ДОРОГИЕ ДРУЗЬЯ! ФОРУМ ОТКРЫТ ТОЛЬКО ДЛЯ СОВЕРШЕННОЛЕТНИХ ЗАРЕГИСТРИРОВАННЫХ ПОЛЬЗОВАТЕЛЕЙ.
Чтобы зарегистрироваться, внимательно прочтите инструкцию в этой теме.
Если вы уже зарегистрированы, то получить доступ к закрытым разделам можно в этой теме.
Отправлено: 31.01.06 18:13. Заголовок: "Предаться скорби", РУ/ДУ, NC-17, перевод
Название: Предаться скорби Ссылка на оригинал: http://www.livejournal.com/community/erotic_elves/165442.html Автор: Sionnain Переводчик: Selena aka Autumn Сопереводчик, она же бета: Fidelia Жанр: Angst Рейтинг: NC-17 Пейринг: Рон/Джинни, упоминается Джинни/Гарри, Рон/Гарри Саммари: Джинни любит Гарри. Рон любит Гарри. Гарри спит с обоими. Гарри погиб, спасая Джинни. Рон и Джинни пытаются отыскать следы Гарри друг в друге. В буквальном смысле. Разрение на перевод: получено
Предупреждения: инцест, богохульство, смерть персонажа
Гарри выглядит таким умиротворенным. Тебе приходит в голову, что если бы ты не знала точно, то могла бы закрыть глаза и представить, что это такая же ночь, как и любая другая – он похрапывает в соседней комнате, одеяло натянуто до самого подбородка, ладони вспотели и сжались в кулаки – ему снится кошмар. Ты могла бы выбраться из постели, пробежать на цыпочках через гостиную, проскользнуть в дверь (осторожно, чтобы Рон не проснулся) и пристроиться на кровать под бок к Гарри; кровать заскрипела бы под твоим весом, когда ты забралась бы под одеяло и поджала под себя замёрзшие ноги. Ты могла бы склониться над ним, осторожно сесть верхом и разбудить Гарри поцелуем. Гарри бы устало улыбнулся, как он обычно это делает, и посоветовал бы тебе вернуться в свою постель. Но ты ведь никогда не возвращаешься. Ты не уходишь до самого рассвета, а потом бежишь в свою комнату, прежде чем кто-нибудь еще проснется, и твоя мама поднимается по лестнице, чтобы позвать вас всех к завтраку.
Вся беда в том, что сейчас ты не можешь закрыть глаза. Ты не можешь отвернуться. Он такой бледный, худой и такой тихий. Не стоило отдаваться на милость памяти, но ты не можешь выкинуть из головы обрывочные воспоминания о тех жарких липких летних ночах, которые вы проводили вместе. Он тихий, он мертвый, он лежит на спине, одетый в мантию, которую подобрала Гермиона. Славная зеленая мантия подходит к его глазам, но он никогда снова не посмотрит ими на тебя. Он мертв, мёртв по твоей вине. Если бы только ты была более осторожной, думающей и менее глупой, Гарри Поттер был бы жив.
Все говорят, что ты не должна винить себя. Ты не могла ничего сделать, чтобы предотвратить это. Но это из-за тебя Волдеморт выследил его снова. Ты виновата, со своими глупыми, неуместными чувствами, со своей тупой детской любовью. Ты привела его прямо к Упивающимся Смертью. У Гарри не было и шанса. У него даже не было волшебной палочки.
Теперь ты жалела, что он пошёл тебе на выручку той ночью. Ты должна была быть умнее.
Ты помнишь, что та ночь была темной и туманной. Ты едва могла разглядеть что-то за окном своей камеры. Ты помнишь, о чём ты тогда думала: «Гарри придёт. Он спасет меня.» Ты находилась в камере всего какой-то час, когда Гарри пришел, потому что он безрассудный, самоуверенный и решительный, даже когда его выбор приводит к трагедии. Он отразил нападение двух Упивающихся Смертью с помощью Stupefy и другими соответствующими заклинаниями, но набежало еще больше Упивающихся, потому что они знали: Гарри попытается спасти тебя. Они были готовы.
Ты вспоминаешь жалобный треск ломающегося дерева – волшебная палочка Гарри сломана пополам огромными ручищами Упивающегося. И именно в тот момент ты осознала, что все кончено. Спустя секунду ты услышала слова – те два простых, проклятых слова, и увидела, как мир становится зелёным.
Ты больше не видела Гарри вплоть до сегодняшнего дня, а теперь уже слишком поздно.
Ты отходишь от гроба и чувствуешь руку Рона на своем плече. Его ладонь потная, губы дрожат. У него остекленевший взгляд, и ты понимаешь, что он едва сдерживается, чтобы не заплакать. Гермиона плачет навзрыд, вытирая слёзы рукавом мантии, но Рон всегда был сильным. Когда он смотрит на Гарри, ты видишь, что с его языка готовы сорваться тысячи слов, которые он так и не произносит.
– Блядь, – доносится до тебя его шепот. – Блядь, как же паршиво вышло, приятель. «Я любил тебя», – слышится в этих словах. Всего одна фраза, и Рон снова умолкает. Всегда было именно так. Он никогда не говорил этих слов Гарри, даже когда ты слышала их вдвоем теми ночами, которые сама не проводила с Гарри. Однажды ты застала их вдвоем – голые сплетенные тела под разноцветным одеялом Рона. Они спали, удовлетворенные, и Рон впервые за многие месяцы выглядел счастливым. Это длилось недолго, потому что вы оба знали, что Гарри не влюблен по-настоящему. (Но правда состояла в том, что Гарри любил. Просто он любил не тебя.)
Ты прощаешься с Гарри дольше Рона.
– Я обещаю, – говоришь ты, и голос дрожит, – что никогда, никогда не забуду тебя, Гарри. – Ты собираешься коснуться его рукой, но знаешь ведь, что он холодный, и ты боишься сломаться прямо здесь, сорваться на глазах у всех, если коснешься ладонью его сомкнутых рук. – Мне так жаль, – говоришь ты. – Я очень сожалею. Мне жаль, что на твоем месте не я. Знаешь, ты нужен им. «Ты нужен Рону», – хочется добавить тебе.
Ты знаешь, что это правда. Ты любишь Гарри, но Рон любит его больше. Ты видишь, как Рон тает буквально на глазах. С тех пор, как Гарри погиб, ты не видела, чтобы Рон ел, и он почти не спит. Ты слышишь, как он расхаживает ночью по комнате, половицы знакомо скрипят под его ногами. Со времени смерти Гарри прошло всего несколько дней, а ты уже предвидишь, что произойдёт дальше: Рон лежит с закрытыми глазами в гробу, в точности как Гарри, в простом кедровом гробу.
– Ты нужен Рону, – повторяешь ты тихо, закрыв глаза, как будто это может помочь. Но ты ведь не можешь вернуть Гарри. Никакое жалкое волшебство, которое тебе подвластно, ничего не изменит. Нет такого заклинания или зелья, способного воскресить мертвого.
Погребальная служба проста. Ремус Люпин сначала произносит такие фразы, как «истинный гриффиндорец», «похож на отца» и «сердце матери». Луна Лавгуд заколдовывает свечи, чтобы те горели красным и золотым, а пламя принимало форму фениксов и львов. Она говорит, что Гарри был настоящим другом, и ты слышишь, как сидящий рядом с Луной Рон с трудом сглатывает комок в горле. Гермиона встает, чтобы вслед за Люпином произносить прощальную речь, но, прежде чем успевает открыть рот, она начинает рыдать. Ты и Рон остаетесь сидеть на своих местах. Слова, которые произносят все другие, не предназначены для чужих ушей. Они написаны на их лицах. Все становится торжественным и умиротворённым, когда свечи гасятся заклинанием, и эхо рыданий прокатывается по церкви. Кажется, будто весь мир скорбит, и в некотором смысле так оно и есть.
После службы ты находишь Рона в темной нише в задней части церкви, его локти упираются в пыльный оконный витраж, изображающий распятие Христа. Безжизненными голубыми глазами Рон неотрывно смотрит сквозь золотистое стекло витража на кладбище. Гарри не будет похоронен здесь, но ты видишь надгробные плиты, отражающиеся в глазах твоего брата. «Мертв, мертв, мертв», – говорит его взгляд. Гермиона проходит мимо и целует его в щеку, но их глаза не встречаются, и ты думаешь, сколько же пройдет времени, прежде чем они смогут снова говорить, смеяться и улыбаться друг другу.
Ты всегда завидовала им, их дружбе «золотого трио», которую они разделили с Гарри. Все трое были настолько близки, что тебе не было места среди них. Теперь, когда Гарри больше нет, все, что у них было, пропало.
Рон обнимает тебя, и ты позволяешь ему сделать это, он плачет, уткнувшись куда-то между твоей шеей и плечом. На тебе надета новая блузка, но тебе всё равно. Ты знаешь, что больше никогда не оденешь ее. Эта блузка всегда будет связана у тебя с воспоминанием о похоронах Гарри, ты не сможешь забыть исходящие от неё запахи зелий, сохраняющих его тело от тлена, не сможешь перестать ассоциировать её с опускающейся деревянной крышкой его гроба.
Стекло за плечом Рона зеленое, зелёное как глаза Гарри, как цвет заклятья, что убило его. Рон чуть передвигается, и ты уже не видишь стекло за его спиной.
– Я не плачу, – говорит он тихо, словно возражая против так и не произнесённых тобой слов.
– Я знаю, – отвечаешь ты, прижимаясь к нему ещё теснее и гладя круговыми движениями его спину кончиками пальцев.
– Не надо, – говорит он, но не отстраняется, а ты не отпускаешь его.
– Заткнись, Рон, – шепчешь ты. И он подчиняется. Вы долго прижимаетесь друг к другу, а ваше дыхание обретает единый ритм, становясь одним на двоих.. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. (Гарри.)
Ты замечаешь, что плечи Рона шире, чем у Гарри. У него больше руки. Уткнувшийся тебе в ключицу нос какой-то твёрдый. Губы Рона мягкие и влажные из-за слюны. У него есть всё то, чего никогда не было у Гарри. И ещё ты понимаешь, что Рон совсем не похож на тебя. Ты стоишь вплотную к нему, вдыхаешь его выдох, его руки на твоем теле, ты говоришь себе, что это твой брат, но все, что ты чувствуешь, это спокойствие и тепло оттого, что твоя грудь прижимается к его груди.
Ты не знаешь точно, когда именно все меняется. Когда он наклоняет голову таким образом, что его щека касается твоей, или когда его губы приоткрываются, и из горла вырывается звук, похожий на непроизнесённое слово, или когда его пальцы выглядят так, словно он хочет дотронуться до своих брюк, ощутить под ними кожу бедра, но при этом чужую кожу. Ты не уверена, не почудилось ли тебе всё это, потому что перемена происходит настолько быстро, что её можно сравнить лишь с бесшумным вдохом. Сначала это кажется таким естественным – его рот на твоих губах, его влажный и мягкий язык проскальзывает меж твоих губ и прижимается к твоему языку. А потом Рон резко отшатывается, его глаза широко раскрыты, а ваши рты разъединяются с влажным чмокающим звуком, и тебе хочется рассмеяться из-за явной нелепости происходящего.
– Что ты наделал? – хочется спросить тебе, но секунду спустя ты снова целуешь его, чтобы заглушить готовый сорваться с губ вопрос. Это все, что ты можешь сделать, раз уж это случилось. Ты не можешь остановиться и задуматься «зачем», а потом осознать, что это неправильно, потому что на этот раз ты сама начала это, и будет совсем уж неправильно всё бросить и уйти. Сейчас, когда он нуждается в тебе. Его язык ищет, отчаянно ищет вкус Гарри у тебя во рту. Он нуждается в тебе, потому что сейчас ты не его сестра.
Вы не слепые. Вы оба знаете, что это неправильно. Но ты можешь притвориться, будто не понимаешь, что вы на самом деле творите, всего на несколько минут, вам хватит и этого. Вы просто предаётесь скорби. Это совершенно естественно.
Рот Рона отдаёт кислым, и когда ты отстраняешься, вы смотрите друг на друга, его голубые глаза устремлены на тебя. Ты обращаешь внимание на то, что его взгляд затуманен, потому что он пытается стереть разницу между живыми и мертвыми, между тобой и им. Ты это понимаешь, потому что сама делаешь то же самое.
– Нет, – шепчешь ты, его ладони обхватывают твой подбородок. Ты не хочешь этого, и он не хочет, а Гарри мёртв. – Нет, – повторяешь ты, смутно осознавая, что вы пытаетесь убедить себя и друг друга, что Гарри жив.
Рон просто целует тебя, и ты ощущаешь его язык, его зубы и… ту дружбу, в которой тебе не было места. Его глаза закрыты, веснушки на переносице похожи на ржавые пятнышки. Он целует твою шею, и ты приподнимаешься на цыпочках, чтобы увидеть статую Мадонны, словно съёжившуюся на коричневом фоне кладбищенской земли. «Мальчик-Который-Выжил», – как тебе кажется, говорит она, её стеклянные синие глаза возведены к небу. – «Гарри».
Руки Рона двигаются быстрее, и теперь у тебя не хватает духу остановить его. Мир рухнул, и нет теперь такого слова как “неправильно”. Существует только две пары ищущих рук, ласкающих кожу. И ты позволяешь рукам делать это. И своим, и его.
Потом всё происходит быстро и молча, и ты уже не вспоминаешь такие слова как Рон, семья, Гарри, смерть.
Рон дёргает застёжки твоей мантии, и тебе кажется, что одежда словно тяжелеет. Ты не можешь помочь Рону, пока на тебе надето всё это, и вас разделяют слои одежды. Но и эта мысль тоже неправильная, потому что он твой брат. Его руки такие холодные, что ты чувствуешь это даже сквозь одежду, ты просто хочешь, чтобы он снова почувствовал себя живым, чтобы он снова стал теплым, как кончик языка. Его пальцы скользят по твоему телу, холодные как лёд.
Он осторожно избавляет тебя от одежды, слой за слоем, а затем стягивает твои трусики до лодыжек. Он нежно поворачивает тебя спиной к себе и смазывает себя слюной, прежде чем войти в тебя. Ты не закрываешь глаза, когда он трахает тебя, чуть наклонив над спинкой скамейки в последнем ряду. Ты чувствуешь его дыхание на своем плече, вдохи и выдохи, совпадающие с ритмом его толчков. Ты чувствуешь, что он дрожит, потому что пытается не заплакать. Твои карие глаза широко раскрыты, твой рот крепко сжат и ты прикусываешь язык, чтобы сдержать стон, потому что всё это не так уж и приятно. Этого не должно быть. Это недопустимо. Ты смотришь на гроб, стоящий в передней части церкви, и ты не можешь думать ни о чем другом. Ты с ужасом думаешь, что Гарри может приподняться и сесть в любой момент, что он увидит происходящее, подбежит к вам и стащит Рона с твоей спины.
А потом он возьмет тебя за руку и уведет из этого места, и вы снова будете счастливы. Все вместе.
«Где же носильщики» (1)? – думаешь ты, вспомнив маггловскую традицию, о которой как-то рассказывала тебе Гермиона. – «Почему никто не пришел, чтобы забрать Гарри? Почему его гроб до сих пор не зарыт в мерзкую коричневую грязь, почему Гарри до сих пор не похоронен на каком-нибудь тихом холме рядом со своими родителями?»
Ты думаешь о Роне за своей спиной, его член, скользкий, горячий и толстый, двигается в тебе, и ты пытаешься отрешиться от происходящего и не видеть веснушчатых рук, рук Рона, держащегося за спинку скамьи по обеим сторонам от тебя. Ты накрываешь его руку своей и сосредотачиваешься. «Гарри», – думаешь ты, ещё больше наклоняясь вперед, как будто это приблизит тебя к нему. Рон притягивает твои бёдра к себе, отталкивает, снова входит в тебя, заполняет собой и снова выходит, освобождая. Ты насаживаешься на его член, словно поглощая его самими порами кожи, будто вдыхая его и надеясь на… Ты задерживаешь дыхание.
Ты хочешь, чтобы он сказал хоть что-нибудь: выпалил твое имя, обозвал шлюхой, сказал тебе, что это неправильно, лишь бы ты поверила этому. Ты бы возненавидела эти его слова, но он так их и не произносит. Он только тяжело сопит сзади и двигается в тебе. Ты вдыхаешь выдох Рона, но в этом выдохе нет ничего от Гарри.
По твоим ощущениям Рон совершенно не похож на Гарри. Он двигается резко и быстро, в то время как толчки Гарри были медленными, выверенными, каждое движение было рассчитано, спланировано, словно новое звено в цепи поисков, как будто ты была еще одним шагом на пути к Хоркруксам, приближающим день падения Волдеморта. Рон неистовее Гарри; ты ощущаешь его частое дыхание тебе в спину и толчки, когда он двигается, его грудь так сильно прижата к твоей спине, что ты думаешь, что едва ли смогла бы просунуть тонкий листок пергамента между вашими телами. Ты чувствуешь, что его бедра продолжают быстро двигаться, его тонкое и костлявое тело прижимается к тебе. Он трахает тебя так, как он трахал бы мальчика, он словно отрешается от тебя, от твоей женской сущности. Ты задаёшься вопросом, почему ты ничего ему не сказала, когда он развернул тебя задом. Это потому, что он знает, о ком именно ты думаешь прямо сейчас, и справедливо будет позволить ему воображать того же человека. Ты чувствуешь, что он закрывает глаза. «Гарри», – думаете вы одновременно.
Когда вы кончаете, вы оба думаете о Гарри и вы знаете о мыслях друг друга, потому что Гарри был единственным, кто имел для вас значение. Мальчик-герой, спаситель волшебного мира, ваша золотая награда. Умер. И ни один из вас ничего не мог с этим поделать.
Вы цепляетесь друг за друга, ваши чувства словно скрутил воронкой смерч оргазма, а все, что вы видите – это рыжие волосы, веснушки и себя, отражённых друг в друге, словно в зеркале. Это ужасно, и Рон хрипло выдыхает:
– Ты моя сестра!
Ты киваешь в ответ где-то в районе его ключицы, грудь разрывают сухие рыдания.
Черные волосы и зеленые глаза исчезли, преломлённый витражами золотой свет струиться сквозь пыльные окна, обливая вас обоих. Рон хочет отстраниться, но ты не отпускаешь его, хватаешься за его руку, замечая красные и синие треугольники света, расплескавшегося по его коже. Ты чувствуешь пульс на его запястье, быстро бьющийся под твоим большим пальцем, и лишь тогда позволяешь себе осознать, что Гарри здесь больше нет. Все, что осталось, это Рон и Джинни, насмешка над словом «вместе».
Но это уже неважно. ________________________________________
(1) человек, несущий гроб или поддерживающий концы покрова во время траурной церемонии
Я не знаю... Мне их жаль, особенно Рона, особенно Джинни, особенно Гарри... Из чего можно сделать вывод, что мне жаль всех, но... Я не назвала только одно имя - Гермиона. Она... мне кажется, то ей в этой ситуации намного хуже, и не спрашивайте, почему я так считаю... просто я так чувствую. Ничего не скажу на тему инцеста, потому что он здесь даже не заметен. Забавно, правда? Потому что они оба были не друг с другом, они были с Гарри... Каждый по-своему, но они были с Гарри. Жалко... Но слез у меня не было. Они почти навернулись, но тут кончился фик...
~Selena~ О, я этот фанфик читала ещё на ХНете и, признаться честно, он тогда меня впечатлил. Безумный фанфик, очень грустный и необычный. Инцест показан хорошо и то, почему он случился ясно. Секс около гроба - нечто. Автору респект, а переводчикам респект ещё больший =)
~Selena~, обалденный перевод обалденого фика!! Потрясающе, спасибо! я мин 10 потом моргала в шоке... Ollyy, а почему Вам не жаль Гарри? И что Вы имели ввиду под словом "этого"?
Все даты в формате GMT
3 час. Хитов сегодня: 20
Права: смайлы да, картинки да, шрифты да, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация откл, правка нет
- участник сейчас на форуме
