|
| |
Пост N: 31
Зарегистрирован: 09.10.06
|
|
Отправлено: 29.11.06 17:49. Заголовок: Re:
— Долохов! Выкрик из другого мира. Из славного вчера. Смутно знакомый, до странного неожиданный. Инстинкт самосохранения заставляет выгнуться на узкой койке, простонать погромче, отвернувшись к стене… Так спокойнее. — Кончай притворяться, Антонин. Я тебе не безмозглый министерский чиновник, который забыл защиту от темных искусств через день после того, как сдал экзамен. Это становится интересным. — Сумасшедшие здесь долго не живут. В общем, хватит придуриваться. Поговорить надо. — Моуди?! Вот это сюрприз. Многолетний начальник боевых групп аврората, непримиримый борец с темной магией (без шуток!), сторонник треклятого Дамблдора. Младше Долохова всего на лет на пять. Можно сказать, ровесник. Ветеран. И плевать, что вражеской армии. — Он самый. Спасибо за доверие. Не волнуйся, я не собираюсь разочаровывать дементоров. Они-то твердо уверены, что единственный нормальный в отделении был Блэк. Зачем объявлять им, что брак в работе — не случайность, а закономерность? Последние сомнения исчезают. — Ну, привет, сволочь, — голос звучит почти по-дружески. — От сволочи слышу, — спокойно отзывается прославленный мракоборец. — Поближе подойди, а? Мало ли кто тут… квартирует. Долохов грузно поднимается, подходит к зарешеченному окошку. — Ну, и чего тебе надо?! — осведомляется он тихо, кожей чувствуя, как настораживаются соратники в соседних каменных мешках. — Решил передать весточку с воли? — От кого? От Волдеморта? Не надейся, — отчего-то Моуди произносит эту фразу с непонятной, свежей совсем горечью. Интересно… И метка черным наливается день ото дня… . Сейчас они смотрят друг другу в глаза. Сквозь частую решетку, которая совсем не мешает видеть — и оценить увиденное. Да-а-а… Вот когда посочувствуешь смелым борцам с разнообразным злом. Долохов, может, и в Азкабане, зато у него оба глаза на месте. Как минимум. И вообще все конечности. А этого, такое впечатление, разобрали по кусочкам, а потом соединили, как придется, не очень заботясь о соответствии частиц. — Паршиво выглядишь, вражина. — Ты тоже не красавец, — мимоходом огрызается Моуди. — Может, хватит болтать? — А у меня времени много, — усмехается Долохов. — Зато у меня в обрез, еле пробился, — мрачно сообщает Моуди. — Так что к делу. Ты знал про Блэка? — В смысле? Что он бежал? Да все знали, — беспечно говорит Долохов, внутренне подобравшись. — Он же за собой чуть ли не половину всего охранного состава утащил. Целый год считай что в раю жили. А что? Это было похоже на чудо. Авроры вместо серых теней, шум и крики, вспышки заклятий — ты уже почти забыл, насколько они яркие. Гам и суета, и Азкабан едва заметно трясет — непонятно от чего, никогда такого не бывало. Хотя никогда — это слишком длинное слово, даже если кажется, что живешь в этом чертовом месте целую вечность. Заключенным, естественно, никто не докладывал… Но они знали. Как будто в затхлый воздух тюрьмы, скользкий и тягучий, как пудинг, воткнулась ножом свежая морская струя. Соленая, горькая… лучше всякого шоколада. Они знали, что случилось небывалое. Но остерегались переговариваться при аврорах. Лишь когда Азкабан снова погрузился в оцепенение, и узникам полагалось покорно застыть в нитях собственных душ, как мошкам в паутине… Только тогда к каменному потолку взметнулся общий вопль. Куда там давешним мракоборцам… Все звали всех, пытаясь определить, кого не хватает. Беллатрикс догадалась первой — она вообще странным образом чувствовала кузена, как и он чувствовал ее. И позвала — не мужа, не еще кого из давних знакомцев… — Сириус… Ее голос был хриплым. Здесь всем было несладко, но если большинство узников страдали душевными недугами той или иной степени выраженности, то Блэки, будто сговорившись, избрали семейной болезнью бронхит и дружным непрерывным кашлем возвещали о приходе осени и весны. Язвительный Руди Лестранж обзывал их «местными соловьями». И Черные огрызались чуть ли не хором, позабыв о былой, а может, и будущей вражде. Но сейчас весны не было, и Долохов отстраненно подумал: «Что-то она не вовремя…». Потом Антонин никак не мог понять, почему до него не дошло сразу. Мелкий был лишним в стае. И освободил блок смертников от своего присутствия. Вот что значит хорошее воспитание… — Да тише вы! Белла не кричала — хрипела. Но отчего-то ее услышали все. И замолкли, наплевав на дементоров, хлынувших в блок смертников, словно оползень в горах. — Сириус! Молчание. — Ну, братец! — высказалась Беллатрикс — словно ворона каркнула. И внезапно у нее прорезался голос. — Когда мы встретимся снова, мы будем биться насмерть, и никто не попросит пощады. Но сейчас — виват! — Виват Блэку! — подхватил кто-то из Лестранжей. То ли Руди, то ли Басти. — Виват! — Виват! И — эхом. — Удачи на воле… — Ты знал, что он невиновен? — Моуди говорит с видимым спокойствием, но его выдает щека. Она подрагивает, временами искажая линию губ — должно быть, от волнения. Та-а-а-ак… Мальчишка, похоже, успел оправдаться перед «своими» (врагу таких друзей не пожелаешь). Интересно, как и где? Что там вообще происходит, в конце концов?! — Не виновен в чем? — осторожно интересуется Долохов. — Во всем, — коротко отвечает Моуди. Можно, конечно, промолчать. Попросту. Пусть сами думают. Или вовсе возобновить старую игру, которая один раз уже увенчалась относительным успехом. Лорд исчез, возможно, умер… а Блэк все равно оказался в Азкабане, причем с репутацией самого близкого из сторонников Неназываемого. И никто из тех, кому мальчишка отдал свою верность, не озаботился его судьбой. Старая обида сжимала горло. Черт с ним, с малолетним упрямцем… но эти-то каковы! Получили алмаз — и без сомнений швырнули драгоценный камень в грязь, словно стекляшку какую-то. Не огранили, как следует, не обучили, не защитили даже… а теперь вот интересуются. Спустя Мерлин знает сколько лет. — И с чего вы это взяли? — спрашивает Долохов все тем же тревожным полушепотом. — С того, что Пэттигрю жив и здоров, — мрачно сообщает Моуди. — Ты знал? — Меня, между прочим, еще до падения Темного Лорда арестовали, — светским тоном сообщает Долохов, сузив глаза от злости. Значит, вот как. Убедились. Молодцы… Историю эту дурацкую Мелкий рассказал не сразу. Но рассказал. О том, что попал в тщательно выстроенную ловушку — и не захотел выбраться. Именно так — не захотел. Потому что при желании мог бы. Сослаться на Империус, поплакаться на публике… Рвать на себе волосы, требовать правосудия … А не выть ночами, вцепившись зубами в собственную ладонь — потому что больше не во что. Простой рецепт. Тем более, что заслуг Блэка на поприще борьбы-с-Неназываемым никто не отменял. Да и Крауч-старший предлагал… — Ты знал? — шипит Аластор, вцепившись в решетку узловатыми пальцами. — Ну, допустим. Тебе зачем? — неприязненно говорит Долохов. — Почему не сказал? — А никто не спрашивал. Ты за этим пришел? Тогда проваливай. — Нет уж! — искусственный глаз бешено вращается в рамке морщинистых век. — Зачем вы его? — Мы? Долохов хохочет. Безудержно, беспощадно, безжалостно. — Мы?! Нам он враг. Был. А вы куда смотрели? Служители добра, фу-ты – ну-ты, — голос крепнет, наливается ядом. — Мы не знали, — Моуди хмурит седые брови… и прячет взгляд? — Ну, разумеется, вы не знали. А тебе не приходило в голову, что должны были знать? А? Я, между прочим, не поверил. А видел их обоих пару раз в жизни! Живьем. Остальное — фотографии, отчеты… лабуда всякая. Ты хоть понимаешь, что Блэку еще в пятнадцать лет место на самой вершине приготовили? Что он должен был в ближний круг войти? И не вошел только из-за Поттера? Только мне почему-то сразу было ясно, что Поттера можно только устранить. Физически. Вычеркнуть из Книги Жизни. Знаешь про такую? Долохов смеется — глумливо и нагло, и игнорирует горький привкус в пересохшем рту. Моуди молчит, вцепившись в решетку. — Да и то не факт, что поможет. Эта дружба чертова вот где у меня сидела! — Долохов раздраженно бьет себя по впалому, втянутому животу. — В печенках! А подставляли его специально. Все надеялись – может, в Азкабане поумнеет… Молчит. Ну, молчи, старый недруг. — Опять-таки предатель крови, и все такое… Только если бы вы дали себе труд задуматься, у нас ничего бы не вышло. При всем желании. А вы повелись на дешевое гониво. Отправили мальчишку в ад. И как теперь — не стыдно ему в глаза смотреть? Моуди молчит. Потому что сказать нечего. — Это же Блэк. Они привязчивы до смешного. Как птенцы. Выпадают из родового гнезда — и находят себе объект. Для подражания и обожания. Первый попавшийся. Импринтинг называется. Белла на Лорда запала, Сириус на Поттера. Все закономерно, а бытие определяет сознание, как говорят магглы… Привет передавай, кстати. От азкабанских узников. Он поймет, он свой. Сейчас уже свой… Такое ощущение, что водки глотнул. Весело.… И Моуди молчит. Слушает. Ну и правильно. Может, поймет что-нибудь… — И плевать, что с вами, придурками, сошелся. А уж уговаривали!.. Вы, козлы, не оценили даже, какое сокровище в руки приплыло. Само. Лично я таких вот друзей-приятелей прикончил бы без всяких угрызений совести, чтоб не повадно было… Еще одна стопка, опрокинутая с особой лихостью. Так умеют только выходцы из России. И на европейскую вилку удобно садится маринованный огурчик. Няня, ворча, покупала на рынке пузырчатые зеленые овощи и много-много банок и не пускала мать на кухню, пока банки зачем-то варились в крутом кипятке. Еще — селедка и грибы. И пропади все пропадом. Сегодня — гуляем! А Блэк, который Мелкий, любит мидии в белом вине. Лорд их тоже любил. Если бы они оказались за одним столом — поделили бы блюдо на двоих. Но не оказались. Не пришлось. Мысли путаются, и заплетается язык. Как будто гуляем взаправду. Что у трезвого на уме, то у пьяного… — Думаешь, ему легко было — здесь? — Я понимаю, — отзывается наконец Моуди. — Дементоры… — Да черт с ними, они внешнее. Внешнее, понимаешь? От них плохо, да… Хотя Мелкому легче было. Он с ними как-то уживался. А наши его травили поначалу. Словами. Словами больнее… хотя вам, чистоплюям, не понять. И ведь Белла не со зла — ей обидно было. Не мечите бисер перед свиньями — знаешь такое? — Знаю, — тихо говорит Моуди. — Откуда? А впрочем, неважно. Он ведь сильный. Очень. И талантливый. Мы бы его на руках носили… — А если он не хотел? — спрашивает Моуди с вызовом. — Все они такие, — не сразу отвечает Долохов. — Пока молоденькие. Гордые, смешные… глупые. Только нам бы их глупость… — Ему уже тридцать пять, — тихо уточняет Моуди. — А было двадцать два, — выплевывает Долохов. — Он, дурачок, все глаза высмотрел, когда Крауч на ваш Орден нацелился. Все боялся, что вы по соседству окажетесь. Даже прикрыть пытался… — Я знаю. Нашел мыслезапись. Когда дом Крауча обыскивали… — Что, сдох? Туда и дорога. Надеюсь, долго мучился? Моуди молчит. — Впрочем, неважно. Он же у нас све-е-е-етлый, — тянет Долохов. — И добрый. Да? Да?!!! Вот так и начинаешь глушить алкоголь стаканами. Любой. Лишь бы забыться. Но здесь — только вода, отдающая ржавчиной. И серые тени на мокрой стене. Как будто она плачет. И молчание. Которое вмиг отрезвляет. — Как он? — спрашивает наконец Долохов. И Моуди отвечает — будто ничего не случилось. — Более-менее. — Оправдали? — Нет. — Чего так? — Питер бежал. Нет доказательств. — А может, не искали? А? Молчит. Ну и хрен с ним. Уроды… — Гарри хоть знает? — Конечно. Долохов смеется. Горько. — Удобно, когда на свете есть Поттеры. Не надо ничего решать. И совесть молчит. Верно? Этим вы его держите? — Тебе не понять, почему человек может хранить верность свету даже во мраке, — не сразу говорит Моуди. Какая патетика. — О да, — с издевкой отвечает Антонин Долохов, слуга Темного Лорда. И внезапно приближает лицо к решетке. — Но не говори мне, что ты понял. Не ври… Аластор. «Народ безмолвствует». И в глаза не видит никаких кровавых мальчиков. Вернее, юношей двадцати двух лет. Ах да, простите. Тридцати пяти. А потом «народ» поворачивается спиной — и дело чести не дать ему уйти безнаказанно. — Он хотя бы потребовал извинений? — Нет, — даже не оборачиваясь. — Но я извинился, если тебе интересно. — Неинтересно. — Тогда зачем спрашивать? — Ты хоть понимаешь, что вы все его предали? — Он так не считает. — Прелестно… И вот тут Моуди оборачивается. Резко. — Но нам с тобой этого не понять. Искусственный глаз повернулся зрачком внутрь, и палка вот-вот раздробит вековой камень тюрьмы Азкабан.
|