Астрономическая башня

Люциус Малфой спускался по крутой и узкой каменной лестнице в подземелья Малфой-Мэнора, туда, где располагался подвал-темница. К своему стыду, а может и к гордости, он должен был сказать, что в темнице он был лишь однажды, и то в очень юном возрасте. Этим помещением в их доме пользовался на памяти Люциуса только его дед, вечная ему память. Нельзя сказать, что у нынешнего владельца поместья не было врагов, ему просто было элементарно противно держать у себя в доме узников, ведь вскоре они неминуемо должны были стать грязными, больными и начать умолять о пощаде, пресмыкаясь и ползая в ногах. А разве он мог бы кого-нибудь отпустить? Разумеется, нет – значит, единственно возможным финалом должно было стать убийство. А вот этого лорд Малфой решительно не принимал – убийство удел слуг, а не господ.

Но все в этой жизни меняется, изменилось и это. Люциус после стольких спокойных и удивительно приятных лет вновь стал слугой - высокого ранга, правой рукой, да, - но все-таки просто слугой, и темница его дома как никогда часто стала принимать своих временных постояльцев, ожидающих вердикта Темного Лорда. Нужных оставляли гнить там до часа икс, который, впрочем, мог так и не наступить, ненужных лишали жизни все в том же подвале. Слава Салазару, что обычно это делала Бэлла – Темный Лорд позволял ей получить удовольствие, которое всякий раз испытывала от убийства благородная представительница дома Блэков.

Но сегодня Бэллы в Мэноре не было – она еще два дня назад отбыла на какое-то очередное кровавое задание, и поэтому именно хозяин поместья должен привести в исполнение приказ Темного Лорда – умертвить абсолютно бесполезного для их великого дела пленника. Что ж, приказ – есть приказ, и Люциус его выполнит. Выполнит, потому что он боится. Не за себя, а за сына, который прочно застрял в лапах самого темного мага столетия по вине собственного отца, не сумевшего достать для своего господина – чтоб его дементоры побрали – пророчество из Отдела Тайн.

Люциус – не Бэлла, и не впадает в эйфорию произнося «Авада Кедавра», не испытывает почти физического удовольствия от окаменевающего вмиг лица жертвы и останавливающегося взгляда. Но Люциус, как миссис Лэстрейнж, любит поиграть, а игрушка у него сегодня необычайно ценная…

Малфой остановился у входа в темницу, поморщившись и глубоко вздохнув, направил на него палочку и прошептал сложную формулу отпирающего заклятья, отчего тяжелая дверь беззвучно распахнулась. Узник лежал на каменном полу на спине, вывернув руку под неестественным углом и уткнувшись лицом в стену, и Малфой на мгновение даже решил, что тот умер, не дождавшись своего палача. Это секундное заблуждение даже заставило на миг задержать дыхание от нахлынувших разом совершенно противоречивых чувств: с одной стороны Люциус был бы рад не пятнать руки убийством, с другой - было жаль, что рухнули его планы на ближайшие полчаса. Как любой представитель своего рода, он не выносил, когда менялись планы, пусть даже в это вмешивалась сама жизнь. Даже жизнь обязана подчиняться тебе, если ты носишь фамилию Малфой.

Люциус сделал шаг к лежащему на полу мужчине, наклонился и повернул в свою сторону запрокинутую голову, от чего пепельно-бурые волосы упали тому на лицо и дернулась жилка на шее. Жив. Но под Ступефаем. Значит, храбрый гриффиндорец сопротивлялся, как лев, - Малфой усмехнулся и отбросил волосы с его лица. Глаза пленника, к сожалению, были плотно закрыты, а ведь именно они всегда были маленькой тайной Люциуса Малфоя…

***

Люциус впервые увидел его когда, будучи семикурсником, в последний для себя раз наблюдал церемонию распределения первокурсником по факультетам. Мерлин знает, почему юный лорд Малфой обратил внимание на невысокого мальчика с синевато-бледной кожей очень больного человека и желтыми глазами цвета коньяка, нет – дешевого коньяка. Может быть, именно из-за этих глаз – Малфои всегда умели ценить прекрасное. Он никогда не видел таких: одновременно пустых и наполненных предвкушением чего-то невероятного, беспокойных и тут же усталых, больных и умных не по годам. Ведя светскую беседу с соседями по столу и поигрывая пока еще пустым золотым кубком, слизеринский староста все время краем глаза наблюдал за этим чудным подростком, сторонящимся остальных малышей, и поразился, когда Шляпа отправила того на Гриффиндор, да и сам мальчишка, кажется, невероятно удивился этому факту. Куда ему, такому запуганному и истощенному?

Впрочем, Шляпа в тот вечер вообще распоясалась не на шутку: до этого она ухитрилась распределить в Гриффиндор и юного Сириуса Блэка – кузена Бэллатрисы, – который, как показалось Люциусу, ничуть не огорчился странному решению годриковой рухляди. Затем она отправила в Слизерин тощего бледного подростка в обносках, недостойных даже бродяги, который определенно не мог быть чистокровным...

Но имя того подростка с коньячными глазами Малфой почему-то запомнил. Ремус. Люпин. Он никогда не слышал такой фамилии от отца, что, само собой, говорит о многом, так что это было просто любопытство – не более. Да, только любопытство, - любил повторять про себя Люциус, незаметно ища взглядом худенького мальчика в толпе первокурсников.

И это любопытство вскоре нашло немалое число поводов для подкрепления. Ремус Люпин тоже обратил внимание на Люциуса Малфоя – что само по себе удивительным, конечно, не было – но было странным для гриффиндорца. Люциус всюду ловил на себе нездоровый взгляд его желтых глаз, сидя за слизеринским столом в Большом Зале, спиной чувствовал, что тот смотрит на него… и слизеринец нередко, не удержавшись, встряхивал своими золотыми волосами, отлично зная, как эффектно это выглядит. Но он не признавался даже себе самому, что делает это исключительно ради болезненного подростка с Гриффиндора. Сложно придумать что-нибудь более недостойное лорда Малфоя.

Вскоре Люпин крепко сдружился с ребятами со своего курса (одним из которых был незабвенный Блэк) и стал уделять пожиранию глазами Люциуса порядком меньше внимания – очевидно, ему кто-то объяснил, что гриффиндорцы должны презирать представителей Слизерина, - что только облегчало Малфою задачу. Сам Люциус умел наблюдать внимательно и пристально, но так, что ни одно живое существо не догадается о его истинных намерениях, и его старания были вознаграждены – в конце года он вычислил причину необычного поведения и нездорового вида Ремуса. Только такой идиот, как Дамблдор, мог взять в школу оборотня и искренне считать, что никто не сумеет об этом догадаться…

Первым порывом было написать отцу, но, поразмыслив, Люциус решил этого не делать. Подросток явно был неопасен, а любая информация становится бесполезной, как только разглашена – намного приятнее иметь в рукаве козырь, которым так легко сыграть против безмозглого Дамблдора, если понадобится…

Окончив Хогвартс, Люциус о мальчике-оборотне очень долго ничего не слышал и почти не вспоминал, если не принимать во внимание те моменты, когда, покачивая в руке бокал с благородным коньяком, умышленно воскрешал в памяти цвет его глаз, в воображении добавляя их цвету такой же благородный оттенок. Он и сам толком не знал, зачем это делает, но не смущался, считая, что уж у кого – у кого, а у Люциуса Малфоя могут быть неординарные прихоти.

В следующий раз он услышал о Люпине, когда Драко, перейдя на третий курс, прислал ему гневное письмо о том, что их новый преподаватель ЗОТИ – профессор Люпин - недостоин того, чтобы учить их, настолько он оборванный и бедный, и, кроме того, несомненно, является подпевалой Дамблдора. Впрочем, Драко быстро утих и, когда приехал домой на каникулы, даже сказал, что этот, пожалуй, лучше других. Люциусу слов сына было достаточно, чтобы не искушать судьбу и не появляться лишний раз в школе – там еще не отошли от прошлогоднего скандала с неловкой попыткой Совета Попечителей отстранить директора от должности. Да и нынешнего Люпина он видеть не особо хотел, не желая, чтобы он навсегда вытеснил из памяти столь привычный и уже какой-то родной образ ранимого мальчика с желтыми глазами…

Но судьба распорядилась так, что встретиться им все-таки пришлось. И не когда-нибудь, а именно в тот день, когда Люциус ухитрился провалить операцию в Министерстве. Он даже под Круциатусом не признался бы, что потерял то единственное мгновение, когда ситуацию еще можно было исправить, из-за того, что встретился взглядом с глазами… точно такими, какими их помнил, светлыми, усталыми и в то же время отважными…

***

Люциус глубоко втянул в себя затхлый, сырой воздух и взвесил палочку на ладони, затем носком блестящего лакированного ботинка чуть отвел руку Люпина от тела и срастил сломанные кости. Он не знал, зачем он сделал, и в то же время отлично знал…

Жизнь любит играть в дурацкие игры даже с самыми достойными…

Еще несколько взмахов палочкой и крошечное помещение залил неверный свет десятка свечей, медленно закружившихся под самым потолком.

- Эннервейт!

Пленник зашевелился, приоткрыл ссохшиеся губы, слабо застонал и только потом открыл глаза. Расчет Люциуса оправдался – не очень яркий свет затемнил глаза Люпина ровно настолько, чтобы они приобрели оттенок именно того коньяка, который так любит распивать вечерами лорд Малфой.

- Малфой! – голос хриплый настолько, что непросто разобрать слова. – Что еще вам от меня нужно? Вы же уже выяснили, что я не владею никакой полезной информацией?

- Только убить, - Люциус усмехнулся и встряхнул волосами, как делал сто лет назад, в школе.
- Так что же мешает? – оборотень с вызовом смотрел в глаза своему палачу, почти не моргая. Люциус с ответом не торопился, внимательно изучая неоправданно быстро постаревшего человека, полусидящего на каменном полу.

- Лю-юпин, - наконец, в свойственной лишь ему одному манере протянул Малфой, - а ты помнишь, как ты смотрел на меня в школе? Я вот никогда об этом не забывал, и неоднократно думал, что же значили эти взгляды. Тебе же все равно умирать через несколько минут, может, расскажешь?

Люциус соврал – он не собирался убивать оборотня так быстро, но тому пока об этом лучше не знать…

Ремус сжал зубы и поморщился, как от сильной боли, хотя, возможно, так оно и было.

- До того, как я узнал, какая ты мразь, ты мне нравился. У тебя было то, чего не доставало мне – красота, здоровье, деньги, уверенность в себе и в своих друзьях… Но я не завидовал, а восхищался, смотрел на тебя, как зритель в театре смотрит на сцену.

- Прелестно, Люпин. Мне приятно, что ты откровенен со мной. Ты поступаешь мудро, человеку не стоит лгать перед смертью. Хочешь, я тоже скажу тебе одну вещь?

Ремус замер и в ужасе смотрел прямо в глаза Малфою, тот, похоже, забавлялся развернувшейся дискуссией, хотя сквозь пелену веселья слишком очевидно просматривалась решимость.

- Глаза, Люпин, - он помолчал, - всего лишь глаза. Просто набор оболочек, необычный пигмент в радужке, и вот результат. Я помнил глаза мальчика, в страхе глядевшего из-под старой шляпы, всю жизнь… Почему, Люпин? Почему так вышло? Ведь это унизительно, понимаешь?

- Ты жалел меня, - голос Ремуса уже не шептал – шелестел, но, тем не менее, был тверд.
- Жалел? Как я мог жалеть оборотня? Жалость не входит в кодекс правил чести дома Малфоев! А, - Люциус досадливо махнул рукой, - да что ты понимаешь в чести… ты ведь даже не человек.
- Ты жалел не оборотня, Малфой. Ты жалел даже не маленького мальчика, скованного безнадежностью. Ты жалел себя, лорда Малфоя, загнанного в ловушку абсолютно бессмысленными принципами, с сердцем, закованным в кандалы, которые ты собственноручно застегнул и уничтожил ключ. Я не сразу это понял…

Почему-то оказалось так просто сказать все, что думаешь. Может быть потому, что они оба сейчас находились по разные стороны смерти: один выговаривается потому, что скоро умрет, второй – потому, что умрет собеседник; умрет, а значит, не сможет обесчестить, разболтав.

- Нет, Ремус, - он впервые назвал оборотня по имени вслух, а не про себя, - ты глубоко заблуждаешься, я не способен к жалости, даже к самому себе, и ты сейчас в этом убедишься на собственной шкуре.

- Я знаю, что ты должен убить меня, Люциус, - Малфой просто не мог вынести такого нечеловеческого смирения в желтых глазах. Смирения зверя, ведомого на забой. Он не должен дальше продолжать разговор, иначе никогда не сможет осуществить задуманного.

- Colloportus. Muffliato, - теперь дверь снаружи не откроет даже сам Лорд, и звуки, все до единого, останутся внутри, в плену затхлой темницы. – Incarcerous, - руки Люпина прочно связаны в локтях невидимыми веревками. – Mobilicorpus, - тело оборотня поднялось в воздух и Люциус, управляя им с помощью палочки, поставил на ноги, развернул к стене и наклонил. – Agglutinum, - руки и ноги пленника намертво прилипли к стене и полу, - Abcenta Amictus – одежда аккуратной стопочкой сложилось в углу камеры…

- Ты понимаешь, что сейчас будет, Люпин? – Малфой наслаждался властью ровно до того момента, пока не услышал ответ.

- Да, - бесцветный, абсолютно ничего не выражающий голос.

- Так тебе все равно, да? Посмотрим, как ты сейчас запоешь. А может, завоешь?

Люциус стремительно сделал последний шаг, сводя на нет мизерное расстояние, которое до сих отделяло его от Люпина, расстегивая на ходу мантию и ширинку брюк… Все еще сжимая в руке палочку, резким движением раздвинул оборотню ягодицы... Он собирался войди в него на сухую, но в последний момент остановился, отлично понимая, что сделает больно и себе.

- Lubricus, - пробормотал он сквозь зубы и, убрав, наконец, волшебную палочку в карман мантии, резким движением ворвался в Ремуса, невероятным усилием преодолевая тугое кольцо мышц, непривычных к вторжению извне. Люпин, к удивлению Люциуса, не издал даже стона, слышно было лишь шумное дыхание обоих. Помимо воли, повинуясь какому-то доселе незнакомому, но так уверенно управляющему им инстинкту, Малфой ненадолго остановился, давая оборотню хоть немного привыкнуть… Великолепно понимая, как глупо сейчас поступает, протянул руку вперед, запустил между телом Ремуса и стеной и застыл, когда его пальцы сжались вокруг напряженного горячего члена. Этого Люциус не ожидал. Выходит, Люпин сам хочет его, или его организм всегда так реагирует? Но ощущение каменной эрекции в руке завело Малфоя настолько сильно, что он не в силах думать, не в силах больше сдерживаться, глубоко вошел в партнера, растягивая настолько сильно и быстро, что чувствовал, что еще чуть-чуть и он неминуемо порвет тело оборотня изнутри… Но никто не хотел останавливаться и Люциус, увидев, что Люпин стал ласкать сам себя и наконец застонал, окончательно потерял голову и, издав какой-то звериный рык, продолжил яростно трахать влажную дырочку в бешеном темпе, чувствуя, как по бедрам обоих струится кровь, с упоением слушая отрывистый звук соприкосновения двух мокрых от пота и крови тел… Еще немного… чуть-чуть… Люциус со всей силы впился зубами в плечо Ремуса и, совершив еще несколько резких толчков, излился глубоко внутрь партнера, привалившись пахом к его ягодицам, грудью к спине и поставив подбородок на его затылок, стараясь как можно быстрее выровнять дыхание, постепенно приходя в себя и осознавая, наконец, что ждет их обоих через минуту…

Когда Малфой все-таки нашел в себе силы и сделал шаг назад, поправляя одежду, Ремус был уже вновь спокоен и невозмутим. Поморщившись, он наклонился, надел свою старую, потертую мантию, не удостоив вниманием брюки и рубашку, и прямо посмотрел на Люциуса своими глазами неестественно желтого цвета, глазами, которые столько лет были мечтой и на короткие минуты стали реальностью только для того, чтобы вскоре стать всего лишь воспоминанием.

- Делай то, что должен, - лицо Люпина на секунду исказилось, затем приняло обычное сосредоточенно-спокойное выражение. - Не мешкай!

Как получилось, что оборотень отдает приказы лорду Малфою, никто из ник так и не понял. Но это даже к лучшему… Кто знает, может, Люциус сам бы и не решился?

Медленно, как во сне, он достал палочку, направил на Ремуса, прикрыл на мгновение глаза, сосредотачиваясь, собирая в кулак всю свою волю и магические силы, и в тот момент, когда с его губ срывались последние слова, которые коснутся слуха оборотня, успел услышать то, что не забудет никогда…

- Авада Кедавра!
- Спасибо.

fin.

		ДОРОГИЕ ДРУЗЬЯ! ФОРУМ ОТКРЫТ ТОЛЬКО ДЛЯ СОВЕРШЕННОЛЕТНИХ ЗАРЕГИСТРИРОВАННЫХ ПОЛЬЗОВАТЕЛЕЙ. Чтобы зарегистрироваться, внимательно прочтите инструкцию в этой теме. Если вы уже зарегистрированы, то получить доступ к закрытым разделам можно в этой теме.