[align:right]Audiatur et altera pars.
Следует выслушать и противоположную сторону.[/align]
По извилистой, мощёной булыжниками улице уверенной походкой шёл мужчина. Он ничем не выделялся бы среди редких прохожих, если б не старомодный, потрёпанный сюртук да рано поседевшие волосы с густой чёлкой, падающей на глаза. А в глазах, стоило только свету яркого электрического фонаря коснуться их, вспыхивали искорки, более свойственные животным, нежели людям. Один из недавних посетителей паба едва не столкнулся со странным человеком, но вовремя смог сохранить равновесие (попутно обдав встречного крепким запахом пива) и добродушно усмехнулся, а вот его растрёпанный сын, следующий за пошатывающимся отцом, увидел странные огоньки в глазах незнакомца и испуганно отшатнулся.
Ремус нахмурился. Причина этого крылась не столько в страхе мальчика (к страху окружающих Ремус успел уже привыкнуть, как бы горько это ни было), сколько в поведении мужчины. Сам будучи отцом, Ремус и представить себе не мог подобного небрежного отношения к Тедди. И вот безмолвные рассуждения о безответственных родителях, подающих дурной пример детям, на некоторое время вытеснили беспокойство, вынудившее Ремуса в столь поздний час прогуливаться по извилистым улочкам старинного городка.
Причина беспокойства заключалась в человеке, к которому уже почти год с завидной пунктуальностью дважды в неделю ходил Ремус. Эта тайна, добровольное обязательство, связанные с посещениями надежды и новые, необычные отношения приводили Ремуса в смятение; теперь он часто подолгу отчуждённо смотрел куда-то вдаль, уносясь мыслями к южному побережью Англии, на окраину городка, по которому сейчас так бодро шагал, неумолимо приближаясь к источнику своего волнения.
Ремус остановился на мосту, облокотился на перила и посмотрел на беспокойную поверхность воды с отблесками фонарного света, подрагивающего на водоворотах и ряби, поднятой налетевшим прохладным ветерком. Позади едва слышно зашелестел плащ, и почти над ухом прозвучал тихий голос:
– Надеюсь, ты не собираешься здесь утопиться?
– Нет, – Ремус не мог понять эмоций, прозвучавших в вопросе: сарказм? грусть? насмешка?
И, самое обидное, – повернувшись к подошедшему и приглядевшись, Ремус всё равно оказался не в состоянии определить настроения Северуса. Тому, похоже, даже маска теперь не нужна – само лицо прекрасно выполняет эту функцию.
– Как ты меня нашёл? – поинтересовался Ремус скорее чтобы отвлечься, чем всерьёз заинтересованный этим: в выдающихся способностях Северуса он больше не сомневался.
– Обычные сигнальные чары, – Северус пожал плечами и посмотрел на небо.
– Не такие уж обычные, – заметил Ремус, барабаня ногтями по каменным перилам, – ты как всегда недоговариваешь.
– Расположение звёзд очень удачное для нашего эксперимента, – вместо ответа сказал Северус.
Ремус долго всматривался в его бледное, словно специально созданное для презрительных и ехидных гримас лицо прежде чем осторожно дотронуться кончиками пальцев до тонкой линии губ…
Они были и соперниками, и соратниками, какое-то время Ремус считал Северуса врагом, а сейчас на древнем мосту стояли то ли почти любовники, то ли изрядно запутавшиеся в себе и своих чувствах создания.
– Ты как всегда переводишь разговор в другое русло, – полушёпотом произнёс Ремус.
– Тебя это раздражает? – полюбопытствовал Северус, позволяя чужой руке по-прежнему касаться лица.
Уголки рта у Ремуса дёрнулись, на мгновение изобразив некое подобие улыбки, он оставил губы Северуса в покое и признал:
– Я не в праве что-либо требовать от тебя, даже обычной откровенности.
– Приятно, что ты это осознаёшь. Мне нравятся разумные, трезво оценивающие ситуацию оборотни, – Северус скривился и почесал голову, отчего вдруг стал похож на напортачившего подростка: – Я что-то не то сделал с твоими глазами.
– А что с моими глазами? – удивился Ремус.
– Когда свет попадает, они светятся как у кошки.
– Неужели?
– Да, – подтвердил Северус и поджал губы. – Пойдём.
– Хочется верить, что у меня не вырастет хвост или шерсть.
– Они каждый месяц у тебя вырастают.
– Спасибо за напоминание, а то я забывать начал, – немного раздражённо ответил Ремус.
– Не бери с меня дурного примера, – посоветовал Северус, – ты и так не подарок.
Ремус промолчал, следуя за ним по едва заметной тропинке под сень старых вязов, рощей обосновавшихся за мостом. Минут через пятнадцать показался обрамлённый высокими камышами чёрный пруд в искорках звёздных отражений. За ним – сияющее маяком в ночи окошко небольшого, заросшего плющом дома, видимого только им двоим.
Впервые Ремус очутился здесь из-за странного, почти невероятного стечения обстоятельств. Он бродил по Косому переулку, подыскивая подарок ко дню рождения мамы Нимфадоры, когда заметил облачённую в чёрное фигуру. Человек только что покинул аптеку с объёмным свёртком и ещё несколькими пакетами. Ремуса обдало жаром от неожиданного предположения. Он тут же отмахнулся от него, но не смог оторвать взгляда от незнакомца: летящая походка, движения, даже то, как развевался за спиной мантия один в один напоминали… Ремус как заворожённый последовал за ним, и с каждым мгновением ощущение сходства – даже не сходства, а идентичности – нарастало. Мужчина свернул в Лютый переулок, Ремус – за ним, где и притаился в тени навеса над магазином, в котором скрылся преследуемый. Если бы он провозился с покупками чуть дольше, то Ремус так и ушёл бы, ругая себя за нелепые домыслы. Но когда незнакомец на выходе столкнулся с неопрятной низенькой колдуньей, на лице его появилось настолько знакомое Ремусу выражение презрения, что он проворно выскочил из укрытия и схватил нервно взглянувшего на часы мужчину. Рывок аппарации, и Ремус потерянно смотрел в стремительно чернеющие глаза; лицо побледнело и вытянулось, по узким плечам блестящей волной рассыпались смолянисто-чёрные волосы, оказавшиеся значительно более длинными, чем в прежние времена. Как только действие оборотного зелья окончательно прекратилось, Северус невозмутимо высвободил своё запястье из ослабевшей руки, окинул незваного гостя оценивающим взором и почти добро усмехнулся, демонстрируя неровный ряд желтоватых зубов:
– Теперь ты знаешь мою тайну. Проходи и будь гостем.
Ремус покинул невзрачную унылую прихожую вслед за Северусом.
– Чай? Кофе? – любезно предложил хозяин дома.
– Чай, – не задумываясь буркнул Ремус.
Северус сложил покупки на массивный деревянный стол с резными ножками и поставил на газ начищенный до зеркального блеска пузатый чайник.
– Устраивайся, – сопроводив предложение небрежным взмахом руки в сторону одного из трёх имеющихся стульев, Северус скинул мантию и отнёс её в прихожую. В тот небольшой срок, что он проделывал это, Ремус окончательно обрёл дар речи:
– Ты жив?
Первый, скорее риторический, вопрос и вправду был глупым, о чём собеседник немедленно уведомил пренебрежительным хмыканьем.
– Я всегда считал, что ты несколько умнее своих друзей, но, как вижу, ошибался.
Северус прислонился к тумбочке, согнул ногу, сложил руки на груди и уставился на Ремуса:
– Как поживаешь?
– Э-э, – Ремус замялся и кивнул.
– Как сын?
– Прекрасно, – Ремус невольно улыбнулся, хотя ситуация казалась ему всё более странной и даже опасной: – Почему ты скрываешься? Как… как тебе удалось всех обмануть?
Северус склонил голову и, слегка поджав губы, опустил руки на края тумбочки по бокам от себя:
– Я убил Дамблдора и предал Тёмного лорда, полагаю, что найдётся немало желающих мне отомстить.
– Да, наверное, – согласился Ремус.
– А вот «как» я это сделал, – Северус едва слышно вздохнул, – я тебе не расскажу.
Вода в чайнике забулькала и зашипела; в приоткрытое окно впорхнула бабочка и принялась летать по комнате, описывая круги вокруг молчащих мужчин. Ремус пристально смотрел в глаза Северуса и очень хотел узнать его мысли, но не мог.
– Ты не боишься?
– Чего именно? – уточнил Северус.
– Что тебя узнают? Что это место обнаружат?
– Я неоднократно посещал Лондон, сталкивался со знакомыми, но они не узнавали меня. Только ты. Как?
– Походка, жесты… развевающаяся мантия, – Ремус не сдержал нервной улыбки.
– Понятно, – Северус кивнул, выключил огонь под засвистевшим чайником, извлёк из посудного шкафа красивые фарфоровые чашки и заварочный чайник.
Ремус посмотрел в окно, надеясь определить своё местоположение, но разглядел только дикий на вид кустарник.
– Что это за место?
– Мой новый дом, – Северус вытащил из пакета пачку чая, – он защищён чарами, я – хранитель тайны. Впредь, конечно же, я буду осторожнее и постараюсь не брать с собой излишне наблюдательных прохожих.
– Что ты собираешься со мной делать? – прямо спросил Ремус.
– Это предложение что-нибудь с тобой сделать? – приподняв бровь, поинтересовался Северус.
Ремус подумал, что последняя фраза некое подобие шутки, хотя выглядел Северус серьёзно даже со старомодным чайником, прихваченным за ручку полотенцем в цветочек, никак не вязавшимся с подчёркнуто мрачным стилем одежды.
– Мы оба прекрасно понимаем, что ты не можешь позволить мне уйти просто так.
– Почему же не могу? – покончив с завариванием чая, Северус вновь прислонился к тумбочке.
– Потому что я могу рассказать о тебе, – чуть менее уверенно напомнил Ремус.
– А я возьму с тебя честное слово, что ты этого не сделаешь.
– И ты мне поверишь? – удивился Ремус.
– Да.
– Почему?
– В обмен я буду варить тебе лекантропное зелье, и ты сможешь контролировать себя во время полнолуния, – спокойно предложил Северус; у Ремуса подпрыгнуло сердце и, кажется, его волнение не укрылось от собеседника.
– А я, – Ремус поспешно сглотнул, – я уж было подумал, что ты просто поверишь мне на слово.
– Просто ничего не бывает, а слову, неподкреплённому выгодной сделкой, и вовсе не стоит верить, – Северус принялся разливать чай.
– Ты действительно так считаешь?
– Да.
– Это печально, – заключил Ремус, придвинул стул к столу и наконец-то принял предложение сесть.
Северус устроился напротив, внимательно изучая собеседника из-под полуопущенных ресниц; бабочка уютно расположилась на его плече. Ремус смотрел на её трепещущие пёстрые крылышки, безумно яркие на фоне пронзительно-чёрного камзола.
– У каждого своя правда, – Северус тоже заметил бабочку, но не спешил её прогонять.
– Может быть, – Ремус пожал плечами и придвинул чашку. – Только твоё предложение слишком щедрое, у тебя есть более простые и надёжные способы заставить меня молчать.
– Мне всегда казалось, что ты более хорошего мнения обо мне, – Северус щелчком пальцев прогнал с себя бабочку. – Впрочем, меня сейчас сложно чем-то удивить, особенно тебе: ты же такой правильный.
– Оборотень не может быть правильным, – уловив в его словах презрение, сказал Ремус.
Северус долго смотрел на него, потом в окно, прежде чем объяснить:
– Я хочу поставить эксперимент. Я задумался об этом ещё в школе, но только сейчас у меня появилось достаточно времени и средств для серьёзных практических опытов. Мне не хватает только подопытного.
И чёрные глаза вновь обратились к Ремусу. В них был вызов.
– Что это за эксперимент?
– Проверка вероятности превращения оборотня в человека, – спокойно произнёс Северус.
Ремус не мог вымолвить и слова, а когда заговорил, то ответ его был краток:
– Я согласен.
Так часто неизлечимо больной уповает на экспериментальное лечение, не видя иной возможности для спасения.
В прихожей, ставшей уже родной и от того более уютной, Ремус избавился от сюртука и привычно направился вглубь дома. Там, за узким коридором, находился вход в небольшую оранжерею, приспособленную под лабораторию; над дверью темнела старинная латунная табличка с едва различимой надписью «semper virens». Сквозь мутные стёкла смотрело небо; банки, склянки, колбы и реторты тускло поблескивали в приглушённом абажуром и им же окрашенном в голубоватый цвет свете, фикус одиноко торчал на отдельном столе. Ремус уже досконально изучил каждую веточку, каждую прожилку на кожистой глянцевой поверхности листьев последнего оставшегося здесь представителя вечно зелёных. Северус включил все четыре висящие под потолком лампы.
– Это будет отменной мерзостью на вкус, – сразу предупредил он, осторожно касаясь закупоренной колбы.
– Я уже привык, – Ремус сгорал от нетерпения, ведь каждый раз это было надеждой на чудо. Каждый раз сердце замирало, поминутно дурные и хорошие предчувствия сменяли друг друга, приводя в полное смятение, лишая остатков призрачного спокойствия, и так нелегко дающегося Ремусу при его шатком положении в этом мире, ненавидящем и боящемся оборотней.
– Ты никаких лекарств не принимал? – осведомился Северус, вырвав «подопытного» из плена размышлений.
– Нет, и ничего не ел уже три часа, – Ремус подошёл к Северусу, остановился в полушаге, вдыхая его неповторимый запах, почти касаясь и всё же не осмеливаясь сделать это.
– Лучше сядь, – не оборачиваясь, строго распорядился Северус, и Ремус подчинился – присел на краешек дивана.
Вскоре Северус приблизился и протянул стакан. Ремус залпом осушил его.
– А теперь расслабься, если эффект и будет, то не сразу.
Опять наступило томительное ожидание. Простенькие часы на стене с черепашьей скоростью тащили стрелки по циферблату, Ремус прислушивался к собственным ощущениям, но ничего кроме ставшего привычным беспокойства не испытывал. Северус сидел рядом, прокручивая стакан в руках и периодически принюхиваясь к остаткам на дне. Было это осознанным самообманом или правдой, но Ремусу казалось, что Северус волнуется не меньше его самого. Возможно, это не так уж необычно, учитывая, как много времени они провели вместе, насколько сблизились за разговорами в ожидании чуда, то спокойными и неторопливыми, почти интимными, то бурными, с громкими спорами и глупыми обидами, которых сейчас не упомнить. А порой они молчали, но молчание по содержательности не уступало беседам, ведь иной раз почувствовать человека значительно проще просто глядя на него, нежели вступая в диалог, непременно отвлекающий сознание необходимостью что-то говорить и реагировать на сказанное. За этот срок Ремус узнал Северуса куда лучше, чем за все прошедшие годы, но как всегда сомневался в выводах, когда дело касалось отношения к нему самому – невольному изгою общества. Ведь он опасен для людей, и тем горше это обстоятельство, что для любимых он опасен вдвойне: не только физически, но ещё и осуждением, порицанием со стороны окружающих, неумолимо превращающим и их тоже в отверженных. Последнее Северусу не грозило: он и так прятался ото всех во избежание возмездия, что, по сути, весьма разумно, но от одной мысли, что он может заразиться или того хуже – погибнуть – Ремусу становилось не по себе и хотелось никогда больше не возвращаться в этот дом. Всё-таки, часто кляня себя за слабость, Ремус возвращался и ждал чуда, и в очередной раз чуда не случалось…
Первым сдался Северус: громко поставил стакан на стол, пролистал какой-то здоровенный том, отшвырнул его в угол, попутно опрокинув пару баночек с непонятными растворами, раздражённо махнул на них рукой и ушёл. Ремус остался в одиночестве. Он обманул себя, поверил, что привык к нему и смирился, но Нимфадора всё изменила, а когда у них появился Тедди, жизнь приобрела новый смысл и краски. Только благодаря сыну Ремус нашёл в себе силы пережить смерть супруги, а теперь ещё и Северус невольно вторгся на территорию его сердца… Их отношения зыбки как рябь на воде, куда они заведут – неизвестно, будут ли они продолжаться – так же неясно, но Ремус не мог заставить себя не думать о нём как о ком-то большем, чем врачевателе или даже друге, не мог не мечтать о нём, не желать дотронуться до него, прижаться; и было бы проще, если б Северус сразу запретил это, но он позволял, а иногда как зачарованный замирал от робких прикосновений, и эти краткие мгновения обнадёживали, вспыхивали яркими искорками тёплых волнующих воспоминаний, когда Ремус покидал его, чтобы позже вернуться и снова ждать. Северус с завидным упорством продолжал искать лекарство, но что двигало им в большей мере – любопытство, научный интерес или какие-то иные, личные мотивы – было не разобрать.
– Он может не найти лекарство, – шёпотом озвучил страшную мысль Ремус и ощутил как свело скулы, а во рту стало солоно, и глаза защипало, – никогда его не найти.
На самом деле Ремус всегда знал, что его состояние – это навсегда; всю осознанную жизнь он учился не верить в сказки об исцелении оборотней, учился не надеяться, учился держаться в стороне от тех, кого любит. Прошедший год был прекрасен, ибо нет ничего прекраснее веры в чудо, но Ремус разумом понимал, что так не может продолжаться вечно, что пора заканчивать и не морочить себе голову, не травить душу, не сыпать соль на эту проклятую незаживающую рану. Он понимал, а желания всё равно пересиливали; он безумно хотел излечиться, а потом… потом Северус: возможность близких отношений с ним манила как манит котов валерьянка.
Конечно же Ремус не думал, что всё будет просто и безоблачно, но статус человека давал ему моральное право попробовать.
Горячие слёзы потекли по щекам, когда Ремус ощутил, что занимается обычным самообманом. Дальнейшее особенно чётко предстало во всей своей безнадёжности: Северусу наскучат эксперименты, или ещё хуже – он ответит на чувства и расплатиться за это здоровьем или жизнью. Сгорбившись под тяжестью отчаяния, Ремус сидел на диване и беззвучно плакал, закрыв лицо руками.
В тишине неестественно громко заскрипела отворяемая дверь. Ремус стыдливо отвернулся и невнятно попросил:
– Оставь меня ненадолго.
Не получив ответа, он не оглядывался. Только когда совсем близко скрипнула половица и на плечи легли руки, Ремус поспешно отстранился, уткнувшись в спинку дивана.
– Ремус, – Северус кашлянул и продолжил чуть громче и более твёрдо: – Ремус, не надо…
– Пожалуйста, – попросил Ремус, которому становилось только хуже от его присутствия.
– Я не могу оставить тебя одного в таком состоянии, – Северус осторожно погладил Ремуса по волосам.
– Не надо, – взмолился Ремус, окончательно распластавшись на диване и закрыв голову руками; он до боли вдавливал лицо в шероховатую обивку, словно мог провалиться или исчезнуть, если приложит достаточно силы.
Северус сел рядом и мягко предложил:
– Тебе дать успокоительное?
Ремус отрицательно помотал головой. Северус вздохнул, помедлил и тихо, старательно подбирая каждое слово, заговорил:
– Тебе тяжело даются эти опыты, каждый раз это стресс, м-м… крушение надежд, я понимаю как это трудно.
– Северус, тебе ЭТОГО не понять. Тебе меня не понять. Я для всех угроза и обуза, я очень ценю твои попытки помочь мне, но… нам лучше не видеться, – Ремус как можно более незаметно утёр повисшую на кончике носа каплю.
– Если мы остановимся, то никогда не найдём лекарства, – справедливо заметил Северус, поглаживая смущённого Ремуса между лопаток.
– Если можешь, готовь мне обычный волчий эликсир, этого достаточно. Если хочешь, можешь не делать даже этого, – голос предательски дрогнул.
– Почему ты не хочешь продолжать?
– Я так больше не могу и… – Ремус чувствовал себя ужасно, но со слезами совладал, а, значит, скоро наберётся мужества уйти, может быть даже навсегда, – я могу причинить тебе вред, могу убить.
– Это маловероятно. К тому же, возможно, мне удастся что-нибудь придумать, – Северус осторожно прилёг рядом, и Ремус ощутил, как по его груди скользит рука, и горячее дыхание на шее, от чего взволнованно зачастило измученное сердце.
– Я никогда больше не буду человеком.
– А может быть, будешь…
– А что если нет? – требовательно спросил Ремус, сжимая его ладонь. – Что ты будешь делать тогда?
– В таком случае мне придётся отказаться от одного жизненного правила. Поверь: для нас, Слизеринцев, это не так уж сложно, – Северус прижался к Ремусу и коснулся губами его шеи.
– Северус, это глупо, я же оборотень, – Ремус хотел увеличить дистанцию между ними, но двигаться ему было некуда, а объятия и поцелуи Северуса... о них он осознанно мечтал уже месяца три.
– Мне перечислить свои недостатки, – вкрадчиво поинтересовался Северус, медленно и неумолимо нависая над зажмурившимся Ремусом. – М-м?
– Нет, – поспешно ответил Ремус, и чужие волосы защекотали его щёки, а влажный и тёплый язык прикоснулся к губам, чтобы настойчиво раздвинуть их. Ремус затрепетал как мальчишка, на что считал себя уже не способным.
– Северус, я – оборотень, ты же сам говорил, что ты никогда не…
– Мало ли что я говорил, – отмахнулся Северус, вздохнул и лёг рядом с Ремусом, ровно дыша ему в плечо и не двигаясь. Заговорил он не скоро:
– Тонкс, наверное, было очень трудно с тобой. Ты так отчаянно сопротивляешься.
– Я не хочу, чтобы кто-то страдал из-за моей проблемы.
– Глупый ты, – Северус поднялся, – тебе в голову не приходило, что всё то, что ты можешь дать несоизмеримо больше той толики опасности и неприятностей, что ты приносишь?
Почти слово в слово то же самое говорила когда-то Нимфадора, и воспоминание о ней отдалось болью и тоскливым ощущением предательства. Уже на выходе из лаборатории-оранжереи Северус добавил:
– Зелье я тебе варить буду, а вот бегать за тобой и уговаривать остаться со мной – нет: у меня гордость есть. А ещё у меня есть своя голова на плечах, чтобы решать, что для меня хорошо, а что – нет.
– Ты уже поработал головой достаточно, теперь вот скрываешься от всех, – напомнил Ремус, удивляясь неспособности Северуса осознать всю опасность их близости.
– Вот именно: прячусь от всех, а не кормлю могильных червей.
Северус нарочито громко хлопнул дверью.
Выходя из бывшей оранжереи, Ремус был полон решимости расставить все точки и донести до Северуса одну простую истину:
– Рядом с оборотнем ничего хорошего тебя не ждёт, – так и сказал Ремус.
– А ты думаешь, что без милого ручного оборотня меня ждёт что-то хорошее? – спросил Северус. Он сидел к нему спиной и, подперев щёку ладонью, смотрел в окно, перед ним стояла чашка с чаем, а на углу стола примостилась газета; тикали часы, в каминной трубе гулял ветер, на полке, каким-то чудом взобравшись туда, остатками печенья пировал толстенький мышонок. И Ремус вдруг подумал, что Северус не желает избавляться от грызуна потому, что он единственный его сосед в слишком большом для одного человека доме. Ремус особенно остро ощутил в этот момент одиночество Северуса, какую-то невысказанную тоску, всю тяжесть его нынешнего положения. А ещё Ремус точно знал: любимому человеку можно простить очень и очень многое, даже то, что он оборотень.
– Ты меня любишь?
– Я не буду отвечать на этот вопрос.
– Почему?
– Не хочу, – подчёркнуто небрежно пояснил Северус.
– Мне важно знать твой ответ, – Ремус подошёл к нему и опустил руки на плечи. – Я должен это знать, чтобы принять решение.
Ну вот, а всего пару минут назад он был твёрдо уверен в том, что всё решил. Когда-то и Нимфадора уговорила его отступиться от своих правил… Ремус тяжело вздохнул, подтащил стул и сел за спиной Северуса.
– Что всё это значит?
– Что «всё»? – переспросил Северус.
– Твоё поведение, твои слова, поступки… Гарри говорил, что ты любил Лили.
Северус взметнул руку, жестом останавливая его.
– Я помню, что ты просил не затрагивать эту тему, но ведь ты же любил её…
– А ты любил Тонкс, что не мешает тебе испытывать ко мне чувства.
– Да, – согласно протянул Ремус, вспоминая погибшую жену и глядя на затылок Северуса. – Послушай, ну зачем я тебе?
– Ты хочешь знать подробности? Какие? Бытовые? Интимные? Эмоциональные?
– Эмоциональные.
Северус фыркнул:
– Не собираюсь я это рассказывать тому, кто уходит от меня.
– Справедливо, – Ремус передвинул стул поближе к нему: вот Северус, к которому он действительно стал испытывать нечто большее, чем симпатия. Северус целовал его и, кто знает, может на большее пойдёт… Всё же Ремус не хотел портить ему жизнь, хотя жизнь Северуса и так испорчена дальше некуда; как следствие запоздалого осознания этого факта пришла крамольная мысль, что один закомплексованный оборотень не так уж сильно осложнит ситуацию в сравнении с остальными неприятностями.
– Моя слюна, спе… кхм, мало ли что случится… если не в полнолуние, ты оборотнем не станешь, но могут появиться изменения в… гастрономических пристрастиях, перепады настроения в зависимости от лунного цикла...
Северус медленно повернулся и с расстановкой произнёс:
– Я прекрасно осведомлён о возможных последствиях.
– Да, конечно, – потеряно произнёс Ремус и вновь набрался решимости. – Нет, я не могу подвергать тебя опасности, не могу портить тебе жизнь, прости, но...
– Шёл бы ты отсюда со своими извинениями, – раздражённо послал его Северус.
– Я же ради тебя.
– Если ты не хочешь отношений со мной – так и скажи, а не придумывай нелепые отговорки, – уже зло сказал Северус.
– Я хочу! – поспешно возразил Ремус.
– Ты уверен? – ехидно уточнил Северус.
– Да, но…
– А через пять минут у тебя начнутся припадки сомнений? – с непередаваемым сарказмом спросил Северус.
– Да, – печально признал Ремус, – потому что…
– О, великий Мерлин, – посетовал на свою судьбу Северус и вдруг сорвался. – Да как ты не поймёшь, что… что глупо отказываться от нормальной жизни только потому, что ты может быть причинишь вред! Особенно это глупо по отношению ко мне! Испортить мою жизнь больше, чем она испорчена сейчас практически невозможно! У меня ничего нет, мне нечего терять кроме этой самой жизни, но я всё равно когда-нибудь умру и мне, если честно, уже плевать произойдёт это раньше или позже, я не вижу больше смысла в своём существовании. Я… – он вдруг заговорил очень тихо исполненным неподдельной печали голосом, – я жить больше не хочу. Ты и представить не можешь, как это страшно…
Ремус понимал его, ведь сам он некогда испытывал точно такие же чувства, и потому прогнал страхи, сомнения, разум и позволил себе обнять Северуса и спрятать их невольные слёзы в его длинных волосах.
– Слёзы смоют все печали, – вспомнил Ремус слова, когда-то сказанные мамой ему в утешение.
Semper virens – вечно зелёный (лат.) 6-15 января 2008. 
СПАСИБО. БОЛЬШУЩЕЕ СПАСИБО ЗА ПРЕКРАСНЫЙ ФИК. 
перечитываю уже в 10 раз и все больше влюляюсь.
! 
- участник сейчас на форуме
