точно не светятся. «Это же глаза гиппогрифа», – вспоминаю я и тут же изменяю их цвет на зеленый. Делаю глубокий вдох, пытаясь расслабиться, и снова слежу сквозь свое отражение за мельтешащей рыбешкой.
Голыми руками мне ее не словить, пока я не придумываю себе сетчатую перепонку между пальцами. Держу мои сетчатые руки ладонями вверх в воде, ожидая, когда они подплывут ближе, и захлопываю ладони. Мимо. Снова мимо. Одна почти попадается, но тут же выскальзывает, и я промахиваюсь снова и снова. В конце концов, я ловлю одну малюсенькую рыбку, проглатываю ее целиком и снова погружаю ладони в воду, повторяя процедуру.
– Только взгляни на меня. Как я жалок. Убить меня ничего не стоит. Ты же хотел раньше меня убить. Неужели передумал? – вопрошаю я небо, деревья, лес... не зная, в какую сторону смотреть и как понять – слышит ли меня Волдеморт или нет. – Что тебе от меня нужно? Хочешь вытянуть из меня магию? Использовать мои части тела в зельях? Надеть на меня ошейник и трахнуть? ЧТО ТЕБЕ НУЖНО?
Где-то вдали чирикают птицы.
Отчаянно сжимаю вскинутые к небу кулаки и с размаху бью ими по воде.
– НЕНАВИЖУ ТЕБЯ! Я ЗДЕСЬ! СОВЕРШЕННО БЕСПОМОЩНЫЙ! КАКОГО ЧЕРТА ТЫ, НАКОНЕЦ, НЕ ЯВИШЬСЯ И НЕ ПРИКОНЧИШЬ МЕНЯ?
Никакой реакции.
Я кричу. Кричу до тех пор, пока не саднит в горле и не звенит в ушах, а на глаза не выступают слезы. Хочу, чтобы он, наконец, за мной явился, и чтобы все было кончено. И больше ничего не будет. Ничего этого не будет.
От воды кожа начинает чесаться, поэтому я отползаю на валун и вытягиваюсь, греясь на солнце, оставив в воде только руку. Пытаюсь расслабиться, но как только убеждаю себя, что все плохое осталось позади, как издаю очередной всхлип и на меня с новой силой накатывает ненависть к себе. Когда кричать не остается сил, когда я перестаю дрожать и вода вокруг меня снова неподвижна, возвращается рыба. И я медленно вылавливаю ее, одну за другой, до самого захода солнца, когда рыба постепенно уплывает туда, где спит.
Немного проползаю по берегу вперед. И замечаю пещерку под шишковатыми корнями дерева, расчищенную от земли водой, когда река была полноводней. В углублении едва ли достаточно места, чтобы свернуться там калачиком, но для меня сойдет и так – ведь это какое-никакое, но убежище.
Закрыв глаза, я вижу Северуса. И мне снится, как я зализываю его раны. Как он бьет меня, трахает, кусает, убивает. Просыпаюсь с рукой на члене, бормоча: «Прости меня... прости меня... прости...» Кончаю, ненавидя себя. Будь у меня палочка, точно бы себя проклял. Вместо этого я облизываю пальцы и трахаю себя тремя сразу, так жестко, как только могу. В итоге запястье болит сильнее, чем задница.
Лежу неподвижно, прислушиваясь к звукам ночного леса: стрекотанию сверчков, уханью сов, к движениям каких-то тварей, пробирающихся сквозь заросли, хрустя ветками. Насекомые (наверно пауки), щекоча, ползают по мне. Наконец небо светлеет – скоро рассвет. Лежу, прислушиваясь к щебету начинающих просыпаться птиц, гадая, будет ли это утро моим последним. Когда уже почти совсем светло, я выползаю из моего укрытия и окунаюсь в холодную воду, смывая грязь.
Расположившись на валуне, чтобы обсушиться и погреться на солнце, я рассматриваю изуродованную лодыжку. Кроме полиловевших, на ней появились и зеленовато-желтые пятна. Лодыжка, ступня – вся нижняя половина ноги покраснела и распухла. Понимаю, что это заражение и что необходимо очистить рану. Но нужных инструментов у меня нет, разве что превратить ногти в когти. Но одно лишь воспоминание о впивающихся в его плоть когтях выворачивает желудок. И все же, сделав глубокий вдох, пытаясь ни о чем не думать, я пронзаю кожу.
Когда я открываю глаза, когтей больше нет, и небольшое скопление зеленоватого гноя выступило над отверстием. Сжимаю края ранки, и он вытекает как комковатая, вонючая зубная паста. Наконец, из ранки начинает выходить прозрачная жидкость. Я беру мой камушек и большую ветку, чтобы на нее опираться, и отправляюсь на разведку.
Целый день я брожу вдоль берега в поисках пропитания. Я спорю с Волдемортом, не зная, слышит он меня или нет, и пытаюсь не беспокоиться о Северусе, Дине, Ремусе, Роне, Гермионе или... Северусе.
Я нахожу закрученные хвосты, землянику и сладкий красный клевер. И даже утиное гнездо с пятью яйцами. Беру только одно и, сделав в нем отверстие, высасываю его сырым. Чем больше я ищу, тем больше съестного я замечаю. Нужно было сбежать уже давным-давно, задолго до того, как все оказалось так ужасно... тогда бы я никогда не напал на Северуса, и сам бы оставался целым и невредимым – что гораздо удобней для выживания в лесу. Я мог бы охотиться и превращаться в разных животных, и жил бы себе вполне беззаботно до тех пор, пока за мной не явился бы Волдеморт и не потребовал бы того, что ему там нужно.
В обед я дремлю на солнышке, а проснувшись возвращаюсь в свое убежище, но другой дорогой – в поисках новой еды. Один раз я даже превращаюсь в кота, скрываясь от кентавров, но они лишь останавливаются на водопой, и, не заметив меня, продолжают свой путь. Вечером лодыжка снова нуждается в чистке, и, повторив утреннюю процедуру, я иду спать, просыпаюсь от обычных кошмаров, трахаю себя пальцами, отказываясь прикоснуться к стоящему члену. Пытаюсь отвлечься, кусая запястье. Вылизываю кровь, представляя, как меня отчитывает Северус: «Ты, глупый мальчишка! Чем ты думаешь! Отработка! И пятьдесят баллов с Гриффиндора!» Я засыпаю в слезах, но мне плевать. Все равно меня здесь никто не увидит.
На следующий день все повторяется заново: утренние процедуры в реке, чистка раны, новый маршрут по берегу в поисках пропитания, тихий час после обеда, и на обратном пути в свой новый «дом» я снова рыскаю по окрестностям, добывая еду.
Но в этот раз я слышу голос. Вроде бы чего удивляться – я же сумасшедший, мне положено слышать голоса. Но это голос не Волдеморта. И не родителей.
Это голос Северуса.
Мерлин, я слышу Северуса.
Спрятавшись за густыми зарослями можжевельника, я едва дышу.
Он делает осторожный шаг, потом замирает, и я слышу трение его ботинок о землю, когда он поворачивается на месте, оглядываясь вокруг. Он не зовет ни меня, ни Волдеморта или кого-то еще. А беззвучно сотворяет Pateus. У меня екает сердце. Я до смерти напуган и не могу выдохнуть. Он понимает, что я где-то рядом, он меня чувствует.
Pateo.
Что он тут делает? Хочет отомстить? Избить? Вернуть назад? Какая-то часть меня жаждет выползти к нему из укрытия и безоговорочно принять все его условия.
Pateo.
Но большей частью страх навредить ему и злость оттого, что он никак не оставит меня в покое.
Pateo.
Я решил уйти сам! Это мой выбор. Мой и больше ничей. Это никакое не пророчество. Не проклятие. Это я сам!
Pateo.
Я превращаюсь в единственную тварь, которой не мешают раненые ноги или крылья. Превратившись в змею, я уползаю назад к реке, лавируя в зарослях ползучей лозы, просвирника, спутанных вьюнков и тысячелистника. Воздух снова вибрирует от его голоса, а случайно попавшая под заклинание мышь высоко подпрыгивает и поспешно скрывается из виду. Мне удается доползти до реки, соскользнуть в воду и тихо уплыть к норе, ставшей моим домом.
Да уж, если Снейп с Гарри не научатся защищать друг-друга и заботится друг о друге, а продолжат защиаться и скрытничать, то угробятся. Пока они львиную долю сил тратят на игру в прятки.
- Ой я такой страшный урод... и вообще, донна Роза, я старый солдат и не знаю слов любви и соска у меня нет... Поттер, сделай хоть что-нибудь умное!
поведение Снейпа мне вообще напоминает анекдот про теплое слово фуфайка. Он что-то такое хочет, но построить это сам не может, поэтому утопится в водке чувстве вины.
А рядом Поттер который вместо того, чтобы орать - я слишком много знаю про личную жизнь Вольдеморта - шкерится и пытается все перварить внутри. Оно не переваривается, но это его не смущает.
Два страуса на бетонном полу.
Остается теперь ждать сцену в духе "Аленушка у колодца". И ведь что забавно! Они опять молча придутк конценсусу и продолжат пляски на граблях.
Зато представте - водоем, пригорюнившийся Снейп и Поттер в виде урбороса в зарослях у ног
Отправлено: 26.06.09 23:48. Заголовок: ой, и чувствую я, что на хэппи энд тут не расщедрятся
чем дальше тем мрачнее, ну куда же Дамблдор смоторит -то, его герой окончательно крышей едет, а старику хоть бы хны .... Ой как все интересненько запутывается , очень интересно, что же будет дальше Жду с нетерпением
О боги!!! Да что ж там у них происходит! Нет, теперь я точно верю, что без опиатов у авторов не обошлось))). Хоть и на пользу дела. Более крышесносного я ничего в фандоме не читала. В общем, затаив дыхание жду дальше. Может быть следующая глава позволит распутать мозг))). И спасибо за быстрое обновление!!!!
Отправлено: 15.07.09 17:40. Заголовок: Глава 44: Иди сюда ..
Глава 44: Иди сюда
"Уходи"
Северус здесь. Его одиночество гуще тумана, его беспокойство – в неожиданно треснувшей ветке. Прячусь в свою нору под шишковатыми, переплетающимися корнями дерева, сначала змеей, потом человеком. Потому что хочу получше его чувствовать посредством уз и успеть вовремя сбежать, подберись он ко мне слишком близко. А вовсе не для того, чтобы ощутить его, его душу, его самого... вполне вероятно, в последний раз.
Я совершенно неподвижен. И чувствую его приближение. Кажется, сердце колотится тем громче, чем он ко мне ближе. Время превратиться и бежать? Задерживаю дыхание. Шаги, потрескивание веток, шорох гравия под его ногами. Бежать сейчас? Он так близок. Пытаюсь не шевелиться, не дышать... бежать? Уже?
Он останавливается почти над самым укрытием. Вижу кончик его палочки, вижу, как она медленно выписывает арку, рисуя траекторию вдоль речного берега. Лягушка, насекомое, паук, рыба... палочка находит всех, несмотря на дрожь в его руке. Заклинание Pateo у него уже на губах.
Я не в силах пошевелится. Тем более бежать. Но сердце колотится как бешенное. Ненавижу его за то, что он меня ищет. Жажду выкарабкаться отсюда, к нему. Мне страшно того, на что я способен. «Уходи... уходи... ну уходи же... Оставь меня в покое!» Его цель все определеннее, все ближе ко мне. О, Мерлин, неужели он меня видит?.. чувствует?.. понимает, что я тут?.. «Уходи... уходи... ну уходи же...»
Снова вижу кончик его палочки сквозь узкую прореху между корней, направленный прямо на меня. Я должен бежать, хочу бежать... подальше... к нему... у меня нет сил... как он смеет... «Уходи... уходи... НУ УХОДИ ЖЕ...»
Он опускает палочку и просто стоит – напряженный, дрожащий... Затаиваю дыхание: его энергия... его магия. Он резко поворачивается и быстро уходит туда, откуда пришел. Я выдыхаю.
Он не возвращается. Но и не уходит совсем тоже. Я чувствую его – он обосновался на расстоянии, где-то там, вдоль берега. Ему страшно уйти, страшно вернуться, страшно меня найти. А я боюсь пошевелиться, боюсь покинуть эту нору. Пусть он и сознает, что я здесь прячусь, в этом я убежден, но куда мне деться?
К вечеру я умираю от голода. Однако, на охоту не выйти. Не хочу, чтобы он меня поймал. Вспоминается гнездо с утиными яйцами, решаю, что сумею к нему пробраться незамеченным.
Превращаюсь в змею, переползаю канаву, все время осторожно прячась между растений, и добираюсь до гнезда. Широко открыв рот, я заглатываю два яйца целиком. И медленно заталкиваю их в горло. Все это время я чувствую присутствие Северуса. Оно нависает надо мной, словно в любой момент он нагнется и схватит меня. Он где-то там, на речном берегу. Эти узы совсем меня запутали. Я прячусь в каких-то кустах. Хочу к нему. Хочу оставаться незамеченным.
Сбитый с толку, я снова превращаюсь в человека. И осторожно выглядываю в просвет между листьями. Он сидит на бревне у кромки воды, глядя куда-то вдаль. На меня накатывает тошнота. Не знаю, чья она – его? моя? или наши ощущения дополняют друг друга? Он понимает, что я тут, но теперь сидит, опустив голову.
Одиночество и растерянность вызывают слезы. Но я не заплачу. Опасаясь, что человеком совершу какую-нибудь глупость, превращаюсь в змею и возвращаюсь домой, под дерево, где сворачиваюсь в клубок и засыпаю... и мне снятся сны.
***
…Коленопреклоненный Люциус у меня между ног, отходы на полу, у его ног...
***
...Созерцаю освещенный тусклым светом свечей потолок, пока она целует мне шею, нежно покусывая клыками. Мне не пошевелиться...
Просыпаюсь от жжения в шраме и хруста моего запястья в зубах. Пытаюсь успокоиться, лежа в предрассветных сумерках, сожалея, что меня не обнимает Северус. Мне хочется держать его в объятьях. Я сожалею, что причинил ему вред, сотворил эти проклятые узы, был его котом. Сожалею о том, что родился.
Тянусь к раненой лодыжке и протыкаю ее когтем. Следовало бы сделать это при дневном свете и рядом с водой, чтобы после хорошо промыть рану, но я боюсь быть замеченным. Осторожно сжимаю кромки раны до тех пор, пока из нее не начинает вытекать жидкость. Счищаю гной ладонью и пытаюсь вытереть руку о землю, но лишь пачкаю ее грязью.
Над верхушками деревьев всходит солнце. Чувствую, что Северус где-то рядом, и надеюсь, что он не видел моих кошмаров, понимая, что надеяться глупо. Хочу удостовериться, что с ним все в порядке, то есть, постольку поскольку вообще возможно быть «в порядке» в его положении.
Превратившись в змею, я скольжу к воде, находя путь к кустарнику, туда, где он провел ночь. Потом снова превращаюсь в человека. Его спину и затылок обдает ледяной волной страха, когда он чувствует мое приближение, но ни словом, ни жестом он не выдает эмоций. Он роется в карманах мантии, что-то ища.
Он провел ночь тут. Он пришел сюда, нашел меня, провел ночь. Зачем? Зачем ему это нужно? Я решил было, что он хочет отомстить, но я не чувствую в нем ничего подобного, если, конечно, он не овладел узами в совершенстве и ему ничего не стоит ввести меня в заблуждение. Но в таком случае почему бы ему давно меня не обездвижить, проклясть, избить или убить? Ему же известно мое убежище. Он мог бы легко вытащить меня оттуда в любой момент вчера днем или ночью.
Из кармана он извлекает фляжку и пачку печенья. С омерзением откусывает одно и хмурится. По берегу ковыляет утка, и он швыряет в нее надкусанное печенье. Квакнув, утка уклоняется, прыгает в воду и уплывает вниз по течению.
– Это же еда, ты, безмозглая птица! – рычит он.
Северус медленно поднимается на ноги, разминает затекшие мышцы и направляется к берегу за водой. Присев на корточки, он опускает голову, завеса волос скрывает его лицо. На нас волной накатывает одиночество, я чувствую внутренний трепет: ему меня не хватает.
Бред какой-то.
Ведь я его кусал. Насиловал. Да как он вообще способен испытывать ко мне что-то, кроме ненависти? Секс часто оканчивался катастрофой. Я понятия не имел, что делал. Не мог нормально объяснить, почему расстраивался из-за определенных вещей. В шахматах я полный ноль. У нас нет интересных тем для беседы. А до того, как все это началось между нами, он вообще меня не выносил! Чего же именно ему не хватает?
Я медленно встаю, стараясь оставаться незамеченным и в то же время, надеясь на обратное. Может быть, это и глупо, но я по нему скучаю. Желаю его видеть. Видеть его, видеть целиком, а не какие-то жалкие фрагменты сквозь листья кустарника, за которым прячусь.
Я в панике.
Не следует тут оставаться. Иначе я совершу что-то ужасное. Я сбежал, чтобы не причинить ему вреда, а теперь он так близко, что я мог бы...
Отступаю на шаг, готовясь бежать. Спотыкаюсь, и лодыжка отзывается режущей вспышкой боли. И не падаю лишь потому, что успеваю схватиться за тонкий ствол молодого деревца.
Он глядит прямо на меня.
– Вернись в Хогвартс, – неожиданно спокойно произносит он.
– Уходи!
– Ты ранен.
– Это пустяки. Со мной все в порядке. Уходи.
Он говорит, что вылечит меня, и я чувствую себя в тысячу раз хуже. Буркнув «прости», я превращаюсь в змею и уползаю так быстро, как только могу.
Остаток дня я прячусь. А он остается на том же месте и ждет меня. Мы то и дело «прощупываем» друг друга через узы, а если замечены, то притворяемся, что не делаем ничего подобного. Не понимаю его. И не знаю, что делать. А еще я жутко проголодался.
Вечером над «моими» корнями раздается хлопок. Вначале я решаю, что это Северус, но тут же «нащупываю» его, по-прежнему ожидающего у берега. Я осторожно высовываю голову из норы и вижу знакомую снежно-белую сову, присевшую на корень с небольшой посылкой.
– Хедвиг!
Сощурив янтарные глаза, та ухает в ответ.
– Да ради... – я жалко переваливаюсь через камни и корни, пытаясь не касаться их раненой лодыжкой и ступней. Хедвиг сидит на ветке с привязанной к лапке посылкой, та раскачивается в воздухе туда-сюда, когда птица встречает меня уханьем. Опираясь на ствол дерева и опасно балансируя на одной ноге, я тянусь за пакетом. Но, вскрикнув, убираю руку – вредная птица больно кусает меня за палец. Сунув кровоточащий палец в рот, я обиженно гляжу на сову, которая отвечает таким же взглядом, зло пощелкивая клювом. – Проклятая птица, – бормочу я, не вынимая пальца изо рта, пока сова запрыгивает на ветку повыше.
– Ну и пусть. Больно надо, – бросаю я, осторожно сползая по стволу дерева в сидячее положение.
Она ухает и снова машет посылкой, словно дразня. Я отворачиваюсь к реке, наблюдая за воронками вокруг подводных камней и веток. Терпения у Хедвиг хватает минут на пять, и она сдается. Подлетает, роняет посылку, прицельно задевая мое плечо, и пересаживается на ветку повыше.
– Спасибо, – буркаю я, перекладывая пакет на колени и разворачивая его. Внутри коробки послание от Рона с Гермионой, в котором они просят меня вернуться, их письмо пестрит «ну пожалуйста», «в самом деле», «соскучились» от обоих. Ага, сейчас.
Под пергаментом – еда. Не будь я так голоден, то принял бы это за оскорбление – мол, что я, не способен выжить на природе? Там несколько булочек, сыр, баночка разносолов, бананы, печенье, чипсы. Если экономить, добавив к моей речной и лесной добыче, то может хватить еще надолго. Однако сегодня я решил устроить настоящий пир: съем целую булочку, немного разносолов, ломтик сыра и немного чипсов. Угощаю одним и Хедвиг, но та, чуть пощипав, выплевывает и улетает, наверное, на охоту за чем-то для нее более съедобным.
Задвигаю коробку, письмо, обертку от чипсов в угол моей норы и ложусь спать, наблюдая за лунными бликами, пляшущими на водной глади. Прислушиваюсь к стрекоту сверчков, шуму воды, шелесту листьев и возгласам пакета от чипсов, который то и дело жизнерадостно восклицает: «Пожалуйста, не сорить!»
Пытаюсь игнорировать его визг, но с каждым разом пакет пищит все громче. Тогда я комкаю его и заталкиваю в коробку.
– Это мусорка.
– Пожалуйста, не мусори! – еще громче настаивает он.
Черт подери. Северус сейчас точно услышит проклятую обертку! Да что там Северус, ее услышат все обитатели леса! Я зло пинаю коробку.
– НУ ПОЖАЛУЙСТА, ВЫБРОСИ МЕНЯ В МУСОРНОЕ ВЕДРО!
– ЧЕРТ ПОДЕРИ!
Вынимаю скомканный пакет из коробки, выбираюсь из норы и ковыляю к берегу, туда, где побольше ила. Начинаю копать, а проклятая обертка все никак не заткнется. Выкапываю в иле глубокую яму, достигнув глиняного слоя, превращаю ногти в когти и рою еще глубже, потом бросаю обертку туда.
– НЕТ! ПОЛОЖИ МЕНЯ В МУСОРное... – орет она, но ее голос заглушен глиной, которую я быстро бросаю в яму, хороня дурацкую бумажку.
Когда я мою руки в реке, возвращается Хедвиг. Она роняет рядом со мной мертвую мышь и начинает разрывать ее на части. Спрашиваю, вкусно ли ей, и она довольно ухает в ответ. Потом разрешает погладить себя по перьям – кажется, мы помирились.
– Тебе не обязательно оставаться, – обращаюсь к ней я. – Я не собираюсь писать ответ.
Она недовольно ухает, щелкает клювом и возвращается к мышиной тушке. Рад, что сейчас темно и мне не видно отвратительных подробностей трапезы.
– Ах, тебе здесь нравится? Много вкуснятины вокруг, много места для полетов, с этим трудно не согласиться. Может, если я поправлюсь до прихода Волдеморта, то мы полетаем вместе?
Она поворачивает голову и глядит на меня большими круглыми глазами. Отмахиваюсь – мол, объясню позже, и продолжаю гладить ее по перьям. Доев, сова сбрасывает мою ладонь, чтобы прихорошиться перед очередным выходом на охоту.
И вот я снова один.
Мне одиноко. Особенно сейчас, когда рядом кто-то, с кем можно поговорить, пусть даже это просто сова, чьи способности к общению ограничены уханьем и щелканьем клюва. Я начинаю ползти вдоль берега, но не назад, к норе, куда мне следует, а вперед – туда, где Северус.
Я нахожу его на том же месте где оставил раньше – свернувшимся калачиком на земле. Он укутан в одеяло и лежит спиной к поваленному бревну. Наблюдаю за ним, спрятавшись за кустарником, стараясь не шевелиться. Мне видна лишь его тень в лунном свете, но этого мало.
Громко колотится сердце, стараюсь не дышать. Хочу увидеть его снова, ближе. Он спит, чем я рискую? У меня дрожат руки, когда я осторожно встаю на четвереньки и ползу к нему, стараясь не шуметь.
Как наяву, представляю его, вцепившегося в простыни, вопящего: «Не смей никогда меня больше целовать!», но я не поворачиваю назад. Только на глаза наворачиваются слезы. Прикусываю губу и игнорирую их. Не хватало еще разбудить его своими рыданиями.
Приближаюсь достаточно близко, чтобы рассмотреть его лицо, частично прикрытое волосами. Резкие, напряженные черты. Слышу его неровное дыхание. Сдерживаюсь из последних сил, чтобы не отвести с его лица пряди, не опустить на его плечо руку, не поцеловать...
Мерлин, какой же я дурак.
Он всхлипывает и вздрагивает. Я отступаю, напрягая лодыжку, и судорожно вздыхаю, едва сдерживая вскрик. Ну конечно, он просто шевелится во сне... наверное, ему снится кошмар. Очень осторожно я меняю положение, высвобождая раненую лодыжку. И сижу, пытаясь выровнять дыхание, надеясь, что он меня не видит, когда он внезапно открывает глаза.
И мы глядим друг на друга.
Какое там «выровнять дыхание»! Если бы не боль в ноге, духу моего бы уже давно тут не было. Он садится, а я пячусь, пытаясь скрыть, что ранен.
– Иди сюда, – с нарочитым спокойствием зовет он, невзирая на беспокойство и раздражение, которые транслируют узы.
Мотаю головой и пячусь еще дальше, оцарапав о ветку лодыжку. Клацаю зубами, сморщившись от боли.
– Почему нет?
– Боюсь тебе навредить.
Он с горечью отвечает:
– Сейчас же ты не накачан наркотиками.
– Но все равно псих.
– Не псих, – возражает он. Если бы мне хватило смелости взглянуть ему в лицо, а не пялиться в землю, то уверен, что увидел бы на его губах ухмылку. – Будь ты психом, уж я бы об этом знал.
Расскажи я ему обо всем, то он бы узнал. Если бы я все ему честно рассказал с самого начала... но он же ни о чем не подозревает... он думает, что это из-за какой-то кошачьей мяты, подсыпанной мне в чай. Так или иначе, я бы съехал с катушек.
Разве у меня есть выбор, с Темным Лордом в голове?
Сглатываю, в горле сухо.
– Ты не знаешь всего.
– Нет? Только подумайте... – бормочет он, и, вынимая из-под одеяла руки, тянется за фляжкой. – А ты, полагаю, охотился?
– Да.
А потом мы просто сидим, неловко созерцая друг друга. Несмотря на беспокойство и раздражение, он излучает какое-то неожиданно теплое чувство, словно рад, что я рядом. Вначале это кажется необъяснимым, и я думаю, что мне показалось. Он делает еще один глоток воды, а когда отнимает флягу ото рта, то на его влажных губах играет лунный свет. Он опускает голову.
– Я... э... Очень сожалею. О... ну, ты понимаешь.
– Мы не будем обсуждать это, – неожиданно ледяным тоном отрезает он.
– Ладно, – я отворачиваюсь.
– Иди сюда, Поттер.
– Нет!
Я не успел даже подумать о том, чтобы отползти или во что-то превратиться, как он аппарирует рядом со мной, и мой нос практически утыкается ему в ногу. Его запах, его близость, даже текстура ткани вызывают дрожь во всем теле. Мне плохо... я смущен... а он зол... нужно уходить, вообще нельзя было сюда приходить, но он же пришел сюда за мной, и я не знаю, что делать!
– Если ты закончил играть в благородство, я бы хотел взглянуть на эту ногу.
– Мою ногу? С ней все не так уж плохо. Ей уже лучше. Она в порядке.
– Ясно, – говорит он, опускаясь передо мной на колени. Затем вынимает из кармана носовой платок и небольшой пузырек с мазью. Отставляет его в сторону и разворачивает большой, вышитый звездами платок. Приказав мне не шевелиться, он оборачивает ткань вокруг моей лодыжки и бормочет заклинание. Вскрикиваю - ступню словно пронзили спицей, но резкая боль быстро отступает, а вместе с ней и старая, ноющая. Зато платок влажный и вонючий. Северус снимает и выкручивает его и снова прячет в карман. Надеюсь, что платок самоочищающийся!
– Спасибо, – говорю я, наблюдая за тем, как он свинчивает крышку с пузырька. И вот уже его ледяные пальцы ощупывают мою ногу, заставляя меня всхлипывать и дрожать, и больше всего на свете мне сейчас хочется лечь ничком, спрятав лицо в руках.
Когда он доходит до раны, я крепко зажмуриваюсь, решительно настроенный не издавать ни звука. Слышится мокрое чмоканье, наверно, он зачерпнул мазь пальцами; теперь смазывает мою лодыжку. Жжет. Я непроизвольно дергаюсь, пытаясь высвободиться. Одной рукой он за плечо удерживает меня на месте. А второй смазывает лодыжку.
Я почти ожидаю, что он поднимет руку выше, к моей заднице. Он мог бы причинить мне боль, преподать мне мой собственный урок, наказать. Мог бы нежно показать, что все еще меня любит. И я не уверен, чего бы мне хотелось больше.
– Кто? – спрашивает он.
Чуть поворачиваю голову, чтобы на него взглянуть, и он замечает мое укушенное ухо. Смазывает мазью и его тоже. Жжение проходит, оставив ощущение легкого покалывания и приятного тепла, напряженные мышцы начинают расслабляться.
– Фестралы.
– Необычное для них поведение, – замечает он, смазывая царапины и ушибы, покрывающие мои руки, плечи, грудь. Смазанные пальцы задевают один из сосков, вызывая тепло и трепет, заставляя ахнуть.
– Ну, разумеется, – добавляет он. – Будь у тебя хоть частица разума, ты бы немедленно отправился в больничное крыло.
Открываю рот, чтобы воскликнуть: «Как? Я же был мертвым!», но сознаю, как безумно это звучит, и вовремя останавливаюсь. И вместо этого огрызаюсь: «Ну да, сейчас!», когда он убирает руки и применяет к ним очищающее заклинание.
– А сейчас ты вернешься в Хогвартс, – как бы между прочим сообщает он.
– Я не могу.
Он выпрямляется и смотрит мне прямо в глаза.
– Это почему же?
– Я опасен для окружающих.
– Ты напал на Томаса лишь потому, что находился под действием наркотика!
Я тоже выпрямляюсь и кричу:
– Я напал на тебя!
– Эта тема закрыта для обсуждений!
– И на Малфоя. И на Чо...
– Чо Чанг? – быстро уточняет он. – Что ты с ней сделал?
– Не знаю!
– Как ты можешь не знать? – сердито спрашивает он.
– Не знаю! – повторяю я, потому что это правда. Я ее лапал? Довел до слез? Мне все это приснилось? – Не знаю, – снова говорю я, но уже тише. Понятия не имею, что именно наделал, что теперь предпринять, как поступать с Волдемортом... почему Северус здесь и разговаривает со мной, заботится обо мне... Хочу, чтобы он меня обнял, тогда как ему положено меня проклинать.
Стараюсь объяснить получше:
– Я не нарочно. Я должен был совладать с собой, я пытался...
Северус бросает на меня скептический взгляд:
– И каким же образом?
– Я пытался... я... думал, что помогут узы, – мямлю я. Ему нечего сказать. Кажется, минует целая вечность, когда я добавляю: – Извини...
– Считаешь, что, прячась тут и обо всем сожалея, решишь свои проблемы?
– По крайней мере, больше не смогу никому навредить. Ну, или не смог бы, оставь вы меня все в покое! – Я толкаю его колено. Он не двигается с места.
– Почему ты не обратился к Дамблдору?
– Он бы не... он не...
– Ах да, как же я мог забыть, ведь тебе гораздо приятней разыгрывать святошу, верно?
– Заткнись! Ты ничего не понимаешь! Если бы ты только знал...
– О, вот об этом ты прекрасно позаботился, не так ли? – Он наклоняется, обдавая теплым дыханием. – Приблизить меня к себе, но ничего не объяснить...
– Заткнись!
– А в действительности понимание тебе вовсе не требуется, не правда ли, потому что не соответствует образу?..
– ЗАТКНИСЬ! – ору я, набрасываясь на него и сбивая с ног.
Мое горло сжимают пальцы. Я сопротивляюсь. Все плывет перед глазами. И вот я тяжело дышу, распластанный на спине.
– Ты больше не коснешься меня пальцем! – рычит он, всем весом надавливая на мою ногу. Слепящая боль, я кричу...
Хлопок аппарации – и его нет.
Свернувшись ничком, притянув к груди раненую ногу, я вижу его в двенадцати футах, с нацеленной на меня палочкой. Мы сверлим друг друга взглядом, пока на мои глаза не наворачиваются слезы, и я отворачиваюсь. Не хочу, чтобы он видел. Не хочу видеть злость и страх на его лице.
Нет, знал же, что этот визит обернется катастрофой. Знал. Хочется все исправить, сказать, что готов на все... но он же просто заставит меня вернуться в Хогвартс, где я стану нападать на окружающих, на него... И все будет гораздо хуже. Я не стану ни на кого нападать. Не причиню ему зла. Я совладаю с собой единственным известным мне способом.
Дрожа, я перекатываюсь на живот, превращаюсь в змею и уползаю к воде.
Отправлено: 15.07.09 21:49. Заголовок: Да еперный балет!!! ..
Да еперный балет!!! Снейпа хочется убить. Сначала он во всю картинно страдает из за придуманного горя и детской травмы, (якобы кто-то что разгласил). Ведь его даже не изнасилование беспокоит, а то, что об этом узнают. Респект авторам. Очень канонно все прописано, вся гамма переживаний. И его последний выпад тоже канонный.
lost girl пишет:
цитата:
– Ты больше не коснешься меня пальцем! – рычит он, всем весом надавливая на мою ногу. Слепящая боль, я кричу...
Хлопок аппарации – и его нет.
Никого и нихрена он не слышит кроме собственной боли, в которой сам же и виноват. Все заслуги-то в позе пострадавшего. И ноль рефлексии, может одна десятая, но не более. Муд...ло. Сорри. Оффтоп: что-то он меня довел
Гарри жалко до слез. Ни за что пострадал, ушел от всех. А ему еще и игры в благородство в вину ставят. Куда деваться ребенку?! К здешнему Люпину и Дамблдору за пониманием точно не пойдешь. Альбус опять видимо затеял игру на выживание. Блин.
lost girl
Спасибо огромное вам и бетам за неподъемный труд над этим прекрасным чудовищем. И дальше, очень хочется дальше))))
Отправлено: 15.07.09 22:04. Заголовок: Блин, я все еще пыхч..
Блин, я все еще пыхчу. После последних глав неужели кого-то удивляет, что Гарри ни кому не открылся, что Волдеморт у него в голове во сне и наяву шастает как у себя дома? Да ребенок пропал на несколько дней! Альбус только глазами сверкает. Люпин морализирует. Снейп страдает. И всем похеру. Это не говоря уже про отсутствие реакции на травлю до этого. А Гарри еще и из за Дина теперь мучается. Ох, как я зол! Уроды.
Отправлено: 16.07.09 19:58. Заголовок: Angel H ППКС за искл..
Angel H ППКС за исключением одного ИМХО господин директор надеется заставить Гарри действительно чего-то хотеть помимо Снейпа. До сих пор он хотел угробить Вольдеморта ради кого-то или просто потомучто все говорят так надо. А если он не свихнется в ближайшее время, то обретет какую-то цель в жизни . Собственно так ему будет легче и со Снейпом общаться. У того цель как-то размылась и он сам в ауте из-за этого. Что не оправдывает того факта что все ведут себя как товарищи на большую букву мы
Отправлено: 21.07.09 01:11. Заголовок: lost girl, беты, спа..
lost girl, беты, спасибо! У меня такое ощущение, что я во сне и проснуться не могу. Ну до того тактильный текст с реальными ощущениями, что слов нет:-)
Отправлено: 26.07.09 10:19. Заголовок: Глава 45: О нас &#..
Глава 45: О нас
"Эта тема закрыта для обсуждения"
Раздобыв перо и чернила, все утро и большую часть дня, я сочиняю письмо, которое накарябал на коричневой оберточной бумаге от посылки, принесенной Хедвиг. Вредная птица не позволила выдернуть ее перо, поэтому пришлось позаимствовать собственное, превратившись в гиппогриффа. Чернилами служит моя кровь, размазанная по бумаге в подобие букв. Я бы использовал кровь какого-нибудь животного, но не поднимается рука убивать... после того кролика, у Северуса.
«Северус,
Вернуться не могу. Ко мне в голову проникает Волдеморт».
Гляжу на пляшущие строчки, желая все перечеркнуть, но не делаю этого. Нельзя. Он заслуживает честного объяснения. Давно нужно было все ему объяснить.
«Мама передает тебе вот этот камушек».
Подписываюсь только именем. Хочется многое добавить: прости... люблю... скучаю... Но понимаю, что не имею на это права. Камушек, который хранил в своей норе, оборачиваю письмом и, пока страх и стыд не вынудили бросить послание в реку, отдаю его Хедвиг с наказом лететь к нему.
Северус Снейп появляется с хлопком аппарации рядом с деревом, под которым я живу.
– Что значит «Темный Лорд имеет доступ к тебе в голову»?
Я цепенею, боясь ответить, опасаясь, что он меня заметит. Несмотря на то, что понимаю: ему известно о моем местопребывании.
– Я задал тебе вопрос, Поттер, – громко обращается он к корням над моей головой. – Зашифрованные записки и обломки графита не принимаются. Что значит «Темный Лорд проникает к тебе в голову»?
– То, что я сказал! Он проникает ко мне в голову, ну, или я в его... точно не знаю.
Слышу наверху звук шагов по корням и шелест опавшей листвы. На миг в мой темный дом проникает солнечный луч, но его тут же заслоняет тень. Мне лишь виден один его глаз, часть скулы и нос, когда он наклоняется на меня посмотреть.
– Это не только сны, – констатирует он, и я киваю. – Объясни.
– Ну... кажется, что я – это он, и делаю все, что делает он.
Мои слова повисают в тишине. Съеживаюсь в этом пространстве, в моем бесполезном теперь укрытии, пряча лицо между согнутой в локте рукой и грязью. Теперь он не просто забоится меня еще сильнее, но еще и снова возненавидит.
– Когда это началось?
– В этом году... я пытался... – А что именно я пытался сделать? Не помню. Блокировать его? Забыть? А когда не удавалось, что тогда? Я был беспомощен, глуп и жалок. – Я пытался совладать с этим, но делалось только хуже... и... и он был во мне...
– В твоем теле?
– Я чувствовал его. Было больно, – я мямлю в согнутую руку. Он нависает надо мной, и чувствую, как в нем закипает злость. – Лучше бы я умер. Я должен был умереть.
– Когда? – Я не отвечаю сразу, и он нетерпеливо переспрашивает: – Поттер! Когда?
– В озере! Когда меня швырнули в озеро, – я сердито поднимаю голову. – Почему ты просто стоял там? Все вы! Вы просто стояли и ничего не делали!
– Тебя спас Темный Лорд?
– Я погибал! Почему ты не пришел на помощь?
– Мы были не в состоянии тебе помочь, – нетвердым голосом отвечает он. – Не могли тебя отыскать. Периметр озера слишком велик, и заклинание вызова не подействовало бы...
– Я хотел увидеть родителей, а потом увидел тебя, а потом больше не мог... – Слова вылетают слишком поспешно, я почти давлюсь ими, опасаясь, что если замолчу, то расплачусь. – Я кричал, но ты не слышал, а он вынудил меня просить... было больно... лучше бы я умер, я должен был...
Громко бьется пульс, заглушая плеск реки. Закрываю лицо ладонями, мне стыдно, что он видит меня таким. Он начинает говорить, голос доносится сверху, до меня едва доходят его слова, он спрашивает, почему я не рассказал об этом.
– Ты бы стал меня бояться...
– Бояться? – недоверчиво выплевывает он. – Все это время... все эти проклятия... Demolingua, Fellatius... я полагал, ты набрался их от меня! Верил, что я на тебя так влияю!
Я сворачиваюсь в еще более плотный клубок.
– Прости... прости меня...
– «Прости» сыт не будешь! Поднимайся, мы уходим.
Прижимаюсь всем телом к стенке норы, словно в попытке срастись с ней. Его гнев закипает сильнее, с примесью предсказуемых страха и ужаса. Он снова склоняется над корнями, протягивая мне руку. В попытке меня ухватить ему удается оцарапать мне бок и плечо.
– Нет! Я никуда не пойду! – кричу я, но все бесполезно. Он вытаскивает палочку и вызывает меня, я оказываюсь наполовину в воде, наполовину цепляюсь за корни.
– Не нужно быть еще большим идиотом, Поттер! – Он хватает меня за волосы и тянет, пока полностью не вытаскивает наружу, где я балансирую на одной ноге, опираясь на корни. Он опускается на колени, а я стою, и теперь мы – лицом к лицу, ну, или были бы – осмелься я поднять голову и на него взглянуть. Но мне стыдно глядеть даже на его колени.
– Ты думаешь, что от твоего пребывания тут кому-то легче? Теперь тебе может помочь один Дамблдор, а он в Хогвартсе.
– Не могу, я не смогу его убить! Я проиграю! Я устал! Мне больно!
– Я тут тебя не оставлю!
Чувствую его злость и страх, но если таковы его эмоции, почему он не повернется и не уйдет отсюда? Не понимаю, почему он вообще пришел, разве что по приказу Дамблдора.
– Какой же ты все-таки кретин! Я же тебе уже объяснял! Неужели мне нужно повторять вечно?
Я весь сжимаюсь. Я хоть когда-то сделал для него что-нибудь правильно? Если начну извиняться, то это тоже будет ошибкой. Я бы закричал, стал спорить, возражать, убежал, сдался ему... но это все кажется бесполезным. Он сжимает ладонями мое лицо, заставляя взглянуть ему в глаза. Жаль, что мои волосы не такие длинные, как его, и не могут скрыть мои покрасневшие глаза.
Его губы впиваются в мои так сильно, что одна губа прикушена его зубами.
Он вводит мне в рот язык – вкус карри, чая и горечи... желания и любви... не может быть! В самом деле? О, Мерлин, я вцепился в корни, в землю, пытаясь податься вперед, ближе... желая... боясь... не заслуживая...
Внезапно мои губы обдает холодным воздухом, и меня отталкивают. Я поскальзываюсь. Лодыжка подгибается и взрывается болью. Вокруг меня плещется вода. Илистое речное дно скользит между пальцев, и я с усилием сажусь. Моргаю, пытаясь избавиться от воды, и вижу, как он в ярости уходит. Сил бежать за ним нет.
***
Северус не возвращается. А я не следую за ним. Вместо этого заползаю в нору и вспоминаю на себе его руки... губы, как он смотрел на меня и что чувствовал. Пытаюсь анализировать факт его прихода за мной. Он ведь пришел не только из-за Дамблдора... если вообще тут замешан Дамблдор. Я ощутил это, я в этом уверен. Несмотря на то, как я с ним поступил, он все еще меня любит. Но это же бессмыслица. Как он может? Может, его сбивают с толку узы?
Поздно вечером возвращается Хедвиг. Я думал, она охотилась или играла с другими совами – ну, или чем там они занимаются в свободное от работы время, – но, как выяснилось, у нее для меня письмо. Она протягивает мне лапку с привязанным свитком. У меня сжимается в груди. Может, Северус одумался и прислал длинный, саркастичный, оскорбляющий ответ с объяснением ошибочности вчерашнего поцелуя.
Беру пергамент и разворачиваю его, обнаруживая каракули Рона, небольшое перо, чистый лист пергамента и пузырек чернил, который скатывается на землю. Приятель называет меня придурком и советует вернуться как можно скорее, или, по крайней мере, написать им ответ. Затем пускается в пространные объяснения о том, как беспокоится Гермиона, и что все это плохо влияет на подготовку к ТРИТОНам, спрашивая, есть ли у меня совесть. У меня ее нет.
В конце он замечает, что Северус ведет себя странно, и что они с ним встретились – кажется, он был расстроен и вел себя так, будто чувствовал себя виноватым... нет, это невероятно! Какого черта они это сделали! Что они ему наговорили?! Так, значит, Северус испытывает чувство вины?! Так вот почему он тут, из-за гребаного чувства вины? Но за что?.. За то, что недостаточно громко кричал?
Комкаю послание и бросаю пергамент в воду. Хедвиг с уханьем подталкивает мне пузырек чернил.
– Нет.
Она до крови клюет мои пальцы. Я бью ее по голове. Она отшатывается и сердито стрекочет.
– Прости, – извиняюсь я, надеясь, что ей не очень больно. – Уходи. И не возвращайся. Я не...
Не успеваю завершить фразу, как она уже летит над лесом. Может, к Северусу, или назад в Хогвартс, или на охоту. Неважно, главное, она не мешается мне под ногами, потому что я... что? Опасен? Безумен? Сцепляю пальцы и осознаю, что они дрожат.
Что-то плещется в воде. Стрекочут сверчки. Шелестят листья. Завывает волк.
Наблюдаю за плывущими облаками над почти полной луной и гадаю, нашел бы меня Ремус быстрее в форме оборотня. Интересно, много тут живет оборотней? После моего опыта с фестралами не стану утверждать, что быть разорванным на части – приятный способ умереть.
Наверно, я мог бы просто ночевать, превратившись в каменную глыбу, тогда со мной точно ничего бы не произошло. Интересно, опознал бы меня в таком случае Ремус?
– Черт! – я резко сажусь, ударившись головой о корни. Северус по-прежнему здесь. Он знает, что скоро полнолуние... почему он все еще тут? Ему нужно уходить. Понятия не имею, как далеко мы зашли в лес или сколько времени понадобится, чтобы добраться до замка.
Выбираюсь из норы, превращаюсь в змею и ползу к нему. Он спит, прислонившись к бревну, плотно укутанный в одеяло. Превратившись в человека, я опускаюсь перед ним на колени, прислушиваясь к его дыханию. Разбудить его или лучше просто посторожить, пока он не проснется сам?
Он распахивает глаза. У меня екает в груди.
– Что, передумал?
– Нет, – нервно отвечаю я, не уверенный, как лучше упомянуть про полнолуние.
– Что тебе нужно?
– Я... э... ты ранен, тебе нельзя тут находиться, тебе следует...
– В последний раз, – обрывает меня он, – эта тема закрыта для обсуждения!
– Ну да. Я... хотел... мне нужно еще мази для моей ноги.
– Покажи ногу, – командует он, отбрасывая одеяло и садясь.
Присев, я протягиваю ногу. Он вынимает платок и мазь из кармана. Как и в прошлый раз, он сначала очищает рану, затем смазывает мазью. Это больно, но это его прикосновение, и мне одновременно неловко и стыдно за то, как мне приятно.
Он протягивает руку, чтобы смазать мое ухо.
– У Приза теперь тоже будет откусанное ухо?
– Наверно.
– А я полагал, ты способен регенерировать.
– Нет. Я пытался со шрамом... хотел от него избавиться.
Он глядит на меня с любопытством:
– Шрамы от проклятий – особый случай.
Краснея от неловкости и смущения, пытаюсь представить ухо целым. Он протягивает руку, проводя пальцами по ушной раковине. Морщусь, ощущая его прикосновение. Наверно, я все-таки способен к регенерации, но не умею избавляться от инфекции, поэтому оно ноет от тупой боли. Он убирает руку и просто наблюдает с каким-то благоговением, отчего мне становится еще более неловко.
– Пожалуйста, вернись в Хогвартс, – прошу я.
– Только с тобой.
– Не могу. Я опасен для окружающих.
– Люди подвергаются опасности ежедневно, Поттер.
– И меня все ненавидят! А ты меня вообще боишься...
– Я тебя не боюсь! – рявкает он, вскакивая на ноги и запахнувшись в одеяло, словно в мантию.
– Да я чувствую это!
– Ты не имеешь права!
– Оно выходит само собой!
– Ты навязал мне узы! И минимум учтивости с твоей стороны – научиться владеть собой.
– Знай я, как их отменить, то уже давно бы...
– Но ты не знаешь! – Его смех ужасен. – Попробуй принять на себя ответственность – для разнообразия! Думаешь, твой побег мне помогает? Думаешь, оттого, что я чувствую, как тебя разрывают на части, мне делается лучше? Ничего не изменится, пока ты сам что-то не изменишь, поэтому прекрати ныть, ради Мерлина!
– Я принимаю ответственность! Я тут, в лесу, и больше никому не опасен!
Он презрительно морщится.
– Ты тут, потому что тебе так проще.
– ТЫ МЕНЯ ВЫШВЫРНУЛ ВОН!
Северус не успевает смертельно побледнеть, как я уже сожалею о выкрикнутом. Поджав под себя ноги и обхватив их руками, я опускаю голову на колени. Ну, конечно, он меня вышвырнул. У него на это имелось полное право – после того, что я натворил.
– Вернись, – напряженно произносит он.
– Для чего? Я уже все испортил...
– Я пришел за тобой.
Тут мне приходит в голову, что если соглашусь, то смогу доставить его из леса в безопасный Хогвартс еще до полнолуния. После этого... ну, согласие вернуться и остаться – вовсе не одно и тоже.
– Что будет, если я вернусь?
– Ты пойдешь в больничное крыло... потом к Дамблдору, – повернувшись ко мне спиной, отвечает он. – Ты скажешь ему то, что сказал мне.
– А что насчет нас? – страшась ответа, спрашиваю я.
– Что насчет нас? – настороженно переспрашивает он. Я рассматриваю землю под ногами. Мне тошно и стыдно – да как я мог надеяться на то, что между нами не все кончено, да еще осмелился спросить об этом вслух? Я пожимаю плечами, и слышу его раздраженный вздох. – Не знаю, Поттер. Что бы ты пожелал услышать?
Мерлин, ну как я могу ответить на такое? Я хочу получить второй шанс. Хочу вернуться назад во времени и сделать все по-другому. Хочу, чтобы он простил меня и поцеловал, и продолжал любить... и чтобы Ремус не лез своим волчьим носом в наши дела... так же как и все остальные. О черт, в курсе ли Ремус произошедшего? А Помфри? Должна же была она залечить его раны, верно? И как насчет закона: если я это с ним проделал, но я младше, то у кого будут проблемы, у меня? У нас обоих? Или же в любом случае будет виноват он?
– А ты... ну... кому-то уже рассказал? – дрожащим голосом выдавливаю я. – О... о произошедшем?
Он долго молчит, словно решая, отвечать или нет. Затем плотнее укутывается в одеяло. В конце концов, после ужасно продолжительного молчания он тихо произносит:
– Дамблдору.
– Ты рассказал об этом ему? Зачем ты ему сказал об этом?
– Потому что это правда. Он спросил меня, что я сделал. Я рассказал ему, что я...
– ЭТО СДЕЛАЛ Я!
– Заткнись, глупый мальчишка! Я не желаю слушать бредни о том, что тебе кажется, что ты сделал. – Он поворачивается, чтобы уйти. Не хочу, чтобы он уходил, не сейчас, не сию секунду...
– Не надо...
– А кому рассказал ты сам, Поттер? – Внезапно он снова поворачивается ко мне лицом и сверлит взглядом. – Уизли. Грейнджер. Они ко мне заходили, сказали, что им все известно. А после поведали его братьям-сестрам, а заодно и остальным гриффиндорцам. И теперь вся... теперь об этом известно всей школе. Они...
Не знаю, что они ему там наговорили, но это больно. Чувствую душащие его вину и тошноту.
– Я им ничего не говорил. Клянусь, это правда.
– Но они знали.
– Знали, что я был твоим котом, что ты мне нравишься, что... Рон и Гермиона знали, что мы занимались сексом, но это все. И они никому бы об этом не рассказали. И я никогда не говорил им о... о том, что произошло перед моим уходом.
– Я... – он умолкает и глядит на меня, сбитый с толку. – Они сказали, что знают о том, что я сделал.
Я качаю головой.
– Может, они блефовали?
Он молча глядит на меня, считая идею немыслимой, затем, переварив ее, приходит в ярость.
– Я их уничтожу, – шипит он. Создается впечатление, что у него уже есть план.
Ковыряюсь в грязи, выбирая камушки и тростинки. Теперь, когда мы снова друг с другом разговариваем, что еще я могу сказать, чтобы улучшить его настроение или узнать поподробней, какие именно чувства он ко мне испытывает? «Можно я буду спать здесь?» «Хочешь меня проклясть?» «Почему ты чувствуешь себя виноватым?» «Сообщил ли Люциус Малфой в министерство о том, что я практиковал Demolingua?» «Что обо мне пишут в «Пророке»?»
Наконец, я останавливаюсь на:
– Как там Дин?
Поглядев на меня некоторое время, Северус изрекает:
– Будем надеяться, что раскаялся и поумнел.
Киваю и продолжаю сидеть, не желая напугать его резкими движениями... Ха, можно подумать, я знаю, что делать. Он сидит, прислонившись спиной к бревну, в метре от меня. Все еще закутанный в одеяло. Притворяется, что не замечает меня, но я ощущаю его внимание. Не придумав ничего умнее, я намеренно медленно растягиваюсь на земле. Над нами нет звезд и едва виднеется луна – лишь бледный отблеск за облаками.
Бросаю взгляд на него. Его глаза по-прежнему открыты. Ну почему он не уснет! Как же мне хочется уснуть с ним рядом, под одеялом. Отворачиваюсь, ощущая вину за это желание.
– Ты не спишь, – замечаю я.
– Ты тоже.
– Если меня связать, это тебе поможет?
– Заткнись, Поттер, – рычит он. – Если ты еще не заметил, мы в лесу, кишащим Мерлин знает какими тварями.
– Я уже выспался. Могу посторожить.
Он не отвечает. Какое-то время мы просто лежим. Журчание воды, стрекот сверчков и шелест листьев успокаивают. Ну да, конечно, здесь в лесу много всяких тварей, но я умею превращаться, а у Северуса при себе палочка. За кого он меня принимает, рассказывая сказки о том, что боится ночного леса? Почему не может просто признаться, что боится меня?
Мне лучше уйти. Дать ему немного поспать. А утром найти его снова, ну, или он меня найдет, и мы вернемся в Хогвартс – чтобы вывести его из леса, в безопасное от оборотней место. Поворачиваюсь набок, чтобы взглянуть на него в последний раз. Он никак не реагирует. Кажется, у него выровнялось дыхание. Встаю на колени и подползаю чуть ближе. Он словно окаменел. Подползаю почти вплотную: его глаза закрыты, рот слегка приоткрыт. Да он в самом деле уснул!
Ложусь, подложив под голову руку и уткнувшись носом в одеяло. Чувствую запах его пота и сырой земли. Каким-то чудом во мне зарождается проблеск надежды.
Отправлено: 26.07.09 14:55. Заголовок: lost girl Спасибо ..
lost girl
Спасибо огромное за скорое продолжение! Как всегда великолепно.
Слава богу у них хоть какой-то прогресс наметился. И что характерно опять это заслуга Гарри. Вообще убийственно. Ребенок ушел, что б не представлять собой опасности для окружающих и для Снейпа. Он обо всех подумал, а о нем никто... Ну что за уроды. Даже наконец решил признаться Про Лорда в голове, а получил только упреки да еще и отповедь, что только сам сможет с этим справится. Да он и так везде сам. Один за всех. Тотальное одиночество. Блин. Добило, что Снейп без просьбы не спросил про ногу, добило одеяло, не предложенное Гарри. А ребенок-то голый! О чем они там все думают? ррррррр
Отправлено: 26.07.09 15:47. Заголовок: «Северус, Не могу ..
цитата:
«Северус,
Не могу вернуться. Ко мне в голову проникает Волдеморт».
.....
«Мама передает тебе вот этот камушек».
Если не считать формы, то уже это должно сподвигнуть профессора метнуться за бригадой санитаров и не шагу в лес! Но так как у профа тоже с головой не порядок у Поттера есть шанс.
цитата:
– Не нужно быть еще большим идиотом, Поттер! – Он хватает меня за волосы и тянет, пока полностью не вытаскивает наружу
Поттер, сдавайся. А то тебя сейчас заклинаниме вытягивания репки. Призовут дедку и внучку и остальной комплект и...
цитата:
Внезапно мои губы обдает холодным воздухом, и меня отталкивают. Я поскальзываюсь. Лодыжка подгибается и взрывается болью. В... и вижу, как он в ярости уходит. Сил бежать за ним нет.
Два придурка. Только один малолетний и ему еще позволительно, а второго публично пороть по голой попе. Понятно почему Дамблдор не суетится - а смысл? если все ближние с логикой не дружат ни головой ни другими местами
цитата:
– Я их уничтожу, – шипит он. Создается впечатление, что у него уже есть план.
"Я знаю, что ваши документы секретные и деликатные. И хочу вернуть вам вашу деликатную хрень"
Отправлено: 26.07.09 16:35. Заголовок: lost girl , Jenny ,..
lost girl , Jenny , спасибо , дорогие , за продолжение! Как всегда блестяще! И плакать хочется - тоже как всегда! Просто молюсь , чтобы эти несчастные , одинокие люди смогли отогереться рядом друг с другом...
Отправлено: 26.07.09 18:03. Заголовок: Angel H пишет: Ну ..
Angel H Екатерина Hesther Заходите еще!
Angel H пишет:
цитата:
Ну что за уроды. Даже наконец решил признаться Про Лорда в голове, а получил только упреки да еще и отповедь, что только сам сможет с этим справится.
Снейп на него оч. разозлился, что он с этой информацией не пошел к Дамблдору. Не рассчитывает он на то, что Гарри сам с этим справится - они же еще окклюменцию не проходили!
Hesther пишет:
цитата:
Понятно почему Дамблдор не суетится - а смысл? если все ближние с логикой не дружат ни головой ни другими местами
А что там делает Дамблдор, суетится он или нет - энто никому неизвестно (ну, может, кроме ЛВ... )
Hesther пишет:
цитата:
Если не считать формы, то уже это должно сподвигнуть профессора метнуться за бригадой санитаров и не шагу в лес! Но так как у профа тоже с головой не порядок у Поттера есть шанс.
Это ты к тому, что Снейп найдет с Поттером общий язык лучше бригады санитаров?
Отправлено: 27.07.09 07:29. Заголовок: lost girl Это ты к т..
lost girl
цитата:
Это ты к тому, что Снейп найдет с Поттером общий язык лучше бригады санитаров?
общий не гарантирую. Они очень по чехову общаются каждый тихонько о своем притом половинупро себя, и получается как у Киркорова с Распутиной - ты не слышыш меня, я не слышу тебя
Поздно вечером возвращается Хедвиг. Я думал, она охотилась или играла с другими совами – ну, или чем там они занимаются в свободное от работы время, – но, как выяснилось, у нее для меня письмо. Она протягивает мне лапку с привязанным свитком. У меня сжимается в груди. Может, Северус одумался и прислал длинный, саркастичный, оскорбляющий ответ с объяснением ошибочности вчерашнего поцелуя.
Если и есть где-то люди с расстройствами интеллекта, то Поттеру стоит с них брать пример, какой никакой, а все таки шаг в сторону появления мышления
А все таки интересно, когда профессорский положительный IQ перевесит отрицательный IQ Гарри. Какая смесь индивидуальных фобий и расстройсв. Впечатлена.
Отправлено: 30.07.09 09:24. Заголовок: Глава 46: Необходимо..
Глава 46: Необходимость
"Мне нравится это делать"
Пропускаю пальцы сквозь волосы Северуса, выбирая из них комья грязи и листья. Но поцеловать не осмеливаюсь. Наклоняюсь вдохнуть запах его волос, пота, его самого, земли. Его дыхание согревает мне плечо. На узы снисходит умиротворение: спокойное, нежное, незаслуженное.
Его ресницы щекочут мне шею. Я отпрыгиваю.
– Добрутро!
Он ошарашено глядит на меня, словно соображая, почему мы здесь, почему ему больно, а я так смущен тем, что до него дотронулся.
– В понедельник – полнолуние, – внезапно сообщает он, резко садясь. Его волосы торчат во все стороны. Я грустно улыбаюсь и отворачиваюсь.
– Не уверен, сможем ли мы вернуться вовремя, – замечаю я, наблюдая, как он складывает одеяло. – Может, пойдешь вперед? Со мной ничего не случится. Если что - превращусь в булыжник.
– Я же сказал: без тебя не пойду.
Едва заметным движением палочки он уменьшает одеяло, кладет его в карман, потягивается и начинает спуск к реке. Кажется, его бьет дрожь – то ли от затекших мышц, то ли от страха. Ополаскивает лицо, приглаживает волосы и набирает во флягу воду. Мне не видно его рук, но я легко представляю длинные пальцы с пожелтевшими ногтями, как под кожей двигаются сухожилия, когда он пользуется ими для умывания, шинковки и нарезки компонентов для зелий, когда хватает меня, подмяв под себя и...
Не думай об этом.
Жаль, что у меня нет одеяла или какой-то одежды! Отвлекаюсь тем, что рассматриваю близрастущее дерево с его узловатым, потрескавшимся стволом. Хедвиг спит, примостившись на нижней ветке. Шелестит листва, по небу торопливо бегут облака. Думаю об убедительных аргументах за то, чтобы он вернулся без меня, хочу прокричать их ему. Но он уже обо всем подумал заранее. Нам не нужно охотиться, потому что у него есть запас еды. Мои раны не замедлят нашего пути, потому что я могу превратиться во что-нибудь мелкое и сидеть у него в кармане.
Несмотря на гложещее чувство вины, соблазну снова быть с ним рядом мне не устоять. У него занимает пару минут, чтобы написать короткую записку, и он подзывает Хедвиг. Та погружена в сон и не реагирует на зов, тогда он посылает в ее сторону искры из палочки и разбуженная сова с сердитым уханьем едва не срывается от неожиданности вниз.
Птица остается на дереве: ухая и возмущенно пощелкивая клювом, она хлопает крыльями и перепрыгивает с ветки на ветку, уклоняясь от продолжающих вылетать из палочки Северуса искр. Наконец, он сдается и сует записку мне.
– Заставь ее сам!
Услышав просьбу от меня, сова немедленно принимает послание и улетает.
Итак, мы направляемся в Хогвартс: он идет, а я, превратившись в мышь, сижу в его теплом кармане. Тут его запах: травы, дым и сушеные грибы. Нахожу торчащие нити и вытаскиваю их, скатываю вместе с найденным пухом в подобие подушки. Не переставая шагать, он съедает бутерброд и делится со мной крошками. Съев половину, я прячу остатки под подушку.
После полудня он останавливается попить воды и отдохнуть, сделав привал на траве. У него усталое, поверхностное дыхание. Я выползаю из кармана и превращаюсь в человека, прохладная трава холодит мою задницу. Он чуть морщится при моем превращении, но обращается ко мне так спокойно, словно комментирует ошибки, совершенные в приготовлении зелья.
– Мы еще не закончили на сегодня, Поттер.
– А можно бутерброд? А то мне достались одни крошки.
– Ты был мышью. Мыши питаются крошками.
– Но я еще и подросток, – тихо возражаю я.
Он глядит на меня так, словно я потребовал себе весь мир, и я ощущаю в нем укол чего-то мне непонятного. Может, нельзя было использовать слово «подросток», или же просить добавки. Поджав под себя ноги и обхватив колени руками, я сожалею, что вообще открыл рот.
Вздохнув, он вытаскивает из другого кармана крошечный предмет. Коснувшись его палочкой, превращает его в завернутый бутерброд. Он протягивает его мне.
– Спасибо. – Беру его, разворачиваю и приподнимаю верхний ломтик хлеба, посмотреть, что внутри. Выглядит как кошачья еда вперемешку с брюссельской капустой.
– Просто бери и ешь! – рявкает он.
Откусываю. Суховато, но с приятным ореховым привкусом. Когда я кусаю снова, и он расслабляется. Отодвинувшись от меня подальше, он растягивается на траве, не позаботившись об одеяле. И быстро засыпает, свернувшись на боку, уткнувшись лицом в землю. Жаль, что я не знаю, сколько мы уже прошли. Хочу разбудить его, сказать, что у нас нет времени, но продолжаю медленно жевать, давая ему время для отдыха.
Покончив с бутербродом, я иду к реке напиться, возвращаюсь и сажусь ближе к Северусу. Отвожу с его лица пряди волос и касаюсь ладонью его щеки. Какой он горячий! Вздрогнув, он открывает глаза и спросонья глядит на меня.
– Поел?
Когда я киваю, он медленно садится, словно у него затекли все мышцы.
– У тебя температура.
– Со мной все в порядке, – отвечает он, протягивая мне флягу: – Пей.
– Спасибо, – я беру флягу и из вежливости делаю пару глотков. – Ты все еще ранен, да?
– Это ты ранен, – щерится он, медленно поднимаясь на ноги. – Со мной все в порядке.
– Упрямый ублюдок.
Отряхнув пыль и траву с одежды, он дежурно бросает:
– Прояви немного уважения.
– Прояви немного рассудка!
– Нам еще предстоит долгий путь. – Он выхватывает у меня из рук флягу и приказывает превращаться.
Хочу заорать на него: почему он о себе не заботится, остается здесь так близко к полнолунию и вообще, ведет себя как дурак. Но понимаю – это ничего не изменит. Споры – лишь потеря времени, они не приблизят нас к Хогвартсу. Нахмурившись, я превращаюсь в мышь. Его ладони – такие огромные, что застилают мне весь мир – приподнимают меня и кладут в карман.
Ощущаю ритм его походки, чувствую, как он замедляет шаг. Часто спотыкается. Останавливается на несколько секунд отдохнуть у дерева. Делает усилие, чтобы продолжить путь.
Наконец, солнечный свет, проникающий сквозь ткань кармана, угасает. Начинают просыпаться сверчки, их пение смешивается с шумом воды, сливаясь в какую-то мелодию.
Высовываю голову наружу и не узнаю окружающий нас лес. Густые облака застилают звезды и луну, и вокруг кромешная тьма. Ожидаю, что он сделает привал на ночь, но он пытается продолжить дорогу, освещая путь палочкой. Но света палочки недостаточно – земля неровная, встречается много камней, упавших деревьев, скользких участков грязи. Он вынужден значительно замедлить шаг, осторожно переставляя ноги. С каждой неожиданно треснувшей веткой, уханьем и другими внезапными звуками его пульс учащается.
Он спотыкается. Я крепко вцепляюсь в ткань кармана. Удержавшись от падения руками, он встает на ноги и продолжает двигаться вперед. Поскальзывается, падает на колени. Мне страшно, что в следующий раз меня раздавят. Он медленно встает, но не на корточки, а садится, опершись спиной о ствол дерева.
Его пальцы обхватывают меня. Большой медленно надавливает на голову и скользит за ухо. Я оказываюсь на его колене и руки исчезают. Прохладный ночной ветерок ерошит мне шерсть.
Соскакиваю на землю и превращаюсь в человека, но, очевидно, переоцениваю расстояние – в результате оказываюсь наполовину на земле, наполовину у него на коленях. Чувствую, как он напрягается, пытаясь не выказывать страха. Промямлив «прости», я отползаю назад, обосновавшись на траве, на расстоянии вытянутой руки.
Проходит пара секунд и он заставляет себя двигаться, наклонившись, чтобы воткнуть палочку в землю, наподобие свечи. Та все еще настроена выполнять Lumos. Жаль, что она не греет, потому что становится жутко холодно, а у меня нет прав просить разделить одеяло. Поджимаю ноги, шипя, когда раненая ступня тащится по земле.
– Следовало обработать эту твою ступню получше.
Он обшаривает карманы, медленно роясь в них, словно не помнит, что именно ищет. Вытягиваю раненую ступню к нему и жду, пытаясь рассмотреть окрестности. Нет, слишком темно. Даже зрение гиппогриффа не помогает: видны лишь какие-то очертания вокруг его палочки. До меня по-прежнему доносится журчание реки. Ложусь набок, вытягиваю руку, медленно прощупывая близлежащий участок, но ничего не чувствую. Наверно, тут открытая поляна... небезопасно.
– Вот она, – тихо произносит Северус. Слышу, как свинчивается с пузырька крышка.
Тянусь к нему, пальцы задевают его рукав, ища ладони.
– Я могу сам.
– Мне нравится это делать.
Ну почему от этих слов на душе так паршиво? Опускаю руки и позволяю ему нащупать мою ступню, осторожно провести пальцами по лодыжке. Напоминаю, что он просто хочет мне помочь, потому что заботиться о моем здоровье, без которого нам не выбраться вовремя из леса.
Его холодные пальцы, касающиеся моей кожи – простая необходимость. Теплая, покалывающая мазь – простая необходимость. То, как его пальцы осторожно втирают ее в кожу и массируют ее – простая необходимость. Это не должно быть так приятно. Не должно отдаваться в член. Я не должен желать, чтобы он наклонился и поцеловал меня. Он не должен желать прикасаться ко мне. Ему не должно это нравиться. Он не должен водить руками по моим ногам... о Мерлин... еще чуть-чуть... по бедрам... по ребрам... по груди... Он ощупывает мои раны, втирая в них мазь.
Чувствую, как он и хочет, и боится, и понимаю: ничего у нас не выйдет. Но тут страх вытесняется кратким спокойствием, когда его ладонь касается моей кожи: гладкой, теплой кожи. Ладонь натыкается на рваную рану от укуса, он тут же отводит руку, внезапно задохнувшись от ужаса и бессилия, и думает об оборотнях – надо же! – чтобы успокоиться.
Убираю ногу... черт, как мне сейчас паршиво! Дует холодный ветер, раскачивая деревья, сотрясая листья и ветви; шелест напоминает потрескивание пламени – страшного, холодного, невидимого... Дрожа, я гляжу в тьму.
Слышу впереди какой-то звук, сухие листья хрустят под его ногами, треск и затихающий писк. Всплеск воды в реке. Над нами бьют чьи-то крылья. Позади меня Северус медленно двигается. Оглядываюсь и вижу в свете палочки его силуэт, укладывающийся поудобней под одеялом.
– Ты спал в кармане? – спрашивает он.
– Немного, – отвечаю я. – Ложись спать, я постою на страже.
Он что-то невнятно бормочет, так тихо и сонно, что я различаю лишь гудение. Однако его палочка понимает – это был Nox, и я снова погружен в темноту. Я сижу, не шевелясь, стараясь не издать ни звука, прислушиваясь, стараясь уловить подозрительные звуки.
Быстро поворачиваюсь, когда позади раздается нечто вроде хлопанья крыла.
– Иди сюда, погрейся, – зовет он, и я понимаю: он приподнял одеяло.
Не думая, я пробираюсь к нему – в безопасность и тепло. Жмусь к нему всем телом. Он укутывает меня в одеяло, обнимает одной рукой, прижимая к себе.
От его одежды, которую он не сменял уже несколько дней, сильно разит. Прижимаюсь лицом к его груди, глубоко вдыхая. Мне нельзя тут находиться... я хочу тут быть. Ему положено ненавидеть меня, бояться... ему должно быть противно, а он... я же чувствую это. Мне нехорошо. Как он может хотеть меня тут... но он хочет, он рад, что я тут, он вдыхает запах моих волос, чувствует себя в безопасности... доволен и сбит с толку.
Нужно выползти из-под этого одеяла. Вместо этого обхватываю его одной рукой, скользя ладонью под жилет и рубашку, чувствуя кожу. Мои пальцы натыкаются на сырое и влажное... Он шипит от боли.
– Прости меня! – я отдергиваю руку, засовывая ее под себя.
Он стонет, но ничего не говорит.
– Нужно это смазать мазью.
– Холодно.
– Ну так примени согревающие чары.
– Гм. Верно.
В замедленном темпе он достает палочку и чарами согревает одеяло. Под ним тут же становится ужасно, до неловкости жарко. Он лежит неподвижно. Решив, что он уснул, я собираюсь потрясти его за плечо, но он резко поднимает руку и, едва не задев мне челюсть, начинает расстегивать мантию. Медленно, почти неуклюже. Может, ему помочь? Но тогда точно не удержусь и стану его лизать, заставив задыхаться, вложу ему в руки свой член и... Приходится перекатиться на спину и сосредоточиться на черном небе над нами.
Наконец мантия расстегнута. Чувствую его рядом с собой, высвобождающегося из мантии, отбрасывающего ее в сторону из-под одеяла. Теперь он принимается за рубашку. При каждом его движении одеяло скользит и ходит рябью, задевая мой член, сводя с ума. Перекатываюсь на бок, к нему спиной, натянув одеяло рукой. Я жду. И жду. Он же возится целую вечность. Ужасно хочется подрочить. Я бы отошел на пару шагов, чтобы не мешать ему. Но он же все равно все поймет. И расстроится. Нужно взять его палочку и проклясть себя.
Он высвобождается из рубашки, откинув и ее, ерзает еще немного, стягивая майку. Затем лежит тихо. Жду, когда же он начнет мазаться мазью, но он не шевелится. Уверен, что на этот раз он точно заснул. Нужно его разбудить. Но сначала подрочить. И поцеловать его. Черт подери, о чем я думаю? Перекатившись на другой бок, пытаюсь нащупать палочку, чтобы себя проклясть.
– Да ради Мерлина... – бормочет он, и я цепенею, с моей рукой между нами. Бешено колотится сердце.
– Ради Мерлина... – снова буркает он, резко садясь. Одеяло спадает, и нас обдает холодным ночным воздухом.
Слышу, как он вытряхивает одежду. Пару секунд спустя он находит палочку и сует ее мне в руки. Но это никакая не палочка – это пузырек с мазью. С трепетом в груди понимаю – он хочет, чтобы я его смазал.
Он снова ложится, неловко ерзает, сотворяет Lumos и передает палочку мне. Неуклюже, дрожащими руками беру ее у него.
Сажусь, зажав палочку под коленом согнутой ноги. Северус лежит на животе. Его бок и спину до плеч и самого затылка покрывают уродливые раны. Большинство потрескалось и покрылось выделяющей влагу коростой. Часть ран разодрана и блестит. Сглатываю жгущую горло горечь. Моих рук дело. И я найду в себе силы закончить обрабатывать раны. Обязан найти.
Свинчиваю с пузырька крышку, черпаю пальцами мазь и смазываю как можно осторожней рану от укуса. И вынужден немного отвернуться, чтобы не сосредотачиваться на открывшимся передо мной зрелище... чтобы не стошнило.
– Больно? – спрашиваю я, боясь, что мои действия слишком грубы.
Нет ответа. Наклонившись, слышу его выровнявшееся дыхание – он уснул. Возвращаюсь к своему заданию, которое занимает целую вечность. Всякий раз, когда решаю, что уже закончил, обнаруживаю очередную необработанную рану. Хочется плакать. Хочется искусать самого себя.
Уф, наконец-то все его раны обработаны. Напоследок смазываю собственные лодыжку и ступню, затем раны на груди и руках. Стараясь не издавать ни звука, я выбираюсь из-под одеяла, прихватив его палочку, и тащусь к реке, вымыть руки.
Для пробы сначала превращаюсь в гиппогрифа, надеясь, что смогу отнести Северуса в Хогвартс. Но ноге слишком больно, когда на нее ступаешь, а с грузом будет еще больнее, и я просто не смогу разбежаться, чтобы взлететь. А если бы и смог, то в моих крыльях слишком мало перьев, и я не сумею как следует ими взмахнуть, не потревожив едва затянувшиеся раны. Нет, летать пока не выйдет.
Снова став человеком, подбираю с земли вокруг себя ветки и камни и швыряю их в воду. Хочется закричать, но я сдерживаюсь – нельзя его будить. Хочется искусать себя, сдирая с костей кожу, но это очень его расстроит. Вместо этого подбираю камень и бью им изо всех сил по колену.
Из глаз сыплются искры.
Не зная, что еще сделать, я проклинаю себя и ползу (на ноющем колене) назад к Северусу.
Все даты в формате GMT
3 час. Хитов сегодня: 1
Права: смайлы да, картинки да, шрифты да, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация откл, правка нет
Я что-то пропустила?????
во второй книге, и раз пять в остальных. 
Спасибо!
Обязательно продолжу читать. 
И как долго еще все будут жить в таком кошмаре , про Северуса же даже читать страшно , он просто никакой , убит прктически... 
вот такая вот мята. 
3222534.gif[/img] 
- участник сейчас на форуме
