Астрономическая башня

Глава 46: Необходимость

"Мне нравится это делать"

Пропускаю пальцы сквозь волосы Северуса, выбирая из них комья грязи и листья. Но поцеловать не осмеливаюсь. Наклоняюсь вдохнуть запах его волос, пота, его самого, земли. Его дыхание согревает мне плечо. На узы снисходит умиротворение: спокойное, нежное, незаслуженное.

Его ресницы щекочут мне шею. Я отпрыгиваю.

– Добрутро!

Он ошарашено глядит на меня, словно соображая, почему мы здесь, почему ему больно, а я так смущен тем, что до него дотронулся.

– В понедельник – полнолуние, – внезапно сообщает он, резко садясь. Его волосы торчат во все стороны. Я грустно улыбаюсь и отворачиваюсь.

– Не уверен, сможем ли мы вернуться вовремя, – замечаю я, наблюдая, как он складывает одеяло. – Может, пойдешь вперед? Со мной ничего не случится. Если что - превращусь в булыжник.

– Я же сказал: без тебя не пойду.

Едва заметным движением палочки он уменьшает одеяло, кладет его в карман, потягивается и начинает спуск к реке. Кажется, его бьет дрожь – то ли от затекших мышц, то ли от страха. Ополаскивает лицо, приглаживает волосы и набирает во флягу воду. Мне не видно его рук, но я легко представляю длинные пальцы с пожелтевшими ногтями, как под кожей двигаются сухожилия, когда он пользуется ими для умывания, шинковки и нарезки компонентов для зелий, когда хватает меня, подмяв под себя и...

Не думай об этом.

Жаль, что у меня нет одеяла или какой-то одежды! Отвлекаюсь тем, что рассматриваю близрастущее дерево с его узловатым, потрескавшимся стволом. Хедвиг спит, примостившись на нижней ветке. Шелестит листва, по небу торопливо бегут облака. Думаю об убедительных аргументах за то, чтобы он вернулся без меня, хочу прокричать их ему. Но он уже обо всем подумал заранее. Нам не нужно охотиться, потому что у него есть запас еды. Мои раны не замедлят нашего пути, потому что я могу превратиться во что-нибудь мелкое и сидеть у него в кармане.

Несмотря на гложещее чувство вины, соблазну снова быть с ним рядом мне не устоять. У него занимает пару минут, чтобы написать короткую записку, и он подзывает Хедвиг. Та погружена в сон и не реагирует на зов, тогда он посылает в ее сторону искры из палочки и разбуженная сова с сердитым уханьем едва не срывается от неожиданности вниз.

Птица остается на дереве: ухая и возмущенно пощелкивая клювом, она хлопает крыльями и перепрыгивает с ветки на ветку, уклоняясь от продолжающих вылетать из палочки Северуса искр. Наконец, он сдается и сует записку мне.

– Заставь ее сам!

Услышав просьбу от меня, сова немедленно принимает послание и улетает.

Итак, мы направляемся в Хогвартс: он идет, а я, превратившись в мышь, сижу в его теплом кармане. Тут его запах: травы, дым и сушеные грибы. Нахожу торчащие нити и вытаскиваю их, скатываю вместе с найденным пухом в подобие подушки. Не переставая шагать, он съедает бутерброд и делится со мной крошками. Съев половину, я прячу остатки под подушку.

После полудня он останавливается попить воды и отдохнуть, сделав привал на траве. У него усталое, поверхностное дыхание. Я выползаю из кармана и превращаюсь в человека, прохладная трава холодит мою задницу. Он чуть морщится при моем превращении, но обращается ко мне так спокойно, словно комментирует ошибки, совершенные в приготовлении зелья.

– Мы еще не закончили на сегодня, Поттер.

– А можно бутерброд? А то мне достались одни крошки.

– Ты был мышью. Мыши питаются крошками.

– Но я еще и подросток, – тихо возражаю я.

Он глядит на меня так, словно я потребовал себе весь мир, и я ощущаю в нем укол чего-то мне непонятного. Может, нельзя было использовать слово «подросток», или же просить добавки. Поджав под себя ноги и обхватив колени руками, я сожалею, что вообще открыл рот.

Вздохнув, он вытаскивает из другого кармана крошечный предмет. Коснувшись его палочкой, превращает его в завернутый бутерброд. Он протягивает его мне.

– Спасибо. – Беру его, разворачиваю и приподнимаю верхний ломтик хлеба, посмотреть, что внутри. Выглядит как кошачья еда вперемешку с брюссельской капустой.

– Просто бери и ешь! – рявкает он.

Откусываю. Суховато, но с приятным ореховым привкусом. Когда я кусаю снова, и он расслабляется. Отодвинувшись от меня подальше, он растягивается на траве, не позаботившись об одеяле. И быстро засыпает, свернувшись на боку, уткнувшись лицом в землю. Жаль, что я не знаю, сколько мы уже прошли. Хочу разбудить его, сказать, что у нас нет времени, но продолжаю медленно жевать, давая ему время для отдыха.

Покончив с бутербродом, я иду к реке напиться, возвращаюсь и сажусь ближе к Северусу. Отвожу с его лица пряди волос и касаюсь ладонью его щеки. Какой он горячий! Вздрогнув, он открывает глаза и спросонья глядит на меня.

– Поел?

Когда я киваю, он медленно садится, словно у него затекли все мышцы.

– У тебя температура.

– Со мной все в порядке, – отвечает он, протягивая мне флягу: – Пей.

– Спасибо, – я беру флягу и из вежливости делаю пару глотков. – Ты все еще ранен, да?

– Это ты ранен, – щерится он, медленно поднимаясь на ноги. – Со мной все в порядке.

– Упрямый ублюдок.

Отряхнув пыль и траву с одежды, он дежурно бросает:

– Прояви немного уважения.

– Прояви немного рассудка!

– Нам еще предстоит долгий путь. – Он выхватывает у меня из рук флягу и приказывает превращаться.

Хочу заорать на него: почему он о себе не заботится, остается здесь так близко к полнолунию и вообще, ведет себя как дурак. Но понимаю – это ничего не изменит. Споры – лишь потеря времени, они не приблизят нас к Хогвартсу. Нахмурившись, я превращаюсь в мышь. Его ладони – такие огромные, что застилают мне весь мир – приподнимают меня и кладут в карман.

Ощущаю ритм его походки, чувствую, как он замедляет шаг. Часто спотыкается. Останавливается на несколько секунд отдохнуть у дерева. Делает усилие, чтобы продолжить путь.

Наконец, солнечный свет, проникающий сквозь ткань кармана, угасает. Начинают просыпаться сверчки, их пение смешивается с шумом воды, сливаясь в какую-то мелодию.

Высовываю голову наружу и не узнаю окружающий нас лес. Густые облака застилают звезды и луну, и вокруг кромешная тьма. Ожидаю, что он сделает привал на ночь, но он пытается продолжить дорогу, освещая путь палочкой. Но света палочки недостаточно – земля неровная, встречается много камней, упавших деревьев, скользких участков грязи. Он вынужден значительно замедлить шаг, осторожно переставляя ноги. С каждой неожиданно треснувшей веткой, уханьем и другими внезапными звуками его пульс учащается.

Он спотыкается. Я крепко вцепляюсь в ткань кармана. Удержавшись от падения руками, он встает на ноги и продолжает двигаться вперед. Поскальзывается, падает на колени. Мне страшно, что в следующий раз меня раздавят. Он медленно встает, но не на корточки, а садится, опершись спиной о ствол дерева.

Его пальцы обхватывают меня. Большой медленно надавливает на голову и скользит за ухо. Я оказываюсь на его колене и руки исчезают. Прохладный ночной ветерок ерошит мне шерсть.

Соскакиваю на землю и превращаюсь в человека, но, очевидно, переоцениваю расстояние – в результате оказываюсь наполовину на земле, наполовину у него на коленях. Чувствую, как он напрягается, пытаясь не выказывать страха. Промямлив «прости», я отползаю назад, обосновавшись на траве, на расстоянии вытянутой руки.

Проходит пара секунд и он заставляет себя двигаться, наклонившись, чтобы воткнуть палочку в землю, наподобие свечи. Та все еще настроена выполнять Lumos. Жаль, что она не греет, потому что становится жутко холодно, а у меня нет прав просить разделить одеяло. Поджимаю ноги, шипя, когда раненая ступня тащится по земле.

– Следовало обработать эту твою ступню получше.

Он обшаривает карманы, медленно роясь в них, словно не помнит, что именно ищет. Вытягиваю раненую ступню к нему и жду, пытаясь рассмотреть окрестности. Нет, слишком темно. Даже зрение гиппогриффа не помогает: видны лишь какие-то очертания вокруг его палочки. До меня по-прежнему доносится журчание реки. Ложусь набок, вытягиваю руку, медленно прощупывая близлежащий участок, но ничего не чувствую. Наверно, тут открытая поляна... небезопасно.

– Вот она, – тихо произносит Северус. Слышу, как свинчивается с пузырька крышка.

Тянусь к нему, пальцы задевают его рукав, ища ладони.

– Я могу сам.

– Мне нравится это делать.

Ну почему от этих слов на душе так паршиво? Опускаю руки и позволяю ему нащупать мою ступню, осторожно провести пальцами по лодыжке. Напоминаю, что он просто хочет мне помочь, потому что заботиться о моем здоровье, без которого нам не выбраться вовремя из леса.

Его холодные пальцы, касающиеся моей кожи – простая необходимость. Теплая, покалывающая мазь – простая необходимость. То, как его пальцы осторожно втирают ее в кожу и массируют ее – простая необходимость. Это не должно быть так приятно. Не должно отдаваться в член. Я не должен желать, чтобы он наклонился и поцеловал меня. Он не должен желать прикасаться ко мне. Ему не должно это нравиться. Он не должен водить руками по моим ногам... о Мерлин... еще чуть-чуть... по бедрам... по ребрам... по груди... Он ощупывает мои раны, втирая в них мазь.

Чувствую, как он и хочет, и боится, и понимаю: ничего у нас не выйдет. Но тут страх вытесняется кратким спокойствием, когда его ладонь касается моей кожи: гладкой, теплой кожи. Ладонь натыкается на рваную рану от укуса, он тут же отводит руку, внезапно задохнувшись от ужаса и бессилия, и думает об оборотнях – надо же! – чтобы успокоиться.

Убираю ногу... черт, как мне сейчас паршиво! Дует холодный ветер, раскачивая деревья, сотрясая листья и ветви; шелест напоминает потрескивание пламени – страшного, холодного, невидимого... Дрожа, я гляжу в тьму.

Слышу впереди какой-то звук, сухие листья хрустят под его ногами, треск и затихающий писк. Всплеск воды в реке. Над нами бьют чьи-то крылья. Позади меня Северус медленно двигается. Оглядываюсь и вижу в свете палочки его силуэт, укладывающийся поудобней под одеялом.

– Ты спал в кармане? – спрашивает он.

– Немного, – отвечаю я. – Ложись спать, я постою на страже.

Он что-то невнятно бормочет, так тихо и сонно, что я различаю лишь гудение. Однако его палочка понимает – это был Nox, и я снова погружен в темноту. Я сижу, не шевелясь, стараясь не издать ни звука, прислушиваясь, стараясь уловить подозрительные звуки.

Быстро поворачиваюсь, когда позади раздается нечто вроде хлопанья крыла.

– Иди сюда, погрейся, – зовет он, и я понимаю: он приподнял одеяло.

Не думая, я пробираюсь к нему – в безопасность и тепло. Жмусь к нему всем телом. Он укутывает меня в одеяло, обнимает одной рукой, прижимая к себе.

От его одежды, которую он не сменял уже несколько дней, сильно разит. Прижимаюсь лицом к его груди, глубоко вдыхая. Мне нельзя тут находиться... я хочу тут быть. Ему положено ненавидеть меня, бояться... ему должно быть противно, а он... я же чувствую это. Мне нехорошо. Как он может хотеть меня тут... но он хочет, он рад, что я тут, он вдыхает запах моих волос, чувствует себя в безопасности... доволен и сбит с толку.

Нужно выползти из-под этого одеяла. Вместо этого обхватываю его одной рукой, скользя ладонью под жилет и рубашку, чувствуя кожу. Мои пальцы натыкаются на сырое и влажное... Он шипит от боли.

– Прости меня! – я отдергиваю руку, засовывая ее под себя.

Он стонет, но ничего не говорит.

– Нужно это смазать мазью.

– Холодно.

– Ну так примени согревающие чары.

– Гм. Верно.

В замедленном темпе он достает палочку и чарами согревает одеяло. Под ним тут же становится ужасно, до неловкости жарко. Он лежит неподвижно. Решив, что он уснул, я собираюсь потрясти его за плечо, но он резко поднимает руку и, едва не задев мне челюсть, начинает расстегивать мантию. Медленно, почти неуклюже. Может, ему помочь? Но тогда точно не удержусь и стану его лизать, заставив задыхаться, вложу ему в руки свой член и... Приходится перекатиться на спину и сосредоточиться на черном небе над нами.

Наконец мантия расстегнута. Чувствую его рядом с собой, высвобождающегося из мантии, отбрасывающего ее в сторону из-под одеяла. Теперь он принимается за рубашку. При каждом его движении одеяло скользит и ходит рябью, задевая мой член, сводя с ума. Перекатываюсь на бок, к нему спиной, натянув одеяло рукой. Я жду. И жду. Он же возится целую вечность. Ужасно хочется подрочить. Я бы отошел на пару шагов, чтобы не мешать ему. Но он же все равно все поймет. И расстроится. Нужно взять его палочку и проклясть себя.

Он высвобождается из рубашки, откинув и ее, ерзает еще немного, стягивая майку. Затем лежит тихо. Жду, когда же он начнет мазаться мазью, но он не шевелится. Уверен, что на этот раз он точно заснул. Нужно его разбудить. Но сначала подрочить. И поцеловать его. Черт подери, о чем я думаю? Перекатившись на другой бок, пытаюсь нащупать палочку, чтобы себя проклясть.

– Да ради Мерлина... – бормочет он, и я цепенею, с моей рукой между нами. Бешено колотится сердце.

– Ну, скоро ты там? Я уже замерз.

– Э... ты... что?

– ...у тебя под ногой.

– Ой, – издаю писк я, смущенно, но тщетно пытаясь нащупать палочку.

– Ради Мерлина... – снова буркает он, резко садясь. Одеяло спадает, и нас обдает холодным ночным воздухом.

Слышу, как он вытряхивает одежду. Пару секунд спустя он находит палочку и сует ее мне в руки. Но это никакая не палочка – это пузырек с мазью. С трепетом в груди понимаю – он хочет, чтобы я его смазал.

Он снова ложится, неловко ерзает, сотворяет Lumos и передает палочку мне. Неуклюже, дрожащими руками беру ее у него.

Сажусь, зажав палочку под коленом согнутой ноги. Северус лежит на животе. Его бок и спину до плеч и самого затылка покрывают уродливые раны. Большинство потрескалось и покрылось выделяющей влагу коростой. Часть ран разодрана и блестит. Сглатываю жгущую горло горечь. Моих рук дело. И я найду в себе силы закончить обрабатывать раны. Обязан найти.

Свинчиваю с пузырька крышку, черпаю пальцами мазь и смазываю как можно осторожней рану от укуса. И вынужден немного отвернуться, чтобы не сосредотачиваться на открывшимся передо мной зрелище... чтобы не стошнило.

– Больно? – спрашиваю я, боясь, что мои действия слишком грубы.

Нет ответа. Наклонившись, слышу его выровнявшееся дыхание – он уснул. Возвращаюсь к своему заданию, которое занимает целую вечность. Всякий раз, когда решаю, что уже закончил, обнаруживаю очередную необработанную рану. Хочется плакать. Хочется искусать самого себя.

Уф, наконец-то все его раны обработаны. Напоследок смазываю собственные лодыжку и ступню, затем раны на груди и руках. Стараясь не издавать ни звука, я выбираюсь из-под одеяла, прихватив его палочку, и тащусь к реке, вымыть руки.

Для пробы сначала превращаюсь в гиппогрифа, надеясь, что смогу отнести Северуса в Хогвартс. Но ноге слишком больно, когда на нее ступаешь, а с грузом будет еще больнее, и я просто не смогу разбежаться, чтобы взлететь. А если бы и смог, то в моих крыльях слишком мало перьев, и я не сумею как следует ими взмахнуть, не потревожив едва затянувшиеся раны. Нет, летать пока не выйдет.

Снова став человеком, подбираю с земли вокруг себя ветки и камни и швыряю их в воду. Хочется закричать, но я сдерживаюсь – нельзя его будить. Хочется искусать себя, сдирая с костей кожу, но это очень его расстроит. Вместо этого подбираю камень и бью им изо всех сил по колену.

Из глаз сыплются искры.

Не зная, что еще сделать, я проклинаю себя и ползу (на ноющем колене) назад к Северусу.

		ДОРОГИЕ ДРУЗЬЯ! ФОРУМ ОТКРЫТ ТОЛЬКО ДЛЯ СОВЕРШЕННОЛЕТНИХ ЗАРЕГИСТРИРОВАННЫХ ПОЛЬЗОВАТЕЛЕЙ. Чтобы зарегистрироваться, внимательно прочтите инструкцию в этой теме. Если вы уже зарегистрированы, то получить доступ к закрытым разделам можно в этой теме.