Астрономическая башня

1.
…очень холодно. Конечно, центральное отопление включено, да и все камины горят. Вошедший с улицы, наверняка, задохнулся бы от духоты, но ей холодно. И остается только кутаться в пушистую черную шаль, украшенную зачем-то огромными и совершенно неуместными желтыми и лиловыми цветами. Кутаться в шаль и смотреть за окно, где небо сыпет и сыпет снегом, который днем казался белым и чистым, а сейчас, в сумерках стал сероватым. Остается только фантазировать, что снега окажется так много, что крыша приюта, давно не ремонтированная, провалится и погребет под собой всех, всех-всех…

В другие дни подобные мысли не приходят в голову. Но когда так холодно, холодно и душно — разве так бывает? — можно думать только о смерти, о горе, о серости и бесконечной тяжести жизни.

Она свободна на сегодняшнюю ночь, какое облегчение. Но даже это по-настоящему не радует. Она бросает взгляд на прикроватную тумбочку… говорят же о тех, кто много мечтает и всегда весел, что они смотрят на мир сквозь розовые очки. У нее есть свои очки — светлого, медово-коричневого оттенка. Неизменно помогают. Но сегодня она не станет ими пользоваться. Потому что от этого станет еще жарче, хотя, конечно, тяжесть и безразличие пройдут.

2.
Она сегодня свободна, а потому именно ей нужно идти открывать дверь, когда раздается неожиданный стук. На пороге — молодая женщина. И нужно побороть в себе чувство брезгливости, потому что женщина эта — в лохмотьях, истощена, невероятно уродлива… и беременна.

Здесь не так много свободных помещений. Но в самой дальней части здания есть комнатушка как раз для таких, у которых не хватило когда-то ума уберечь себя, но зато хватило сообразительности обречь на жизнь в приюте еще не родившегося ребенка. В этой комнатушке такие и рожают. Часто — истощенные, некрасивые, несчастные, отчаявшиеся. Слишком хорошо понявшие и тяжесть, и серость, и ужасы жизни. Она таких уже много видела, хотя работает тут недавно. Но такой как эта — еще не было. Слишком уродлива, слишком истощена. Слишком… отчаялась. Как будто вся радость ушла из ее глаз — и снова нужно сдержать брезгливую дрожь — глаз, глядящих в разные стороны. Эта молодая женщина — просто отвратительна. Как мужчина мог польститься на такую?.. Разве что слепой.

Лучше всего было бы оставить ее тут, самой уйти — позвать медсестру… но костлявые и на удивление цепкие пальцы хватают за бахрому шали. И не пускают, удерживают. Сначала почему-то слышится странное шипение, которое наконец становится словами:

— Постойте… не надо. Никого не надо… — она сгибается пополам, обхватив свой огромный живот, затем вытягивается на смятой, серой от времени и многочисленных стирок простыни. Лицо искажено болью, но женщина не издает ни звука. — Мне… не нужна помощь… он… родится сам.

Женщина говорит словно через силу. И возникает странное чувство, что она вообще едва умеет говорить. И от одной этой мысли снова приходиться бороться с приступом тошноты.

3.
У нее серая, рано постаревшая кожа. Очень длинные, хотя и жидкие, грязно-черные волосы, словно размазанные и выцветшие черты лица и темные, глядящие в разные стороны глаза. Она безо всякого стыда стягивает с себя лохмотья и остается совсем голой. Под одеждой ее кожа не такая. На вид — упругая и гладкая, хотя от мысли о прикосновении к ней, начинает мутить. Зато теперь видно, что женщина совсем юная. Может, тот мужчина польстился на молодость?..

Она похожа на умирающее животное. Потому что только животные так рожают. И так умирают. Ведь, конечно же, она умрет. В ее глазах одно только отчаяние, ни радости жизни, ни надежды.

В комнатушке душно и холодно, холодно и душно. И слышно только хриплое дыхание. И остается только отстраненно следить. Время течет медленно, но уже ясно: эти роды не продлятся долго.

4.
Когда все кончено, когда ребенка («Том Марволо Риддл — что за странное имя!») уже унесли, а умершую подготовили к похоронам, можно наконец уйти к себе в комнату, вспомнив, что начался новый год, а свободные часы еще не истекли. Может, самое время «надеть свои розовые очки» — вытащить из прикроватной тумбочки бутылку со светлой, золотисто-коричневой жидкостью? Или заняться стиркой — пусть среди ночи, но не выстирать (и как можно скорей) шаль, после того, как пальцы той женщины касались ее, просто нельзя.

И лучше не думать о том, что произошло совсем недавно. Многих женщин ждет такая судьба, эта — ничего особенным не выделяется. Разве что она слишком уродлива… но тут уж гордиться нечем.

Разве что — она слишком отчаялась…

		ДОРОГИЕ ДРУЗЬЯ! ФОРУМ ОТКРЫТ ТОЛЬКО ДЛЯ СОВЕРШЕННОЛЕТНИХ ЗАРЕГИСТРИРОВАННЫХ ПОЛЬЗОВАТЕЛЕЙ. Чтобы зарегистрироваться, внимательно прочтите инструкцию в этой теме. Если вы уже зарегистрированы, то получить доступ к закрытым разделам можно в этой теме.