ДОРОГИЕ ДРУЗЬЯ! ФОРУМ ОТКРЫТ ТОЛЬКО ДЛЯ СОВЕРШЕННОЛЕТНИХ ЗАРЕГИСТРИРОВАННЫХ ПОЛЬЗОВАТЕЛЕЙ.
Чтобы зарегистрироваться, внимательно прочтите инструкцию в этой теме.
Если вы уже зарегистрированы, то получить доступ к закрытым разделам можно в этой теме.
Отправлено: 01.10.08 20:03. Заголовок: "Это не любовь": "Пей мой океан", любовный джен не про любовь, написан в соавторстве, СС, ГГ, БД
Название: Пей мой океан Автор: ne_v_ haraktere + Цыца Пейринг: СС-ГГ + Берта Джоркинс Рейтинг: PG-13 Жанр: романтический джен. Любовь не про любовь. POV Гермионы, рассказ в письмах, местами АУ Дисклеймер: всё принадлежит Роулинг Саммари: Гермиона выясняет историю Берты Джоркинс, пропавшей в албанских лесах, и узнает новое о себе и своем отношении к профессору Снейпу
Отправлено: 01.10.08 20:06. Заголовок: ПЕЙ МОЙ ОКЕАН Тр..
[align:center]ПЕЙ МОЙ ОКЕАН[/align]
Третий день.
Туман скатывается с этих холмов на дорогу, как огромное пуховое одеяло. И звёзды, как иголки, торчат.
Я никогда не была сильна в художественных сравнениях, но я наедине с собою третий день, мне нечем себя занять. Странное место эти леса. Кажется, там, на кухне, пробежала крыса, хотя здесь я не могу быть ни в чем уверенной. У одного швейцарского художника восемнадцатого века есть картина под названием «Nightmare», ночной кошмар. На животе у спящей девушки притаилось жуткое, омерзительное существо, покрытое черной шерстью; иногда мне кажется, что подобные создания ночи за несколько часов до рассвета пробираются на мою кухню из ночных лесов и устраивают там форменный кавардак. Хотя, конечно же, это крысы.
Это всё дневник Берты, профессор. Из-за него мне так жутко находиться здесь. У неё невероятно запутанный почерк, сбивчивый слог и бестолковое повествование, скатывающееся в бессмысленные детали или острые приступы жалости к себе. Вы бы назвали это нытьем: уже представляю, как вы кривите губы, как вздергивается ваша бровь. Учтите же – Берта Джоркинс вела свой личный дневник, не рассчитывая на то, что кто-то мог прочесть эти записи. Учтите и то, что Берта не отличалась утонченностью восприятия или же глубиной мышления. Не будьте же строги к ней… Я часто ловлю себя на том, что пытаюсь предвосхитить малейшую вашу мысль. Сейчас вы буркнете себе под нос: «Грейнджер. Вы впадаете в пошлую сентиментальность». И будете правы как всегда.
Третий день в Албании, профессор. Позвольте ещё немного насладиться вашим любопытством и истязать ваше терпение. Небольшие апартаменты на отшибе, оплаченные мне министерством, выходят окнами в непроглядный туман. Я живу на первом этаже, вероятно, поэтому здесь бегают крысы. Пыльные тюлевые занавески, от которых мне хочется чихать, и продавленный диван неаппетитного цвета усиливают гнетущее впечатление, которое производит на меня это место. Я пишу это для того лишь, чтобы уверить вас: всё, что будет сказано мною и от себя, не имеет никаких оснований и причин, помимо простой дорожной депрессии. Всё, что я здесь пишу, я пишу в дурном настроении, притупленном зельями страхе и невозможности выбраться. Какие бы грустные вещи я про себя не говорила, вам не стоит за меня волноваться… Впрочем, о чем я? Вы и не будете.
То место в дневнике Берты, ради которого я приехала сюда, я нашла очень быстро. С этой главы почерк у неё немного меняется: он делается более ровным, буквы летят, опережая друг друга, строчка слегка наклонена вверх: специалист скажет вам, что это значит – Берта была в хорошем настроении, немного торопилась, была заинтересована, возбуждена.
«ОН НАЗВАЛ МЕНЯ ЛАПОЧКОЙ, а меня так даже и не называл никто.
Сам ко мне подошел, в баре, угостил меня вином. Вино-то страшно дорогое в баре, а он даже спрашивать не стал, такое, мол, хочу, или такое, взял лучшее, какое там есть. Вежливый. Сам он не красавец, конечно, да и я не красавица. С брюшком, невысокий. Черты лица мелкие какие-то, будто на зверька похожий на какого-то. Только я и не думала совсем об этом, так удивилась, что он подошел. Ко мне мужчины сами-то не подходят.
Подошел ко мне сам и говорит – давай угощу тебя. Разговорились… Сказал, что тоже в министерстве в Лондоне работает, а сюда из-за тех же слухов приехал. Репортер он. Я ещё удивилась, странно, что мы в министерстве не пересекались, а он говорит, что застенчивый был, мол, ходил за мной целыми днями, а за мной какой-то тип из отдела памяти бегал, вот он и не мог подойти. Я тогда вообще чуть со стула не свалилась. Никто за мной не бегал, конечно. Может, перепутал с кем. А он за своё: понравилась ты мне тогда, уж так рад, что тебя здесь встретил. Я дура, открыла рот и ну ему рассказывать, что никакого парня из отдела памяти у меня нет, и всего-то у меня их два в жизни было, а он ничего слушать не хочет – замолчи, говорит, пока я не убил его от ревности. Рассердился из-за меня. А потом и говорит – пошли гулять. Я же со всеми гулять хожу, и со Снейпом гуляла всё, потому что вместе-то нам было опасно, и с другим своим гуляла, потому что дома было нельзя. Выходим мы на улицу, а у него имя красивое такое – Питер. Думаю – возьмет меня за руку или нет, а ежели нет, самой взять? Я не стала, а он взял.
А вокруг – красота, звезды ну как алмазы прямо, честное слово, как камни какие драгоценные. Мы идем с Питером, я, дура, по сторонам смотрю, гордая, думаю всё – жаль, Принцессочки тут нету, а то бы она в обморок от зависти хлопнулась, увидев, что я с мужчиной. Идем по пустой улице, к гостинице от бара…»
Наверное, здесь вы вздохнете с облегчением: наконец она перестала заливать вам про звёзды, крыс и местные ужасы, и перешла к делу. А главнее всего, конечно, то, что сразу стало ясно, какого черта Грейнджер занялась делом Джоркинс и рванула в эту жуткую командировку. Потому что, фыркнете вы, в этом замешан я. Я должна вам признаться, профессор, что знала о вашем знакомстве с Бертой уже давно. Берту знал Сириус, хоть и отзывался о ней как «совершенно без мозгов девушке». Чтобы понять, ради чего я сражаюсь с кошмарами и распутываю этот дневник в Албании, мне для начала пришлось тормошить Гарри. Я решилась заняться Бертой и получать грант на командировку после того, как узнала, что в школе вы… встречались!
Вы не поверите, сколько чудных часов я провела, общаясь с Люциусом Малфоем на эту тему. Кажется, я даже сумела произвести на него положительное впечатление, не взирая на то, что его дико бесило: он не мог избежать разговора со мной как с министерским работником. В то время как другие бывшие Пожиратели, ваши доблестные соратники, ограничились лаконичным «Часто виделись в школе. Встречались. Расстались», слова Малфоя даже несли в себе некую эмоциональную окраску «Волочилась за ним, как за поводком. Хорошо, что он послал её к черту».
Наверное, вам сложно представить, сколько умопомрачительных вечеров я проводила в «Старбаксе» на Бонд-стрит. Чашка бергамотового чая, магглские джинсы и наушник от диктофона в ушах. Малфой ни за что бы не сказал мне ни слова, если бы знал, что я записываю. Мерлин и Моргана, как же просто порой провести взрослых волшебников двумя маленькими металлическими цилиндрами, с палец толщиной, с угольными стержнями и парой контактов! Вы слышали о батарейках, профессор?..
Я сидела в магглском кафе вечерами, после работы, и слушала показания Малфоя, засыпая над своим чаем. Те усталые, бредовые пост-рабочие сны были чем-то необыкновенным. В этих снах я всё представляла себе, как вы берете Берту за руку. Интересно, как это ощущается? Ваша ладонь теплая или, наоборот, ледяная? Как двигаются ваши губы, улыбаетесь ли вы, произнося хорошие слова?
Интересно, как вы целуетесь, профессор?
Я полагаю, что захожу слишком далеко. Был бы у вас в руках этот, с позволения сказать, отчет о поездке, вы бы без сомнения швырнули бы его в камин. В конце концов, вам совершенно не полагается интересоваться судьбой Бертой Джоркинс, не правда ли. За окном с горы валит пыль, электрический чайник сыплет искрами. На кухне бьют часы. Я целый день пишу и читаю; не замечаю, как наступает вечер. Пойду, попробую выйти на дорогу, приведу мысли в порядок.
Знаете, в первый день тот портье в гостинице, где останавливалась Берта, отдавая мне дневник, улыбнулся: «у вас шикарные волосы». Один русский драматург сказал устами своей героини: «Это некрасивым девушкам говорят: у вас красивые глаза, у вас красивые волосы… А красивым просто говорят: вы красивая». Я никогда не считала себя красивой; наверное, здесь я особенно остро понимаю Берту и её отношение к себе и к миру – слегка обиженное и чуть удивленное. Я никогда не задумывалась, какие вам нравятся женщины, красивые или не красивые, но когда этот старик сказал мне про волосы, я почувствовала себя чуточку причастной к тому волнительному, романтическому запалу, что поразил Берту. Когда к ней впервые подошел Червехвост.
День четвертый
Сегодня ко мне в комнату залетела птица. Хлопала крыльями неистово, будто пыталась прогнать меня отсюда. Птица в комнате – дурная примета, но это я только потом вспомнила, а вообще я носилась по комнате и размахивала дневником Берты, очнулась только когда из него выскочила целая стопка страниц и разлетелась по комнате.
Я дала себе обещание каждый день упражняться в художественности, поэтому вот вам метафора на сегодня: рассвет слизнул пыль с лысых холмов, но не тронул мой домик, так что сажу со стен счищать пришлось мне. Теперь здесь чисто и тихо, как в покойницкой. Залезла под диван за улетевшим листком и обнаружила пачку магглского снотворного. Видно, и до меня кому-то здесь не спалось.
Завариваю себе чай. Интересно же узнать, наконец, что вы там сделали с несчастной Джоркинс.
«Идем по пустой улице, к гостинице от бара. Тут он и спрашивает меня – а что это я там говорила ему про Снейпа. Имя какое-то знакомое. И добавил, чтобы я не боялась, не сдаст он меня. И смеяться не будет. Тогда я набралась храбрости и говорю – так-то мол и так, в школе мы с ним учились. Я ведь в школе не то, что популярной была, скорее наоборот даже. Да и школьных я уже сто лет не видела, уже и рассказать об этом не стыдно. Учился, значит, на другом курсе Северус Снейп такой, ну, он не сильно симпатичный был, его тоже все обижали. Но с характером – ужасно независимый. Я ходила-ходила за ним, как собачка, думала… ну, думала, что подружимся, в общем. Напрасно думала…
Как-то раз набралась храбрости, подхожу к нему после уроков, говорю невзначай так, может быть, он поможет мне после уроков с зельями. А он, ну честное слово, как на пиявку какую-то посмотрел, фыркнул, да и пошел себе дальше. А я подружилась с Принцессочкой, и жизнь у меня совсем другая стала, я и думать-то забыла о Северусе. Ночью иду по коридору, мне надо было стукнуть в дверь слизеринской гостиной и убежать, чтобы Принцессочкин кавалер шел её встречать в Астрономическую Башню. Такой у них был пароль… иду, а по дороге вижу, как Снейп в коридоре караулит кого-то. Я уж думала – побегу, мало ли что, скажу Мак Гонагал, она же просила нас рассказывать, кто по ночам бегает… а потом вспомнила, что сама бегу по Принцессочкиному поручению…
А потом остановилась и строго так ему говорю: я тут по поручению старосты. А тебя, если поможешь мне завтра с зельями, сдавать не буду!
Наверное, Питеру наскучило тогда меня слушать, я знаю, что не очень интересно рассказываю, но он говорит – продолжай, продолжай, ты что, мне ужасно интересно.
В общем, мы ж подружились тогда со Снейпом… ходили с ним в библиотеку вместе, и всё такое. А на рождество я связала ему шарф и сказала, что хочу быть его девушкой. Он на меня посмотрел непонятно как-то и сказал – мол, ладно, но только я не хочу, чтобы кто-нибудь знал, я же готовлюсь в Пожиратели, меня могут убить, а тебя, как мою девушку, тоже…
Я растрогалась так, что он хотел уберечь меня от опасности… Так что мы с ним встречалась только вне школы. Гуляли везде, потому что в Хогсмите он тоже сидеть не хотел – говорил, что денег нет, и что его убить могут. На уроках его никто вроде не убивал, но он всё равно со мной говорил грубо – чтобы не возникало никаких подозрений. И вообще, когда кто-то появлялся рядом, он тут же говорил что-то специальное, вроде «отойди от меня, тупица Берта» или «шла бы ты своей дорогой», чтобы уж точно не прошел никакой слух… Правда, не то, чтобы мы были парнем и девушкой, ну, как полагается… Я к нему – а он мне, значит, что некогда и негде, да и вообще, зачем мне это, нормально же общаемся. Зато я была в безопасности!
Я ж говорила ему обо всем на свете – что, мол, хорошо, что ты рядом, легче же, когда нас вдвоем ненавидят. Я ему один раз так сказала – а он посмотрел на меня зло, так зло, что мне аж не по себе стало. Ну как, говорю, мы же похожи: ты не красивый, и я не красавица, тебя шпыняют – ну и меня шпыняют… А он мне как заорет – заткнись, дура, не сравнивай меня с собой! Я заплакала. Говорю – я твоя девушка… А он смотрит бешено и цедит сквозь зубы – да, конечно…
В общем, я всё рассказала, а Питер такой: чем закончилось-то? А я и сама не знаю, стою, глазами моргаю, не знаю ответить что. Расставались мы на платформе, как шестой курс закончился, ну, у него шестой курс, ну, его шестой курс, я же младше была, а на платформе пусто, утро раннее. Нет никого, тут он мне и говорит на прощанье: хорошо мне с тобой Берта, хоть какая-то компания. И так честно он мне это сказал, так искренне и очень грустно. У меня аж слезы из глаз брызнули. А он мне – не плачь, а то если я тебе ещё чего скажу, ты вообще разревешься. А я ему – что? А он мне – я вообще-то Эванс люблю, хоть она встречается с Поттером. Ну, я глазами хлопаю, даже плакать не получается. А он мне – ну, если ты не очень злишься, может, попросишь свою Принцессочку какой-нибудь слух пустить про Поттера? Ну, чтобы Эванс ушла от него? И тогда я разоралась, ору ему, что он вообще тогда со мной согласился встречаться, а не с Принцессочкой, ведь это она могла быть ему полезной, а вовсе не я… а он мне – да скучно же было, а ты сама первая ко мне подошла… сама сказала – мол, нам с тобою не будет скучно… а я ему – ты меня специально при всех- оскорблял, чтобы никто не мог подумать даже, что мы встречаемся… а он мне – ну извини тогда, я думал ты не серьезно… а я ему – да какой несерьезно, я же люблю тебя несмейнесмейнесмей уходить…
А он мне – любви нет… а я ему – почему нет? А он мне – любовь для избранных, а для нас любви нет, есть только жажда теплоты…
А я ему – я вообще ничего не понимаю, ты же сам говоришь что ты любишь Эванс… а он мне – не должен, да люблю – лезу туда, куда не стоит… А потом как разозлился вообще и кричит на всю платформу: да, черт подери, лезу! Лезу, тянусь, прыгаю выше головы! Одна ты, дура, хочешь остаться в неудачниках! И смешно так меня передразнивает, похоже – тебя-шпыняют-меня-шпыняют…»
Мне что-то нездоровится. Развела в чашке отвар, читать сложно. Буквы Берты, разбередившей себе старые раны, превращаются в тягучую вязь. За окном каркают вороны. Интересно, что вы думаете сейчас, перечитывая эти строки. Возможно ли такое, что вы оправдываете себя, говорите, что Берта себе врет, что она эмоциональна, что жалеет себя? Может ли быть такое, что вам захочется оправдаться передо мной. Если вы когда-нибудь решите это сделать, вы знаете самый простой способ: Грейнджер, да это банально неубедительно. Поверить не могу, что вы могли принять всерьез эту девическую чушь. И я тут же примусь соглашаться с вами, потому что самое страшное для меня – показаться вам глупой.
Значит, вот как, профессор Снейп.
Представляю, как вы надменно хмыкаете: значит, так. И смотрите на меня с вызовом – что, убежишь, Грейнджер? Как уже смотрели когда-то. Сказать вам правду? Мечтала бы…
Я никогда не представляла вас таким гордецом. Берта одним фактом своего существования унизила вас. Она была рядом, и пришлось прилагать неимоверные усилия для того, чтобы никто ничего не подумал. Хотя должна заметить, профессор, ваши будущие, так сказать, коллеги с самого начала всё знали. Вам было одиноко, не так ли? Настолько одиноко, что вы не могли заставить себя ещё раз отказать бедной девушке. Настолько, что вы предпочитали проводить время с ней, теша себя самообманом: как вы твердили мне, что я недостойна вашего общества, так убеждали и себя, что настоящая неудачница – Берта, а вы – лишь временный спутник. В мире, и мире литературном особенно, существует понятие «случайного попутчика», своеобразный детонатор искренности: человек, которого вы никогда больше не увидите, и которому рассказываете всё. Интересно, знала ли Берта больше, чем кто-либо другой о том, под каким углом вы держите перо, когда пишете, и про то, как вы отпихиваете зеленый горошек на край тарелки, когда едите баранину с горошком, а потом доедаете его, неловко накалывая на вилку? Знала ли она об этом больше, чем я?..
Отправлено: 01.10.08 20:08. Заголовок: Я, видно, и правда ч..
Я, видно, и правда чем-то заболела. Я не знаю, чем была и чем стала для меня эта поездка: поиском Берты Джоркинс, поиском вас или же поиском себя. Лежу целый день на диване с книгами, наблюдая краем глаза, как за окном садится солнце. Вот и вечер уже. На кухне опять шуршит что-то, но я уже привыкла. Меня поразила ваша фраза, профессор – больше всего, что я в этом дневнике прочла. Это был первый, наверное, раз, когда вы так рьяно и так заметно себе противоречили. Любовь, говорите вы, не для таких как мы. И в то же время рветесь всё выше. Убеждаете себя, что «не такие» - это Берта. И я. А вы – совсем другой. «Есть только жажда теплоты».
Померила температуру палочкой. Легкий жар. Всего пару таблеток, это вечернее, пройдет к утру.
Ночь.
Встаю… не спится. Кто-то распахнул окно, видно, ветер. По всей комнате разбросаны листки…
Я встаю, наступая на подол выпускного платья… От выпитого слегка кружится голова… В подземельях ужасно холодно, холоднее обыкновенного… Я знаю пароль. Вы стоите на пороге с бутылкой вина… Я так и думала, что вы решили надраться. Что, Грейнджер, раз пошла замуж, то и иди, дверь закрыть не забудь. А я вам – я это от злости сказала… Я в действительности… Вы просто… сама не знаю, что тогда было со мной…
Стою, молчу… я слышала всё от вас так ясно и четко, тогда, весной… «Мерлина ради, перестаньте уже ходить за мной, бестолковая заучка. Сколько книг ни прочтешь, а умнее не станешь…»
И мне было так… знаете… Я же только ради вас записалась на высшие зелья, мне эти зелья не нужны совершенно. И вы тоже отлично понимали, что мне они не нужны… Решили, что это всё от дурацкого желания всё знать… Знать всё - кому это надо?! И я была такая злая… Специально подошла к вам на выпускном, чтобы вы спросили у меня, как дела… Чтобы сказать вам: я выхожу замуж. Вы мне больше не интересны. Всё. Если вы когда-то думали, что я в вас влюблена… Если вы вообще когда-то обо мне думали…
Думали. К концу вечера, вы, профессор, были в стельку. И это, если вам интересно, видели все… с вашей стороны было правильным решением ретироваться в подземелья! Должна была порадоваться… успокоиться… да и идти себе дальше…
Боже мой, на кухне крыса…
Не смогла. Раз собралась замуж, вот и иди себе дальше… хотя Уизли… О, Мерлин, могла бы найти себе… хотя какой тебе найти… нос из книжки к двадцати годам не вытащила… А, впрочем, Грейнджер, идите себе…
Дверь захлопывается перед моим носом
Черт-черт-черт. За окном светает. Сижу, ноги свесив с дивана. Объясните-ка мне, Грейнджер, чем умные отличаются от заумных… а, впрочем, это же единственный вопрос, ответа на который вы так очевидно не знаете…
Мне Берта приснилась, вот я и вскочила с кровати. Но не так, как снятся покойники – без дурацкого венка в волосах, и не с синюшними губами. Она мне приснилась такой, какой она была в школе, хотя я ни разу её не видела. Серо-голубые глаза. Пухлые руки, длинные светлые волосы. Имя, чистое, честное, распахнутое. «Берта. Знавал я эту девчонку. Мозгов совсем нет там».
Профессор! Может ли быть такое, что мои мозги к двадцати годам оцениваются в четверть миллиона галеонов в год, а она сгинула в лесах Албании, но я вижу в ней лишь свое несчастное отражение?..
Что такое думающий человек? Что такое человек глупый? Так ли очевидна эта разница между ними? И кем быть лучше – Бертой или Главным Высокооплачиваемым Специалистом Гермионой Грейнджер, если в одно и то же время мы оказываемся по собственной воле, по собственному глупому желанию, в одном месте, на одном скрипучем продавленном диване? На одной выставке в Лондоне я видела стену, к которой подходили люди и писали свои вопросы. Поперек всех бесконечных требований «а он любит меня?», «а я стану актрисой?», «повысят ли мне зарплату?» было накарябано куском мела «will happiness find me?». Счастье найдет меня?
День пятый.
«Мы подошли к отелю, и я даже ломаться не стала, так я соскучилась по этому самому. Тогда он и прошептал мне – ты моя лапочка. И у меня в голове будто взорвалось что-то. Я сама, первая его поцеловала, и он ответил мне. Его губы были такими мягкими. И сладкими. Он отстранился и хотел что-то ещё спросить меня про Снейпа и про министерство, кажется, он так старался быть вежливым, так сдерживал себя.
Тогда я обняла его покрепче и сказала, что он может не пытаться больше вести со мной разговор, и сразу делать всё, что он хочет. И тогда он отвел меня к себе. Поначалу он был нерешительным, и это было так мило. Но потом он был так нежен! Так ласков со мной. Мы с ним целовались всю ночь, а потом я думала, что он уйдет, или мне надо будет уйти, но он не ушел, и я осталась.
И на следующее утро мы сделали это снова…»
Посещают ли меня сексуальные фантазии? Вы, вероятно, думаете, что мне, как большинству заучек, это кажется лишенным смысла, и вообще пустой тратой времени. Согласно вашим представлениям о «ботанах», я ещё не должна пить и проводить время в исключительно приличных заведениях. Вы неправы по всем пунктам, кроме одного.
Берта сегодня чудно попадает в настроение. Вы, кстати, не задумывались, кто этот её «первый парень»? Или вы точно знаете, ведь она «рассказывала вам всё»? Если так, подтвердите мою догадку. Она лишилась невинности задолго до истории с вами, иначе она не писала бы так спокойно, как пыталась завязать с вами интимную связь: «я к нему, а он от меня». Ещё одно упоминание первого парня в её дневнике указывает нам на то, что она, как и с вами, нигде не могла с ним появляться: «домой было нельзя», пишет Берта. Домой было нельзя, не странно ли это? Разве кто-нибудь мог подумать, что до шестого курса на каникулах девочка-подросток могла уехать к парню на ночь – домой? А учитывая то, что Берта пишет: у меня в школе не было друзей, откуда, стало быть, этот парень? И почему на протяжение семи курсов школы она о нем не пишет, вообще ничего? Я пришла к шокирующему выводу, профессор. Это был её отчим. Всё складывается вполне логично: Берта Джоркинс – виктимна по жизни, это классический тип жертвы. Домой было нельзя, из-за матери. Этот подонок наверняка ещё и шантажировал её, пользуясь недалекостью девочки!
Если вы снова готовы фыркнуть, не спешите: уже на предварительном слушанье этот ублюдок во всем сознался.
Но я догадалась гораздо раньше. Я просто хотела вам показать, как.
Итак. Посещают ли меня сексуальные фантазии? Честно говоря, запертая в четырех стенах, с вечным туманом за окном, со снотворными таблетками, дневником покойницы и жуткой болью в горле, я думаю о чем угодно, но не о сексе. Но если вам вдруг станет интересно… мои фантазии безлики. Кто-то возбуждается от женщины, кто-то от мужчины. Когда я ласкаю себя под одеялом (не буду лукавить, пишу предельно смело, чтобы вас подразнить!) я… я представляю себе источник теплоты. Свет проходит сквозь меня, просачивается, как вода.
Как большое, широкое море тепла. Океан. Океан горестей Берты был шире, чем мой ручеек заучкиных страданий – об отметках, о школе, о войне, о вас. Но с некоторых пор, как я чувствую странное единство с этой девушкой, я знаю: всё прекрасное в этой жизни – любовь, секс, даже сладкое искушение сделать больно тому, кто тебя любит – не для нас. Нам же – только теплота. Жажда теплоты… вы правы.
День шестой.
Профессор. Сидя на диване и глядя в окно, как некое подобие древнего албанского обелиска, я представляю себе вас. Как министерская сова приносит вам эту вытертую тетрадку с пометкой: «это она просила передать вам». И всё. От меня ни слуху ни духу. А вы тогда целый день ходите в ступоре и отказываетесь читать это, и лишь вечером наливаете себе вина и принимаетесь читать. И как разные противоречивые мысли и чарующие образы занимают ваше воображение, как вы думаете: а я представлял себе её совсем не такой. А я и не знал.
Потом, конечно, хватаетесь за волосы и, как настоящий герой романа, неделю не выходите из подземелий, пока за вами не приходит Мак Гонагал, но вы и с ней отказываетесь говорить, твердя лишь: как я мог! Как я мог…
Я знаю, чем дольше я остаюсь здесь, в этой комнате, тем больше меня заносит в недозволенное. Поэтому сегодня – мой последний вечер здесь.
Сейчас я перепишу вам последние строчки из дневника Берты Джоркинс, а потом, если позволите, налью себе чаю, посижу немного и помолчу, и уж после допишу ещё несколько своих мыслей. Вам совсем недолго осталось выносить это писанину.
«А на второй день вечером он встал и говорит мне, мол всё, закончились мои дела в Албании, мне уезжать надо, а ты, мол, оставайся. И я спрашиваю: в чем же дело, ведь нам было так хорошо? А он отвечает мне: мол, всё не так хорошо-то, как тебе кажется. Нога-то больная у тебя, калечная. Меня как-то раз отчим ударил, я упала и ногу себе сломала. Но не знала тогда, что она сломала, даже не почувствовала. Ходила целый день со сломанной ногой, волочила её за собой, больную. Только потом поняла, когда она распухла и посинела. И теперь я всё время чуть прихрамываю. Мешала ему нога моя, выходит… он как вылетел из гостиницы, а я в рев – и за ним… сама не знаю, что хотела сказать… выбегаю на улицу, а на меня трое в масках, и с палочками… и так больно за плечи дергают, и орут мне на ухо: иди-ка ты с нами, прямо сейчас, а то всё равно найдем и убьём… Я попросила у них всего-то три минуточки, комнату закрыть и в туалет сходить… они меня и отпустили… боженька, мне ужасно страшно!!! Я быстро сейчас написала всё это, на всякий случай, если что. Буду выходить – передам портье…»
День последний.
Мои размышления затянулись ещё на одну ночь: и вам, и мне нужна была эта пауза. Дело закончено; мне больше здесь нечего искать. Я не стану искать и тело Берты, уверена, от него не осталось ничего. Я прочитала её дневник от корки и до корки, всю это глупость, все эти ужасы, только чтобы понять: в некоторых случаях в любви – нет ни капли любви. Только жажда теплоты и, наверное, щенячья преданность. Она не любила вас, профессор, не любила и Червехвоста. Вы не любили её. Я не люблю, и никогда не полюблю вас.
Странный треугольник, странная связь образовалась между нами тремя. Что ж, моя сумка собрана, стоит посреди комнаты, тикают часы. Вы думали, что хоть когда-нибудь будете иметь возможность прочитать мои к вам письма? Не льстите себе – всегда мечтала сказать это. Я отдаю этот дневник портье – на всякий случай. Просто потому что грех сжигать такие метафоры. В Лондоне меня ждут предложения о работе и свадебное платье из чудесного кружева цвета слоновой кости.
Вот вам метафора на сегодня, профессор. Вы пили океан её печали; пейте и мой океан.
Выпускной вечер был две недели назад. Будем считать, что только теперь он закончен.
Отправлено: 01.10.08 21:31. Заголовок: Вот так и знала, что..
Вот так и знала, что кто-нибудь повернет название феста "это не любовь" под любовно-нелюбовным углом)) Понимаю: соблазн был слишком велик
Почему-то реакция на текст - злость. Не могу только понять, на кого из героев я злюсь сильнее всего.
Спасибо, сильная вещь. Отдельный поклон за стиль писем Берты - совершенно отличный от стиля Гермионы. Это редко кому удается в рамках одного текста, даже в соавторстве))
Все даты в формате GMT
3 час. Хитов сегодня: 9
Права: смайлы да, картинки да, шрифты да, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация откл, правка нет
Спасибо. 
спасибо и соавтору!
- участник сейчас на форуме
