Астрономическая башня

Горячие струи воды хлестали Кингсли по спине, расслабляя усталые мускулы и прогоняя озноб. Не в силах сдержать улыбку до ушей, он отвернулся к стене, чтобы никто не заметил.

Первая квиддичная тренировка – и он отлично себя проявил. Отбил оба квоффла, которые в него летели. Но доказать, что Джеймс не ошибся, дав ему шанс, было для Кингсли гораздо важнее.

Он хорошо запомнил день командных испытаний. День, когда Джеймс Поттер заметил его – действительно заметил! – и позвал в команду. День, когда Джеймс Поттер улыбнулся ему и хлопнул по плечу. Казалось, прикосновение пальцев обожгло кожу Шеклболта даже сквозь мантию.

Кингсли обратил внимание на Джеймса в первый же свой день в Хогвартсе. Его невозможно было не заметить. Даже на третьем курсе он завораживал, привлекая к себе внимание. Джеймс важно вышел в Большой Зал к обеду и прошествовал мимо всего гриффиндорского стола – он и Мародёры всегда сидели во главе. А за столами других факультетов эти места занимали семикурсники. Смех Джеймса слышался в общей гостиной по вечерам, его спокойный голос звучал громче остальных. А может, так казалось, потому, что Кингсли старательно к нему прислушивался.

Надо признать, он даже немного боготворил Джеймса. Это началось в самый первый день первого курса, ещё до того, как Кингсли вообще увидел гриффиндорскую башню. Джеймс удержал его от падения с лестницы, необидно посмеялся над тем, как Шеклболт испугался Кровавого Барона, и прогнал Пивза, когда полтергейст принялся дразнить первокурсников.

На прошлое Рождество Кингсли понял, что скучает по Джеймсу. Конечно, это было нелепо. Подружиться они не могли – общих знакомых у них не было, а совместных занятий третьему и пятому курсам не ставили. Кингсли видел Поттера только во время обеда и в гостиной, да и то следил за ним с другого конца комнаты, а Джеймса всегда окружали друзья. Но Кингсли всё равно по нему скучал. Ему не хватало ощущения, возникавшего, когда Поттер действительно на него смотрел – ощущения, будто Кингсли падает с огромной высоты. Ему не хватало надежды, что, может быть, за завтраком Джеймс усядется рядом с ним. Ему хотелось прислушиваться к Джеймсу, который разговаривает и смеётся с друзьями, и представлять, как он, Кингсли, сидит на месте Сириуса Блэка, всегда рядом с Поттером. Или что он – Ремус Люпин, и пользуется своим положением старосты, чтобы вытащить Джеймса из неприятностей. Вот только Питером Петтигрю он воображать себя не хотел, подозревая, что они и без того чем-то похожи.

Во время прошлых рождественских каникул мать странно взглянула на него:

– Ты только и говоришь, что об этом Джеймсе Поттере.

Она была права. И, понял Кингсли, это его совсем не напрягало. С тех пор мечты о Поттере стали обрастать подробностями. Каждый день между уроками Кингсли слонялся по коридорам в надежде встретить Джеймса. Вскакивал всякий раз, когда за обедом выпадал шанс передать ему тыквенный сок и коснуться пальцев, вручая кувшин. Пытаясь привлечь внимание Поттера, он даже громко рассказывал в гостиной о проделках, которые устраивал со своими приятелями. Однако всё, чего Шеклболт добился – лекции о своём поведении и о факультетских баллах, которую прочитал ему Люпин. Кингсли бережно хранил в памяти каждый взгляд Джеймса, звук его голоса, и понимал – он пытается найти в простой доброжелательности нечто особенное, чего быть никак не могло. Все знали, что Поттеру нравятся девчонки, в особенности одна.

Но все мысли, мечты и надежды померкли раз и навсегда в один миг, ранней осенью, на первой квиддичной тренировке четверокурсника Шеклболта. Вымокнув после последнего круга в воздухе, мальчишки набились в гриффиндорскую душевую. Кингсли охватил ужас от мысли, что придётся мыться при Поттере. К соседям по спальне он привык, а до других ему и дела не было. Но Джеймс! Кингсли попытался успокоиться, раздеться и пойти в душ, убеждая себя, что Поттер, может, его и не заметит. Однако, вместо того, чтобы утешить, эта мысль оставила странную пустоту в животе.

Кингсли медлил так долго, что почти все уже вышли и вытирались полотенцами или одевались, чтобы отправиться в гостиную или библиотеку. Он осмелился оглянуться через плечо и увидел, как последний игрок их команды развернулся и вышел. В душевой остались только он и Поттер. Кингсли перестал дышать.

Тёмные волосы Джеймса намокли и слиплись, всегда ясные карие глаза были закрыты, а по лицу стекала вода. Поттер поворачивался под струями, бьющими из душа, шёлковая пена сползала по худощавой груди, по талии и бёдрам, а потом стекала по мускулистым ногам. Его кожа блестела, и до Кингсли дошло, что на самом деле во всех своих фантазиях он никогда не представлял Джеймса обнажённым. То были неясные мечты и смутные ощущения, которые не шли ни в какое сравнение с разнузданной реальностью, стоящей перед ним.

Шеклболт быстро отвернулся, решительно повернул кран, и холодная вода окатила его. Кингсли несколько раз глубоко вздохнул, чтобы успокоиться. Чувствуя себя очень неуютно без полотенца, он вышел из-под душа, стараясь не оборачиваться и сохранить в памяти нетронутой картину, открывшуюся его глазам.

Кингсли попытался украдкой проскользнуть вдоль стены к вешалке, на которой болталось его полотенце, надеясь, что Джеймс не заметит, как он пробирается словно краб, но застыл как вкопанный.

Вошёл Сириус Блэк.

Он небрежно швырнул полотенце на вешалку и, будто Кингсли вообще здесь не было, прошествовал через всю душевую.

И если бы все чувства Кингсли не были напряжены до предела, он бы не обратил на это внимания. Он не увидел бы, как Сириус, проходя мимо Джеймса под соседний душ, едва заметно коснулся пальцами крепких ягодиц. Не увидел бы, как Джеймс прикусил нижнюю губу и бросил на Сириуса предостерегающий взгляд, а потом указал глазами на Кингсли. Он, наверное, услышал бы смех Блэка, отражённый от кафельной плитки, но не заметил, как Сириус придвинулся к другу, когда тот поманил его пальцем.

Сириус склонился к Джеймсу, и Кингсли услышал голос Поттера, тихий и недовольный, и почти почувствовал дыхание, щекочущее ухо.

Блэк снова засмеялся:

– Как хочешь, приятель. Но ты мне задолжал, понял? – он оглядел душевую с деланным равнодушием, но спиной Шеклболт чувствовал его пристальный взгляд.

Кингсли глубоко втянул воздух сквозь стиснутые зубы и продолжил бочком красться к своему полотенцу. Вытянувшись изо всех сил и чуть не упав, он схватил полотенце и поспешно обернулся им.

Уходя, он оглянулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как Сириус шагнул к Джеймсу и сказал ровным, низким голосом:

– Спинку потереть? – Рука Блэка обвила талию Джеймса, и Кингсли сообразил, что он, должно быть, гладит Поттера ниже живота. Сириус прошептал: – А если поразмыслить, тебе, кажется, и здесь потереть не помешает.

У Кингсли закружилась голова, вся кровь, казалось, прилила к паху. Он вылетел из душевой в коридор, отчаянно спеша вернуться в спальню, в свою кровать за плотным красным пологом, вбежал в дверь и врезался в Ремуса Люпина. От удара полотенце соскользнуло, и Кингсли оказался перед старостой совершенно голый и всё ещё возбуждённый. Он был в таком смятении, что оставил эту чёртову форму и мантию в душевой.

Ремус оглядел его и поднял бровь:

– Я, конечно, очень рад, что у нас наконец-то появился защитник, который кажется таким… э… увлечённым, но вынужден настаивать, чтобы вы соблюдали правила о внешнем виде, мистер Шеклболт. Ступайте и оденьтесь, пока вы не попались на глаза кому-нибудь менее великодушному, чем я, – произнёс Люпин, и Кингсли показалось, что он едва сдерживает смех.

Зажмурившись и чуть дыша, Кингсли стоял, пока шаги Ремуса не стихли. Испытывая невероятную неловкость, он встряхнул головой, пытаясь прийти в себя.

Но не доходя до спальни он остановился. У Люпина с собой даже щётки зубной нет – зачем это он пошёл в душ?

Кингсли быстро быстро оделся и отправился обратно. В конце концов, он ведь оставил в раздевалке новую квиддичную форму и мантию.

– конец –

		ДОРОГИЕ ДРУЗЬЯ! ФОРУМ ОТКРЫТ ТОЛЬКО ДЛЯ СОВЕРШЕННОЛЕТНИХ ЗАРЕГИСТРИРОВАННЫХ ПОЛЬЗОВАТЕЛЕЙ. Чтобы зарегистрироваться, внимательно прочтите инструкцию в этой теме. Если вы уже зарегистрированы, то получить доступ к закрытым разделам можно в этой теме.