|
lost girl
|
| Можно просто Лостик
|
Пост N: 1717
Зарегистрирован: 14.06.06
|
|
Отправлено: 22.03.09 13:50. Заголовок: Глава 32: Отбракован..
Глава 32: Отбракованный материал
«Будешь?»
Хвост при виде меня дергается и выпускает член. Два тела на постели вздрагивают, когда на секунду он теряет над ними контроль, но вскоре возобновляют совокупление.
– Мой Лорд, – выдыхает он, прикрываясь мантией и падая на колени. – Проект продвигается... все идет хорошо...
– Встать, – бросаю я. – Где отбракованный материал?
– Да-да, – поднимается он с пола. – Всенепременно. Здесь... все здесь.
Он открывает двери кладовой. Внутри – сваленные друг на друга тела, бессловесные и неподвижные, связанные магическими путами. Хвост достает с полки журнал, открывает его на заложенной лентой странице и бегло просматривает столбцы шифр.
– Этот, этот и вот эта, – указывает он на пару молодых самцов и самку.
– Самки вполне достаточно.
Снимаю чары, она тут же начинает биться в судорогах и горланить. Сотворив Imperius, я принуждаю ее заткнуться и выползти из кладовки. "Evelodentes". Ее зубы со стуком выпадают на мраморный пол – это уже второй комплект за последние несколько дней. Удар по лицу выбивает оставшиеся.
Заставляю ее ползти до самой спальни, где нас ожидает Люциус: голый и коленопреклоненный. Он замечает наше появление. Я закрываю дверь. В его глазах явное удивление, однако он отлично выдрессирован и не задает вопросов.
– Отсоси ему, – пинком я толкаю ее в бедро, и, запнувшись, она ползет к нему.
Когда она приближается, он хватает ее за голову направляя ее открытый рот к своему члену. Ее язык и губы сосут и лижут, быстро возбуждая его. Он заталкивает член глубже. Она задыхается, беспомощно дергаясь в его руках, однако его руки впились ей в волосы, а ее движения ограничены Imperius.
Люциус oхает и стонет, его дыхание убыстряется. Он резко дергает ее за волосы, пока его член почти не выскальзывает у нее изо рта. И изо всех сил вталкивает его обратно. Она всхлипывает, задыхаясь. Висящие груди трясутся, пока он трахает ее рот.
Я сижу на краю кровати. Их представление возбуждает. Оно возбуждает Поттера. Я чувствую предательскую реакцию его сонного тела. Люциус хватает ее за голову, удерживая неподвижно, пока кончает: откинувшись назад с влажными от пота, прилипшими к лицу светлыми волосами. Ее пальцы скребут пол, изо рта течет струйка спермы.
Он отталкивает ее. Она валится на бок, выплевывая сперму на пол. Я приказываю Люциусу ждать на кровати, и заставляю ее начисто вылизать мраморные плиты. Затем подползти ко мне.
– Встать.
Вцепившись в мои ноги, она встает на колени и поднимает голову. Ее лицо покраснело, волосы спутались, глаза глупые, как у ребенка. Я касаюсь горячей, все еще влажной от слез щеки. Провожу пальцем по шее, плечу, предплечью.
– Какая красивая кожа, – улыбаюсь я. – Гладкая, безупречная, восхитительная.
Ее пустой взгляд смотрит куда-то вдаль. Я провожу по ее шее, плечу, предплечью палочкой. "Subseco". Люциус откидывается на изголовье кровати, когда она с криком падает на спину. У нее не хватает ума схватиться за предплечье, откуда выпадает вырванная кость, со стуком падая на пол. Ручьем льется кровь.
Склонившись, я поднимаю ее за волосы. Лижу и покусываю ей шею. Ее крики переходят в изумительный визг боли и страха. Вспоминаю Поттера и всю ту дрянь, что он брал в рот, вынуждая меня делать то же. Лижу ее бледные губы и прижимаюсь щекой к прохладному лицу, шепча на ухо:
– Я знаю кое-кого, кто сейчас вот так взял бы тебя и съел.
Опустившись к ее руке, я вылизываю солоноватую, теплую кровь. Провожу языком по мягкой, гладкой плоти, и она воет и бьется в моих объятьях. Вкус и текстура ужасны, но то, как она реагирует, того стоит. Я лижу кость с оставшимися ошметками ткани. Ее крики слабеют и затихают. Потеряв сознание, она падает на пол.
Я перевожу взгляд на Люциуса. С бесстрастным видом тот сидит, прислонившись к изголовью. Лишь необычная бледность выдает некоторое смятение.
Взмахом палочки я отворяю дверь и зову Нагини.
***
Вскрикиваю, ощутив прикосновение сзади. Кто-то обнимает меня. Северус.
– Ш-ш-ш... – Он гладит меня по спине. Его касания трудно назвать нежными, у него трясутся руки, но он снова шепчет: – Ш-ш-ш…
– Что он делает?
Не в силах ответить, я мотаю головой. И вжимаюсь лицом в подушку, проклиная боль в шраме.
– Что он делает? – повторяет он.
– Не знаю! Они кого-то убили.
– Кого? – В его голосе нетерпение. Наверно, боится, что это кто-то из знакомых.
– Не знаю!
Осторожно отстранившись, он садится.
– Я вызываю Дамблдора.
– НЕТ!
– А. Ну да. Черт.
Он снова ложится и кладет руку мне на спину. Я вздрагиваю и затихаю, он снова поглаживает меня по спине. Я прислушиваюсь к его дыханию и стараюсь не обращать внимания на ноющий шрам, на жуткие картины, которые мне пытается подсунуть услужливая память, и на скачущие тревожные мысли Северуса.
Стук в дверь. Неужели уже так поздно?
– Черт. – Северус трясет меня за плечо. – Опять Люпин.
– Черт, – повторяю я, скатываясь на пол. И, превратившись в мышь, шмыгаю под кровать. Шаги Северуса, скрип открывающейся двери.
– Ты что, еще не проснулся? – Это Макгонагалл.
– Нет, встал. И ты, между прочим, стоишь между мной и моим завтраком. – В его голосе нескрываемое раздражение.
Шаги, хлопок входной двери.
– Ты видел Поттера?
– Почему все меня об этом спрашивают? – рявкает он, надежно скрывая страх разоблачения за волной гнева.
– Потому что ты – последний, кого еще не спросили.
Он хмыкает.
– Я не видел его с тех пор, как он ушел отсюда вчера вечером.
– В котором часу?
– Приблизительно пол-одиннадцатого.
– Возможно, тебе стоило проводить его в Гриффиндорскую башню.
– Проводить своего кота? Ты соображаешь, как это выглядело бы со стороны?
– Так или иначе, вчера он так и не вернулся ночевать.
На секунду воцаряется напряженное молчание... злость... страх...
– И что ты хочешь этим сказать?
– Что у нас есть причины для беспокойства.
– Поищите в пустых классах. Или на дне озера.
– Это уже не смешно.
– А я не шутил.
Снова тишина, потом Макгонагалл вздыхает.
– Возможно, мы неверно оценили положение. Поттер не ночевал в башне уже неделю.
– Неделю? – с фальшивым удивлением переспрашивает Северус. – Надо же. А ты, оказывается, пренебрегаешь своими обязанностями, Минерва.
- У Поттера вредная привычка: блуждать по замку, когда ему вздумается, – сухо отзывается она.
– Так избавь его от нее.
Окончательно утратив боевой дух, та отвечает:
– Благодарю. Мои обязанности мне известны.
Дверь снова отворяется, и я слышу ее удаляющиеся шаги. Хлопок двери. Я снова превращаюсь в человека и выползаю из-под кровати, в то время как Северус несколько раз бросает: «Finite Incantatem» и обновляет охранные чары. Тревога. Страх. М-да. Отлично начинается день.
– Ну, что уставился? – рявкает он с порога спальни.
Опустив голову, я рассматриваю лежащие поверх одеяла руки.
– Меня должны были прикрыть.
– Что, должно быть, нелегко, когда спальню обыскивает глава факультета.
– Раньше она никогда этого не делала.
– Люпин.
Я киваю. Наверняка Ремус вчера ей наябедничал. Надеюсь, у него хотя бы хватило совести избежать намеков на то, какие именно у нас с Северусом отношения. Не хочу, чтобы у Северуса были неприятности. Я мог бы перестать приходить сюда, но не хочу. Ну да, пусть я эгоист. Хотя, с другой стороны, он же меня не выгоняет.
Ненавижу Ремуса за то, что он побежал к Макгонагалл. Ненавижу себя за то, что признался Ремусу. Черт, а если бы я признался не ему, а Сириусу, то и представить страшно, что бы тот натворил. Наверняка, что-то ужасное, например, наложил на Северуса какое-нибудь страшное заклятие. Мне вообще не надо было никому ничего говорить.
Покончив с чарами, Северус возвращается в спальню и копается в гардеробе. Ну почему его все ненавидят? Помню, как отец с Сириусом потешались, издеваясь над ним у всех на виду, а Ремус
сидел в сторонке, сложив руки. Будь я с ними на одном курсе, они ненавидели бы и меня. А почему бы и нет? Ведь я не такой, как все. Я ненормальный. Мне нравится Северус. Они вместе с Забини и Дином бросили бы меня в озеро.
– Чем именно ты их так раздражал?
Руки Северуса замирают на брючных пуговицах.
– Самим фактом моего существования. Почему тебя это интересует?
Пожимаю плечами и жду продолжения, а он молча стягивает пижамную рубашку.
– Учись я с ними в школе, они бы и ко мне цеплялись.
В оцепенении он рассматривает собственные ладони.
– Они бы тебя обожали. Они все тебя обожали, – тихо отзывается он.
Он ощущает вину и грусть, но ему не в чем себя винить. Если кому и есть в чем каяться, так это Сириусу с Ремусом, и всем тем, кто тогда был у озера. Северус застегивает последнюю пуговицу на рубашке и снова идет к гардеробу. Оттуда он извлекает жилет и надевает его, повернувшись ко мне спиной.
– А твои родители живы? – спрашиваю я и тут же сожалею: между нами возникает колючее, холодное чувство.
– Отец жив.
– Он бы меня не одобрил?
– Его бы от тебя затошнило. – Кажется, Северус смягчает факты. – Ты – Мальчик-Который-Выжил, ты неподходящего пола и одеваешься, как нищий.
– По крайней мере, его не смутил бы мой возраст!
Он испепеляет меня взглядом, но намек на веселье ко мне все равно просачивается.
– Значит, тебе не нравится, как я одеваюсь?
Он садится на стул, чтобы обуться.
– Я сказал: отцу бы не понравилось... но, в общем-то, мне тоже.
С удивлением замечаю, что разочарован его ответом. Почему он не сказал ничего раньше? Да и вообще, какое это имеет значение?
– Ага, а ты вообще одеваешься, как гувернантка.
– Ничего подобного.
– И у тебя слишком много пуговиц.
– Что же ты предлагаешь в качестве альтернативы?
– Я не утверждал, что пуговицы не нужны, просто говорю, что у тебя с ними перебор.
Он раздраженно поднимается.
– Отлично, обещаю завтра не застегивать ширинку. Поглядим, как тебе это понравится! – И выходит из комнаты.
Плотно сжимаю губы, сдерживая смех. Перед глазами – картина маслом: Северус шагает по коридору, отчитывает студентов, ведет уроки с вывалившимся из брюк членом. Слава Мерлину, сегодня нет зелий, иначе я бы там просто не высидел!
Северус возвращается и окидывает меня презрительным взглядом.
– Смени прическу.
– Тебе и моя прическа не нравится?
Он складывает руки на груди.
– Я предлагаю тебе ее изменить – вместе с головой и всем остальным – чтобы тебя не узнали, когда мы с тобой пойдем по магазинам.
– С тобой?.. – я теряю дар речи. Нет, наверно, мне просто послышалось. – Ты берешь меня с собой по магазинам?
– При условии, если ты изменишь голову, внешность, и не будешь болтать об этом направо и налево.
Северус Снейп идет за покупками? И покупает что-то еще, кроме ингредиентов для зелий? Представляю, чего наслушаюсь от Уизли, когда они увидят количество пуговиц на моей новой одежде! Рот сам по себе расплывается в улыбке… Он хочет быть со мной! Хочет провести время вместе!
– Что смешного? – подозрительно спрашивает он.
– А я думал, ты умеешь читать мои мысли.
– Я пытаюсь этого не делать, Поттер.
На миг мне становится обидно: он избегает моих мыслей, но я тут же успокаиваюсь. Собственно говоря, мне ведь никогда и не хотелось, чтобы он их читал.
– Представляю, что скажет Рон, когда увидит меня одетым так, как ты, – объясняю я.
– И сделай что-нибудь с этими вихрами, – высокомерно отвечает он.
И ухмыляется, наблюдая за моими тщетными попытками быстро пригладить волосы ладонью. Тут до меня доходит: я же могу легко сменить прическу вместе с волосами, и я смущенно улыбаюсь из-за собственной глупости. Представляю, что у меня гладкие волосы – но не просто прямые, а длиннее, чем они на самом деле, и каштановые, а не черные. Северус хмыкает – решаю, что одобрительно, – и приказывает сменить цвет глаз. Я делаю их карими – под цвет волос.
– А как насчет…?.. – он указывает на лоб.
Я качаю головой. Ненавижу этот шрам. Ненавижу, что все ходят вокруг да около, когда о нем заходит речь, и указывают на него, а не называют вещи своими именами.
– Так спрячь его, – бросает он, и выходит в кабинет.
Ну, и как прикажете его спрятать в человеческом облике? Другое дело, когда я превращаюсь в животное – тогда проще простого скрыть его под белым пятнышком. Но у людей пятен не бывает. И что мне сделать? Вырастить на нем гигантскую бородавку? Или просто увеличить его, так, чтобы он был не похож на шрам от заклятия? А если кто-нибудь спросит, скажу, что упал с мотоцикла. Представляю себе длиннющий шрам, набрасываю халат Северуса и направляюсь в кабинет. Он запихивает проверенные студенческие работы в кожаный портфель.
– Так сойдет?
Он поднимает голову и морщится.
– Передвинь повыше. Тебе не нужно лишнее внимание. – И с опаской наблюдает за моими попытками переместить шрам. – Потренируешься еще сегодня вечером. А теперь – выметайся.
Я улыбаюсь, радостно предвкушая выходные. Мы проведем время вместе. Занимаясь чем-то приятным. Одежда сама по себе меня не интересует: главное – что мы хоть куда-то выберемся. Эта неделя обернулась кошмаром для нас обоих. Нам просто необходимо отвлечься. Превращаюсь в кота, и Северус отворяет дверь. Я буквально скачу вприпрыжку до самой башни.
В спальне пусто. Все завтракают. Я одеваюсь и понимаю: на завтрак в Большой зал мне не успеть. Схватив из сундука шоколадную лягушку, я иду прямиком на первый урок – трансфигурацию. Урок скучный – повторение пройденного перед СОВами. Притворяюсь, что слушаю, но не могу сосредоточиться ни на чем, кроме мысли о походе в Хогсмид с Северусом. Какую он выберет для меня одежду? Захочет ли пойти еще куда-нибудь? Обедал ли он когда-либо в том ресторане, куда водил нас Ремус? Уверен, что тамошняя еда ему понравится. Макгонагалл бросает на меня подозрительные взгляды – наверняка гадая, где я шатался прошлой ночью. Она говорит мне задержаться после звонка, закрывает дверь и объявляет, что мне позволено пожить у Сириуса во время СОВ.
– Ой... э... спасибо.
– Должна признаться, что лично я буду спать спокойней, зная, где ты находишься.
Ага, я так и знал, что она не оставит это в покое. Подчеркнув, что ожидает увидеть меня вечером в спальне, Макгонагалл отпускает меня восвояси.
За обедом я осторожно подношу вилку ко рту, пробуя еду, но у нее по-прежнему мерзкий привкус, и, вздохнув, возвращаюсь к привычному хлебу с маслом. Закажу себе что-нибудь из еды вечером у Северуса. И не забуду оставить место для мороженого!
После обеда я останавливаю в коридоре Ремуса. Северус замечает нас, выходя из Большого зала, щерится на Ремуса и проходит мимо. Он знает: я пойду провожать Ремуса, а по дороге буду объяснять, что во время экзаменов лучшим для меня будет остаться в Хогвартсе.
– Ты так полагаешь? – вежливо удивляется Ремус. – Почему?
– Мне нужно заниматься. А на Гриммолд плейс Сириус будет меня отвлекать, ты же знаешь.
Ремус приподнимает брови, глядя на меня так, словно никогда не видел.
– Сириус будет очень разочарован.
– Я навещу его летом.
– Да, конечно. – Со вздохом он прячет руки в карманы. – Что ж... тебе решать…
Расстроенный, он отпускает меня.
Занятия после обеда – редкая тоска. Сплошные повторения к СОВам. Нам возвращают проверенные работы. Я дремлю на уроке. После ужина (снова ржаной хлеб) хочу бежать прямиком в подземелья, но вынужден вернуться в Гриффиндорскую башню с остальными. Близнецы раздают желающим образцы улучшенного зелья Лепетания, проглотив которое, все лепечут, несут околесицу и хихикают. Когда, в пол-одиннадцатого, с инспекцией заявляется Макгонагалл, я уже в постели. И остаюсь там до начала двенадцатого, и только потом пробираюсь в подземелья, став котом. Я скребусь в дверь, и та немедленно открывается. Меня впускает удивленный Северус.
– Не думал, что ты придешь.
Я воодушевленно трусь о его ногу.
– Я варю зелье, – добавляет он. – Это надолго.
Я трусь о другую ногу, громко мурлыча.
– Так ты идешь или нет? – нетерпеливо спрашивает он.
Я мяучу, встав ему на брючину передними лапами.
– Нет, нам срочно нужно выработать какой-то способ общения... – бормочет он, открывая дверь.
Мы идем по коридорам, проходим мимо его лаборатории, и оказываемся перед дверью в темной нише. Как только он отворяет ее, в нос ударяет запах зверинца. Полки и рабочие столы уставлены стеклянными аквариумами с мелкими и крупными рыбами, и какими-то громадными тварями, которые, должно быть, тоже рыбы. Замечаю террариум с жабами и тритонами, мышами и сверчками и самыми большими и мерзкими тараканами, которых я когда-либо видел. С потолка свисают клетки со снегирями, грачами, докси... Взбираюсь на стол, дохожу до края и прыгаю на крышу террариума. Мыши испуганно прячутся в керамический кувшин. Перед носом – клетка с докси, которые тотчас на меня скалятся. Я шиплю, шерсть дыбом.
– Не приставай к ним, – предупреждает Северус, выбирая что-то в аквариуме и со шлепком отправляя в небольшое ведерко.
Отогнав меня от террариума, он исчезает в своей лаборатории, где начинает готовить оборудование. Ведерко остается на рабочем столе. Я запрыгиваю туда, заглядываю внутрь – и вижу жалкого вида жабу. Изредка жаба делает попытки выпрыгнуть из ведерка, но каждый раз падает обратно и лежит пластом на поверхности воды, оттопырив тощие задние конечности. Бью лапой по ведру: всплеск воды – и тварь делает жалкое усилие выкарабкаться. Бью снова: та дергается и снова замирает в воде. Еще несколько ударов – и она вообще перестает реагировать.
Голодный и усталый, я сворачиваюсь клубком, накрываюсь хвостом и одним приоткрытым глазом поглядываю на Северуса. Он возится с пучками волос и перьев – наверно, фестрала, потому что от них несет лошадьми и кровью. Я перекатываюсь на спину и прикрываю морду лапами, чтобы не чувствовать запаха. Кружится голова – от голода и тошноты. Запах постепенно усиливается, и, наконец, становится настолько сильным, что, кажется, я чувствую его на вкус. Я извиваюсь, меня тошнит, но от запаха никуда не скрыться. Я подношу лапы к носу. Открываю глаза и встречаю чей-то налитый кровью взгляд.
В ужасе я отступаю, выставив перед собой ладони в жалкой попытке защититься. Волдеморт делает шаг назад, вытянув руки. Позади него – сваленные в кучу окровавленные тела детей и младенцев. Мертвы все, кроме какой-то девочки. Ей, должно быть, лет пять... она в белом кружевном платье, с увядшим цветком в волосах. Девочка отползает, пытаясь спрятаться между телами.
Перевожу взгляд на Волдеморта. Он смотрит мне прямо в лицо. Молниеносно выхватываю палочку, однако его реакция безупречна: он легко повторяет мое движение. Мы дружно переводим взгляд на руки: вместо палочек в них по куску мыла. Мы поднимаем руки, соединяя куски, и неразборчиво выводим скачущими буквами:
Я это сделал.
Я падаю на каменный пол. Поднимаю голову и вспоминаю: я в лаборатории Северуса. Сажусь, ощущая свою беспомощность. Хвост нервно дергается.
Запрыгиваю на рабочий стол. Северус скрупулезными движениями выбирает сияющие белые кристаллики из чего-то, похожего на кусок серо-зеленого войлока. Когда он заканчивает, его руки покрыты чем-то липким и неприятно светящимся. Он дует на пальцы, сияние тускнеет и гаснет. Подняв голову, он замечает, что я проснулся, и швыряет мне пригоршню кристаллов. Они рассыпаются на поверхности стойки и снова сияют. Подпрыгнув, я шиплю, шерсть дыбом. Кристаллы не достигают меня, их зловещий отблеск тускнеет и угасает.
Северус достает разделочную доску. И начинает шинковать нечто с запахом меди, а на вид напоминающее бычье сердце. Снова кружится голова.
Он пододвигает ко мне ломтик:
– Хочешь?
Приблизившись, я принюхиваюсь. Ужасно хочется есть, но воспоминание о скользкой, окровавленной плоти, об обнаженных костях, о криках и воплях вынуждает отступить. Боюсь, мой желудок вывернет наизнанку. Отступив на другой край стола, я сворачиваюсь калачиком и лежу на столе, не сводя взгляда с Северуса. Мне страшно закрыть глаза, потому что боюсь того, что может привидеться.
Он наполняет приготовленный небольшой котел какой-то жидкостью и крошит в нее очищенный от кристалликов «зелено-серый войлок», и добавляет нашинкованную мертвечину. Зелье шипит и пенится, а Северус помешивает его в каком-то оцепенении. Приторно-сладкий пар клубами поднимается над котлом.
Одним махом он сдвигает в сторону все, что загромождает стол, вызывает ведерко и достает из него полуживую жабу. Раскрыв твари рот, вливает в него несколько капель зелья из пипетки. Жаба жалко дрыгает лапами, и ее бесцеремонно бросают назад в ведро. Северус опирается о стол и с напряженным выражением заглядывает внутрь. Я подкрадываюсь ближе, чтобы посмотреть, что там такое.
Вначале жаба просто заторможенно сидит в ведре. Зелье начинает действовать внезапно: жаба судорожно заглатывает воздух, и раздувается, как воздушный шар. Северус выдыхает. Осторожно нацелившись на жабу палочкой, он произносит заклинание, которое делает прозрачными ее кожу и мышцы. Теперь земноводное напоминает полиэтиленовый мешок с пульсирующими внутренностями, свисающими с хрупкого скелета. Нечто бледное в центре скрючивается и темнеет. И с глухим хлопком становится непроницаемым, темно-розового цвета.
Обойдя край стола, Северус склоняется ниже, чтобы получше ее разглядеть, и тем самым загораживает мне обзор. Его глаза сияют, он доволен... нет... возбужден. Что бы это ни было, у него получилось.
Снова хлопок.
Сощурившись, Северус глядит на жабу, потом разочарованно бросает: «Cessacantius». Он отступает, не сводя хмурого взгляда с ведра и держа палочку как разделочный нож. Разочарование перерастает в злость – на себя, на жабу, все происходящее. Я наклоняюсь, чтобы посмотреть: жаба уже не прозрачная, но все еще ужасно бледная. И выпучилась на меня тремя глазами. Тремя? У нее жалко отвисли бока. Я вижу, как у нее под кожей что-то ходит волнами и слышу приглушенные хлопки. Странная выпуклость возникает на левой ляжке. Отросток дрожит, удлиняясь. Вдруг, после пяти тихих «хлоп», на конце ее образовываются пять крошечных выпуклостей. Подрагивая, словно пальцы на ноге, они удлиняются, срастаясь между собой перепонкой.
Я шиплю на существо. Северус сверлит меня взглядом.
Хлоп!
Новый глаз возникает у нее на макушке.
Хлоп!
Похоже, у нее вырос хвост.
Несчастная тварь извивается, распухает, выращивает глаза и выпуклости. Затем выпуклости превращаются в ноги и хвосты. Ее живот содрогается – в нем образовывается все больше новых внутренностей. Внезапно она высоко подпрыгивает, едва не выскочив из ведра. Северус прихлопывает ее рукой, преграждая выход. Меня передергивает, я оступаюсь и сваливаюсь со стола.
На полу я превращаюсь в человека и приподнимаюсь, вцепившись в край стола. Северус все еще закрывает ведро ладонями, жаба судорожно плещется внутри.
– Накинь на себя что-нибудь, – буркает он, кажется, донельзя раздраженный моим присутствием.
– У меня с собой ничего нет.
Он оглядывает лабораторию, ища, чем бы меня прикрыть, и наконец вызывает пыльный черный рабочий халат с полки. Тот приземляется мне на голову.
– Спасибо, – мямлю я и встаю, чтобы надеть до нелепости длинный халат.
Обойдя стол, я пытаюсь заглянуть в ведро. Сквозь преграду растопыренных тонких пальцев Северуса вижу, что тварь едва умещается в ведре. Она закрыла глаза, с ее тела под причудливыми углами свисают многочисленные конечности: то ли ноги, то ли хвосты.
– Что это было?
Впервые с тех пор, как я превратился в человека, Северус удостаивает меня взглядом.
– А так непонятно? Издевательство над невинной тварью.
Он опускает взгляд к ведру, медленно убирая руки. Существо в ведре вибрирует, выпуклости под кожей жутко дергаются. Он тычет в бывшую жабу палочкой, бросая: «Delabor». Тварь с хлопком обращается в прах, влажные ошметки и крошево из хрящей.
– Зачем? – спрашиваю я, гадая: не по заказу ли Волдеморта.
– Я так развлекаюсь! – злобно бросает он. И, глубоко вздохнув, добавляет: – Результат должен был быть иным.
– Ага. И каким же?
Северус выдвигает стул из-за стола и садится.
– У нее должна была регенерировать почка.
– А разве зелье для этого уже не придумано?
Он испепеляет меня взглядом.
– Ты не слышал ни слова из того, что я сказал? За пять лет, что я читал лекции и вел практические занятия... орал до хрипоты, ты хоть раз в жизни удосужился усвоить что-нибудь новое? Скажи мне, Поттер, ты вообще способен усваивать полезную информацию или твоя память реагирует исключительно на жизненно важные факты вроде квиддичных результатов и размера бюстгальтера Чо Чанг?
– Нет! – возмущенно протестую я насчет того, что он сказал про Чо... то есть про размер ее... ну, этот размер... короче, насчет этого.
– Очевидно, нет! – рявкает Северус. – Мы усовершенствовали мази для кожи, Поттер! Зелье для сращивания костей! Регенерация простых тканей – пожалуйста! Сложные органы – НЕТ!
Я что-то мямлю своим босым ногам.
– «Т» по практическим зельям. Тебе явно требуется повторение пройденного.
Киваю, ощущая себя безнадежным идиотом, когда речь заходит о его любимом предмете. Северус отворачивается и созерцает плавающие в ведре тошнотворные останки жабы. Его разочарование возрастает, думаю, из-за меня. Но тут он снова начинает говорить, не отрывая взгляда от ведра.
– Это заказ Помфри. И что я ей теперь скажу? «Увы, регенератор органов не удался, но зато я усовершенствовал Mille Oculi. И если повезет, Темный Лорд пожалует мне комплект серебряных почек».
Только тут до меня доходит – он готовит регенерирующее зелье для себя, и мне уже не до собственного идиотизма.
– Что с твоими почками?
Он тыкает палочкой в ведро, бормоча «Evanescо». Затем встает, отряхивается и начинает приводить в порядок стол.
– Длительное воздействие токсических веществ, – наконец объясняет он. – Издержки профессии.
Мне нужно знать больше. Знать, как далеко все зашло. Но спросить страшно. Еще ляпну какую-нибудь глупость, и он будет злиться. К тому же я – голодный и усталый, и все время зеваю.
– Ты устал, – сообщает он, будто бы я сам не знаю. Я пожимаю плечами. – На эликсир Воли уйдет еще час.
– А. Может, я могу помочь? – Не хочу, чтобы меня посылали в постель.
Он движется медленно, изможденный и подавленный. Собрав неиспользованные компоненты со стола и переложив их в деревянные ящики, он расставляет их по полкам.
– Тебе тут делать нечего. Нужно лишь ждать, помешивать и снова ждать.
– Ясно.
– Ты можешь уйти в любой момент, – добавляет он, бросая в стоящий на столе котел очищающим заклинанием.
– Разве ты не рад, что я здесь?
– И каким образом моя радость ограничивает свободу твоих передвижений?
– А мне все равно больше нечего делать, – отзываюсь я, наблюдая, как он собирает с полок ингредиенты.
Не поворачивая головы, он с горечью произносит:
– Ах, раз так...
– Может, в следующий раз нам принести шахматы?
Ему все еще обидно, и он чувствует себя неудачником. Моя жалкая попытка загладить неловкость отвергнута.
– Может, – буркает он.
Вздохнув, я опускаю голову на сложенные на столе руки. Он соединяет и перемешивает ингредиенты. От работы ему становится немного легче. Я погружаюсь в грезы о том, как я и он стали котами и несемся по полю под сияющими с неба звездами. Кажется, прошло совсем мало времени, когда я, очнувшись, чувствую на плече его руку.
Я устало выпрямляюсь. Стол чист, на краю стоит ящик со склянками зелий. Северус раскрывает мой халат, ткань щекочет руки, ноги, спину. Его руки по-прежнему касаются моей кожи. Он хочет.
Я хочу. И сбрасываю халат. И улыбаюсь мысли сделать это тут, прямо на рабочем столе.
Он печально на меня смотрит. Пусть все будет хорошо. Или даже просто нормально. Хочу трахаться и получать удовольствие. Хочу его. Хочу.
Он целует меня в губы.
Мой язык у него во рту. Трепет в груди... чудесное, глупое ощущение. Его одежда касается моей кожи. Я обхватываю его запястья, притягивая ближе. Поцелуи. Лижу его губы. Он слегка отворачивается и покусывает мочку моего уха. Ему грустно. Лижу его в подбородок, в шею. Мне страшно. Кажется, я почувствовал вкус крови, но я лижу снова – это просто его кожа.
Не думай. Не думай. Ощущай. Получай удовольствие. Я смотрю на стеллажи за его спиной, на ингредиенты, склянки, оборудование.
Стоп – Северус больше меня не целует.
Я целую его в шею.
Он отталкивает меня.
– Прекрати.
Стыд.
Смущение.
Отторжение.
– Н-нет! – восклицаю я.
Он выдирает халат у меня из рук и зашвыривает его на полку.
– Что – «нет», Поттер?
– Я сказал – нет. Я не хотел останавливаться.
– Но остановился же.
– Неправда! Ты остановился первым!
Он закатывает глаза к потолку и сообщает, что уходит. Я превращаюсь в кота и мрачно трушу следом. В его комнатах я тут же забираюсь на кровать и становлюсь человеком. Он задерживается на кухне, открывает сейф-картину и роется в нем, упрямо, но безрезультатно, пытаясь не поддаваться вине или меланхолии.
– Накройся одеялом, – рявкает он, встретившись со мной взглядом.
Я повинуюсь, не уверенный, мои ли это ощущения вины и грусти, или это отражения его эмоций.
Жду, наблюдая за его копанием в сейфе. Наверно, уже прошло несколько минут. Интересно, чем он там занимается? Сейф, вроде бы, и не такой большой. Как он умудрился что-то в нем потерять?
– Ты идешь в постель?
Он торопливо возвращает картину на стену, но промахивается, и та едва не падает с гвоздя. Он вешает ее снова и, в конечном счете, оставляет висеть перекошенной. Сойдет и так.
Он пересекает спальню, расстегивает мантию, жилет... бросает их на пол. На меня он не смотрит вовсе, а проходит в ванную, где чистит зубы. В спальню он возвращается одетый лишь в боксеры, которые тут же снимает. Из недр гардероба он вынимает пижаму, выставляя напоказ все, что можно... наказывая меня из-за того, что он такой суперчувствительный придурок и отказывается заняться со мной сексом из-за одной моей дурацкой мысли! Тут он снова выходит – на этот раз в туалет, где мочится при открытой двери. Затем возвращается, гасит свет и идет к кровати.
И только теперь удостаивает меня взгляда:
– Что уставился?
Я перекатываюсь на другую сторону, уставившись на подушки. Он отбрасывает одеяло и ложится рядом. И смотрит на звезды. Притворяюсь, что не замечаю его сальных волос, его уха и шеи, его профиля... Я выжидаю. Сделать вторую попытку заняться сексом? Пожелать спокойной ночи? Продолжать его игнорировать? Уйти?
Осторожно я кладу ему на грудь ладонь, и он тут же выпаливает:
– Темный Лорд зовет меня своим аптекарем.
– А.
Жду продолжения, но он молчит. Может, нужно что-то сказать или спросить? Подвигать рукой? Потыкать пальцем?
– На прошлой неделе моя Combustura начисто уничтожила французское министерство. Бесследно... От них ничего не осталось. – Обернувшись, он мерит меня истерзанным взглядом: – Ты гордишься мной, Поттер?
– Э... я... из-за этого конкретного случая?
– Да.
– Но ведь... ты же... у тебя нет выбора, да? Дамблдор говорит... То есть, как с МэриСюзанПарслоу ... – Он отворачивается и смотрит куда-то мимо меня. – Ты обязан... то есть... ну, не знаю.
Тишина. Неловкая, полная страха, отчаяния, ужаса, вины... и я думаю, А НЕ ЗАОРАТЬ ЛИ, потому что ненавижу мерцание этих дурацких звезд. Кажется, проходит целая вечность, он вздыхает:
– Я придумал заклинание Combustura в пятнадцать лет. И преподнес Темному Лорду в... дар… когда вошел в его ряды. Это было до Дамблдора.
– Ну, тогда не считается. Ты изменился.
– Изменился? И каким же образом?
– Теперь ты за нас.
Он смеется. Почти как помешанный. Интересно, он действительно свихнулся или мне так кажется, из-за собственного безумия? Кажется, я слышу смех Волдеморта тоже.
– О да, ведь это весьма существенно, – отвечает он. – Когда придет время ответить за все, надо будет непременно упомянуть это обстоятельство.
– А по-моему, это меняет дело.
Не отрывая взгляда от этих дурацких звезд, он едва заметно качает головой.
– Но почему нет? – настаиваю я, не сознавая, что несу, но не в силах выносить тягостное молчание.
– Там... оно это не... это... – шепчет он. Какая-то бессмыслица. Поговори со мной. Скажи хоть что-нибудь. Что-нибудь осмысленное! – Твоя мама меня бы не одобрила.
– Э... Я думаю, сейчас это уже не важно.
– А должно быть! – бросает он. И все смотрит на эти звезды, сосредоточившись на них, пытаясь не думать, не ощущать.
Я не понимаю, что не так. Наверно, отчасти, это моя вина. Я устал, голоден, ужасно себя чувствую и не знаю, что делать. Хочу, чтобы мне стало лучше. Чтобы стало лучше Северусу. Я наклоняюсь, целую его в губы и снова ложусь. Северус не шевелится. А все смотрит на эти звезды, чувствуя себя хуже и хуже. И я тоже. Мы самые несчастные люди в мире и сдерживаемся изо всех сил, чтобы не зарыдать.
Северус отбрасывает одеяло и встает.
– Ты куда? – требовательно спрашиваю я, опасаясь, как бы он не совершил какую-нибудь глупость, вроде прыжка с Астрономической башни. Вместо этого он идет в ванную и возвращается с каким-то пузырьком. Затем исчезает на кухне и приносит чашку.
– Будешь?
– Что это?
– Сон без сновидений. Тебе нужно... Наверно, тебе стоит его принять... чтобы ты смог поспать.
– А. Ну да, я с удовольствием, спасибо, – отзываюсь я. Наверное, я бы сказал то же самое, предложи он мне выпить яд. Северус кивает, вызывает вторую чашку и отмеряет две порции. У него донельзя подавленный вид, когда он возвращается в постель и протягивает мне чашку. Взяв ее, я выпиваю зелье.
– Прости, – говорит он, и у меня закрываются глаза.
|
Столько пережить - и не видеть никакого просвета в конце. Гарри еще хранит его юношеская наивная вера, а вот чем жить Снейпу? Пока он, похоже, собирается жить Поттером и ради Поттера. Как бы он не сопротивлялся, эту истину он когда-нибудь признает )) 
Так любить и так друг друга истязать... 
- участник сейчас на форуме
