Астрономическая башня

*
В то лето мне минуло семнадцать, и я была безоблачно счастлива.
Франсуаза Саган, «Здравствуй, грусть»

Гермиона захлопнула книгу и громко чихнула.

— Ты чего? — осторожно полюбопытствовала Джинни.

— Аллергия, — Гермиона поморщилась и достала из кармашка сарафана клетчатый носовой платок. Шмыгнула носом, зажмурила глаза и чихнула еще раз — наверное, для пущей убедительности.

— А-а-а, — протянула Джинни, — а что это такое?

— Болезнь маггловская. Противная — ужас просто.

— И не лечится? — Джинни сочувственно посмотрела на подругу.

— Не-а.

На чердаке чуть-чуть сыро и вкусно пахнет сухофруктами. Джинни осторожно ступает по расшатанным балкам, растопырив руки в сторону, будто большая белая птица (так Гермиона сказала). Солнечные зайчики весело прыгают по лицу, Джинни щурится, смеется, и закрывает глаза теплыми ладошками.

— Ой.

— Что такое? — Джинни обеспокоено обернулась.

— Да тут коробки везде, я споткнулась просто, — несколько виновато ответила Гермиона, чуть-чуть краснея.

— Сколько же всего эти Блэки накопили, — голос Джинни звучит восхищенно и, как ей кажется, даже несколько таинственно.

— Хлам какой-то.

Рон выглядит недовольным. У него руки расцарапаны выше локтя, а в волосах — желтая пыль и солома. Джинни тихонько хихикает, глядя на брата.

— Что смешного? Это все мерзкие пикси. Мы сейчас были в библиотеке…

— В библиотеке? А нас вы не могли нас туда позвать, Рон? — раздраженно отвечает Гермиона, снимая паутину с блузки.

Джинни думает, что они всегда так. Дразнят друг друга, а потом ссорятся. И никто уже не вспоминает почему-то, что это все — в шутку. Ссорятся и мирятся. А потом ссорятся. И снова мирятся. «Глупые до безобразия», — думает она и чуть-чуть улыбается, потому что у них с Гарри все по-другому.

— Пошли со мной, если хочешь, — Рон примирительно поднимает вверх руки, — мы оставили нетронутыми несколько стеллажей.

Гермиона радостно кидается ему на шею, целует в нос, а потом тянет прочь из комнаты. Остается только букетик незабудок на дощатом полу, выпавший из кармана Рона, да разноцветные пылинки в солнечных лучах.

— Бутерброды будешь? — спрашивает Гарри.

— Давай.

Они садятся на корточки прямо на дощатый пол — он пыльный-пыльный — и Гарри громко чихает.

— Ох, извини.

— Да ничего, — Джинни улыбается.

Бутерброды — с колбасой и огурцами. Настоящие, маггловские бутерброды, украшенные сверху листиками салата и петрушки. Джинни знает, что их приготовила мама, и наверняка просила отнести «девочкам наверх».

— У тебя пыльца на носу.

— Да?

— Ага, — Гарри кивнул и чуть смущенно улыбнулся. — И на щеке еще.

— Зеркало бы… у тебя нет?

— Не ношу, — буркнул Гарри.

Они посмотрели друг на друга и рассмеялись.

Вдруг Гарри наклонился к ней (так близко-близко, что Джинни на мгновение перестала дышать) и провел большим пальцем по щеке. Улыбнулся. И поцеловал.

Джинни замерла.
Не дышать. Недышатьнедышатьнедышать…

— Вот чем вы тут занимаетесь! — оклик Рона заставил их мгновенно отлипнуть друг от друга.

— Боже, Рон, — Гермиона картинно возвела глаза к небу, — отстань от них. И отдай мне книги, наконец.

— Нет, ты только посмотри на это! Они целуются прямо у меня под носом.

— Рон, — осторожно прошептала ему на ухо Гермиона, — Джинни семнадцать.

— Да какая разница!

Джинни нахмурилась, а потом лукаво улыбнулась и крепко-крепко поцеловала Гарри еще раз, прижимаясь к нему всем телом.

… и они сидели на пыльном полу вдвоем, обнявшись, и в спутанных волосах — медно-рыжих и угольно-черных — весело играли солнечные зайчики. За окном было лето, пели птицы, и Джинни думала, что это — так прекрасно. Ведь рядом был Гарри — ее Гарри — и теперь она точно знала, что все обязательно будет хо-ро-шо.

**
А мне хочется быть такой же красивой и модной, как Рена Дункель, потому что я сейчас влюблена. Рена Дункель тоже часто красит ногти на руках и на ногах. Я очень страдаю.
Койн Ирмгард, «Девочка, с которой детям не разрешали водиться»

— Ну что?

— Честно? — опасливо спросила Джинни.

— Разумеется, — раздраженно ответила Гермиона, крутясь перед зеркалом.

— В общем, это не слишком здорово.

— Да я понимаю.

Гермиона выглядела ужасно расстроенной. Она так хотела понравиться Рону, так хотела быть по-настоящему красивой, и чтобы ей восхищались, чтобы она… чтобы она была чуть более женственной, чем обычно. Чтобы были все эти клубничные духи, перламутровые сережки и легкие полуулыбки, обнаженные плечи, капля романтики и что-то такое… что-то невозможно цветочное и воздушное, что Гермионе было так трудно описать для себя словами.

— Давай без каблуков как-нибудь?

— Конечно, — сварливо ответила Гермиона, — на собственную свадьбу я пойду в кроссовках.

— Ну, знаешь, — Джинни пожала плечами, — ты споткнешься у алтаря. Будет ужасно неромантично.

— Плевать.

Гермиона присела на краешек кровати, тяжело вздохнула и расстегнула ремешки свадебных туфель.

— Ты не расстраивайся, — Джинни попыталась успокоиться подругу, — туфли — это не главное, я так считаю. Ты же настоящая красавица.

— Ага, — всхлипнула Гермиона, — я краситься-то нормально не умею. Вот скажи мне, что я делала, когда все бегали на свидания? Что?

— Ну, — задумчиво произнесла Джинни, — ты училась. Много училась. Наверное, очень много училась.

— Зубрила. Ты это хочешь сказать?

— Нет, что ты… вообще-то да, но это же не значит…

— Все, — Гермиона решительно встала, — я пошла к Рону.

— Зачем? — Джинни изумленно воззрилась на подругу.

Гермиона махнула рукой в неопределенном направлении, эффектным жестом отбросила назад длинные каштановые локоны и повернула ручку двери.

В гостиной было тихо, и только солнечные зайчики весело перепрыгивали с буфета на подоконник. Тикали настенные часы, и теплый ветерок раздувал пестрые ситцевые занавески на окнах. Гарри и Рон играли в шахматы, сидя на стареньком потертом диване.

Гермиона замерла на пороге.

— Привет, — Гарри улыбнулся.

— Что-то случилось? — обеспокоенно спросил Рон.

— Нам надо поговорить.

— Гермиона, мы должны закончить партию… ничего?

Гермиона молча кивнула и села в кресло. Сцепила руки в замок. Невидящим взглядом уставилась на шахматную доску.

Рон и Гарри переглянулись.

Тикали часы, и Гермиона думала, что ее голова, наверное, сейчас взорвется. Это было так ужасно — чувствовать себя хуже кого-то. А что, если Рон выбрал ее только потому, что Лаванда умерла? Она ведь была такой красивой: со своими длинными золотистыми локонами и огромными голубыми глазами. И она была настоящей девушкой. Лаванда знала, наверное, больше десятка средств, связанных с косметологией и уходом за волосами. А Гермиона? Гермиона знала сотни заклинаний для того, чтобы превратить чернильницу в какого-нибудь представителя флоры и фауны, но не умела накрасить губы или приготовить пудинг.

— Гермиона, — Рон положил руку ей на плечо, — ты что-то хотела мне сказать?

— Я… — Гермиона покраснела, а потом скороговоркой произнесла, — если ты хочешь, мы могли бы не жениться. Ну, я знаю, я не слишком идеальна. В смысле, я ведь не слишком хорошо готовлю, да и краситься не умею… и, знаешь, я совсем, совсем не умею ходить на каблуках. Это ужасно, правда?

Рон крепко-крепко ее обнял. Поцеловал в макушку. Гермиона почувствовала себя такой хрупкой и беззащитной, такой… такой невероятно женственной.

— Ты самая красивая на свете. Всегда. А каблуки — это ужасно вульгарно, правда?

Гермиона поцеловала его в нос и счастливо рассмеялась.

**

Затем — поцелуи, рассыпание риса, и молодожены на две недели мчатся во Францию.
Мелисса Бэнкс, «Руководство для девушек по охоте и рыбной ловле»

В автобусе пахнет солью, бензином и потом. Люди — уставшие, мокрые и взъерошенные — молча смотрят на проплывающие за окном пейзажи морского побережья.

Тулон — город, насквозь пропитанный солнцем. Небо здесь голубое-голубое, облака — сухие и рассыпчатые, похожие на пудру или сахарный песок.

Джинни выходит из автобуса последней — уныло плетется за франкоговорящим гидом, пытаясь нацепить на лицо огромные солнечные очки, делающие ее похожей на филина или сову. Волосы — медно-рыжие в тени и огненно-красные на солнце — взъерошены и смутно напоминают воронье гнездо.

Комнатка дядюшки Билла находится в маленьком обшарпанном домике на углу проспекта Лафайета. Желтые, с облупившейся краской стены, закопченные печным дымом окна и дощатый порог, поросший полынью и ковылем.

— Джиневра!

У старика жилистые руки и сухие губы — будто наждачная бумага. От него пахнет табаком, мятой и совсем чуть-чуть — печеными яблоками. Неясный, нарисованный лишь на уровне ощущений портрет прошлого — местами смазанный, местами потекший и расплывчатый — акварель на свежем холсте, — но все же сумевший сохранить былую яркость и очарование.

— Рад вас видеть, очень рад, — он улыбается, дружески хлопает Гарри по спине.

— А мы-то как рады! — Джинни бросается дядюшке на шею, нежно целует морщинистую щеку.

Гарри стоит чуть поодаль, облокотившись на подоконник, и улыбается, глядя на молодую жену.
— А где Рональд? Почему не приехал?

— У него жена делает очень важные исследования по нумерологии, — извиняющим тоном говорит Джинни, — Рон ей помогает

— О, — озадаченно бормочет дядюшка, — интересно, чем?

— Ну, — отвечает смущенный Гарри, — морально.

Они смеются все вместе, а потом Джинни и Гарри идут гулять по вечернему Тулону. Они медленно бредут по старым кварталам города, расположенным между площадью Альже, улицей Алезар и проспектом Лафайет. Здесь пахнет свежеиспеченными круассанами и грейпфрутом. Джинни прислоняется спиной к шершавой каменной стене, прикрывает уставшие веки. Вкус старой Франции. Все эти бесконечные узенькие мостовые из неровного серого камня, уличные кафе под палящим солнцем, и далекий-далекий вкус моря.

— Рада, что мы приехали?

— Еще бы!

Гарри обнимает ее за плечи.

«Как хорошо, когда он рядом, — на ее губах играет легкая полуулыбка, — и спокойнее как-то. И тепло-тепло».

— Я тебя люблю, — говорит он тихо и зарывается носом в ее волосы, — Джин, я так нереально тебя люблю.

— Я тоже люблю тебя, Гарри Поттер. И, спорим, ты тоже не можешь представить, насколько?

И они смеются, крепче прижавшись друг к другу, и где-то неподалеку слышится шум настоящего средиземноморского базара — там, наверное, душно, голова кружится от запахов благовоний, а в глазах рябит от переливающихся на солнце украшений и многообразия фруктов. Джинни думает, что так прекрасно, что они рядом. Они вместе. Теперь — навсегда.

**

Ты точно влюблен, когда начинаешь выдавливать зубную пасту на другую, не свою щетку.
Фредерик Бегбедер, «Любовь живет три года»

— Мам, Хьюго толкается, — Роза прибежала вся растрепанная, и тоненькие лямочки ночнушки спадают с открытых плеч.

— Что такое?

— Он берет мою зубную щетку! Он вчера потерял свою, когда они с Джеймсом ловили садовых гномов, и еще я видела…

— Роза, нехорошо ябедничать, — с укором сказал Рон, доедая бутерброд с сыром.

— Ма-а-а-ам, — капризно произнесла Роза, обнимая Гермиону за талию, — скажи ему…

— Хорошо, хорошо, — Гермиона улыбнулась и погладила дочь по голове. — А теперь позови брата и идите завтракать.

Роза победно улыбнулась и побежала наверх, в ванную, сверкая босыми ступнями.

В кухне тихо, и косые солнечные лучи лентами падают на клеенчатый пол. Где-то выше этажом слышится негромкое напевание Розы — что ни говори, а голос у нее просто волшебный. Птичка-невеличка.

— Твоя копия, — легкомысленно заявил Рон, добавляя в утренний кофе ложку сахара, — такая же зануда вырастет.

— Что ты хочешь этим сказать? — притворно нахмурилась Гермиона, опираясь о кухонный стол.

— Ничего особенного, — Рон рассмеялся, — ну вот, ты снова поверила.

— Дурак, — Гермиона улыбнулась ему в ответ. — С добрым утром, Хьюго!

— И тебе, мам, — весело произнес Хьюго, залезая с ногами на высокий стул. Коленки — расцарапанные, все в ссадинах и синяках. Клетчатая рубашка застегнута только на две пуговицы, и на груди — значок с улыбающимся Гарри Поттером. Гермиона почему-то с улыбкой подумала о героях, героинях и последствиях их длительного общения.

— Хьюго, почему ты берешь зубную щетку сестры? — спросил Рон тоном, не предвещавшим ничего хорошего. — Кажется, еще вчера у тебя была своя собственная.

— Ну да, сконфуженно пробормотал Хьюго, — но ты ведь понимаешь, пап, у нас важные эксперименты.

Рон пожал плечами, ободряюще улыбнулся сыну, и поднялся со стула.

— Я на работу.

— Бумаги все взял?

— Вроде бы, — Рон рассеянно пошарил по карманам. — Забыл значок министерский. Бюрократия.

— Сейчас принесу, — Хьюго вскочил со стула и стрелой ринулся на верхний этаж дома.

— Можно было бы и магией, — заметил Рон. — Но это ничего. Им скоро в школу, ты представляешь?

Гермиона тихонько рассмеялась и обняла мужа. Закрыла глаза, вдыхая запах зеленого чая и тыквенного пирога, подумала, что все это так относительно. Прошло почти девятнадцать лет с окончания войны, и их жизнь так сильно изменилась за это время. Будто кто-то невидимый листал книгу, написанную о них самих. И в этой книге — такой поразительно яркой и пугающе темной одновременно — не было самых-самых главных страниц их жизни. Девятнадцати лет спокойствия и нереального счастья — такого светлого-светлого, будто котенок молоко лижет из блюдца.

— Все будет хорошо, ведь правда? — прошептала Гермиона.

— Обязательно, — с упоением произнес Рон, целуя ее в лоб, — а иначе и быть не может.

		ДОРОГИЕ ДРУЗЬЯ! ФОРУМ ОТКРЫТ ТОЛЬКО ДЛЯ СОВЕРШЕННОЛЕТНИХ ЗАРЕГИСТРИРОВАННЫХ ПОЛЬЗОВАТЕЛЕЙ. Чтобы зарегистрироваться, внимательно прочтите инструкцию в этой теме. Если вы уже зарегистрированы, то получить доступ к закрытым разделам можно в этой теме.