ДОРОГИЕ ДРУЗЬЯ! ФОРУМ ОТКРЫТ ТОЛЬКО ДЛЯ СОВЕРШЕННОЛЕТНИХ ЗАРЕГИСТРИРОВАННЫХ ПОЛЬЗОВАТЕЛЕЙ.
Чтобы зарегистрироваться, внимательно прочтите инструкцию в этой теме.
Если вы уже зарегистрированы, то получить доступ к закрытым разделам можно в этой теме.
Отправлено: 13.08.08 20:56. Заголовок: "HP-Ficathon 2008": "Вкус счастья", ГП/ЛМ, R, миди, для Deja vu
Название: Вкус счастья Автор: Шониса (shony2008@inbox.ru) Бета: Gennadia (GennadiaD@rambler.ru) Направленность: слеш Рейтинг: R Пейринг: ГП/ЛМ Жанр: роман. Статус: закончен Размер: миди Саммари: Выкладывается для Deja vu, согласившейся написать фик взамен пропавшего участника фикатона Отказ от прав: Гарри Поттера – Дж. Роулинг, магический мир – Матушке Природе, психологию – Фрейду. Но вот мою больную фантазия оставим всё-таки мне. Заказ: Гаррилюц, миди, романс, без ангста и ХЭ. Предупреждения: полный игнор 6 и 7 книг, а также частичное АУ остальных. Возможен ООС персонажей. Эта работа – своеобразный дебют, так что прошу судить по всей строгости.
Я аппарирую к воротам и окидываю взглядом белокаменную громаду Малфой-Менора. Огромное, величественное поместье, утопающее в золоте и багрянце осеннего сада, поражает своим великолепием и удивительной легкостью. Не торопясь, иду по аллее, вдыхая полной грудью восхитительную смесь ароматов, присущих только осени. Солнце давно уже зашло, и путь освещают сотни маленьких огоньков, парящих в воздухе, прячущихся среди ветвей деревьев или расположенных на земле. В их неровном свете подробно бриллиантам блестят капли недавно прошедшего дождя. Шуршит под ногами опавшая листва, тихим стуком отзывается трость о каменную дорожку, а вокруг кружатся с ветром листья, оседая на землю ковром всех оттенков красного и жёлтого. Раньше эльфы следили за тем, чтобы аллеи всегда оставались чистыми от опадающей листвы. Раньше, но не теперь. Не теперь, когда ты со мной.
*****
Мы неспешно прогуливаемся по аллее. Сегодняшний день выдался на удивление погожим, видимо, осень на прощание решила подарить пару солнечных дней. Не слышно ни щебетания птиц, ни шелеста листвы, кажется, что природа замерла, возведя в воздухе хрустальный замок тишины, и только стук каблуков о каменную поверхность дорожки разрывает это безмолвие. Тук-тук, тук-тук. Мы тоже идём молча, думая каждый о своём. Хотя думаешь скорее ты, а я наблюдаю за тобой, невольно удивляясь тому, как гармонично ты смотришься в своей маггловской одежде на фоне многовековых деревьев сада, окружающего Малфой-Менор. Ты скользишь бесшумно, подобно тени, пружиня на мягкой подошве кроссовок. На тебе чёрные джинсы и такого же цвета драповый плащ по колено с высоким воротником. Ты забыл шарф, и теперь пытаешься как можно глубже натянуть воротник. Рядом с тобой я, облачённый в классические брюки и туфли из драконьей кожи, смотрюсь намного серьёзней и ещё старше, благо похожие плащи немного сглаживают это различие. И на фоне этого седина в твоих волосах кажется ещё более неуместной, чем обычно. Ты явно хочешь что-то спросить, но никак не решаешься. Я замечаю это по тому, как время от времени приоткрываются твои губы, но ты прикусываешь их перед тем, как с них успевают слететь слова. Я уже хочу поинтересоваться у тебя, о чём ты так боишься меня спросить, но ты начинаешь говорить. - Люциус, а почему аллея такая чистая, без листьев, ведь здесь же везде полно деревьев, а листьев нету, совсем. Ты хмуришь брови и морщишь свой носик. Именно носик, а не нос, маленький, немного вздёрнутый вверх, а сейчас порозовевший от холода. Ты всегда так делаешь, когда над чем-то задумываешься, на что я морщусь и делаю замечание о плебействе этого жеста. Ты же в ответ только смеешься или показываешь мне язык, за что я снова окидываю тебя презрительным и холодным взглядом. И только в глубине души я признаюсь, что это делает тебя невероятно милым, похожим на ребёнка. Хотя ты и есть ребёнок, без детства, рано повзрослевший, ребёнок с глазами старика и пророка. - За этим следят эльфы, Гарри, – небрежно кидаю в ответ и имею удовольствие лицезреть твоё удивлённое лицо: аккуратно очерченные бровки (неширокие, чёрные, в форме правильной дуги; с небольшим шрамом, выделяющимся белой полоской и пересекающим правую бровь) приподнимаются в немом изумлении, зелёные глаза, и без того большие на твоём бледном, осунувшемся от пережитого лице, становятся ещё больше. - Но зачем? Этот вопрос ставит меня в тупик, но я всего лишь кривлю губы в усмешке и снисходительно отвечаю: - Я предпочитаю ходить по нормальной поверхности, а не скользить по грязи и мусору, в который неизбежно превратятся листья и… Договорить ты мне не даёшь. Неожиданно остановившись, одной рукой обхватываешь мои средний и указательный пальцы, а другую ладошку прикладываешь к моим губам. Этот жест настолько детский, полный невыразимой нежности и невинности, что я даже не могу возмутиться подобным поведением, тратя все силы на то, чтобы эмоции, испытываемые мной, не отразились на лице. Тонкие, невыразимо хрупкие, словно сделанные из фарфора пальцы, обхватывающие мои; узкая ладошка и изящное запястье с выступающим суставом; смущённый румянец, окрашивающий щёки в розовый цвет – это всё, на чём я могу сосредоточиться. Ты всё еще ниже меня и, скорее всего, уже не вырастешь, поэтому привстаёшь на цыпочки и тихо шепчешь на ухо: - Не надо, Люциус. Пусть эльфы прекратят убирать дорожки. В этом мире осталось так мало естественного, пусть хоть листья падают туда, куда им угодно. И так много боли и отчаяния в зелёных глазах, что перехватывает дыхание от невыносимого желания прижать к себе, разделить эту боль и защитить от всего мира… и от самого себя. Но я только целую ладошку, всё ещё прижатую к губам, и киваю. Ты улыбаешься мне в ответ, и в твоих глазах, подобно звёздам, зажигаются благодарность и такая детская, беззаботная радость, омраченная налётом грусти. Сжав мои пальцы, ты трешься своей щекой о мою и касаешься её искусанными губами в мимолётном поцелуе перед тем, как отступить назад, разрывая прикосновение. А я ещё остаюсь недвижим несколько мгновений, пытаясь удержать подольше эту незатейливую ласку, мягкость кожи под моей щекой и ускользающий запах персика. Ты прячешь взгляд, явно ожидая выговора за неподобающее поведение, и пытаешься зарыться глубже в воротник пальто в надежде согреться. Я вздыхаю притворно устало и снимаю шарф, а затем заматываю его вокруг твоей шеи, натягивая по самые брови. Удивление сменяется нежностью и благодарностью. Ты прижимаешь шарф плотнее и делаешь глубокий вдох, чтобы секунду спустя оглушительно чихнуть. Смотрю в твои виноватые глаза и снисходительно улыбаюсь, украдкой любуясь алым румянцем, заливающим твои щёки. - Он пахнет тобой, – невнятно бормочешь ты сквозь шерстяную ткань. - Следовательно, это можно воспринимать как свидетельство того, что чихать ты на меня хотел. Ну что ж, не буду утверждать, что мне приятно такое отношение, мистер Поттер. Я говорю это серьёзным, слегка пренебрежительно-скучающим тоном. Половина твоего лица скрыта моим шарфом, но по блеску в глазах я понимаю, что ты улыбаешься. В ответ слышится невнятное бормотание. - Мистер Поттер, будьте любезны прекратить говорить с набитым ртом, – ты опускаешь шарф и тоном, полным искреннего негодования, заявляешь: - Я вам не моль какая-нибудь, мистер Малфой. И вообще, то, что ваш… - ты на секунду замираешь, не в состоянии решить, кем же ты мне являешься, но тут же исправляешься, проявляя чудеса изворотливости, – кхм… вверенный вам для опеки субъект готов от голода есть шерсть, говорит о многом. Ты дерзко смотришь мне в глаза и ехидно улыбаешься. Я мог бы проигнорировать этот выпад или оборвать эту игру одним словом, но надежда, мелькнувшая в зелени твоих глаз, решает всё. - Говоришь, «вверенный для опеки субъект», занятно, – манерно растягивая слова, я неспешно двигаюсь в твою сторону, пока не подхожу вплотную. Бедро к бедру, грудь к груди. Тебе приходится задрать голову, чтобы встретиться со мной взглядом. Я несколько мгновений смотрю на тебя сверху вниз, а затем наклоняюсь, скользя губами по твоему лбу вниз, повторяя контуры брови, и спускаюсь к уху, едва прихватывая его губами. Ты невольно приподнимаешь на цыпочки и тянешься к моим губам, твоё дыхание учащается и, когда я обвожу языком контур ушка, вырывается сквозь сжатые зубы полухрипом-полустоном. Мои волосы белой волной скользят по твоему лицу, и ты разрываешься между желанием потереться о них щекой и выгнуться от удовольствия. А я шепчу тебе в ухо, обдавая его тёплым дыханием с запахом сигарет, выкуренных мною с утра: - Я думаю, это действительно несправедливо, оставлять такой субъект голодным. Я бы даже сказал опасно, мало ли, сколько шарфов он может съесть. Я произношу это, не переставая ласкать порозовевшее ухо, и в конце беру в рот мочку, наслаждаясь твоим стоном. Помассировав несколько долгих мгновений губами, я ее прикусываю, за что вознаграждаюсь вскриком, и резко отступаю. Ты раскрываешь свои затуманенные желанием глаза и смотришь на меня со смесью удивления, неудовлётворённости и обиды. Затем вздрагиваешь, сбрасывая оцепенение, и прижимаешься ухом к плечу, напоминая мне этим жестом вороненка. Раскрасневшийся от холода и моих ласк, растрёпанный, с расфокусированным взглядом ты представляешь собой невероятно соблазнительную картину, а какая-то детская невинность и непосредственность лишь усиливают желание. Но я нахожу в себе силы сохранить беспристрастный вид. - Поэтому я думаю, что разумно будет вернуться в поместье и пообедать, – сказав это, я разворачиваюсь и уверенным шагом устремляюсь в сторону дома, не дожидаясь тебя. Ещё несколько мгновений я ощущаю на себе твой взгляд, расстроенный и неудовлетворённый, но ты быстро догоняешь меня и робко кладёшь свою ладошку на сгиб моего локтя. Мне хочется прижать тебя к себе, впиться в твои губы поцелуем, требовательным и жёстким, мне хочется пить твои стоны, наслаждаться твоим вкусом, мне хочется шептать тебе в приоткрытые и припухшие от поцелуев губы о том, что я чувствую, о том, что рядом с тобой схожу с ума; но я только накрою твою ладонь своей и не произнесу ни слова.
*****
Воспоминание вызывает мимолётную улыбку, и я невольно замедляю шаг, а затем неожиданно для самого себя сворачиваю в одну из боковых аллей. Она уже главной и не такая прямая. Огоньки скользят рядом, освещая путь. Ты их не очень любишь, я бы сказал, совсем не любишь.
*****
Ты живёшь в поместье уже несколько дней. Я перевёз тебя в Малфой-Менор вскоре после того, как ты очнулся в больнице, и выделил тебе комнату рядом с моей, а потом, глядя на твою вопросительно поднятую бровь и насмешливую улыбку, ответил, что это для того, чтобы не дать тебе потеряться. Ты в ответ не сказал ни слова, но твой хитрый взгляд преследовал меня ещё долго. Эти дни были полны бытовой суеты. Эльфы маленькими ураганами носились по дому, решая хозяйственные вопросы. Их ушастые большеглазые физиономии встречались повсеместно, из каждого угла поместья время от времени слышались хлопки заклинаний, грохот передвигаемых предметов и писклявые голоса. Провести осмотр погребов, заключить и подтвердить договора о поставке продуктов на кухню, проследить за завершением ремонта западного крыла, разрушенного аврорами, осмотреть сад и дать указания относительно его восстановления. Казалось, что делам нет ни конца, ни края, и даже количества часов в сутках стало катастрофически не хватать. Дела в Министерстве тоже шли в гору, а предвыборная кампания набирала обороты. Аналитики предрекали переход временного правительства в постоянное в полном составе. Всё это время я тебя почти не видел. За исключением совместных завтраков и тех моментов, когда ты тенью мелькал в коридорах и галереях. Я знаю, что ты почти всё время проводишь в библиотеке или осматривая поместье, об этом мне докладывают эльфы. Каждый раз, подзывая к себе Тилли, приставленного мною к тебе, я убеждаю себя, что просто хочу убедиться в том, что ты не ходишь там, где я тебе запретил, и выполняешь рекомендации врачей. И каждый раз я боюсь признаться себе, что беспокоюсь о тебе, что боюсь за тебя. Боюсь, что ты сунешь свой любопытный нос туда, куда не положено, и попадёшь в одну из ловушек; что забудешь принять вовремя зелья или поесть; что упадёшь и поранишься, Мерлин, да мало ли что может произойти с тобой! Но я упорно отбрасываю эти мысли, раз за разом обманывая себя. Не удержавшись, вызываю Тилли. - Хозяин звал Тилли? – маленькое сгорбленное существо, замотанное в простыню, смотрит на меня своими огромными глазами со смесью обожания и страха. - Тилли, как мистер Поттер? – мордочка эльфа озаряется искренней радостью, и следующие десять минут я выслушиваю подробный доклад. Из этой сумбурной речи, изредка прерываемой восклицаниями, я извлекаю главное: зелья принимает вовремя, спит хорошо, но мало, ест тоже мало, гуляет по поместью там, где дозволено, несколько раз выходил в сад, быстро устаёт, поэтому проводит большую часть времени в библиотеке или у себя в комнате у камина; в целом - ничего нового. Прерываю эльфа и спрашиваю, что он может добавить от себя. Тилли долго мнётся на месте, натягивая дрожащими руками уши, словно пытается в них закутаться, и выдаёт новый список наблюдений. Из него я узнаю, что «мастер Гарри» выздоравливает, но медленно, мало ест, плохо спит. Я нетерпеливо киваю, показывая, что это мне известно, но потом эльф выдаёт то, что меня удивляет. Оказывается, «мастер Гарри» постоянно мёрзнет и боится вечером выходить на балкон. На мой вопрос, почему я об этом не знал раньше, эльф сразу сжимается, начинает трястись и биться головой о стену, но я обрываю его самоистязание и требую ответа. Выясняется, что «мастер Гарри» попросил Тилли не говорить об этом «мастеру Люциусу», чтобы не отвлекать того от дел. Я устало потираю пальцами переносицу и бормочу всё, что я думаю о гриффиндорцах и их пустом героизме, граничащем с бестолковостью. Дальше идёт череда вопросов и отрицательных ответов. «Знает ли Тилли, с чем это связано?» - Нет, не знает. «Объяснял ли Поттер что-нибудь?» - Нет, не объяснял. «Принимает он что-то дополнительно?» - Нет, не принимает. И так далее, вскоре мне это надоедает, и я жестом велю эльфу исчезнуть, перед этим приказав ни о чём не говорить «мастеру Гарри». Тот удручённо кивает в ответ и исчезает с приглушённым хлопком. Ну что ж, кажется, пришла пора навестить «мистера Поттера». Уже выходя в коридор, я вспоминаю, что не узнал, где ты сейчас, но, мысленно махнув на это рукой, устремляюсь в сторону библиотеки, стараясь сдерживаться и идти медленным шагом. Но все самообладание летит мантикоре под хвост, когда речь заходит об этом несносном мальчишке, и я постепенно ускоряю шаг. «Маленький паршивец, что он о себе возомнил! Я же просил его сообщать обо всех изменениях в своём здоровье, но нет, он всё равно решил всё делать по-своему. Чёртов гриффиндорец!» - я всё больше и больше накручиваю себя, при этом стараясь убедить, что мой гнев вызван только тем фактом, что ты ослушался меня, а не тем, что я волнуюсь за тебя. Буквально влетев в помещение библиотеки, я почти тут же встречаюсь взглядом с твоими глазами, в которых попеременно мелькают страх, удивление, радость и беспокойство. Ты сидишь на ковре у камина, завернувшись в шерстяной плед, в руках чашка с чем-то горячим, рядом лежит открытая книга. Твой голос, взволнованный и немного растерянный, возвращает меня к действительности. - Люциус, что-то случилось? - ты ставишь чашку рядом с собой и пытаешься выбраться из кокона, который свил из одеяла. Я пересекаю комнату в несколько шагов и, схватив за плечо, резко тяну на себя. Ты вскрикиваешь, пытаешься сделать шаг назад и, запутавшись в одеяле, начинаешь падать. Чтобы удержаться, цепляешься за меня. В твоих глазах страх и слёзы, и вся моя злость испаряется, стоит мне в них заглянуть. Я убираю руку с твоего плеча и кладу ее на спину, придерживая, а потом молча помогаю выпутаться из одеяла. Ты уже немного успокоился, но всё ещё насторожен. Я помогаю тебе сесть в кресло и сам сажусь в соседнее. - Люциус, я не очень понимаю, что случилось и в чём я виноват перед тобой, – ты говоришь тихо, медленно, словно продумывая каждое следующее слово. Забравшись в кресло с ногами, ты сжимаешься в нем. Такой беззащитный, такой напуганный, такой невыразимо хрупкий. Понимая, что пауза затянулась, я начинаю говорить, пытаясь вспомнить причину, которая привела меня сюда. - Мне стало известно, что ты замалчиваешь состояние своего здоровья и считаешь, что имеешь право утаивать что-либо от меня. Я стараюсь говорить спокойно, но под конец срываюсь на рык. Ты испугано вздрагиваешь и пытаешься ещё больше уменьшиться в кресле. Я вздыхаю и пытаюсь начать сначала. - Гарри, я не собираюсь тебя бить или пытать, – ты смотришь на меня недоверчиво и инстинктивно потираешь плечо. От этого жеста я вздрагиваю, но продолжаю говорить. – Мне просто не нравится, что ты пытаешься скрыть от меня своё самочувствие, – по твоему лицу я понимаю, что ты сейчас попробуешь возразить, ссылаясь на то, что не хотел меня отвлекать. Эта мысль отзывается теплом в груди. – Не стоит, я знаю, что ты не хочешь меня отвлекать, но это не оправдание. Мы с Северусом слишком долго боролись за твою жизнь и здоровье, чтобы пустить всё насмарку из-за твоего гриффиндорского благородства. Поэтому будь любезен уведомлять меня или Северуса о любых изменениях в твоём состоянии. Ну что ж, получилось не совсем то, что я хотел сказать, но слова возымели своё действие: ты сидишь пристыженный, пряча пылающее лицо, и выводишь пальцем на подлокотнике одному тебе известные узоры. Сейчас ты так похож на пойманного за проказой школьника. - Прости… Не сердись, пожалуйста, я не хотел ничего такого, просто я стал мёрзнуть сильнее и всё… Ну, я имею в виду, больше ничего со мной не происходит. Прости, пожалуйста. Я больше так не буду, только не сердись… Ты поднимаешь лицо и смотришь на меня с такой мольбой во взгляде, что у меня перехватывает дыхание. А твои последние слова звучат так по-детски. Хотя ты сейчас ещё больше обычного напоминаешь ребёнка. Сильно похудевший, с синяками под глазами, осунувшимся лицом и бледной, пергаментной кожей, через которую просвечивают синие змейки вен, ты смотришься гротескно-хрупким в этом массивном кресле на гнутых ножках, обитом темно-зелёным бархатом. Такой маленький, такой уязвимый, такой беспомощный. И от этого я хочу тебя ещё сильнее. Я чувствую себя грязным извращенцем, педофилом, но всё равно хочу тебя до безумия, до боли в паху и скрежета зубов. Пытаясь успокоиться, перевожу разговор в другое русло. - Тилли сказал, что ты боишься вечером выходить на балкон. Ты можешь это объяснить? Я задаю этот вопрос и наслаждаюсь растерянным выражением твоего лица, которое ты снова прячешь за прядями отросших волос и поворачиваешься к камину. До меня долетают отрывки твоего бормотания, суть которого сводится к жалобам на «мелкие ушасто-глазастые недоразумения, которые лезут не в своё дело и не умеют держать язык за зубами» и пожеланиям им «прищемить себе уши холодильником и покататься в кофемолке». Я знаю, что ты думаешь выкрутиться или соврать, но потом бросаешь взгляд на своё пострадавшее плечо и, сделав глубокий вдох, говоришь фразу, которая повергает меня в ступор. - Огоньки… Я даже удивляюсь, как тебе удаётся вложить столько эмоций в одно слово. - Прости, «огоньки»? - Ну да, они появляются вечером, такие маленькие… - я прерываю тебя взмахом руки. - Я понял, о чём ты говоришь, но совершенно не могу понять, что тебя смущает. Ты краснеешь ещё больше и упорно прячешь глаза, и я невольно начинаю всё больше и больше увлекаться этой темой. - Понимаешь, нам в школе, в маггловской, рассказывали, что на кладбищах или на болоте ночью иногда загораются сотни огоньков. Это фосфор, который содержится в костях. Вот я и… – твой голос становится всё тише и тише, пока ты не обрываешь предложение, сделав неопредёленный взмах рукой. Мне понадобилось несколько секунд, чтобы вникнуть в суть вопроса, и я, не удержавшись, рассмеялся под твоим возмущённым взглядом. - Мерлин, Гарри, в такие моменты я согласен с Северусом: думать гриффиндорцам не только вредно, но и опасно. Как ты вообще додумался до такого? По-твоему, Малфой-Менор стоит на кладбище? Ты пытаешься сделать обиженный вид, но улыбка, мелькающая на губах, портит все твои старания, поэтому, оставив эти бесполезные потуги, ты начинаешь оправдываться. - Мне ещё Драко рассказывал, что Малфоев хоронили в фамильном склепе… - ты краснеешь от моего насмешливого взгляда, хотя, казалось бы, куда ещё больше. – Ну хорошо, признаю, я сказал глупость, но что это тогда такое? В твоих глазах неподдельный интерес, но я решаю немного тебя проучить. - Увы, думаю, рассказ придётся отложить, считай это своим наказанием. Ты выглядишь настолько растерянным и обиженным, что я не могу удержать смешок, а затем встаю с кресла, вернее, пытаюсь встать: ты буквально за секунду сокращаешь расстояние между нами и опускаешься передо мной на колени. Одну руку кладёшь поверх моей на подлокотник, и я невольно вздрагиваю, ощущая холод твоих пальцев, а другой обвиваешь щиколотки, не давая мне встать. Ты смотришь мне в глаза, положив голову мне на колено. - Люциус, не надо, не сердись, я действительно больше не буду ничего от тебя скрывать, - и смущённо исправляешься под моим скептическим взглядом, - хорошо, почти ничего, но я обещаю, что всё, касающееся моего здоровья, ты будешь узнавать первым или, точнее сказать, вторым. Честное гриффиндорское. Только не сердись, ладно? Не сердишься, нет? Вместо ответа я провожу рукой по твоим взъерошенным волосам. Ты улыбаешься и сам трешься головой о мою руку. Не удержавшись, комментирую: - Может, ты ещё помурлыкаешь? – и получаю немного неожиданный ответ. - Только если за ушком почешешь, – дерзко бросаешь ты, поглядывая на меня из-под пушистых ресниц, но дерзость испаряется, когда я провожу ногтём за твоим ушком, затем очерчиваю линию скул и глажу шею. Ты в ответ начинаешь издавать звуки, отдалённо напоминающие мурчание. Мы сидим так несколько минут: я грею в своей руке твою ладонь и ласкаю второй твоё лицо, ты сидишь на полу, поджав под себя ноги и прикрыв от удовольствия глаза. Я последний раз провожу по твоей шее рукой и отстраняюсь, но ты прижимаешься к моим ногам. - Люциус, подожди, не уходи, ты мне ещё про огоньки не рассказал. Я издаю горестный вздох и возвожу глаза к потолку, но всё-таки решаю рассказать тебе об «огоньках», успокаивая себя тем, что делаю это только потому, что ты уже достаточно наказан и полностью раскаялся, а не потому, что я просто не могу отказать тебе, когда ты сидишь, прижавшись к моим ногам, и смотришь на меня этим просящим взглядом. - Это «aetemus ignis» или «вечный огонь» – остатки магии, накапливаемой веками, – поймав твой непонимающий взгляд, я объясняю дальше. – Каждое произнесённое заклинание оставляет определённый след, скопление магической энергии, которая очень медленно рассеивается в пространстве. Малфой-Менор – очень древнее поместье, оно пережило не одну историческую эпоху и всегда было прибежищем магов, поэтому за сотни лет существования оно накопило очень много подобной энергии, что и проявляется в виде свечения. Понял? - Но ведь Хогвартс тоже очень древний магический замок, к тому же школа, и там я ничего подобного не видел, – ты говоришь неуверенно, словно боясь сказать какую-то глупость, и смотришь на меня в ожидании реакции. Я одобрительно киваю. - Дело в том, что Хогвартс – это не просто замок, он обладает своим разумом. Я никогда не поверю, что ты ни разу этого не ощущал, – я выжидаю несколько минут, дав тебе время осознать сказанное, и, дождавшись твоего кивка, продолжаю. – За тысячи лет своего существования он приспособился использовать излишки магии для своих целей: исчезающая комната, движущиеся лестницы, оживающие доспехи и так далее. Ты смотришь на меня с восхищением, как будто я открыл великую тайну. Я вижу, что ты хочешь что-то спросить, но опережаю тебя. - Иди спать, Гарри. Сегодня был насыщенный день, я попрошу Северуса осмотреть тебя завтра. Ты медленно киваешь и с трудом поднимаешься с колен, твоя ладошка, согретая моим теплом, выскальзывает из моей руки. Ты молча идёшь к дверям и, уже взявшись за ручку, тихо произносишь: - Спокойной ночи, Люциус. И я отвечаю тебе так же тихо: - Спокойной ночи, Гарри.
*****
Я подставляю ладонь, и в неё опускается один из огоньков, маленькая частичка магии, пульсирующая, тёплая, … живая. Огонёк ещё недолго лежит в моей руке, а затем улетает, и вместе с ним исчезает тепло, и я сжимаю ладонь в бесплодной попытке сохранить его, не дать раствориться в вечерней прохладе. Вскоре я замечаю «единственную нормальную скамейку», столь любимую тобой. Деревянные сидение и спинка, чёрные металлические ножки и подлокотники, украшенные прихотливыми завитками и спиралями. Так непохоже на мраморные скамейки, стоящие на изящных столбиках и покрытые мозаиками из редких пород камня и венецианского стекла, по легенде подаренного Амелии Малфой влюблённым в неё князем. Удивительной красоты пейзажи и исторические битвы, пугающие своим величием драконы и изящные нимфы, красочность восточных мотивов и чёткие линии европейских картин.
*****
«Только Малфои могут себе позволить сидеть на подобном! Это же произведение искусства. Вы бы еще Джоконду как салфетку использовали!»
*****
Меня до сих пор удивляет твоё увлечение искусством, особенно живописью. Гриффиндорец, выпускник факультета, который славится храбростью, граничащей с безрассудством (хотя Северус утверждает, что этот рубеж был оставлен далеко позади), но никак не чувствительностью или любовью к прекрасному. Думаю, мне никогда не забыть лицо Северуса, когда твоё увлечение, больше похожее на страсть, открылось впервые.
*****
Отзвучали последние аккорды песен, потухли пылающие глазницы огромных тыкв, рассыпались в пыль чучела летучих мышей – празднование Хеллоуина подошло к концу. Ночь опустилась на Хогвартс, и мерцающий огнями замок казался миражом, повисшим над землёй, в воздухе, пропитанном озоном. Такое ощущение, будто природа замерла в преддверии чего-то. Затишье перед бурей. В невидимом напряжении дрожат на безветрии листья деревьев, и недвижимая гладь озера, подобно зеркалу, отражает абсолютно чёрное небо. Мы собрались на Северной башне, чтобы обсудить поведение Поттера в течение этой недели. После получаса разговоров, убеждений и одной истерики со стороны гриффиндорца нам с Северусом удалось узнать причину – кошмары. Оказывается, Мальчик-Который-Выжил видит кошмары вот уже несколько месяцев, а из-за опасности привыкания бросил пить зелье Сна без сновидений на прошлой неделе. Глупый мальчишка даже не подумал обратиться к нам. Конечно, его чёртова гордость просто не позволяет ему попросить помощи у двух злодеев-слизеринцев. Гнев клокочет внутри, и желание ударить Поттера или хотя бы оскорбить его побольней становится слишком сильным. И только взгляд чёрных прищуренных глаз удерживает меня от этого. Да знаю я, знаю, Северус, что нельзя, что от того, как мы поведём себя в этой ситуации, зависит слишком многое… Безумие. Жизнь и благосостояние Малфоя зависит от доверия мальчишки, гриффиндорца, Поттера, в конце концов. Мерзко, низко… Но ещё хуже становится от осознания того, что я боюсь заглянуть в себя и понять, почему я так разгневан и раздражен. Убеждая себя, что во всем виноват Поттер с его безответственным поведением и только, я отгораживаюсь непробиваемой стеной от внутреннего голоса, боясь озвучить истинную причину своего недовольства. От раздумий и попыток успокоиться меня отвлекает тихий голос. Как шорох листьев на ветру, как шелест травы под ногами, как журчание ручья, разбивающегося о камни сотнями капель. - Как у Левитана… Я сбрасываю морок и возвращаюсь в реальность. Поттер стоит у самого краю, вплотную придвинувшись к ограждению. Тоненькая сгорбившаяся фигурка, обхватившая себя руками в пустой попытке удержать тепло. Иллюзия защиты и поддержки. Пальцы стискивают мантию на плечах и судорожно сжимают дужку очков. Я не вижу его лица, но мне и не надо этого. Я знаю, что он сейчас прикусывает нижнюю губу, время от времени зализывая языком ранку. Щека пылает отпечатком ладони Северуса. Зелёные глаза, лишённые привычной защиты, смотрят вдаль из-под слипшихся ресниц. И дорожки слёз прочерчивают лицо от уголков глаз и ниже, исчезая за воротником. Я вижу это всё также чётко, словно стою с ним нос к носу. Мерлин, это истинное безумие! Не прошло ещё и полного месяца нашего «сотрудничества», а я уже знаю твоё лицо до малейшей детали: немного сколотый уголок зуба; две родинки – одна в уголке правого глаза, вторая за ушком; старый рубец на губе и несколько незначительных шрамов. Я могу прочитать твою любую эмоцию, мысль, только смотря в твоё лицо, вглядываясь в изгиб по-детски пухлых губ, паутинку тонких морщинок, блеск глаз и незначительный наклон головы. Я могу сколько угодно утверждать, что, разглядывая тебя в отблеске камина по вечерам, во время трапез в Большом Зале или на уроках, инспектировать которые я должен в этот момент, я руководствуюсь только одной мыслью – врага надо знать в лицо. И только в глубине души я ловлю себя на том, что любуюсь твоими тонкими чертами и нахожу невыразимую красоту в твоей болезненной измождённости и заострённости линий. Малфои врут другим, но никогда – себе. Но не обязательно врать, можно же просто игнорировать? Истинный Малфой способен даже обхитрить самого себя и остаться совершенно чистыми перед нашей совестью… или перед лицом кодекса, который, по утверждению Поттера, нам эту совесть заменяет. Может быть, это и так, ведь гораздо удобнее иметь совесть, загнанную в рамки нескольких пунктов, общий смысл которых сводится к одному: «Если твоя цель – повышение собственного благосостояния, то она оправдывает любые средства». Грубо, жёстоко, но зато практично и жизненно. А главное, комфортно, для самих Малфоев. А комфорт и собственное удобство мы ставим на первое место. - Что вы сказали, Поттер? Мальчишка резко поворачивается и удивлённо смотрит на Северуса. Он щурится без очков, и я засматриваюсь на мерцание зелёной радужки, то исчезающей в черноте зрачка, то заполняющей всё пространство. Кажется, он сам силится вспомнить, чем вызван вопрос Северус. И пока он вспоминает, я радуюсь возможности восстановить контроль и мысленно благодарю старого друга, который принимает мою немую благодарность и незаметно кивает, а затем отворачивается и впивается своим коронным взглядом в Поттера. Но его попытка смутить парня проваливается – тот снова повернулся к нам спиной, но теперь он поднял голову и смотрит в чернильную синеву неба. - У Левитана есть картина «Осень». Там всё так же: неподвижные, замершие в напряжении деревья, лишённая ряби гладь реки и мерцающий, буквально искрящийся напряжением, сгущающийся воздух. И краски такие же – тёплые на холодном, а от того ещё более недвижимые… - он проговорил это, не отрывая взгляда от небосвода, словно видел там что-то, чего не дано увидеть нам. Расплывчатый в наступающей мгле силуэт на фоне матово-тёмного полотна неба, беззвездного и безлунного, и потому ещё более глубокого. И мраморно-белая кожа. Наверное, так магглы представляют себе заблудшие и неприкаянные души. Одинокие, хрупкие… Но странный звук, раздавшийся справа, заставил меня оторвать взгляд от этой картины. Увидеть Северуса таким я не ожидал никогда: ошеломлённый и растерянный вид, приоткрытый рот и непрерывно мигающие глаза. Мой друг сейчас напоминал сбитого галчонка. И только через несколько секунд я понял всю глубину его растерянности - для Северуса, заядлого искусствоведа и поклонника живописи, весть о том, что Поттер, судя по всему, тоже увлекается ею, была сильным ударом. - Поттер, я не ослышался, вы знакомы с живописью Левитана? Да, друг мой. Ты теряешь былую хватку – даже твоя феноменальная язвительность не способна заглушить удивление. - Мне нравится живопись. Тётя Петуния увлекалась ей в своё время, пока это было модно, а потом бросила, и журналы с репродукциями хранились в чулане. В детстве я часто просматривал картины. Это помогало отвлечься… Поттер передергивает плечами и ещё сильнее обхватывает себя руками. И недосказанные слова повисают в воздухе. Отвлечься от боли, от голода, от обиды. Перечень можно продолжать и продолжать, но суть сводится к одному и тому же. И я ловлю себя на злости, направленной на этих магглов, и в корне давлю жалость и желание подойти сзади, накрыть эти тонкие пальчики своими, делясь теплом и разделяя боль. Дужка очков, всё ещё зажатых в его руке, лопается с противным треском и царапает ладонь обломанным краем. Поттер поворачивается, упираясь в них бессмысленным взглядом. Края пореза наполняются кровью, и сформировавшаяся капля стекает по ладони, падая на каменный пол. А он всё также растерянно и немного удивлённо смотрит на свои руки, прослеживая путь алой полоски. А затем отрывает взгляд от царапины и смотрит на меня. И вот уже я направляю палочку на сломанные очки, и он сжимает их в непострадавшей руке, пока я заживляю порез и стираю кровь своим платком. Его пальцы холодные, и я невольно задерживаю их в своей руке, пытаясь согреть, а потом плавно отпускаю. - Спасибо… Сейчас гроза начнётся… - совершенно нелогично заканчивает Поттер и несколько раз сжимает залеченную руку. А затем надевает очки и уходит с площадки, шепнув «Спокойной ночи». И первые капли падают мне на лицо, и раскатами грома отзывается небо на белые росчерки молний.
*****
Да, тебе всегда удавалось невозможное, Гарри. Мой Гарри. Имя так привычно соскальзывает с губ, и не верится, что раньше оно было подобно табу. Запрет, который я… нет, мы преодолели.
*****
Снег шел, не переставая, уже несколько дней. Казалось, что даже воздух состоит из него. Он размывал границы, смешивая небо и землю, стирая своей белизной линию горизонта. Запретный лес словно исчез под снеговой шапкой, и только чёрные фрагменты стволов, подобно штакетнику, определяли его границы. Только он да хижина лесника, окруженная защитным куполом, нарушали эту белоснежную гармонию. Хогвартс, оставленный учениками в преддверии праздников, казался заброшенным, а то, что в этом году решили школу не украшать, только усугубляло ситуацию. Тысячелетний замок впал в уныние. Холодные сквозняки, гуляющие по пустынным коридорам, монотонно завывали, распевая свои заунывные и мрачные напевы. Покинутые своими жителями картины чёрными пятнами, облачёнными в резные рамки, выделялись на серых, буквально обесцвеченных стенах. И только призраки неприкаянными тенями скользили по помещениям, да учителя спешили по своим нуждам. Неудивительно, что целые дни мы просиживали в апартаментах Северуса, занимаясь своими делами. Сам хозяин комнат, единственный наслаждавшийся заброшенностью школы, буквально разрывался между своими покоями, кабинетом и лабораторией. Он расцвел за время, прошедшее с начала каникул, и практически летал, окрылённый своей радостью, напевая под нос незатейливую мелодию. Как верно подметил на днях Поттер: «Чудеса метаморфозы - Летучая Мышь превратилась в мотылька». А потом, опасливо глядя на Северуса, добавил, что неправильная эволюция какая-то – в обратную сторону, да ещё через две ступени. А затем, уже из-за дивана, где скрывался от заклинаний «чуда эволюции», выразил свою озабоченность тем фактом, что ещё одна метаморфоза - и Снейп станет одноклеточным. Правда, его беспокойство оценено не было, и следующие несколько часов Поттер провел в виде инфузории-туфельки, изучаемый довольным зельеваром, под аккомпанемент рассуждений последнего о способах использования этих самых инфузорий в Зельеварении. И сейчас, в канун Рождества, глядя на жутко довольного Поттера, я начал задумываться о том, что он этот случай не оставит без отмщения. Сам мститель сидел на медвежьей шкуре у камина и с самым невинным видом пил маленькими глоточками глиссе, периодически слизывая с губ белую пенку. И только озорной и весёлый взгляд, ставший столь редким на его лице, портил всю картину, а довольная улыбка, мелькающая на его губах при взгляде в сторону Северуса, развалившегося в кресле и потягивавшего виски из бокала, придавала ему схожесть с маленьким бесёнком. И мои предположения оправдались в тот момент, когда пришло время обмениваться подарками. Первым взялся дарить подарки Поттер, с преувеличенно торжественным видом вручивший Северусу деревянный ларец с резной крышкой, подарок, ещё более интригующий из-за сложной рунической вязи на крышке. Откинув её, Снейп несколько мгновений поражённо смотрел в него, а затем с благоговением извлёк из его недр древний фолиант. Отблеск свечей на инкрустированной изумрудами змее завораживал так же, как и мерцающие серебром символы, поэтому мы оба пропустили момент и вздрогнули, когда Поттер достал палочку. Очнулись же только тогда, когда с его губ сорвалось шипение, а из направленной на руку Северуса палочки вырвался серебряный луч, который, достигнув цели, оплёл запястье и притянул руку поражённого зельевара к ожившей змее. Изумрудное тельце оторвалось от поверхности кни
Воспоминания туманят глаза, и пальцы очерчивают контуры набалдашника. Глядя на трость, я вспоминаю твои слова: «Даже сталь не осталась неизменной…» И действительно – заново соединённый стержень и заменённые изумруды. Так похоже и в тоже время уже не то.
Мы теперь все такие: снаружи не изменились, разве что морщин стало больше и улыбаться стали реже, а внутри – склеенные обломки надежд, стремлений, желаний…
Большим пальцем провожу по змеиным глазам, очерчивая грани, и вижу перед собой другую картину.
*****
Земля дрожала не переставая, грунт плавился и растекался чёрными тягучими волнами, гонимый порывами магии. Сгорали деревья, осыпаясь тёмной золой и проливая смолевые слёзы. А в центре – две неподвижные фигуры, окружённые мерцающими потоками. Подойти ближе нет возможности, но и наблюдать со стороны нет сил. И я застываю, обдуваемый вихрями, неотрывно следя за происходящим, и силюсь понять себя. В плену у чувств, впервые за всю жизнь. Страх… Перед чем? Сейчас решается судьба мира, моя судьба, а я боюсь за того, кто стал дороже всего. Гнев… На кого? На безрассудного мальчишку, который решил справиться со всем один, или на мир, который обрёк юношу, почти ребёнка, принять это удар самому. Или на себя? За то, что не остановил, за то, что не уследил, за то, что не понял. Не понял этот взгляд, брошенный вчера. Не понял той отчаянности, с которой мальчик отдавался вчера. Не понял слов, сказанных в начале.
Не сдерживай себя, отпусти, единственный раз. Возьми, не задумываясь о последствиях. Сегодня. Здесь. Сейчас. Один раз. И пусть не будет никакого завтра. Только не сейчас.
Один раз. Ты просил о нём, уже зная, что второго не будет. Ты просил жить настоящим, лишая себя будущего. Один, всегда один. Искра в глубине твоих глаз, не покидающая их ни в кругу твоих «друзей», ни рядом с нами. Обречённость, одиночество и знание. Ты знал то, о чём не поведал никому. И сейчас, заворожено глядя на зелёный луч, летящий в твоё сердце, я, кажется, начинаю понимать, и осколки воспоминаний, сорвавшиеся с губ фразы, скрытые взгляды – всё становится на свои места.
… Знаете, маленький Гарри был просто копией своего отца. Волосы, черты лица, даже глаза! Карие–карие. Обычно у новорожденных они светлые, а у него, ну просто копия отца! – восторженно восклицает старая повитуха мадам Панацо, не обращая внимания на удивлённые взгляды.
… Люпин хмурится и то и дело бросает взгляды на Гарри: – Карие, да, действительно, странно. Карие…
… Северус, а как действует Авада?
- Она убивает человеческую душу, забирает ту самую искру, которая заставляет сердце биться, заставляет нас жить.
- Душу, значит, не тело?
- Да, Гарри, поэтому от неё невозможно спастись.
… Может ли быть у смерти душа? Или смерть у души?
… Интересно, правду говорят, что глаза – это зеркало души?
Зеркало души. Убивает душу. Глаза. Зелёные. Зелёные, как луч, пронзающий грудь юноши. Дыхание перехватывает от понимания, перед глазами всё плывёт и набатом в висках стучат слова.
Новая волна магия захлёстывает с головой. Твоё тело охватывает пронзительное изумрудное сияние, и столб света поглощает Лорда. А секунду спустя нечеловеческий крик разносится над лесом, и кажется, что эхо его будет звучать над миром. В зелёном пламени сгорает чешуйчатое тело, и чёрное мерцание поглощается лазурным светом – душа Лорда погибает в агонии. Сотни теней кружатся в жутком хороводе, не давая вырваться сгустку тьмы, нападая на него, терзая своим белоснежным блеском. Невинные жертвы карают своего убийцу, отдают кровавую дань палачу. А мгновение спустя прогремел взрыв, и последнее, что я видел – это отлетающая трость, сломленная магическим потоком, и разбивающиеся глаза змеи.
*****
Леденящий душу страх сковывает тело. Снова. Как тогда, на поляне. Но теперь я знаю, чего именно я боюсь – потерять тебя. Навсегда. Опять.
*****
После «Битвы века», как пафосно назвали финальное сражение Гарри и Волдеморта корреспонденты «Пророка», события завертелись с огромной скоростью. В то время как сам Поттер лежал в больнице в коме, магический мир пожинал плоды победы, а Министерство с Дамблдором делили лавры. Нам с Северусом повезло – Гарри удалось закрыть нас от магической волны, поэтому мы отделались относительно легко, по крайней мере, по сравнению с тем, что могло бы быть. Или, правильнее сказать, чего могло бы не быть – нас. Магия достигла такой концентрации, что исказилось пространство и время. Все магические светила до сих пор не могут понять произошедшее и захлёбываются своими теориями, до хрипа доказывая каждый свою правоту. Хотя точнее, пытаются удержаться за остатки старых аксиом, которые Гарри опроверг. Мальчик. Мой мальчик… Лучшие врачи, созванные со всего мира, не дают никаких гарантий, качая головой и пожимая плечами.
«Прецедентов не было… Это удивительно… Мы не сталкивались с подобным…»
«Не знаем, не понимаем, не было…» – сотни подобных оправданий сливаются в единый гул, и смысл сводится к одному – никто не знает, чем ему помочь. Остаётся только ждать и надеяться. Только вот на что? На то, что он очнётся самостоятельно, или на то, что он больше никогда не придет в себя? Не знаю, и впервые мне всё равно. Я знаю только то, на что Я надеюсь. Я надеюсь на то, что он откроет свои глаза и посмотрит на меня немного грустным и мечтательным взглядом. На то, что снова услышу его голос – тихий, задумчивый, дерзкий, звонкий. Я хочу снова видеть его рядом с собой, всегда. Хочу держать его в своих руках. Поэтому надеюсь, надеюсь отчаянно и безотчетно на то, что он найдет что-то, ради чего ему стоит вернуться. И поэтому, как только появилась возможность – я начал приходить к нему. На минуту, на час – только чтобы увидеть, подержать в руках холодную ладошку и попытаться согреть своим дыханием тонкие пальчики.
*****
Это было действительно страшно. Страшно до безумия, до дрожи в ногах и липкого пота. Но игру надо было продолжать, довести до финала. Игру, которую мы проклинали и благословляли. Это началось на втором курсе Поттера. Мы знали, что Лорд рано или поздно вернётся, выбирали стороны, просчитывали ходы, готовили запасные варианты. Тот случай с дневником Лорда был чем-то вроде жребия – если Дамблдор обезвредит крестраж, то мы перейдем на его сторону. Пусть неофициально, но перейдем. Ну, а если нет… Но всё с самого начала пошло наперекосяк – пробуждение василиска, возвращение Наследника. Лорд едва не вернулся. Мы думали, что судьба решила всё за нас, но как оказалось, напрасно. Поттер, которого мы и в расчёт не брали, поступил по-своему, и ситуация стала ещё запутанней. Тогда мы с Северусом впервые поверили в то, что Поттер действительно чего-то стоит. И решили наблюдать, не предпринимая ничего, выжидая. И начались гонки гриффиндорца со смертью. Мы подмечали все детали, постепенно осознавая истинную мощь мальчишки. Но даже тогда мы не воспринимали его всерьёз, как оказалось – зря. Ещё на протяжении пятого курса Северус начал замечать странности в поведении Поттера, но не придал им значения. Потом последовали несостыковки между его поступками и их объяснениями, почти незаметные изменения в манере себя вести, подозрительные письма, визиты в Лютый переулок к старику Горбину. Но финалом всего стала ночь на Северной башне. Та, когда всё началось.
*****
Северная башня продувается со всех сторон, лишённая какой-либо защиты. Низкие парапеты не способны сдержать холодный ветер, и он гуляет по всегда пустующей смотровой площадке. По-осеннему чёрное небо, лишённое звёзд, сливалось с каменными поверхностями и заглатывало небольшую фигурку, скорчившуюся на полу. Мне понадобилось несколько минут, чтобы узнать в свернувшемся в клубок теле… Поттера. Вздрагивающие плечи, пальцы, царапающие камень, согнутая, словно под тяжёлым бременем, спина. И полный отчаянья голос, срывающийся то на шёпот, то на пронзительный крик. - Не могу больше… Не могу, слышите!!! Не могу, не хочу. Мама, папа, Сириус. Я устал. Устал врать… Хватит с меня!!! Ложь, везде ложь… За что?! Во имя чего?.. Заберите меня, прошу… Дамблдор… Вы ведь верили ему, до последнего, вопреки всему. Слишком много ошибок, слишком много лжи «во благо». Больно… Господи! Как же больно! Врать друзьям в ответ на их ложь. Врать себе и играть. Играть в жизнь. Против всех… Один. Всегда один… Мама, папа… Я так хочу к вам. Заберите!! Пожалуйста, заберите… Мне так здесь холодно… так холодно, мама! Я больше не могу здесь, понимаете, не могу. Меня ведь ничего здесь не держит, папа. Ни-че-го. Только навязанный кем-то долг. Но он не держит! Он давит, давит к земле, не даёт взлететь, не даёт вздохнуть полной грудью, понимаете. Я устал притворяться, устал носить маску… Я устал быть, быть тем, каким меня хотят видеть, быть Поттером, быть Избранным, Героем, Золотым гриффиндорцем, Мальчиком-Который-Выжил… И ни разу Гарри… Просто Гарри. Даже для тебя, Сириус. Даже для тебя – крестник, сын друга, Джеймса, но не Гарри. Не могу, не могу, не могу… Мальчик начал захлёбываться рыданиями, и с его губ стали срываться всхлипы и стоны, больше напоминающие вой. Он обессилено опустился на каменный пол, и только редкие всхлипы мешались с завыванием ветра и нарушали тишину. А я продолжал стоять в тени, неспособный оторвать глаз от скорчившейся фигурки. Потом бросил согревающее заклинание на пол под ней и ушёл. Ушёл, унося с собой украденный осколок души мальчика.
*****
Я так и не рассказал тебе о том, что видел тогда. Но каждый раз, сидя у твоей кровати в Св. Мунго, я вспоминал твои слова и впервые молился. Искренне и отчаянно, о том, чтобы ты нашёл то, ради чего стоит возвращаться. Или дал мне возможность подарить тебе это. Уже совсем стемнело, и россыпи звёзд замерцали на небе. Пора идти, иначе ты снова будешь волноваться. Ты всегда ждёшь моего возвращения, хотя, уходя, я всегда прошу тебя ложиться спать без меня. Но ты дожидаешься меня в малой гостиной, свернувшись в кресле у камина. На столе – чашка с чаем, на полу – книга с замятыми страницами, выскользнувшая из твоих рук. В отблесках огня твоя кожа светится золотом, и алые росчерки танцуют на ней с тенями. Я присяду рядом с креслом и буду любоваться тобой, снова. И заново открою для себя плавные черты лица, чувственный изгиб губ, курносый нос, сеточку морщинок. Чтобы затем утонуть в зелени твоих глаз, затуманенных дымкой сна, и сладости твоих губ. И целовать твоё лицо, разглаживая ранние морщины, изломанную шрамом линию брови, родинки, словно извиняясь за задержку. Потом я буду сидеть у твоих ног и рассказывать новости и сплетни из Министерства, а ты будешь перебирать своими пальчиками мои волосы и смеяться над тем, как поссорились представители Отдела иностранных дел и Отдела магического спорта из-за виз, наградив друг друга ослиными ушами и заячьими хвостами, и хмуриться, слушая, как опять начались проблемы в Отделе по финансовому контролю. А я рассмешу тебя очередной сплетней, заставляя отвлечься от проблем. Ты и так сделал многое для всех нас, подарив нам мир, мы же отстроим его сами. Я подхожу к главному входу. Аллея выходит на площадь, выложенную белым камнем. В центре – фонтан: две обвитые плющом фигуры, держащие в руках закрытый цветок лилии. Сейчас статуи кажутся мёртвыми, безжизненными, но когда наступит весна и зацветут вишни, потечёт вода, как сок по тонким стеблям, цветок раскроется, и из него водопадом побежит вода, пахнущая приторно-сладким ароматом королевских лилий. Спадёт мёртвая белизна скульптур, и под лучами ласкового солнца они словно оживут, отливая белым золотом. Проступят черты сейчас безликих лиц, в изящных и плавных изгибах станут узнаваемыми основатели рода Малфоев - Супербия и Сплендор.* Но сейчас третье октября, и под холодными осенними ветрами уснули Гордость и Красота, чтобы пробудиться весной. Прошлой зимой я сказал тебе, что ты похож на эти статуи – красотой, изяществом и тем, что пробуждаешься под ласками, как они под лучами весеннего солнца. Ты покраснел и застенчиво улыбнулся, а затем прошептал, уткнувшись носом мне в шею: «Тогда почему бы тебе не пробудить меня, не дожидаясь весны?». И я ласкал тебя, повалив в снег. Ты засмеялся, впервые с того времени, как очнулся. Я пил этот смех с твоих губ, на которых таяли снежинки, слизывал капли воды. И обнимая тебя на снегу, я ощущал твоё давно забытое тепло. ______________________________ * Superbia - высокомерие, гордость. Splendor - красота, величие.
*****
- Что с ним, Северус? – я даже не пытаюсь сдержать дрожь в голосе, страх потерять снова накатывает волной, заставляя забыть стыд, который я испытывал, когда ты очнулся и опасность, как казалось, миновала. Ты устало трёшь переносицу и идёшь в сторону бара. Я терпеливо жду, пока ты выберешь между виски и коньяком и опустошишь бокал. - Что ты хочешь услышать от меня, Люциус? Я сомневаюсь, что тебя удовлетворит ответ «не знаю». Ты наполняешь свой бокал ещё раз, а затем, немного подумав, ещё один и передаёшь мне. Я рассеяно киваю и делаю небольшой глоток. А в голове звучат голоса врачей, твердящих: «Не знаем», и лицо Гарри, своей белизной сливающееся с простынями. Я отгоняю видение и нахожу в себе силы выдавить вопрос. - Ты хоть что-то предполагаешь? Северус смотрит на бокал, ловя отблески свечей на стеклянных гранях, а потом с громким стуком ставит его на каминную полку и вскидывает на меня глаза. Злость, боль, растерянность, недоумение. - Люциус, пойми, Гарри даже человеком назвать сложно! Ты это понимаешь? Это магия, облачённая в плоть! Смерть, пленённая жизнью! Ты это хотел услышать от меня? Под конец Северус почти переходит на крик. Затем делает несколько глубоких вдохов и раздражённо отбрасывает с лица седую прядь. - Единственное, что я могу сказать сейчас, это то, что, если температура тела Гарри не перестанет понижаться, это может привести к серьезным последствиям. В горле пересыхает, и я допиваю свой коньяк. - Каким? Ты обводишь грани бокала пальцем и раздражённо вздыхаешь. - Кровоснабжение замедлится, из-за этого появится сонливость, утомляемость, слабость, - ты говоришь медленно, с большими паузами, и я понимаю, что есть что-то ещё, о чём ты не хочешь говорить. А ещё я понимаю, что не хочу этого слышать и проклинаю себя за малодушие. – Есть ещё кое-что, Люциус, – я был прав, и впервые за многие годы я ненавижу свою правоту. – Однажды он может уснуть и больше не проснуться. Это будет не смерть – он не может умереть, скорее кома или сон.
*****
И снова на грани, и снова ты один. Но не теперь, тогда я поклялся разделить твою боль и подарить тебе надежду. И я сдержу своё слово, пусть мне и понадобился год, чтобы понять это. Невольно убыстряю шаг и сжимаю в кармане маленькую коробочку, чувствуя, как сминается под пальцами бархат и впиваются в ладонь углы. Я взлетаю по лестнице, не обращая внимания на привычное покалывание охранной магии. Широкие закруглённые ступени, расположенные в форме веера, подводят к площадке с колоннами. У входа - грифоны. Эти полуптицы–полульвы замерли в позах, полных животной грации и угрозы. Кошачьи лапы с выглядывающими когтями уверенно стоят на мраморной поверхности; орлиные когти, загнутые наподобие персидских клинков и столь же острые и смертоносные, замерли, занесённые для удара; крылья расправлены во всю свою ширину; львиный хвост изогнулся, словно хлыст; раскрытые пасти с рядом клыков, готовые исторгнуть рык. Создаётся впечатление, что ещё мгновение - и распрямятся сжатые, как пружина мускулы, взмоет в смертоносном прыжке зверь, блеснут сталью когти, и окрестности огласит могучий вой.
*****
Ты, склонив голову, стоишь напротив одной из статуй и заглядываешь ей в пасть, не рискуя подойти ближе. - Не по-слизерински как-то, – ты хитро улыбаешься и, осмелев, щёлкаешь по одному из клыков каменного грифона. - Грифоны – символы храбрости, силы, верности и защиты. Ты смотришь мне в глаза и улыбаешься, а затем, сделав несколько шагов в сторону, произносишь с вызовом: - Вот я и говорю – совершенно не по-слизерински. Сюда бы змея-искусителя или гидру хотя бы. Я ошарашено смотрю на тебя, а ты только смеешься в ответ и бежишь вверх по лестнице.
*****
Прохожу мимо колонн, чьи беломраморные громады, поддерживающие своды, увиты сложной лепкой: стилизованный плющ вьётся в нарочитом беспорядке, устремляясь всё выше и выше, переходя с них на парапет, покрывая его прихотливым узором, и дальше, на перила веранды, обвивая балясины. Среди вырезанных искусной рукой мастера листьев расположились лилии. Раскрытые, едва распустившиеся или ещё только бутоны, они вносили гармонию в бессистемное буйство плюща, и, казалось, подует ветер - и задрожат листочки, в лучах солнца заблестит подобно глянцу их поверхность, испещренная жилками, и невыносимо сладкий, пьянящий аромат лилий окутает поместье.
*****
Природа разделяет радость всего мира, и сегодня, в День Победы, ярко светит апрельское солнце. Ночью пробудился фонтан, и теперь аромат лилий наполняет поместье. Белыми цветами осыпаны изогнутые ветви вишни. Рядом с фонтаном стоят Северус и Ремус Люпин, директора двух тесно сотрудничающих Департаментов – экспериментального Зельеварения и по делам магических рас, как ныне называются бывшие «тёмные существа». На бортике оживлённо спорят Драко и Грейнджер – представители вынужденно сотрудничающих Отделений - иностранных дел и по связям с магглами. Рыжие близнецы что-то усиленно втолковывают розововолосой главе аврората и моей далёкой родственнице – Нимфадоре Тонкс-Блэк. Судя по всему, основатели Отдела экспериментальной магии в очередной раз решили пополнить арсенал авроров своими изобретениями и теперь пытаются доказать их незаменимость. Глава Отдела магического спорта, младший Уизли, сверлит спину моего сына тяжёлым взглядом, и непонятно, что его больше волнует – то, что его невеста проводит время в обществе Драко, а не с ним, или то, что на прошлой неделе Отдел иностранных дел задержал выдачу виз для юношеской квиддичной команды. Я спускаюсь вниз по лестнице и улыбаюсь, глядя на дело своих рук – команду первоклассных специалистов, костяк нынешнего правительства. Не хватает только глав Отделов по магическим животным – Чарльза Уизли, по связям с общественностью – Риты Скитер и её заместителя Панси Паркинсон, но они будут ждать нас в Хогвартсе, где будет проводиться праздник. Там же будут и заместитель Люпина – Билл Уизли, и главный архивариус – Перси Уизли, и все остальные – бывшие выпускники Хогвартса вместе с бывшими Пожирателями Смерти и аврорами. Те, кто нашли в себе силы перейти границу между злом и добром, и те, кто смог простить и принять. Старшие Паркинсоны, Забини, Крэбы, Гойлы, набравшиеся мужества исправить ошибки молодости и в решающий момент предать своего хозяина, встав плечом к плечу со мной и Северусом, уничтожив весь внутренний круг и дав возможность Гарри сразиться с Лордом один на один. И авроры – Ремус Люпин, Тонкс, Шеклбот, восставшие вместе с нами против правительства и поднявшие за собой остальных. А также вчерашние школьники, пошедшие против своих семей и идеалов и повзрослевшие в один день. Они смогли забыть свои стороны и предрассудки, стереть границы меду факультетами, расами, тёмными и светлыми, чистокровными и магглорождёнными. Они забыли, кем так долго были, объединили себя словом «бывшие» и вместе построили своё будущее. Первым меня замечает Северус, за ним и остальные, и смолкают все разговоры. Наступившую тишину нарушает Драко. Соскользнув с бортика фонтана, он подходит ко мне и, церемонно поклонившись, произносит со своей неизменной ухмылкой на губах: - Господин Министр, вы как всегда пунктуальны. За ним подтягиваются и остальные. Беседа возобновляется, но теперь забыты деловые темы, и со всех сторон слышится весёлый смех. - А где же главный герой? Или Поттеру, наконец, надоело купаться в лучах славы? Насмешка Северуса, как дань традициям, вызывает только улыбки и приглушённые смешки. Но даже они не способны скрыть затаённой тревоги – сможет ли Гарри справиться с собой, как отреагирует? Ответ приходит от Драко. - Так вон он. Я поворачиваюсь в ту сторону, куда смотрит Драко, и вижу его. Гарри стоит, облокотившись на одну из колонн. На нём белый маггловский льняной костюм, светлые туфли, отросшие волосы собраны в хвост, на руках платиновые браслеты – мой подарок на Рождество, на шее кулон – феникс, раскинувший свои крылья, с глазами-изумрудами. Но даже блеск этих драгоценных камней не сравнится с сиянием его глаз. Радость, счастье, нежность – всё самое светлое отражается в этих глазах. Все удивлённо вздыхают, а затем лица присутствующих озаряются радостными улыбками. И я думаю о том, что, наверное, так выглядит весна. Первым реагирует снова сын. Он подходит к вишне и отламывает цветущую ветвь, потом соединяет её концы и поднимается по лестнице. Я замираю в ожидании и признаюсь себе, что от того, примут ли они друг друга, зависит очень многое. В это время Драко доходит до Гарри и одевает ему на голову вишнёвый венок. Гарри смотрит на него внимательно, а затем протягивает руку. Слева от меня слышится громкий вздох, и я замечаю ошарашенное лицо младшего из рыжих. Тем временем Драко жмёт протянутую руку и громко произносит то, что вертится у всех на уме с тех пор, как мы заметили Гарри: - С возвращением! – и неровный хор голосов вторит ему. Они спускаются вместе, не переставая улыбаться. И я делаю то, чего не ожидал сам от себя – расстегиваю застёжку своей мантии и сбрасываю её с плеч. Изумрудный шёлк оседает на землю, где его подхватывает расторопный эльф. Следом за мной этот жест повторяют все остальные. И кажется, что вместе с нашими мантиями нам под ноги падают многовековые традиции и вместо лёгкого шелеста ткани раздаётся пронзительный звон сброшенных оков.
*****
Не замедляя шага, влетаю в холл и сбрасываю на ходу мантию. Светлое помещение с французскими окнами и картина в серебряной раме – синева моря, окруженная золотом песка.
*****
Я взял отпуск, скрепя сердце – слишком много незаконченных дел было в Министерстве, но сейчас я и думать забыл обо всех проблемах. Невероятная синева моря сливается с голубым небом. И непонятно, где начинается водная гладь, а где заканчивается небесное полотно. Ты нежишься на золотом песке у самой воды. Морские волны ласкают твои ступни, на обнажённом теле блестят капли воды. Я подхожу к тебе и сажусь рядом. Ты тянешься ко мне, и я слизываю солёные капли солнца с твоего тела.
*****
А рука продолжает судорожно сжимать обитую бархатом коробочку. Ноги сами несут меня в малую гостиную. И уже у дверей я замечаю пустую чашку на столе и лежащую на полу книгу. В камине трещит огонь. Всё как обычно, но уже по-другому – я не стараюсь подойти к тебе незаметно и не любуюсь бликами огня, а, опустившись на колени, осыпаю твои руки поцелуями. Твои веки начинают трепетать, и я целую их. Ты удивлённо распахиваешь глаза и охрипшим после сна голосом спрашиваешь, не случилось ли что-нибудь. Но я не даю тебе договорить, отчаянно целуя. Случилось, малыш. Случилось. Я с трудом от тебя отрываюсь и, не дав сказать ни слова, распахиваю перед тобой помятую коробку. На синем бархате блестит платиновый круг обручального кольца. Ты обводишь его дрожащей рукой, и я целую твой безымянный палец, а затем одеваю на него кольцо. И не нужно слов, только чувства, впервые оголённые и раскрытые. А затем я сцеловываю слёзы с твоих щёк. Теперь я знаю, какое на вкус счастье – солёное, с неуловимым ароматом персика и тёрпкостью чёрного чая.
А ещё у счастья есть число – третье октября. Третьего октября я забрал твою душу у мёртвых родителей, третьего октября я забрал твоё тело у смерти, третьего октября я отдал тебе себя…
Отправлено: 14.08.08 19:40. Заголовок: Шонис Эта работа –..
Шонис
цитата:
Эта работа – своеобразный дебют, так что прошу судить по всей строгости
Честно говоря, не смогла пробиться сквозь пышно-красивые многословные описания всего и сразу. Может стоило бы не увлекаться словестным вышиванием так сильно? Не просто так ведь говорят про краткость и ее брата....
Отправлено: 14.08.08 20:31. Заголовок: Я вряд ли стала бы п..
Я вряд ли стала бы писать, если бы не просьба строгой критики. Честно говоря — не смогла осилить :( Согласна с Люка. Если же вам нужны мнения только тех, кто дочитал до конца, то скажите, и я удалю этот пост.
Шонис Честно признаюсь, что не поклонница этой пары и таких образов Гарри и Люциуса, как в вашем фике. В чём я и убедилась, прочитав "Вкус счастья". Но не могу не признать, что написано безумно, божественно красиво и художественно. А некоторые очень удачные фразы вообще меня очаровали:
цитата:
Пусть эльфы прекратят убирать дорожки. В этом мире осталось так мало естественного, пусть хоть листья падают туда, куда им угодно.
цитата:
«Только Малфои могут себе позволить сидеть на подобном! Это же произведение искусства. Вы бы еще Джоконду как салфетку использовали!»
Шонис Во-первых, спасибо 8) Мне, вобщем, понравилось. Я тоже не поклонник "красивостей", но в данный текст они, по-моему, вполне вписываются. Потому как, видимо, и задумывалось что-то "щемяще-красивое".
По содержанию. Мне лично, как человеку сугубо прагматичному и неромантичному, не хватило обоснования подобного пейринга. То есть, понятно, что его надо воспринимать как нечто само собой разумеющееся... Но мне все-таки не дает покоя вопрос - как у Гарри и Люциуса могли зародиться такие отношения?
- Что с ним, Северус? – я даже не пытаюсь сдержать дрожь в голосе, страх потерять снова накатывает волной, заставляя забыть стыд, который я испытывал, когда ты очнулся и опасность, как казалось, миновала. Ты устало трёшь переносицу и идёшь в сторону бара. Я терпеливо жду, пока ты выберешь между виски и коньяком и опустошишь бокал.
По-моему, в этом отрывке (весь разговор с Северусом) - стилистический ляп. До этого "ты" применялось только по отношению к Гарри. Поэтому в отношении Северуса здесь уместнее употребить "он". Ведь это Северус устало трет переносицу, если я не ошибаюсь?
Отправлено: 28.08.08 17:39. Заголовок: Спасибо всем за отзы..
Спасибо всем за отзывы. Честно говоря, ожидала худшего, тем более что была в полном шоке сама от себя, обычно я не признаю флафно-розовые произведения, но... По поводу сложности прочтения и загруженности описаниями я полностью согласна, но только благодаря этому удалось создать ощущение замедленности. toma--kan Большое спасибо, честно говоря, я тоже далеко не поклонник таких героев, но видимо у моей музы быди другие представления об этой работе. А за фразы спасибо. Ещё раз спасибо! =)
Все даты в формате GMT
3 час. Хитов сегодня: 65
Права: смайлы да, картинки да, шрифты да, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация откл, правка нет
- участник сейчас на форуме
