ДОРОГИЕ ДРУЗЬЯ! ФОРУМ ОТКРЫТ ТОЛЬКО ДЛЯ СОВЕРШЕННОЛЕТНИХ ЗАРЕГИСТРИРОВАННЫХ ПОЛЬЗОВАТЕЛЕЙ.
Чтобы зарегистрироваться, внимательно прочтите инструкцию в этой теме.
Если вы уже зарегистрированы, то получить доступ к закрытым разделам можно в этой теме.
Отправлено: 04.02.08 12:53. Заголовок: "Очищение" (3 книга из серии "Bittersweet Potion") ГП/CC, angst, глава 32/56 от 22/03
НАЗВАНИЕ: Очищение (Purificaiton) АВТОРЫ: Alchemia Dent & Bugland ПЕРЕВОДЧИК: lost girl БЕТЫ: Marta + Jenny - главы 1-13, 15,17-18,20-22,24,27-28, 31-32 + Ольга - главы 1-5, 10, 12-26, 29-30 + Эонен - глава 6 + Рыжая-Бестыжая - глава 7-16, 18-19,21-28 + Сталина - глава 29-32 + strega verde - глава 31-32 ОРИГИНАЛ: тут РАЗРЕШЕНИЕ НА ПЕРЕВОД: получено. ГЛАВНЫЕ ГЕРОИ/ПЕЙРИНГ: ГП/СС, ЛМ/ЛВ, РЛ/СБ; гет ЛВ/НП, РУ/ГГ, Дин/Чо ПРЕДУПРЕЖДЕНИЯ: Изнасилование, садизм, групповое насилие, мастурбация, Non- con, мазохизм РЕЙТИНГ: NC-17 ПРИМЕЧАНИЕ: По требованию авторов архивирование фика на любом сайте, кроме авторского, категорически запрещено. ПРИМЕЧАНИЕ ПЕРЕВОДЧИКА: Начало серии было написано до выхода ГП & ОФ, поэтому реалии 5-й и 6-й книг тут учитываются лишь частично. Первая книга - тут Вторая книга - тут Начало третьей - http://ab.fanrus.com/purificaiton_1-30.doc Книга Заклинаний (объяснения используемых авторами заклинаний) - тут
Отправлено: 10.11.08 08:25. Заголовок: Глава 27 Страх темно..
Глава 27 Страх темноты
«А знаете, что говорят о волшебниках магглы?..»
Я просыпаюсь, задыхаясь от собственного крика и прижимая руки к груди. По лбу стекает холодный пот. Это был не волдемортовский сон, а настоящий кошмар. Давно у меня таких не было, и раньше я от них ни разу не возбуждался.. Рядом со мной ворочается Северус.
– Что? В чем дело?
– Ни в чем, – выдыхаю я.
– Ясно. – Он исчезает в кухне и, вернувшись, сует мне стакан воды. – Пей.
– Спасибо, – принимая стакан дрожащими руками, я проливаю воду.
Северус ложится подле меня с несколько раздраженным видом. Интересно, когда он перестанет терпеть мои выходки и вышвырнет из своей постели? Я ставлю стакан на тумбочку и ложусь на бок, к нему лицом. Его суровые черты кажутся еще более изломанными – тени и различимые в слабом, льющемся из ванной свете резкие тонкие линии. Помню на себе его руки, коротко остриженные ногти... зубы – заостренные там, где должны быть затупленными. Помню хруст, с которым они разрывали кожу, как колотилось сердце, а в голове билась мысль: «Сейчас я умру».
Жаль, у меня плохое зрение, потому что понимаю – сейчас он на меня смотрит... Я же могу разглядеть лишь темные провалы вместо глаз и крючковатый силуэт носа. Рта не видно. А что, если он его прячет нарочно, будоража, завлекая куда-то глубоко-глубоко, где потом смог бы... смог бы...
Я быстро, пока окончательно не растерял присутствия духа, наклоняюсь и целую, вталкивая язык ему в рот. Он издает стон удивления в мой рот. Осторожно, очень осторожно я провожу языком по ряду его зубов. Они все кривые, сточенные и, слава Мерлину, гладкие.
Я откидываюсь на подушки.
– Так что это было?
– Ничего. Дурной сон.
– В котором фигурировали мои зубы? – недоверчиво уточняет он.
Я натягиваю одеяло до самого носа.
– Мне снилось, что ты – вампир.
Повисает неловкая, действующая на нервы тишина. А вдруг сон был вещим, и он действительно скрывает истинную сущность под изощренной маскировкой? А теперь вот размышляет, продолжать маскироваться или взять и сожрать меня прямо сейчас.
Наконец, он произносит с деланным спокойствием:
– Откуда у тебя такая мысль?
– Не знаю. Это же кошмар.
– Ты лжешь.
– Нет.
– Зачем ты проверял мои зубы?
– Напомнить, чем сон отличается от яви? – каким-то высоким, нервным голосом предлагаю я вариант ответа.
– Ах, отлично сказано, Поттер. Теперь я вздохну с облегчением, – рявкает он, поворачиваясь ко мне спиной.
– Каким облегчением? Кошмар был у меня! – Если он на самом деле не вампир, то почему не успокаивает меня сейчас? Ну, как тогда, когда я просыпаюсь от снов о Волдеморте?
– Да-да, кошмар обо мне, я понял.
– Ты все время как-то странно себя со мной ведешь! – восклицаю я. – По-моему, у меня есть право расстроиться из-за кошмара!
– Пфф! Они тебе снятся каждую ночь, мог бы уже и привыкнуть.
– У тебя что, окончательно поехала крыша? – сердито толкаю его, не находя других слов, но и не желая, чтобы меня игнорировали.
Он переворачивается, сверлит меня взглядом и толкает в ответ.
– На кухне есть чеснок – если тебе так страшно.
Ущипнув его за бок, я огрызаюсь:
– Мне не страшно!
– Ага, по тебе видно!
– Не видно!
И прижимает меня своим телом. От его давящего на грудь веса становится трудно дышать. И его зубы... О, черт! Я ору, пинаюсь и толкаюсь, запутавшись под одеялом, под его телом, его зубами... наверно идет кровь – так больно.
Прекрати, прекрати, пожалуйста. Я всхлипываю, кричу, умоляю, а его язык вылизывает меня... пожалуйста... пожалуйста-О-Мерлин-пожалуйста... мой вставший член толкается в его бедро...
– Ах, как ты настойчив, – ухмыляется он, отстраняясь. – Прямо идеальная жертва.
Я приподнимаюсь, массируя затылок. Кажется, будут синяки.
– На себя посмотри, мистер Ой-Не-Кусайте-Меня! Мистер Боюсь-Банального-Засоса... ЭЙ!
Он сильно, со стуком, отшвыривает меня на спинку кровати. Затем, схватив халат, вылетает из спальни, с грохотом захлопнув за собой дверь.
И я один, в темноте, рассматриваю звезды, гадая – что же сделал не так. Я устал, мне снился кошмар, а он... он... даже не знаю, что именно он сделал, но в этом не было ничего хорошего. Ну, не считая того момента, когда все начало принимать приятный оборот, а он остановился – вот это было нехорошо.
Лучше ему поскорее вернуться.
Меня окружают причудливые тени, а звезды без Северуса вовсе не успокаивают. Такая огромная комната... в ней может скрываться все, что угодно, выжидая... Я накрываюсь с головой, но и это не помогает. Оказывается, я совсем не люблю спать в одиночестве, в темноте, в таком просторном помещении.
Ну почему он не возвращается?
Вернись, пожалуйста, вернись быстрее! Я слишком взрослый, чтобы бояться темноты. Его нет.
Замотавшись в простыню, я пытаюсь бежать, но спотыкаюсь и падаю. На кухне темно, лишь из кабинета льется тусклый свет, кладовка – ну да, это в кладовке горит свеча. Я пытаюсь выровнять дыхание: вдох... выдох... Очень тихое дыхание, не слышное монстрам. И медленное – чтобы не выглядеть напуганным перед Северусом – который, кстати, тоже может принадлежать к их числу. Но с ним, по крайней мере, я знаком и могу его видеть. Стиснув в кулаке складки ткани, быстрым шагом направляюсь к источнику света.
В кладовке - прислонившийся к стене Северус, его лицо скрывают тени.
– Уходи.
– Нет.
– Я приказываю тебе уйти.
– Никуда я не пойду.
– Вот, молодежь пошла... Никакого уважения к старшим, – как-то безжизненно комментирует он.
Открываю рот для ответа, но не в силах вымолвить ни слова. Он же сам должен все понимать. И потом, мне все еще страшно.
– Э... Ты же это не всерьез, верно? Ну, вампир с... неправильно-обычными зубами?
Северус понуро опускает голову и произносит в пол:
– Нет... Я даже не дампир.
Я киваю, по-прежнему испытывая неловкость. Но почему? Он же заверил меня, что не вампир!
– Ну... даже будь ты им, я бы находил тебя привлекательным.
– Угу, только боялся бы до смерти.
– Может только чуть-чуть – в самом начале, но я бы быстро привык.
– Никогда их не встречал, верно?
– Нет, но... Ремуса я же не боюсь, – пытаюсь заверить его и себя.
Он с придыханием смеется.
– Какой же ты дурак.
– А ты придурок. Возвращайся в постель.
Северус поднимает голову. Его глаз не видно, но уверен – он смотрит на меня в упор. Оттолкнувшись от стены, он приближается, и мы идем в спальню вместе. Он снова лежит, повернувшись ко мне спиной. Ну и пусть, если ему так нравится. Во всяком случае, я в кровати не один.
Но мне не спится. Не дают покоя мысли о вампирах, а когда кто-то из нас шевелится и одеяло касается шеи, я вздрагиваю, ожидая укуса.
– Может, существует нейтрализующее вампиров зелье? – выпаливаю я.
– Нет, – устало отвечает он. – А если бы и существовало, вряд ли те согласились его принимать добровольно. В нашем обществе вампиризм, как правило, считается личным выбором.
– С какой стати кто-то захочет стать вампиром?
Он неловко ерзает рядом.
– Не знаю. Я больше не желаю обсуждать эту тему, Поттер.
– А ты бы захотел?
– Нет!
– Прости, я просто подумал... ну, тебе же нравится кусаться...
Северус перекатывается ко мне спиной и плотнее укутывается в одеяло, оголяя мне ноги. Я сажусь и дергаю край одеяла обратно, подтыкая его под себя. Северус бурчит в подушку.
– Что?
Тишина.
– Северус? Ты что-то сказал?
– Им была моя мать, – шепчет он.
– Вампиром?
Кивок в подушку.
– Выходит, ты все-таки дампир?
– Нет! – орет он. – Я же уже сказал. Ее инициировали, когда мне было семь.
– А-а.
Прерывисто и быстро он поясняет:
– Мой дед запретил обращать детей. Но ей так нравилось со мной играть. Чуть-чуть. Я же не отличаюсь храбростью.
Откидываюсь на подушки, соображая, что лучше сказать... меня снова обуревает страх: промолчи я – он рассердится, а ляпни что-то не то – будет в ярости.
– Ну... э... тебе же было всего семь, – наконец очень осторожно и неторопливо замечаю я. – По-моему, ты – чрезвычайно храбрый. И совершаешь смелые поступки.
– Тебя там не было. Ты не видел.
– Нет, но... я все равно считаю, что теперь ты очень храбрый.
Я молчу. В комнате очень тихо. Гораздо тише, чем в нашей гриффиндорской спальне, даже когда все уже спят. И мне это вовсе не нравится.
– Почему ты любишь меня кусать? – громко спрашиваю я.
Он тяжко вздыхает.
– Не знаю. Со мной явно что-то не так... я перестану.
– Нет! Не переставай! – оборачиваюсь к нему я. – Почему? То есть, конечно, если ты не хочешь, если это тебя пугает, то тогда не надо...
– Меня это не пугает, – настаивает он, и едва слышно добавляет: – Я не хочу делать тебе больно.
– Мне не больно, – заверяю его я, а про себя добавляю: "Ну, может быть, иногда, но..." – Мне нравится.
– Тебе нравится боль?
– Ну и что с того?
– М-да, действительно... ну и что с того...
Утро, и в комнате светло. Как только удается погрузиться в сон – трезвонит проклятый будильник, и Северус орет, чтобы я вставал.
– Я не собираюсь завтракать! – возражаю я, когда он срывает с меня одеяло.
– Еще как собираешься!
– Ты спятил? Ремус же обо всем догадается. От меня же несет тобой!
– Как обычно.
– К тому же я не выспался.
– А ты думаешь, что я высыпаюсь? – Он пинает кровать, и в мой нос утыкается что-то холодное. – Подъем!
Открываю глаза: тонкая металлическая спица. Неужели для вязания? Северус дергает меня за лодыжки, передвигая на край кровати, потом хватается за спицу.
– Это еще что за фигня?
– Инструмент для пыток, если не соизволишь встать.
– А ты будешь завтракать? – зеваю я.
– Еще чего, – ухмыляется он. – От меня же несет тобой.
– Ну да, а что я скажу Ремусу, когда тот прижмет меня к стенке?
Зашвырнув металлическую штуковину в тумбочку, Северус роется в гардеробе в поисках одежды.
– Скажи, что я не стираю полотенца. А ты не моешься. Да, кстати, а ну-ка пошел в ванную! – указывает на дверь он.
– Ну, тогда он точно меня раскусит. От меня будет пахнуть мылом!
Северус раздраженно сотворяет надо мной какие-то заклинания и напоминает почистить зубы и «съесть что-то полезное – для разнообразия».
Я сердито парирую:
– Угу, если меня сегодня не прищучит Ремус, то – до вечера.
В гриффиндорской башне, когда я туда возвращаюсь, шумно и людно. Выждав под диваном в гостиной, пока все не уйдут на завтрак, бегу в спальню, ныряю под кровать, превращаюсь и тоже спешу в Большой зал, потому что на самом деле мне хочется есть и не хочется потерять сознание от голода на уроке. Если быстро поесть и прихватить что-нибудь с собой, то вполне реально избежать за завтраком и обедом Ремуса, а ужинать мне все равно сегодня у Северуса.
Чуть приоткрыв дверь, заглядываю в Большой зал: Ремус за учительским столом, завтракает, переговариваясь о чем-то с Макгонагалл. Мне нужно хотя бы пару минут, чтобы перехватить еду. С деланным равнодушием я вхожу в зал, пытаясь не привлекать внимания. Проходя мимо столов, я слышу смешки – вероятно, вышла очередная карикатура. Дину явно нечем заняться в свободное от уроков время?
Я сажусь рядом с друзьями. Гермиона заинтересованно переворачивает лист «Пророка». Потянувшись за тостом, я заглядываю ей через плечо и интересуюсь новостями.
- Очевидно, ты присоединился к американскому экстремистскому движению магглов и субсидируешь предстоящий политический переворот, рекламируя свое сходство – тут я цитирую – с «минетчиками».
- С кем-с кем?
К нам наклоняется Невилл:
- А кто такие «минетчики»?
- А что, звучит весьма неприлично, - одобряет Джордж.
Нахмурившись, я намазываю маслом тост, время от времени посматривая на Ремуса. Черт, он смотрит прямо на меня. Пожалуйста, не приближайся. Внезапно поле зрения перекрыто: мимо проходят Панси Паркинсон и Дафна Гринграсс. Паркинсон громко произносит:
– Можно подумать, что я всю жизнь мечтала узнать об интимной жизни Поттера.
- Но неудивительно, что из-за этого газеты раскупают как пирожки, - встревает Дафна.
Все покатываются со смеху – только Рон, Невилл, Гермиона, близнецы и Джинни кажутся парализованными от омерзения. Или просто сдерживаются из вежливости?
Ремуса больше нет за столом! О нет, нет – он идет прямо к нам. Схватив рюкзак и поспешно запихнув в него недоеденный тост и яблоко, я бормочу, что забыл в башне учебники, и спешу на выход. За дверью я бегу из коридора в коридор, выбирая долгую дорогу на чары. К счастью, он меня не преследует.
Чары и трансфигурация проходят лучше, чем могли бы. Да, меня дразнят на переменках, но в течение уроков Флитвик и Макгонагалл поддерживают дисциплину. После трансфигурации Гермиона объявляет: мы трое обедаем у озера. Чтобы поговорить по душам. Конечно, это не предел моих мечтаний, но все же лучше, чем быть пойманным Ремусом. Не знаю, сколько должно пройти времени после секса, чтобы запах выветрился, но будет лучше избегать Ремуса целый день. Да, и не забыть вечером сотворить то заклинание – во избежание дальнейших неприятностей. Стоп – с какой стати мне проклинать себя – сегодня его очередь!
Гермиона и Рон предлагают мне отправиться прямо к озеру во избежание привлечения лишнего внимания в Большом зале. Они же позаботятся о еде и присоединятся ко мне там. Во время обеда у озера всегда мало народу, но почему-то именно сегодня очень людно. Я прохожу мимо с опущенной головой, игнорируя смешки и хихиканье. Почти у самой воды – небольшое дерево, я бросаю у подножья рюкзак, расчищаю место и сажусь лицом к озеру, спиной – к другим студентам.
Тут тихо. Да, я все еще слышу галдеж где-то позади, но достаточно далеко, чтобы расслышать слова. Волны негромко бьются о берег, над головой шелестит листва, и у меня урчит в желудке. Я оборачиваюсь в поисках друзей – увы, их не видно. Тогда я достаю из рюкзака пергамент и перо и начинаю рисовать, чтобы отвлечься.
Я начинаю с пары ползущих рядом змеек – их до смешного легко рисовать. Затем двух котов – я люблю котов. Но, кажется, лапы чуть коротковаты, да с и головами что-то не то. Тогда я пытаюсь изобразить птиц – просто силуэты на фоне солнца. И на сей раз остаюсь доволен результатом.
– Привет.
Передо мной пара ног. Интересно, давно они здесь стоят? Подняв голову, я даже не успеваю осознать, что это Блейз Забини, как тот применяет ко мне обездвиживающее заклинание.
– Ну-ка, ну-ка, что это у нас тут такое? – Панси Паркинсон присаживается рядом со мной. Перекинув на грудь волосы, она тянется за моим пергаментом. – И что это мы нарисовали?
Такое впечатление, что она пытается жеманничать, но куда ей – с ее внешностью мопса... В то время как она, охая и ахая, бросает взгляды на пергамент, подтягиваются и другие любопытные, пока вокруг нас не образуется толпа. Я могу двигать только глазами, мне даже не повернуть головы. Я замечаю Крэбба и Гойла – куда же без них? Но Малфоя не видно. Где Малфой? Готов поспорить, это его рук дело. Несколько младших слизеринцев – второй, третий курс... Лиза Турпин – стоп, она же из Равенкло. Захария... он тоже тут. И Марисса Бержер, и... о, Мерлин, Чо. Я так и не объяснился с ней по поводу случившегося в ванной для старост... и, черт подери, неужели это Дин? И Лаванда Браун?
– Полосатый кот – черный кот. Белая птичка – черная птичка. Светлая змейка – темная змейка. Ага, Гарри... это у тебя такие фантазии, да? – журит Панси.
Толпа гогочет, но умолкает, когда Забини приказывает ей заткнуться.
– У нас пока еще свобода слова, Блейз! – огрызается Паркинсон.
Забини опускается передо мной на корточки.
– За кого ты себя принимаешь, Поттер – позволяя себе такие мысли о нашем декане?
По толпе проносится шум возмущения. Видимо, они все в курсе. И, вероятно, спланировали все заранее: позаботились об отсутствии моих немногочисленных друзей... и, кстати, куда запропастились Рон с Гермионой? А где Северус? Ремус? Внезапно меня осеняет жуткая мысль: Рон и Гермиона должны были принести еду... а что если и они принимают участие в заговоре? Нет, это невозможно... пусть Рон и ненавидит Северуса, и в последнее время ведет себя как последний болван, но он же гриффиндорец... Хотя, с другой стороны, в толпе есть и гриффиндорцы. О, черт. О, черт. О, черт...
– Так я и знал – никакой он не девственник, – встревает кто-то, но его тут же перебивают: мол, неважно, что меня целовали и даже ставили засосы, я – все еще девственник. Панси, слава Мерлину, отстраняется, чтобы послушать спор, выдувая пузыри из жвачки.
– Значит, чтобы потерять девственность, он должен был подставить задницу?
– Я этого не утверждал! Он мог бы быть и сверху!
– Гарри Поттер сверху Снейпа? – презрительно фыркает Нотт. – Не болтай ерунды! Слизеринцы ухмыляются.
– Да Снейп сжует кожу бумсланга за возможность побывать под Гарри Поттером! – высокомерно заявляет Марисса Бержер. Что вызывает новый взрыв хохота.
– Нет, Снейп выпьет пинту бумсланговской крови за привилегию сломать целку Гарри!
– Да Снейпу нужно его выпить, просто чтобы у него встал! – злорадно кричит Дин.
– А НУ ЗАТКНИТЕСЬ! – истерично визжит Забини.
Воцаряется тишина. Я слышу шелест листвы над головой. Забини встает к ним лицом, заявляя, что знает, как нужно разрешить спор.
– А знаете, что говорят о волшебниках магглы?.. Бросьте его в воду. Если он утонет – значит, девственник! – Забини повышает голос: – А если нет, то нет!
Толпа взрывается смехом и криками:
– Бросить его в озеро!
Они начинают скандировать это снова и снова. Но не бросят же меня туда на самом деле, верно? Или прежде хотя бы снимут заклятие, ведь так? Бешено колотится сердце, убыстряется дыхание, я пытаюсь закричать: пожалуйста... пожалуйста, но не могу издать ни звука.
Кто-то вопит:
– Гигантский кальмар требует принести в жертву девственника!
Толпа гогочет еще громче.
Забини оборачивается ко мне с неприятной улыбочкой:
– Ну станем ли мы утруждать божество раздеванием жертвы?
Забини направляет на меня палочку, и произносит: «Devestius». Внезапно я – совсем голый, моя одежда валяется на траве, член же невольно радуется вниманию. Панси визжит, спеша смешаться с толпой. Все хихикают, смеются, а Дин восклицает:
– Твою мать, он будет голым!
Меня поднимают над толпой. Все подпрыгивают, пытаясь дотянуться до меня палочками. Удары сыпятся по спине, плечам, ягодицам, бедрам. Надо мной – синее небо, облака, ярко светит солнце. Я по-прежнему пытаюсь закричать. Пытаюсь вообразить ощущение воздуха, выходящего из легких в горло, активирующего мышцы для воспроизведения звука, воспроизведения хотя бы чего-нибудь!
– О, БОЖЕСТВО! – кривляется Забини. – МЫ МОЛИМСЯ ТЕБЕ, ПРИМИ НАШЕ ПОДНОШЕНИЕ – И СВЕРШИ НАД НИМ СУД!
Меня продувает холодным, влажным, жалящим ветром. Он отдается в ушах — этот свист, перекрывающий крики толпы. Все теряет резкость. Желудок противно сжимается от падения вниз. Спина больно ударяется о холодную воду, когда я, разбив поверхность, погружаюсь всё глубже. Ледяная вода жжет ноздри и легкие, надо мной темнеет небо – я тону.
Но и сквозь толщу воды я все еще смутно различаю стоящее в зените солнце. Легким больно. Даже не представлял, что им может быть настолько больно. В голову лезет цитата из идиотской книги, подарка Северусу: «И на дне речном не уставай вопрошать: "Что это было – дружеский розыгрыш или несчастный случай?" Всплыв же на поверхность, философски отметь: "Было мокро"».
Всплыть... почему я не всплываю? Потому что вдыхаю воду и ничего не могу поделать – все это дурацкое обездвиживающее заклинание! О чем они себе думали? Да ни о чем! Никто из них ни о чем не думал! Я умру из-за гребаного розыгрыша, злой шутки! Хочется заплакать. Но я не могу. Мне, по меньшей мере, должно быть позволено плакать! Я хочу видеть друзей – если они у меня еще есть. Хочу видеть Ремуса и Сириуса. И Северуса. Я хочу видеть Северуса.
Небо становится темнее, вода – холоднее, а дрожащая сфера солнца – почему-то все ярче.
Мое тело опускается на дно озера, в окружающем меня облаке возникает прорезь. Осеняет жуткая мысль: вдруг я умру прямо под одним из находящихся в подземелье окошек – может, даже под тем, что в комнате Северуса? Он сможет наблюдать постепенное разложение моего трупа...
О, Мерлин, бедный Северус!
Он не должен этого увидеть! Мне нужно отсюда выбраться, нужно, нужно, нужно – подумать! Думай, черт бы тебя побрал!
Я превращаюсь в рыбу.
И все равно не могу дышать – мой рот и жабры обездвижены! На кой дьявол мне сдался этот «Дар», если я даже не могу воспользоваться им для спасения собственной жизни?!
Я снова становлюсь человеком. Так, по крайней мере, обнаружат мой труп... если, конечно, вообще станут его искать.
Как темно.
Но все еще виден расплывчатый диск солнца.
Я умираю.
И увижу родителей.
Кажется, я двигаюсь...
...вверх... ближе к свету...
Такому яркому... такому красивому, искрящемуся и слепящему, но глазам почему-то совсем не больно...
И я увижу родителей...
Шрам взрывается болью, и я слышу знакомое шипение:
– Поклонись смерти, Гарри. Я сказал, поклонись... Ах, да, ты не можешь, ведь ты обездвижен, – злорадно ухмыляется он.
«Пошел к дьяволу», - думаю я.
И продолжаю всплывать. Я смогу добраться до света... еще немного и...
– Что, по-твоему, должно с тобой сейчас случиться, Гарри? Все еще думаешь, что умираешь?
Мы оба парим в воздухе: ярко светит солнце, блестит-переливается поверхность озера. Под нами – быстро разбегающаяся во все стороны толпа студентов, а дальше – замок. Из него выскакивают Макгонагалл, Ремус, Помфри и Северус. "Вы опоздали..."
– Неужели ты действительно готов умереть, Гарри? Остаться на дне озера холодным трупом из-за какого-то розыгрыша? Что бы сказали твои родители? – шипит позади меня Волдеморт. – И потом, разве ты не хочешь провести еще немного времени со своим профессором?
– Отвали, – ору я. Но я лишен голоса. Сопротивляюсь, но ведь не он меня удерживает, и так больно... но я не знаю, где именно, потому что совершенно не чувствую своего тела!
– А твои друзья, – продолжает издеваться он. – Куда они пропали?
И, повинуясь инстинкту, догадываюсь вдруг, где их искать: Рон и Гермиона заперты в крошечной каморке без окон, на четвертом этаже замка. Что произошло? Кто это сделал?
– Что если их не обнаружат до тех пор, пока они не погибнут от жажды? – осведомляется он. Меня тошнит.
Под нами больше нет толпы. Бледный и напряженный Северус вглядывается в озеро. Макгонагалл настаивает, что кальмар вынесет меня на поверхность – это его прямая обязанность. Ремус из последних сил пытается сохранить спокойствие, повторяя: "Нет, нет, его пока не выбросило на поверхность, нет..."
– А знаешь, почему он тебя до сих пор не вытащил?
– Потому что я мертв.
– Нет! Потому что ты неподвижен и скрыт в расщелине, – спокойно объясняет тот. – Если бы ты пошевелился, он бы давно вынес тебя на поверхность.
– Я НЕ МОГУ, Я ОБЕЗДВИЖЕН!
– Можешь, Гарри.
– ДА НЕ МОГУ Я! ОСТАВЬ МЕНЯ В ПОКОЕ! – ко мне вернулся дар речи... или это я так громко думаю... Что бы то ни было, не может быть, чтобы мы разговаривали – тогда бы нас услышали те, на берегу озера. Заметили бы нас...
"СЕВЕРУС! Я ТУТ! СЕВЕРУС!"
Он меня не слышит. И не видит.
– Преодолей его, – приказывает Волдеморт. – Это не такое уж сильное заклинание. Издалека я наблюдаю за Северусом. Такой бледный, такой напряженный, и за всем этим такой... испуганный. Мне страшно приблизиться, чтобы разглядеть дрожь его рук, одинокую слезу в уголке глаза...
– Преодолей его, Гарри, у нас мало времени.
Не могу – не могу – не могу – да не могу я!
– Преодолей его!
Я не умею! Я же сказал, что не могу, и вообще, какое тебе до меня дело, ты же первый желаешь моей смерти!
Ветер развевает мантию Северуса, пока тот вглядывается в озеро...
Северус.
"О, Мерлин".
– Позволь тебе помочь, Гарри.
"Как я?.."
– Просто попроси, – говорит он. – Моли о спасении.
"Северус".
Северус в отчаянии всматривается в озеро.
В слишком безжизненную водную гладь.
Рон и Гермиона в той каморке...
Помфри и Макгонагалл.
Ремус.
И Северус.
Северус.
Мой человек.
Северус.
Я закрыл бы глаза, чтобы его не видеть, но у меня нет глаз.
Спаси меня Мерлин.
– С-спаси меня.
Шрам взрывается болью. Я понимаю, что Волдеморт внутри меня, я захлебываюсь в воде, я сопротивляюсь и извиваюсь, пытаясь преодолеть оцепенение.
Он все-таки заманил меня в ловушку!
Больно, как везде больно. Во мне кричит каждая клетка, ощущая, как он вторгается в мое тело, заставляя двигаться... Эта агония невыносима... пожалуйста, не надо!
Я передумал! Лучше смерть!
Внезапная вспышка света - и меня мягко опускает на землю лицом вниз. На мне чья-то ладонь... Северус! Ладонь Северуса. Северус-Северус-Мерлин-Северус.
Я чувствую, как вырывается наружу Волдеморт, унося с собой нестерпимую агонию. Остается лишь жжение в груди и боль в мышцах. Меня бьет дрожь, земля будто ледяная, как и одеяло, которым меня укрыли. Закашлявшись, я выплевываю воду. Каждый кашель – острый, мучительный спазм. Вокруг все что-то говорят, но я их не понимаю – нет сил сосредоточиться.
Все, что мне нужно сейчас, – ощущать на себе тепло рук Северуса.
Осеняет жуткая мысль: вдруг я умру прямо под одним из находящихся в подземелье окошек – может, даже под тем, что в комнате Северуса? Он сможет наблюдать постепенное разложение моего трупа...
Это бесподобно! lost girl, беты, спасибо! Наконец-то новая глава, ура:-)
Отправлено: 10.11.08 11:53. Заголовок: нет слов, одни чувст..
нет слов, одни чувства. какой Выбор... неканоничный, в общем-то. но при этом - в характере. если авторы задались целью свести народ с ума - у них получилось.
Отправлено: 17.11.08 15:49. Заголовок: Глава 28: Трудности ..
Глава 28: Трудности
«Сожалеешь, что, сидя в первом ряду, пропустил самое интересное, Люпин?»
Шрам болит, грудь болит, мышцы болят. Я очнулся от очередного кошмара, а вдобавок, кажется, я простыл. Откуда-то доносятся шепчущие голоса – как же хочется, чтобы они оставили меня в покое, позволили выспаться. Солнечный свет проникает сквозь сжатые веки, и глаза болезненно жжет ярко-красным цветом. Я протягиваю руки, чтобы затянуть полог, но они хватают воздух.
Шепот стихает. Чуть приоткрыв глаза, я щурюсь от слепящего света. Из центра этого сияния ко мне приближается тень. Помфри. Она помогает мне сесть, придерживая за плечо. Я медленно поворачиваю голову, пытаясь не обращать внимания на болезненно ноющие мышцы шеи и плеч. Болят грудь и легкие. Почему у меня все болит от кошмара... Если, конечно, это был не сон. Нет-нет, разумеется, это был сон, только очень напоминающий реальность.
На стуле у кровати сидит улыбающийся Ремус. За ним стоят Макгонагалл и не сводящий с меня пристального взгляда Северус. Макгонагалл здоровается, затем, после неловкой паузы, осведомляется о моем самочувствии.
– Все нормально, – закашливаюсь я.
Нет, я вовсе не чувствую себя нормально, просто не знаю, что еще сказать. Со мной что-то не так. Если я в больничном крыле, то явно что-то произошло. Все, что я помню – это тот сон, который больше не кажется настоящим. Я парил над озером... и еще там был Волдеморт... но ведь я же был в школе, где искал Рона с Гермионой...
– Рон и... – начинаю было я, но снова захожусь в кашле. Они все понимают. Ремус заверяет, что Хагрид ищет их прямо сейчас. Очевидно, у одного из студентов-«заговорщиков» случился приступ угрызений совести.
Помфри сует мне в руки кубок и приказывает выпить. Я повинуюсь и тут же выкашливаю все назад, вымочив полученный вместо кубка носовой платок. Кашель – словно удар кинжала в грудь, чем дальше, тем больнее... у меня слезятся глаза. Зачем они окружили меня и смотрят?
Наконец приступ кашля проходит, Помфри забирает мокрый платок и убегает в свой кабинет, оставляя меня в компании с Северусом, Ремусом и Макгонагалл. Я вытираю лицо одеялом, сбивая очки. И продолжаю прятать лицо. Застрявшее в складках дыхание греет лицо.
Макгонагалл прокашливается:
– Готов ли ты обсудить случившееся?
– Нет, – буркаю в складки ткани я.
– По крайней мере, назови факультет, к которому принадлежат нарушители, – просит она.
«Нарушители»? Это же был Волдеморт... а столпившиеся на берегу студенты смеялись и... О, Мерлин, значит, это не было сном? Я медленно отнимаю одеяло от лица и откидываюсь на подушку, уставившись в арочный потолок.
– Ко всем сразу.
Ремус вздыхает. Макгонагалл уточняет:
– Тогда только лидеры?
Я отворачиваюсь, глядя на пустую соседнюю койку. Ну почему меня не оставят в покое – то есть, все, кроме Северуса. Макгонагалл и Ремус и... черт подери! Ремус сидит прямо рядом со мной, а ведь я должен его избегать! От меня несет Северусом! Теперь он знает, что Северус и я занимались сексом. Черт... черт... черт...
Макгонагалл все еще говорит:
– ...И свидетельства очевидцев по этому поводу совершенно запутаны. Если же и ты не сумеешь просветить нас, Поттер...
– Не прошло и пяти минут, как он очнулся! – рявкает Северус.
Как хорошо слышать его голос – я уже думал, что больше никогда его не услышу. Мне нужно повернуть голову, посмотреть на него. Скрестив на груди руки, он сверлит взглядом Ремуса и Макгонагалл.
Не обращая на него ни малейшего внимания, Макгонагалл наклоняется, пытаясь встретиться со мной взглядом:
– Я знаю одно: будь я на твоем месте, то пошла бы на все, чтобы восторжествовала справедливость.
Северус делает шаг вперед.
– Даже если так называемые «лидеры» окажутся членами твоего факультета? – сердито осведомляется он.
Она оборачивается:
– Никто не делал подобных заявлений.
– Шаймалан намекал...
– Ну, разумеется, он же слизеринец!
Перед глазами встают лица, знакомые лица, одноклассники, которые должны были защищать меня, а не атаковать. И я лишь подтверждаю: да, гриффиндорцы там были. Северус ликующе глядит на Макгонагалл. Та в ярости. Она делает глубокий вдох и обращается ко мне, пытаясь придать лицу бесстрастное выражение.
– Кто, Поттер? – настаивает она. – Кто там был?
– Все. Там были все, – мямлю я. – Да и это уже неважно, ясно?
– Там не могли быть все, – возражает она. – Большинство студентов обедали...
Северус почему-то смеется.
Макгонагалл оборачивается:
– Держи себя в руках!
Ремус переводит взгляды то на одну, то на другого. И смущенно ерзает, будто желая вскочить, чтобы то ли вмешаться, то ли принять участие в споре, но пока сдерживается.
– Держите себя в руках, профессор, – рычит Северус. – В данном случае речь идет не о чести факультета.
Макгонагалл огрызается:
– Иди, сделай что-нибудь полезное! Собери своих слизеринцев...
– Профессор Макгонагалл, – выпаливает Ремус, – можно вас на минуту?
– Не сейчас, Люпин, – отрезает она.
– Но это чрезвычайно важно, – настаивает тот.
Секунду взгляд Макгонагалл метает молнии, затем она резко кивает. Они оба проходят в дальний угол больничного крыла. Северус сверлит их взглядом до тех пор, пока они находятся в зоне слышимости, потом приближается к моей кровати.
Мерлин, как хорошо, что он тут. Интересно, чем я рискую, если коснусь его руки? У него такой печальный вид.
Я натянуто улыбаюсь:
– Я еще жив.
– Я рад, что ты еще жив.
Где-то далеко за его спиной Ремус разговаривает с Макгонагалл. Интересно, что такого срочного ему нужно было ей сообщить? Надеюсь, не о том, что Северус занимался со мной сексом. Может, это объясняет печальный вид Северуса – он знает, что Ремус знает, и мы больше не сможем встречаться. Сириус примчится и оторвет Северусу голову, а Дамблдор найдет для моих частных уроков кого-то другого. Или все-таки Дамблдор на нашей стороне, и прикажет Ремусу не вмешиваться, но тогда Сириус может вынудить Ремуса пойти в министерство...
Я беспокойно гляжу на Северуса, желая знать: что же происходит. Он ничего не объясняет, ничего не говорит, просто смотрит на меня, а я – на него. Может, все будет не так ужасно? Я мог бы обернуться драконом и унести его в другую страну, и мы будем жить, скрываясь от закона.
Он громко вздыхает и портит момент вопросом:
– Кто это сделал, Поттер?
– Это неважно.
– Важно!
– Нет! Я же сказал, что нет!
Ну зачем им так хочется знать? Мне же будет хуже, если решат, что я стукач. Он, что, забыл, что значит быть студентом?
Даже если мое признание и привело бы к чему-то хорошему – хуже всего был Волдеморт. И я понимаю – он там быть не мог. Кто-нибудь его бы заметил. И меня тоже. Никто ничего не заметил, потому что на самом деле ничего этого не произошло. Это была паника, кошмар, галлюцинация, а если я расскажу об этом, все решат, что у меня поехала крыша. И одним прекрасным утром я проснусь в Святого Мунго.
– Не скажу, – сжав зубы, цежу я.
За ним вдали маячат Ремус и Макгонагалл. Северус оборачивается посмотреть – на что отвлеклось мое внимание. Макгонагалл восклицает «О!» и тут же прижимает ко рту ладонь. Северус резко отворачивается, еще плотнее прижимает руки к груди и снова смотрит на меня.
– Гриффиндор? Они были из Гриффиндора? – не отстает он.
Я мотаю головой – нет, и больничное крыло плывет перед глазами. Я помню, как не мог пошевелиться, окруженный смеющейся, глумящейся толпой. Чо Чанг... Захария Смит и...
– «Нет»? Но ты же сказал... – начинает было Северус, но умолкает, глядя мне прямо в глаза. – Хаффлпафф? Равенкло?
– Я ничего тебе не скажу!
...И раздевающий меня Забини... И Дин, кричащий, что я буду голым...
– Слизерин, – не отводя взгляда, тихо завершает Северус.
...И срывающая с меня галстук Панси, она наклоняется ко мне, чтобы спросить, девственник ли я... и у меня встает... о, Мерлин, прямо тут, на глазах у всех. Я натягиваю одеяло до подбородка и сворачиваюсь калачиком, повернувшись лицом к стене. Ремус точно что-то почует. И решит, что ко мне прикасался Северус!
– Хватит! Оставь меня в покое!
Секунду спустя его рука медленно и осторожно отводит прядь волос с моего лица. Я успокаиваюсь. Я выгибаюсь под его ладонью, прижимаясь к ней щекой. Раздаются шаги, и его рука замирает. Я отбрасываю одеяло – к нам быстро приближаются Ремус с Макгонагалл. Пальцы Северуса касаются моей шеи и плеч – он отнимает руку и делает шаг назад.
Северус меряет взглядом неодобрительно смотрящую на него Макгонагалл.
– Я побеседую со своим факультетом. Тебе же советую озаботиться тем, что твой собственный кишит вуайеристами. – Он резко поворачивает голову в мою сторону. – По крайней мере, присмотри за ним.
Он проходит мимо нее, задержавшись только, чтобы проворчать Люпину:
– Сожалеешь, что, сидя в первом ряду, пропустил самое интересное, Люпин?
Румянец уродливо-розового оттенка заливает лицо Ремуса, однако он не произносит ни слова, пока мы наблюдаем за тем, как Северус вылетает из больничного крыла. Как только за ним захлопывается дверь, Макгонагалл спрашивает, не желаю ли я сообщить им что-либо еще теперь, когда его нет. Она хмурится, получив отрицательный ответ, и уже у двери напоминает: если я передумаю, то знаю, где ее найти.
И вот я наедине с Ремусом. Вздохнув, он присаживается на стул у кровати, опершись о колени локтями. Он смотрит в пол, его рот прижат к сложенным рукам. Я ожидаю тирады насчет того, как «от меня несет Северусом». С нарастающим с каждой секундой молчания беспокойством. Наконец, не в силах больше терпеть, я выпаливаю:
– Ты на меня сердишься?
– На тебя? Нет, – озадаченно вскидывает голову он. – С какой стати, по-твоему, я должен на тебя сердиться?
Не успеваю я ответить, как в больничное крыло врываются Рон и Гермиона.
– О, Гарри! – отчаянно всплескивает руками Гермиона. – Мы так о тебе волновались, Хагрид нам все рассказал!
Рон мешкает позади, спрятав руки в карманы, то и дело бросая смущенные взгляды с меня на пол и обратно. Я бормочу приветствие. Он улыбается и приближается на пару шагов.
– Нам так жаль, Гарри, – восклицает Гермиона с блестящими от слез глазами. – Нас подслушали, когда мы обсуждали наш план пообедать у озера и... мне так жаль. Мы должны были проявить большую осторожность!
Я смущенно киваю. Ремус вставляет свои пять сиклей: мол, в Хогвартсе настали печальные времена, если студенты не могут свободно обсуждать в собственной гостиной планы пообедать.
– И правда, – мямлит Рон.
– Так... э... что именно с вами произошло? – спрашиваю я.
– Блетчли и Флинт! Они подкрались сзади, – рычит Рон и продолжает описывать, как им было ужасно быть обездвиженными в этой каморке без окон. Гермиона наступает ему на ногу.
– Э... но даже и в половину не так ужасно, как быть обездвиженным под водой, – мямлит в пол тот.
– Так мы увидим тебя за ужином? – быстро меняет тему Гермиона.
Я качаю головой, но она настаивает, заявляя, что иначе это будет выглядеть как «поражение». Рон согласно кивает, с увлечением разглядывая пустую кройку напротив. Даже Ремус ее поддерживает: мол, он не желает меня принуждать, однако не верит в серьезные нарушения с Дамблдором и остальными учителями поблизости. Я неохотно обещаю подумать.
Когда друзья уходят на урок, Помфри приносит очередную дозу того жуткого зелья. Мне все еще больно, но кашель уже сухой, и она разрешает мне тоже вернуться к занятиям.
Ремус провожает меня в гриффиндорскую башню за учебниками – наверняка, чтобы удостовериться, что я не превращусь в кота и не сбегу в комнаты Северуса. У входа в свои комнаты он останавливается и спрашивает, не хочу ли я уединиться до ужина: например, принять ванну, а после позаниматься в тишине и покое. Это предложение мне нравится гораздо больше посещения уроков, и потом, может, он объяснит, что собирается предпринять насчет меня и Северуса. В его комнатах он угощает меня шоколадом и оставляет принимать ванну.
Я не сознавал, каким ощущал себя грязным до тех пор, пока не забрался в ванну. Ко мне лишь применили очищающее заклинание – ведь настоящей грязи на мне не было... но внутри все равно словно остался какой-то склизкий осадок. Я тру себя до красноты, особенно шею и грудь – дважды, стирая физическую память от прикосновений Панси.
Я спускаю воду, споласкиваю и снова наполняю ванну, и затем просто сижу в ней, разглядывая трещины в потолке. Выходить отсюда страшно. Там, в комнате, меня ждет беседа с Ремусом о том, что мы делали с Северусом. Я ем шоколад, добавляю горячей воды в ванну и считаю каменные плиты на полу (восемьдесят две). Кожа морщинится и начинает чесаться, я встаю, вытираюсь, одеваюсь и делаю несколько глубоких вдохов перед тем, как выйти наружу.
Ремус – в кресле у камина, читает книгу в потертом переплете, на котором с трудом различается название – «Об узах и союзах». Стол накрыт для чая на двоих, полдивана занимают сваленные в беспорядке книги.
Он поднимает голову, как только я вхожу.
– Э... Гарри, могу я задать тебе вопрос?
– Да? – Одно слово, но и оно не скрывает дрожи в моем голосе. Он улыбается спокойно и дружески. Наверно, он слышит, как колотится мое сердце. Я улыбаюсь в ответ, хоть и испытываю головокружение от паники.
– Почему ты спросил меня, будут ли у тебя неприятности?
Пожав плечами, я смущенно перевожу взгляд на треснутый чайник. Не кричи на него, это не поможет. Не убегай – это будет равноценно признанию вины. Твою мать, я даже понятия не имею, что именно он знает. Способен ли догадаться, что именно мы делали, или же просто, что мы вообще делали хоть что-то?
– Ну... э... а ты как думаешь?
Он хмурится.
– Если честно – то понятия не имею.
– Ты лжешь! – восклицаю я, глядя ему прямо в глаза. – Все ты знаешь!
Ремус закрывает книгу, используя вместо закладки палец, и приглашающе указывает на диван. Я сажусь, ожидая самого худшего.
– Я знаю, что... сделали с тобой одноклассники, Гарри. Но в этом нет твоей вины.
Не уверен, кто из нас выглядит более озадаченным – он или я.
– Разве... нет?..
– Конечно, нет, – спокойно подтверждает он.
– Даже если они издевались насчет меня и... Северуса?
– О боже. Так в этом все дело?
– Ага, – выдыхаю я. Ремус недовольно вздыхает. Черт, почему он больше ничего не говорит? – В этом, и... ну... в том, девственник я или нет, – добавляю я в надежде спровоцировать его реакцию.
Ремус качает головой и, кажется, целую вечность смотрит в незажженный камин.
– Нет. То, что они сделали, никоим образом не отражается на тебе. Никоим образом, Гарри, – медленно продолжает он. – Что бы ни произошло в будущем, запомни это.
Я киваю, продолжая чувствовать себя сбитым с толку. Он что, вообще не осязает на мне никакого запаха? Или просто сдался и дает свое молчаливое одобрение? Или же притворялся все это время, что обладает такой способностью?
– Чаю?
– Э... да, спасибо.
Он наливает чай, добавляет молоко и сахар и ставит чашку передо мной. От чашки поднимается пар. Нет, я совершенно запутался. Пока чай остывает, я перебираю сваленные на диване книги. Мне нужно отвлечься, чтобы случайно не выпалить: «Тебе наплевать, что у нас был СЕКС?!» Большая часть книг – по исследованиям в трансфигурации – написанные скучным, сухим языком.
– Вот, возьми, – протягивает мне Ремус свою книгу. – Там есть глава, описывающая узы анимагов.
– Ой, спасибо.
Я беру книгу с надеждой больше узнать об узах, но меня ждет разочарование – глава лишь излагает уже известную мне скудную информацию: выдержки из дневника сэра Освальда, одомашненного песца и, по совместительству, статского советника Елизаветы Первой. Открываю содержание – в надежде обнаружить что-нибудь интересное. Меня ошеломляет длинный список различных видов уз: сексуальные, духовные, кровные, узы вейлы, темные, рабские... Список продолжается и на следующей странице!
В конце страницы к горлу подкатывает комок – «Долги жизни и смерти». Словно наяву в ушах звучит голос Волдеморта, советующий молить о спасении моей жизни. Меня тошнит.
Открываю и читаю главу. Может, такие долги оставляют особую метку, и я смогу проверить, есть ли она у меня. Увы, там лишь говорится о смутных ощущениях: от горячей преданности – если речь идет о ком-то близком, до беспокойства – если узы долга связывают с врагом. Когда же возникает возможность спасти этому человеку жизнь, то не поддаться импульсу почти невозможно.
Ну вот, приехали. Теперь мне придется провести остаток моей короткой жизни, гадая – в долгу я или нет. А если в долгу, то что будет, случись поединок с Волдемортом? Я не смогу убить его, потому что мне будет хотеться спасти ему жизнь. Следовательно, он убьет меня. Вот Хвост должен мне... означает ли это, что он будет вынужден спасти мне жизнь? Одного раза будет достаточно, все равно Волдеморта мне не убить... он же может попытаться снова! ТВОЮ МАТЬ. Нет, ну ТВОЮ МАТЬ.
Листаю книгу, отчаянно надеясь найти информацию о том, как отменить узы долга. Должен ведь быть какой-то выход, ведь так? Вот глава по истории уз, научное исследование, легальные вопросы... потом идут главы о разных видах уз. Но ни слова, ни намека о том, как их отменить!
Только я хочу с отвращением отбросить книгу, как внимание привлекает снимок старых ведьмы и волшебника – они дружелюбно улыбаются и приветливо машут. Внизу надпись: «Уортон и Десепия Экльберт, 1911 год». Старик прикладывает руку к полям шляпы, а ведьма жизнерадостно указывает на находящийся над ними текст. Это одна из глав об узах. Я перелистываю страницы к ее началу: «Глава 12: Духовные узы».
Оказывается, изначально духовные узы относились к эмоциональной группе, так же как и узы анимагов. Затем исследование уз у Экльбертов убедило министерство в обратном. Подавляющее большинство замечает лишь возрастающую интенсивность взаимных чувств, так же как усиление уже существующих уз. Однако по-настоящему сильным магам, вроде Экльбертов, узы предоставляют возможность чего-то вроде «духовного общения»: общие сны, совершенствование отдельных видов магии, например, сотворение раптумеанских заклятий и легилименции.
Я быстро поднимаю голову в поисках Ремуса. Кружится голова. Пару секунд – и зрение снова фокусируется: Ремус что-то пишет за рабочим столом.
– Что такое легилименция?
Вздрогнув, Ремус поднимает голову.
– Это... чтение мыслей. А в чем дело? Что ты читаешь?
Я указываю на предложенную им книгу:
– Между нами установились духовные узы?
– Между тобой и Северусом? – сдерживая улыбку, будто услышал что-то смешное, спрашивает он. – Очень надеюсь, что нет.
– Мной и Волдемортом.
Он недоверчиво делает большие глаза:
– Мерлин, конечно же, нет. Откуда такие мысли?
– Там упоминаются общие сны...
– Гарри, многие виды уз имеют подобные свойства. Поверь, с ним духовными узами ты не связан. – Видимо, особо убежденным я не выгляжу, потому что, вздохнув, он добавляет: – Для успешного создания уз в них должны быть заинтересованы обе стороны. Читай дальше, поймешь.
– А-а.
Я продолжаю чтение и – ну конечно – на следующей странице идет объяснение заклинания «Copular Animae»: пусть для сотворения заклятия достаточно одного человека, искренне желать его создания необходимо обоим. Словно душа изначально обладает способностью принимать лишь благотворные для себя связи.
И все же контрзаклятие было изобретено, хоть им пользуются довольно редко. Глава завершается холодящим кровь рассказом о том, как после смерти Уортона Десепия сошла с ума и провела последние годы жизни в Святого Мунго, записывая свои жуткие мемуары мылом на зеркалах.
Я заканчиваю читать главу, и Ремус осведомляется, будут ли у меня другие вопросы и улучшилось ли мое самочувствие. Затем предлагает проводить на ужин. В коридорах я ощущаю на себе взгляды. Вход в Большой зал сопровождается гиканьем и улюлюканьем. Несколько третьекурсников бросают: "Стукач!", когда мы проходим мимо. Потом Дамблдор театрально прокашливается и воцаряется тишина.
Я занимаю свое обычное место. Друзья придвигаются ближе, словно ограждая. Кажется, всем пора бы уже прекратить на меня пялиться, но никто и не думает отводить глаз. Шеймус какое-то время сверлит меня взглядом, затем ожесточенно набрасывается на свою свиную котлету, с преувеличенной силой орудуя ножом и вилкой.
Большая часть тех, кто был у озера, сейчас в Большом зале отсутствует: Дин, Панси Паркинсон, Захария Смит... Да и рядом с Малфоем подозрительно много пустующих мест. Не могли же учителя так быстро их вычислить, я никого не назвал, так кто это сделал?
Я бормочу сидящим рядом Джорджу и Гермионе: вероятно, меня не будет и сегодня вечером, так что беспокоиться не следует. Шеймус со стуком ставит кубок, проливая на стол сок.
– Как? Почему? – восклицает Гермиона.
– А сама как думаешь? – Я накладываю в тарелку горох и беру печеную картофелину.
Ко мне наклоняется Рон:
– Что? Что снова не так?
Гермиона что-то ожесточенно шепчет ему на ухо, и тот хмурится. Шеймус, явно притворяясь, что не подслушивает, придвигает миску с горохом, щедро отваливает горох в тарелку и со стуком бросает ложку назад в миску – горошины разлетаются во все стороны.
– Эй! Ты, Финниган! – возмущается Рон.– Хватит расшвыриваться едой, а то возьму и засуну эту ложку тебе в глаз!
После вспышки Рона ненадолго воцаряется тишина. Шеймус смотрит на приятеля, приоткрыв рот. Тот же сердито разглядывает лежащую в его тарелке картофелину и начинает яростно разминать ее вилкой. Я пробую свою, запиваю соком. Тьфу, снова прокисший. Заедаю оставшийся горький привкус горохом.
– Гарри! – не отстает Гермиона. – Почему?
– Может, я не хочу спать в одной спальне с теми, кто меня ненавидит. Такое тебе в голову не приходило?
– Ох...
– Да никто тебя не ненавидит, Гарри, – добавляет Невилл.– Дин просто испытывает некоторые... трудности.
Медленно, спокойно я поднимаю взгляд на Невилла, отложив вилку.
– О, я дико извиняюсь. Как я посмел забыть о трудностях бедного Дина? Нет, правда! Никто же, кроме него, трудностей не испытывает. С какой же стати мне сердиться на его милую, невинную навязчивую идею рисовать на меня карикатуры?
– Я вовсе не об этом... – начинает было оправдываться Невилл, но я прерываю его призывом пергамента с одной из карикатур из рук какого-то второкурсника. И кулаком припечатываю его к столу. Вокруг все затихают, читая заголовок: «Почему Гарри Поттер любит квиддич?» Сама карикатура – в типичном стиле Дина: я летаю с торчащей из задницы метлой.
– Но ведь... – ужаснувшись, запинается Джордж, – со «Всполохом»?
Я сердито оглядываюсь вокруг.
– Дина больше интересуют гнусные намеки, чем оказание помощи! А я еще должен...
– На что это ты намекаешь? – кричит Шеймус.
– Да ни на что! Дин уже показал, на что способен! Он не просто предатель... Он больной, извращенец, греб...
Шеймус бросает ложку на пол.
– Его тут нет, он не может себя защитить!
– А Я МОГ?!
Рон набрасывается на Шеймуса, сшибая того на пол.
К ним тут же подскакивает Фред:
– Рон, лучше не...
Я встаю. Остальные тоже на ногах, наблюдая, как катаются по полу Рон и Шеймус. Гермиона кричит Рону прекратить потасовку. Как я зол. Как смеет он вступаться за Дина! Я вытаскиваю палочку. Отодвинув посуду, я вскакиваю на стол, чтобы добраться до него.
– Гарри! Не надо! – хватает меня за кисть Гермиона.
Шеймус запускает в меня сглазом немоты, но тот пролетает мимо, поразив одну из каменных горгулий на стене, превращая свечи в ее железном шандале в розовые цветы. Я огладываюсь: Рон и Шеймус замерли на полу. К ним приближаются взбешенные Макгонагалл и Флитвик.
– Всем вернуться на свои места! – оглушительно командует Макгонагалл.
Все немедленно рассаживаются по местам, включая преподавателей за учительским столом. Северус выглядит так, словно готов кого-то убить. Я неловко ерзаю на месте – мои брюки пропитаны пролитым соком.
– Пятьдесят баллов с Гриффиндора за безобразное поведение, Финниган. Уизли – отработка, – продолжает профессор, переводя взгляд с Рона на меня.
– Но у меня уже есть... – открывает рот приятель, но тут же благоразумно его закрывает.
– Если в течение следующего часа я услышу от одного из вас хотя бы слово, – Макгонагалл резко умолкает и просто глядит на нас с белым от ярости лицом. Затем, более сдержанно: – Думаю, этот факультет уже достаточно обесчестил себя за один день, вам не кажется?
Мы молча киваем. Она и Флитвик возвращаются за учительский стол, где Северус хмурится, к Дамблдору, который спокойно пьет из кубка. Рядом Гермиона тычет вилкой в тарелку, но не ест. У меня тоже пропал аппетит, и эти брюки влажные и до зуда липкие.
Я наклоняюсь прошептать ей на ухо:
– До завтра.
Она безмолвно кивает, а я встаю, ощущая на себе взгляды. Большой зал утих, я слышу собственные шаги, когда иду на выход. Путь между столами кажется длиннее обычного. Как только за мной захлопываются тяжелые дубовые двери, я перехожу на бег, спеша в гриффиндорскую башню. Превращаться.
Отправлено: 31.12.08 08:25. Заголовок: Глава 29: Быть ..
Глава 29: Быть
«Это вопрос риторический».
Туда-сюда. Хвост трется о бархат, мотаясь туда-сюда. Туда-сюда, туда-сюда. Утыкаюсь мордой в подлокотник. Мой. Мой бархатный диван.
Вот дверь. Туда-сюда. Сверлю ее взглядом. Туда-сюда. Сверлю ее взглядом. Мой человек – куда ты запропастился? Металлическая штуковина на каминной полке щелкает хвостом: туда-сюда. Щелк. Щелк. Туда-сюда. Щелк. Щелк. Туда-сюда.
Сердито таращусь на дверь. Ни слуху, ни духу. Сколько прошло времени? Гребаный булыжник обошел комнату уже раза три. Туда-сюда. Туда-сюда. Гневный взгляд на дверь. Жаль, что невозможно впиться в нее зубами. Щелк. Щелк. Туда-сюда. Щелк.
Со скрипом дверь отворяется, и я стрелой мчусь через комнату, чтобы прильнуть к его ноге. Громко захлопнув дверь, он смотрит вниз, на меня, с совершенно нетипичной, захватывающей дух робостью. Интересно, сколько еще у него в запасе таких, незнакомых мне выражений лица? О которых я бы никогда не узнал, если бы умер. Но теперь, раз я живой, увижу? Всяким: озадаченным, ошарашенным, умирающим от желания, изумленным, удовлетворенным, безмятежным, любознательным, радостным, легкомысленным... Хочу. Прямо сейчас.
Я отстраняюсь. Застежки его ботинок холодят мою голую кожу.
– Давай потрахаемся.
Пораженным. Он выглядит пораженным!
– Прямо сейчас?
Я отпускаю его ногу и усаживаюсь на пол. Каменные плиты такие холодные, твердые — настоящие (наверно?).
– Ага! Или для начала можно заняться чем-то другим, – поспешно добавляю я. – Например, можно взять мою мантию-невидимку и разыграть... кучу народа! Можно наесться мороженного! Кататься голыми по траве, полетать, напиться! Что ты выберешь?
– Принять ванну.
Я едва не выпаливаю, что уже принял одну, но вовремя сдерживаюсь. В конце концов, от ванны до секса рукой подать.
– Ладно.
Я поднимаюсь и покорно иду вслед за ним.
Северус открывает краны, и я переступаю бортик, хотя вода непривычно горячая.
Он же изучает на полках пузырьки с флаконами. Затем приближается с миниатюрной бутылочкой, вынимает пробку и вытряхивает несколько капель ее содержимого в воду. Внезапно водная поверхность покрывается густой пеной, источающей сильный лавандовый аромат.
– У тебя есть пена! – с улыбкой до ушей восклицаю я.
– Ну и?.. – хмурится он, раздеваясь так быстро, как только позволяют его застежки.
– Я просто удивлен. Вот и все. – Я подбрасываю в воздух белый ком, и тот медленно парит вниз, опускаясь на пол, где взрывается миллионом крошечных пузырьков. Северус складывает одежду на стул и ступает в ванну.
– Повернись.
Я неловко разворачиваюсь, ударившись коленом о кран и расплескав на пол воду. Наверно, он хочет вымыть мне спину и голову. Но вместо этого он обнимает меня одной рукой и притягивает к себе. Я улыбаюсь, ощущая затылком его подбородок, чувствуя, как он утыкается в мои волосы. Твой. Твой человек-кот-и-иногда-другие-создания.
Закрываю глаза, наслаждаясь ощущением от прикосновений его рук. Его палец нежно
выводит круги на моей коже. Спиной чувствую, как поднимается и опускается его грудь, волосами – его дыхание. Хочу, чтобы это никогда не кончалось. Нет, не ванна, конечно: хочу остаться вот так, прижатым к Северусу, и тогда мне ничего не угрожает.
Он все еще молча прижимает меня к себе – крепко, но не слишком сильно. Готов поспорить, что ему очень хотелось сделать это в больничном крыле, или как только меня вытащили из озера. На меня снова обрушиваются воспоминания об озерном дне: боль, страх, как отчаянно взывал к Северусу, а отвечал только Волдеморт. Если бы Северус мог меня слышать, мог читать мои мысли (или как оно там называется... легилименция?..), то обязательно нашел бы меня первым.
Снова трепещет в груди. Как давно я не испытывал такое... Я взволнован и напряжен, взбудоражен и напуган. Мне нужны узы. Узы с ним, чтобы никогда не оказаться одному. Нужно лишь попросить его: «А давай соединимся узами?» Нет, это слишком нагло. Он будет шокирован и сразу же откажет. Обзовет жалким, самовлюбленным эгоистом.
Тут нужен интеллектуальный подход. «Северус, я тут читал книгу, которую мне одолжил Ремус и... и мне это нужно. О Мерлин, да мне это просто необходимо». Твою мать, ну почему это так сложно? Он же признался, что любит меня, сказал именно эти слова. Северус никогда бы не произнес нечто подобное из пустого легкомыслия, просто так, ничего такого не имея в виду.
Открыв глаза, я вбираю в легкие воздух. Я сделаю это – всего каких-то три слова. Открываю рот, мой взгляд натыкается на полустертую темную метку на его руке. Стискиваю зубы и сверлю ее взглядом – все равно он же сзади и ничего не заметит.
Ведь метка – те же узы, к тому же темные... вроде моего шрама, а тот подразумевает связь, ведь так? Черт, ну почему я не прочел ту главу в книге Ремуса? Кружится голова. А вдруг Северус скажет «нет» просто из нежелания соединяться с кем-то, опутанным темной связью? Вдруг он до сих пор ненавидит мой шрам и весь этот бред насчет «Мальчика-Который-Выжил» достаточно сильно, чтобы отказаться? Что, если ему просто страшно... что, если там, в озере, в меня действительно проник Волдеморт? Что, если он будет делать это снова и снова, а я слишком слаб, чтобы сопротивляться, и Волдеморт овладеет моим телом?
– Тыбыменяубил? – выпаливаю я, и меня оглушает самая долгая тишина, которую мне когда-либо доводилось выносить. – То есть, в принципе, если, к примеру, обнаружишь, что это единственный способ избавиться от Волдеморта, т-ты на это пойдешь?
Из крана с громким «шлеп» падает капля. Я различаю едва слышное потрескивание крошечных пузырьков пены, тихое шуршание бродящей по спальне Вероники – булыжника. Дыхание Северуса напоминает: нужно выдохнуть.
– Что это за вопрос? – наконец произносит он.
– Очень серьезный, – дрожа, отзываюсь я. – Ответь мне.
Еще одна капля срывается с крана. Ответь, черт бы тебя побрал, ответь мне. Скажи, что бы ты сделал. Скажи, нужно ли мне унижаться, умоляя об узах.
– И не подумаю. Как я могу на такое ответить?
Я бью ладонями о края ванны.
– Потому что я прошу тебя!
– Ты хочешь сказать, – подозрительно начинает он, – что открыл способ убить Темного Лорда?
– Нет, не хочу! Ничего я такого не говорил! Я просто спрашиваю! Это чисто риторический вопрос!
– Это идиотский вопрос.
– Вовсе нет!
– Вовсе да! – издеваясь, отвечает он. – Если бы убив меня, ты спас магический мир, сделал бы ты это?
Я прикусываю губу, и сильнее сжимаю бортики ванны. Мне всего лишь нужен ответ. И я вовсе не собираюсь развернуться и заехать ему кулаком в лицо. А хотелось бы!
Глубокий вдох, и я медленно, пытаясь обрести самообладание, объясняю:
– Ты же должен знать ответ на этот вопрос. Просто отказываешься говорить!
Он ухмыляется в мои волосы.
– И это я слышу от Мальчика-Который-Никогда-Никого-Не-Убивал.
– А это тут вообще ни при чем!
– Увы, вынужден не согласиться.
– Ладно, будь по-твоему! – восклицаю я, наклоняясь, чтобы повернуться и увидеть его лицо. Вода выплескивается из ванны, заливая пол. – А знаешь, что думаю я? Да тебе просто страшно, что твой ответ меня напугает, вот почему ты отказываешься говорить.
Пару секунд мы испепеляем друг друга взглядами. Раздраженный взмах руки – на пол выливается дополнительная порция воды.
– Неверно, Поттер! Как обычно! Да я просто не уверен в ответе – такое тебе в голову не приходило?
– Как ты можешь быть неуверен в чем-то подобном?! Все знают ответы на такие вопросы!
– Ты бы убил меня?
– Не буду тебе отвечать.
– Потому что неуверен.
– Потому что ты мне не ответил первым!
– Ты только что получил ответ.
– Ничего я не получал!
– Еще как получил!
Желание просто врезать ему в глаз – пройденный этап. Теперь мне отчаянно хочется бить его головой о каменную стену, кусая его до крови, до криков, до мольбы о пощаде.
Резко поднявшись, я выбираюсь из ванны и вытираюсь, схватив полотенце.
В мой затылок ударяется мокрая мочалка Северуса.
– Неблагодарный мальчишка!
– Бестолковый, эгоистичный, вздорный урод! – огрызаюсь в ответ я. – Это тебя нужно было бросить в озеро!
Внезапно перехватывает дух – меня отбрасывает в спальню, где я приземляюсь на голую задницу. Дверь в ванную захлопывается перед моим носом.
– НЕНАВИЖУ ТЕБЯ! – я вскакиваю и пытаюсь открыть дверь, но та заперта. – Я ВЫЖИЛ ТОЛЬКО РАДИ ТЕБЯ! УЖ ЛУЧШЕ БЫ Я УТОНУЛ!
– Придурок гребаный, – бормочу я, доставая пижаму из-под подушки, а потом переодеваюсь и направляюсь в кабинет с душераздирающими воплями: «ЖАЛЬ, ЧТО Я НЕ УТОНУЛ! УЖ ЛУЧШЕ МНЕ БЫЛО СДОХНУТЬ!»
Он остается в ванной и не отвечает. У меня болит горло и я не знаю, что еще сделать. Достаю с каминной полки банку с дымолетным порошком и долго гляжу в потрескивающее пламя. Затем отвинчиваю крышку и начинаю медленно просеивать порошок сквозь пальцы.
Отправиться в гости? Но к кому? Если к Ремусу или Сириусу, то как буду объяснять, почему в такой поздний час сижу у Северуса в зеленой шелковой пижаме? Дамблдор заулыбается, станет кивать и болтать чепуху, поблескивая глазами. Уизли... даже не представляю, как они отреагируют, но в любом случае, миссис Уизли обязательно попытается меня обнять.
Можно податься на Косую аллею или в Хогсмид, побродить посреди ночи в одиночестве – в пижаме и без палочки. Мне даже не нужен порошок. Я могу стать котом и бродить по коридорам замка, но почему-то подобная перспектива больше не привлекает. Можно сбежать и никогда не возвращаться в Хогвартс или к Дерслям. Замаскироваться под взрослого мага или даже ведьму... но я понятия не имею о взрослой жизни. Как находят жилье? Работу? Внезапно меня пугает сама идея – предпринять нечто подобное в одиночку.
Северус вышел из ванной и уже на кухне, шумно переставляет предметы и заваривает чай. Я же продолжаю водить по порошку пальцем, загипнотизированный тем, как он блестит, переливаясь в свете каминного пламени.
Может, просто пожить магглом? Но я все равно не знаю, как быть с жильем и работой. Даже водить машину я не умею, и потом, нужно будет обменять деньги, а я никогда не был в маггловском банке. Мысль о маггловском образе жизни пугает еще сильнее.
Наконец, Северус заходит в кабинет. Я вывожу круги на поверхности порошка и не свожу взгляда с огня. Северус подходит к столу и ставит чашку. Вторая приземляется рядом со мной. Он даже добавил в нее молоко и сахар, сентиментальная сволочь.
– Порошок – не игрушка, – строго говорит он.
Не обращая внимания, я копаю в порошке ямку. Может, мне просто остаться котом... и жить на какой-нибудь аллее. Тогда мне уже никогда не нужно будет выбирать, быть ли магглом или магом. Через какое-то время я вообще про все это забуду. Смогу питаться объедками из помоек, ловить мышей и пауков. О да, это я умею.
– Я сказал... – он призывает банку, и та, вырываясь из рук, больно задевает костяшки пальцев. – Это не игрушка.
– Почему ты меня не вышвырнешь? – кричу в ответ я.
– Почему тебе этого так хочется?
– Я вообще не понимаю, почему ты меня терпишь!
– Потому что знаю, какой у тебя был день.
Я делаю глоток чая.
– Ага, так значит – из жалости.
– А вчера – тоже было из жалости? А позавчера? – рявкает он.
Я смотрю в молочно-белый чай, И не знаю, что думать. Не понимаю, зачем мы снова ссоримся, почему он выгнал меня из ванны или даже почему ему нравлюсь – и буду ли нравиться после того, как он поймет, как углубилась моя связь с Волдемортом. Во мне все так запуталось и смешалось... и хочется заорать... и чтобы он меня от всего этого избавил... и я не знаю, что делать... и...
– Я думал о тебе, – нервно говорю я чаю. – И поэтому не утонул.
– Я не вполне уверен, что тебя намеревались утопить. По словам Забини, они надеялись на кальмара.
Я оборачиваюсь и присаживаюсь на подлокотник кресла.
– Откуда ты узнал, что он замешан?
– Паркинсон сломалась, – как бы между прочим бросает он и, обмакнув перо в чернила, что-то царапает на развернутом перед ним пергаменте.
– А про нее ты как узнал?
Нахмурившись, он поднимает голову.
– Почему это тебя так интересует?
– Да потому что все решат, что доносчик – я!
Пару секунд Северус просто глядит на меня, затем возвращается к своему письму.
– Сколько тебе рассказали? – требую ответа я.
– Достаточно для исключения.
– О, Мерлин, – я роняю голову на руку. Теперь на уроках лучше не показываться. Я мог бы стать бродячим котом...
Отбросив перо, он раздраженно вздыхает.
– Что еще я мог сделать, Поттер? Ты ожидал, что я оставлю все без последствий?
– Да!
– Почему?
– Почему? – я недоверчиво поднимаю взгляд. – Да потому, что это был просто розыгрыш! Идиотский, да, но...
Поджав губы так, что те побелели, он секунду буравит меня взглядом:
– М-да. А ты настоящий Поттер.
– Оставь моего отца в покое!
Он качает головой и поднимает перо. И пишет с таким нажимом, что я слышу, как рвется пергамент. Затем отшвыривает свиток и начинает новый.
– Северус?
– Хм.
– Э... Насчет уз анимага... – Я выпаливаю эти слова, пока меня не парализовало ужасом, но не могу издать ни звука. Северус созерцает меня, приподняв бровь в ожидании продолжения. Спросить его... вот все, что нужно сделать. Ведь тема уже открыта, а это было самым трудным. Северус чуть наклоняет голову, задумчиво меня разглядывая.
- Что, если бы они не возникли сами собой... – мямлю я, – а для их создания потребовалось бы вмешательство... ну, зелья... ты бы все равно этого хотел?
– То, чего «хочу» я, никогда не имело значения.
– Ну, если бы имело.
Он неторопливо поглаживает перо, не поднимая взгляда.
– Что тебе известно об узах, Поттер?
Он догадался, о чем я хочу спросить? Уже принял решение? Придется ли доказывать ему серьезность своих намерений? И почему я не могу вспомнить ни слова из той книги?
– Ну... есть много разновидностей уз, – нервно начинаю я, – и они могут принести пользу или вред...
– Другими словами, почти ничего. С ними не шутят, Поттер. – Помолчав, спрашивает: – И вообще, с какой стати они тебя так интересуют?
Пожав плечами, я гляжу в пол.
– Ну, я подумал, может нам стоит создать еще одни. Ведь в сочетании друг с другом узы укрепляются... от них может быть польза...
– Какая польза? – прерывает он.
– Ну... вот сегодня у озера, я мог бы тебя позвать, пока все не зашло слишком далеко. Или если бы ты оказался в опасности...
Он закрывает открывшийся от удивления (как мне кажется) рот и смотрит на стол.
– Тебе не нужно знать, когда мне угрожает опасность.
– Нужно! Все равно я узнаю! – восклицаю я. – Ты что, забыл про мои сны? Просто потом будет проще тебя найти.
– Я не позволю подростку играть в моего спасителя, – презрительно бросает он.
– Ладно! Тогда я продолжу защищать себя сам.
Напряженная пауза.
– И о каких же узах ты подумал, Поттер? – мягко интересуется он. – О кровных? О духовных? Физических, сексуальных, брачных, темных...
– Не темных!
– Ну и ну! Какой же ты умница, что отбросил этот вариант.
– Послушай, я читал о них и понимаю, чего хочу. И не надо обращаться со мной, как с дурачком.
– И чего же, скажи на милость, ты хочешь?
– Духовные узы.
– Духовные узы, – с едва скрытым отвращением повторяет он.
– Вот именно.
– Хочешь связать душу с моей.
– Да.
– Ты спятил?
Да. Нет. Возможно. Вероятно.
– Нет.
– Происшествие на озере явно повредило твой рассудок.
Провожу пальцем по бархату подушки, скатывая в шарик кошачью шерсть и пушинки. Он уже все решил. Может, просто попросить Дамблдора с Волдемортом выдать ему разрешение? Я бы рассмеялся, если бы эта мысль не вызывала тошноту.
– Ну, приведи хотя бы один довод, почему нет.
– Потому что никому неизвестно, что бывает после смерти.
Странно. А я думал, он заведет волынку о Дамблдоре, Волдеморте, министерских законах или вообще отрежет: «так не положено», а он, оказывается, беспокоится о загробной жизни. Наверно, боится умереть и оказаться в положении Десепии в Святого Мунго. Но, по меньшей мере, я бы знал, что он там, а это не хуже чем то, что я испытываю с Волдемортом.
– По-моему, это неважно.
– Я не согласен.
Встаю и отношу почти полную чашку на кухню, чтобы вылить ее в раковину и вымыть. Несколько успокоившись, я поворачиваюсь к наблюдающему за мной со страдальческим выражением Северусу.
– Еще много работы? – Стараюсь не казаться обиженным, разочарованным, нервничающим, или каким-то еще.
– Нет, – отвечает он и принимается писать.
– Еще чаю?
– Нет, – и, подумав, добавляет:
– Спасибо.
Растягиваюсь на диване и наблюдаю, как прихорашивается металлическая скелетина с каминной полки. Какая у нее, к дьяволу, внешность, чтобы за ней ухаживать? Представляю, как, резко обернувшись, произношу: «Copular Animae». Если он действительно этого хочет, то заклинание сработает, и в конце концов он примирится с теми чувствами, что заставляли его отказываться. И вообще, с появлением между нами уз, это уже будет неважно. Мы будем вместе, даже когда физически будем порознь. Между нами наступит идеальное взаимопонимание и мы никогда не поссоримся и будем счастливы. Все будет хорошо.
Но это не сработает – уверен, он знает контр-заклинание. Да и палочки у меня с собой сейчас нет.
Северус дописывает что-то с размашистым росчерком пера, скатывает пергамент, бросает в ящик и с шумом задвигает его. Затем нависает надо мной с совершенно каменным выражением лица.
– Все?
Он бесстрастно кивает и исчезает в спальне. Я следую за ним и забираюсь в кровать. Наблюдаю, как он снимает халат и бросает его на пол. Свет погашен везде, кроме ванной. На потолке появляется звездное небо. Северус укладывается в постель, повернувшись ко мне спиной. Между нами лишь несколько дюймов, но как же мне одиноко. Если он понимает, какой у меня был день, почему так себя ведет? Почему именно я всегда должен проявлять инициативу?
Надеясь успокоиться и уснуть, я смотрю на звезды. Но усталости как ни бывало, и успокоиться не удается – в голову лезет воспоминание о разговоре с Волдемортом в озере. Мерлин, он кажется мне ближе, чем даже Северус!
Прижимаю ладонь к спине Северуса. Он не отстраняется, тогда я осторожно глажу его через тонкий шелк пижамы. Он напряжен, но не очень. Скольжу ладонью по плечу, предплечью, дохожу до кисти и поднимаюсь обратно. Придвигаюсь к нему поближе и замираю, уткнувшись лицом в его волосы, щекоча носом его затылок. От него все еще пахнет лавандой.
Он перекатывается на спину, грустно улыбается и невесомым движением пальцев касается моего лица. Проводит от скулы до уха, отводит прядь волос... заставляя трепетать.
– Все в порядке? – спрашивает он.
– Ага.
Быстрый и мягкий, почти невесомый поцелуй. Я отвечаю, уверенно вжимаясь, облизывая губы, проталкивая между ними язык до тех пор, пока он неохотно не приоткрывает их. Язык ощущает его собственный, его зубы, небо. Мои руки ласкают покрытые шелком плечи, живот, полутвердый член. Его руки с моей спины перемещаются в мои волосы. Мои – массируют сквозь шелк его мошонку. Я расстегиваю его пижамные штаны, обхватываю и сжимаю член. Целую, лижу, сосу, заставляя вздрагивать, увеличиваться, становиться горячим и твердым... хотеть... Ласкаю, всасываю, позволяю тянуть меня за волосы, подаваться вперед так резко, что мне не хватает воздуха, но великий Мерлин... как это прекрасно... я бы проглотил его целиком: тело и душу... И его тихие всхлипы и оМерлинМерлинМерлин трение об его ногу, мягкий, гладкий шелк... все быстрее... все ближе... Вцепившись мне в волосы и удерживая меня на месте, он толкается, вскрикивает, стонет... и кончает,
Он лежит неподвижно, глядя в потолок. Обессиленный. Прекрасный. Вытираю рукавом рот, подтягиваюсь повыше и целую полуоткрытый рот, расстегивая свои штаны.
Его взгляд сосредотачивается на мне. Меня обнимают его руки, мой член упирается ему в живот.
– Что ты хочешь?
– Э...
Он обхватывает. Тянет.
– А-а...
Толкаюсь в него... я уже так близко. Он целует мне шею... горячее дыхание, влажный язык... Кусай меня... О Мерлин... кусай-кусай-кусай пожалуйста... но чувствую лишь щекочущие движения языка и губ. Умоляю. Сильнее.
Толчки ему в кулак, прикосновение его пальца. Сжатие – но не сильное, быстрые поглаживания... Мне мало... я сейчас умру и воскресну... быстрее, сильнее, сделай мне больно оМерлинМерлинМерлинСеверус, меня трясет рядом с ним, напряжение накатывается от мошонки до головки члена, кончаю прямо на него, между нами. Его рука все еще ласкает, потягивает, держит меня до тех пор, пока ничего не остается и мое тело бессильно обмякает в его объятьях.
Он устраивает меня поудобней, накрывая одеялом нас обоих. Я гляжу на звезды. Я липкий, но мне плевать. Ему, кажется, тоже. Его дыхание выравнивается у моей шеи – он погружается в сон. Я же сознаю, что ничуть не устал, что сна у меня – ни в одном глазу, и что мне страшно оставаться в одиночестве. Он нужен мне, он должен быть рядом, если вернется Волдеморт. Я не справлюсь с этим в одиночку...
Я притягиваю его к себе одной рукой и целую в губы:
– Ты засыпаешь.
Он открывает глаза, сосредотачивая на мне взгляд.
Легко коснувшись моей руки, локтя, плеча, шеи, он притягивает меня в ответный поцелуй. Круговыми движениями пальца он массирует мой сосок. Его нога прижимает мои, раздвигая их, а рука проникает ниже, к животу. Другой рукой он что-то ищет на тумбочке, выдвинув ящик. Надеюсь, что Волдеморт спит, и ему снятся кошмары о сальных черных волосах, о том, как его трахают и любят, о звездах и о... Мерлин, я вижу звезды... его язык прокладывает тропку к моему члену, щекоча то самое место... о Мерлин... да, именно там! А его влажные, скользкие пальцы уже проникают внутрь. Я хватаю и отвожу, приподнимая ноги... освобождая ему место... толкаюсь... черт... туда – выдох – и он застывает там, внутри, глядя на меня широко открытыми глазами, потом медленно-медленно начинает двигаться, с каждым разом проникая все глубже... глубже... Хочу податься вперед, быстрее, все сразу, сильнее... но почти не могу пошевелиться. Мне нужны его зубы, я жажду синяков, хочу быть помеченным, хочу...
– Copular Animae!
Мир куда-то летит, а мы остаемся, притянутые друг к другу, вместе с нами – море решимости, депрессии, вины... еще вины... отчаяния... и желание сжимать его, и чтобы меня сжимали... И слова... и значения... кристаллизирующиеся, ужасающие, вызывающие ярость.
Гарри произнес заклинание создания духовных уз. Суть их, я так понимаю, в том, штобы ты мог "чувствовать" другого человека. И заклинание должно сработать только в том случае, если "чувствовать" друг друга хотят оба партнера.
Отправлено: 04.01.09 19:43. Заголовок: Глава 30 Связанная P..
Глава 30 Связанная POV Снейпа
«Оттраханным! Выебанным! Или как ты там это называешь!»
– Copular Animae!
Еще миг мы остаемся врозь. Я ощущаю это так же явственно, как его едва различимый пульс у моего члена... и гадаю: почему продолжаю цепляться за разъединение, даже когда его больше нет или когда с головой погружаюсь в его глаза. Мы оба смотрим на звездное небо, иную Метку, выведенную не зеленым, а белым.
Затем он моргает... или это я... и пленка действительности отматывается назад. Я слышу его затрудненное дыхание. «Что ты натворил?»
Его страсть извивается между нами, тогда как моя остается глубоко внутри.
Мне больше его не бросить. Не по-настоящему.
– Copular Animae, – твердит он. Зеленый взгляд мечется от одного моего глаза к другому, ищет что-то, а когда находит, то повергает найденным в ужас нас обоих. Я бессилен его оставить, не помню, как бросал его, слепо глазеющего на звезды, пока до нас обоих полностью доходит значение совершенной им оплошности. Не в силах от него скрыться, я прячусь от него в кабинете, укутавшись в одеяло. Затерянный в зачарованной необъятности неба, он отступает: маг, сотворивший без палочки проклятие страсти. Вместе мы превращаемся в ничто. Вместе… ну, разумеется.
Что произошло?
– Ты открыл рот, Поттер, – хочется закричать мне.
Скрипят пружины матраса. Его шаги бесшумны, но я чувствую его, с его запоздавшей осторожностью, и даже с биением его сердца. Он-то думает, что я его ненавижу. Предчувствует мою ненависть, как домовик, съеживающийся еще до нанесения заслуженного удара. Если бы только мне хотелось его ударить... ах, какой соблазн...
– Э... э... оно сработало?
Воцаряется оглушительная тишина.
Он стоит в моем халате, подол сбился словно женская юбка. Пол холодный. Ему следует вернуться в постель... А я присоединюсь к нему. Почему бы и нет? Ведь теперь я поселился у него внутри. Кто лучше поймет глубину его отчаяния (зачем он вообще когда-то ко мне пришел), его неуверенность и страх – нет... ужас во взгляде, когда он смотрит на меня, забившись в угол дивана?
Ведь это ужас, не так ли? Отражения кружатся, ослепляя, сея сомнения.
– Сработало ли оно? – В моем голосе прорезаются высокие ноты. – А тебе неясно?
Он запинается.
– Н-ну, вообще-то да... Я не думал, что получится.
Лжец. Сотворенная без палочки магия срабатывает на уровне инстинктов. Сотворенная без палочки магия никогда не подводит. Всматриваюсь в него, обнажая до дыма и зеркал, обнажая его суть. Он съеживается. Возможно, после того, как увидел себя в моих глазах. Как я вижу себя – в его.
Вижу, как со злорадной ухмылкой прижимаю его к стене: «Ты этого добивался, Поттер? Близости?» Как трахаю, кусаю, сдираю с него кожу, пока мы не оказываемся настолько близко... и он исчезает.
Нет-нет, это был не я. Нет, я бы никогда такого не сделал...
Порыв принадлежит ему, стремление такой глубины и силы, что превосходит желание, заключенное в фантазии – в том первом разе, когда я дал ему кончить. Он снова что-то говорит... мямлит...
– Нет, честно... Я думал, что ничем не рискую, ведь в книге написано: ничего не выйдет, если другому на самом деле этого не нужно.
– Мне этого не нужно.
– Но ведь получилось, – беспомощно повторяет он, пряча руки в карманы халата.
– Ты обманул меня. Проклял, когда мы занимались любовью. – Воспоминание о нежном тепле, ощущение его боли от моих слов... зачем я их сказал? – Ты не дал мне возможности защищаться. – В печальном отчаянии он опускает, но тут же сердито вскидывает голову. По крайней мере, тут мы равны.
– Это не проклятие, и потом... я же тебя спросил! А ты отделался глупой отговоркой...
– Я привел тебе аргумент. Полагал тебя способным к логическому мышлению.
Его голос резко повышается:
– А я полагал, что тебе не наплевать!
И тут стучат в дверь.
Поттер вызывающе на меня смотрит. Я бросаю взгляд на песочные часы: четверть двенадцатого. Мои слизеринцы могут обратиться ко мне в случае крайней необходимости. Я встаю, собирая остатки своего достоинства вместе с одеялом, и беру Поттера за кисть железной хваткой.
– Под кровать.
Снова его обида – вспышка боли взрывается в моей голове. Я не вправе позволить себе уделить ему внимание. Он превращается, сердито подергивающийся хвост растворяется в сумерках. Отбросив одеяло, я быстро сотворяю Vestius... и обнаруживаю, что теперь на мне пижама, халат и застегнутые ботинки. Стук повторяется, пока я с трудом разуваюсь (черт подери, надеюсь ситуация действительно крайняя) и мчусь к двери, плотнее запахивая халат.
Это не студент. А женщина средних лет, в дорожной мантии, искренне удивленная, что застала меня в пижаме посреди гребаной ночи. Поттер представляет, как кусает ее, и я оскаливаюсь. Она выглядит еще более испуганной.
Мисс Забини, как оказалось, заглянула почитать мне нотации по поводу отстранения племянника. Как раз то, чего мне сейчас не хватает. То, на чем невозможно сосредоточиться, пока Поттер исследует пол под моей кроватью, натыкаясь на хлопья пуха, на нечто забавно пахнущее и давно высушенное, на хрустящего, сочного паука. Видимо, женщина принимает мою тошноту за покорность, потому что пускается в пространные рассуждения об интеллекте Блеза до тех пор, пока я умудряюсь вставить сокращенную версию речи для моих слизеринцев: мальчишка рисковал своим будущим, рассчитывая, что от Азкабана его спасет тупой моллюск, и сейчас для него самое время лечиться от идиотизма, иначе он окажется совершенно бесполезным членом общества. После этих слов между нами воцаряется особое молчание, затем она кивает и полуулыбка исчезает с ее лица. Я никогда не был знаком с этой ведьмой, однако явственно ощущаю величину ее амбиций.
Я захлопываю за ней дверь, от души надеясь, что гулкое эхо хлопка будет преследовать ее по пути на станцию до посадки на Хогвартский экспресс, и снова сажусь на диван, опустив голову на руки.
Коту хочется рыдать до тех пор, пока его человек снова его не полюбит. «Полюбит его», Мерлин... будто я могу просто взять и перестать! Неужели он не понимает? Все спуталось в собственнической одержимости и какой-то плотской ярости: животная иррациональность. Готов поклясться, что даже повернувшись спиной вижу горящие в темноте зеленые глаза. Он может превратиться в любой момент. А все, что остается для защиты мне – ярость от совершенного им поступка, да и та, кажется, начинает утрачивать смысл в зеленом отблеске его взгляда.
Убирайся.
Попытка нагнетания должного гнева – тщетна. Хочу бежать к нему, умолять прекратить все это, понимая: это не в его силах... теперь уже не в его...
Убирайся... оставь меня в покое.
Я пытаюсь сглотнуть, но в горле сухо.
Убирайся вместе со своими чувствами.
Я иду туда, где все еще затаился под кроватью кот с обернутым вокруг хвостом. При виде меня он рычит, его глаза сияют, словно миниатюрные луны.
– А ну марш оттуда.
Он даже не шевелится.
– Я сказал, выходи. – Кот, с опущенными ушами, крадется вдоль стены. Мы ворчим друг на друга. – Превращайся. Меня достали твои кошачьи мысли.
И вот передо мной снова Поттер – голый и на четвереньках.
– Так не читай их! – бросает он и взбирается на кровать. В его мыслях нет особых перемен... моя лодыжка все еще кажется ему очень вкусной.
– Я не могу!
– Врешь. Я не могу читать твои. – Глядя исподлобья, он укрывается поудобней, и между нами проносится нечто вроде слов: «Ты... да-да, ТЫ! Выметайся из моей головы!»
– Ты не можешь? – Удивление вынуждает меня задать этот вопрос, и теперь я презираю себя за слабость.
– Нет, не могу! – орет он. Мы сверлим друг друга взглядами до тех пор, пока его злость не сменяется нерешительностью. – Э... ну, кроме некоторых эмоций... совсем немного.
Воцаряется тяжелая тишина. Интересно, как ощущает это он... различает ли говорящие в моей голове голоса? Чувствует ли то, что чувствую я, мгновенно возникшую и тут же разорванную (при его-то признании: он не способен читать мои мысли) нить надежды? Понимает ли, что я не могу ему доверять и никогда уже не смогу, хотя узы и подтверждают правдивость его слов? Чуть погодя я осторожно забираюсь в постель рядом с ним и накрываюсь с головой, прячась от него, от этого молчания, от ощущаемого каждой клеточкой тела дыхания воздуха теперь, когда все болит. Мы не касаемся друг друга, мы молчим. Мой мозг предпринимает попытку очищения, но его мысли роятся в темноте как мухи, кормясь и размножаясь до тех пор, пока больше не остается места ни для чего иного.
– Не спится, – жалуется он.
– Почему? – с сарказмом интересуюсь я. Он сердито глядит мне в затылок (и на сей раз я это чувствую) и отбрасывает на меня свое одеяло. Босые ступни прошлепали в кабинет, голый, он садится на диван (бархат щекочет задницу), и ерзает, пытаясь сообразить: что же делать с жужжащими в голове мухами?
Я плотнее обнимаю подушку. Пальцы натыкаются на холодный металл, который я поначалу воспринимаю за очередное воплощение Поттера, но когда извлекаю этот предмет, узнаю в тусклом свете вязальный крючок, одному Мерлину известно, зачем оставленный там. Мухи жужжат, выписывая круги: «не хочет меня... нужно уйти... не могу уйти... не хочет меня». Провожу петлей-наконечником по большому пальцу, по указательному, по среднему, словно запоминая на ощупь. Представляю, как прижимаю его к губам Поттера, заставляя умолкнуть этот поток почти-слов, успокаивая его. Представляю, как проникаю крючком под мое веко, все глубже и глубже, до слезной железы и тяну... осторожно... пока что-то не поддается... И нет больше слез. Одной слабостью меньше...
Поттер вызывает Добби. Эльф аппарирует и снова исчезает, а потом доставляет что-то из еды. Мне не разобрать, что именно – недовольные мухи жужжат вокруг, сомневающиеся и недовольные. Не доев, он выдергивает с моей полки книгу, пытается читать, но в итоге думает об озере, о слабо проникающем сквозь двадцатифутовую толщу воды свете солнца... и я вижу, вижу солнце, подобное божественному... дамблдоровскому... нет, оку Темного Лорда. Ощущаю его страх, холодный как вода, преломляющая танцующие осколки света.
Прекрати это.
Почему ты меня не спас?
Прекрати же.
Ты не хочешь меня по-настоящему...
ПРЕКРАТИ, ЧЕРТ БЫ ТЕБЯ ПОБРАЛ!
Он уходит в себя, от меня подальше. Ненавидит меня... не хочет меня... жалеет, что я не утонул...
Я снова накрываюсь с головой, прячась в темноте со своей спицей.
***
Я просыпаюсь, свернувшись в клубок под тремя слоями одеял. Он просыпается на полу, голым, его подушка с одеялом, выданные мной, брошены на диване.
Надеюсь, ему ничего не снилось. Мне невыносимо думать, что он видел тот же сон.
Снова вверх ногами.
И так мы прислушиваемся друг к другу. Перед глазами меняется свет – он садится, снова ложится... ничего не понимаю. Золотистые отблески – наверно, от свеч... Сняв с головы одеяло, я сажусь и пытаюсь заглянуть в кухню. Где-то там Поттер, поцелуй его дементор. У меня сводит в желудке.
Шарканье и... его чуть подрагивающий голос:
– Проснулся?
Да, проснулся! И никогда больше не засну!
Наконец, я встаю (какой теперь смысл оставаться в постели?) и, проводя ладонью по поверхности кухонной стойки, иду к источнику слабого света. Кажется, с моим приближением свет не становится ярче или безопасней. Он – с другой стороны этой стены, само воплощение испуга.
– В чем дело? – не подумав, спрашиваю я.
– Э... ни в чем, – и кажется, что он со мной рядом. – Просто... просто дурной сон.
Я сильно вжимаю ладонь в ребро стойки, пока не немеют пальцы.
– Ясно.
Он молчит.
В конце концов, я снова двигаюсь, словно по чужой воле, достаю из шкафа и наполняю водой стакан. Для него. И глупо смотрю, как струится по пальцам вода. Сон... просто сон.
Но чей именно?
Приношу ему стакан. Его такие теплые пальцы касаются моих. Он меня благодарит. Он прекрасен, его тело – произведение искусства, глаза – малахит. Так прекрасен в таком уродливом месте. Почему его разум не видится мне таким же прекрасным?
Почувствую ли я это, прикоснувшись к нему?
– Это произошло на самом деле?
– Что именно? – бросаю я. Свободной рукой притянув одеяло, он нервно разглаживает его, укрывая ноги.
– Я видел во сне родителей.
Я смотрю на него, погруженного во тьму, погруженного в прошлое, и время каменеет словно лед... пока он снова не проявляет признаки жизни. Между его пальцев плавают радужные дуги. До боли в легких затаив дыхание, я ненавижу его – но лишь на мгновенье. Ненависть – такая чистая эмоция... темнеет, когда он отстраняется от меня, скрываясь в тени пресыщенного страдания.
– Это был просто сон, Поттер.
А что мне сейчас остается? Спросить, получил ли он удовольствие?
Сейчас я не испытываю ни любви, ни ненависти – только слишком знакомый, а потому уютный, гнев. Руки чешутся разбить что-нибудь, душа – проклясть. Он все ниже опускает голову. Я поворачиваюсь, чтобы уйти в спальню.
Мимо прошаркивает Вероника, и он запускает в нее наполовину наполненный стакан.
Стекло и вода брызжут в стороны, закрашивая каменные плиты блестящей чернотой. Вероника замирает. Я замираю.
– Что ты, по-твоему, делаешь?
Не отвечая, он угрюмо смотрит перед собой. Ссутулившись, сидит на диване, его мозг – скрученная проволока, твердящая: «В ловушке, я в ловушке, мы в ловушке», Значит, он тоже это чувствует. Меня охватывает истощение, на миг мне хочется прилечь на пол, посреди разбитого стекла. Интересно, что подумает Вероника?.. Я бреду к дивану и протягиваю ему руку. Почему-то этот жест стоит мне величайших усилий.
– Вставай. – Никакой реакции. Я беру его за руку – она вялая и горячая, почти как в лихорадке – и тяну на себя. Он медленно поднимается и стоит, выжидая. Подобрав подушку с одеялом, я веду его назад в свою постель. В каждой клетке его тела гудит паника. Вот-вот он обернется ко мне, раздирая и царапая, проклиная мою плоть. А что, это могло бы меня развлечь.
Я укладываю его на кровать, головой на подушку, накрываю одеялом и ложусь рядом. Физически мы вместе. Проходит время, оставляя отметины в виде болезненных вздохов, и вот наконец его сознание соединяется с моим. Полагаю, это лучшее, на что можно рассчитывать.
– Неудивительно, что ты так меня ненавидел.
– Я никогда не ненавидел тебя. Я ненавидел... присматривать за тобой.
Он давится смешком.
– Не вижу разницы.
Но разница есть. После того, как они стали встречаться, после того, как его отец втянул ее во все это, смотреть на нее было невыносимо... но это не значит, что я ее ненавидел.
О нет, я не хочу думать о Лили.
– С каких это пор ты специалист по ненависти? – В ответ он лишь пожимает плечами. Его рука касается моей, и я покрываюсь гусиной кожей. Словно отпечатки пальцев. Прикасаясь, он оставляет свою печаль. – Спроси меня лет через двадцать, – бормочу я. Через двадцать лет я буду мертв. Или в Азкабане. Или сойду с ума.
Узы горячей волной окатывает чувство вины.
– Извини, – едва слышно шепчет он.
Поворачиваюсь. Его взгляд расфокусирован и, без очков, очень детский. Зелень кажется чисто косметической... И все же, он видит мои сны.
Или я – его.
Теперь они слились воедино.
Какой смысл в защите, если ему не нужны проклятия? Какой смысл в окклюменции, если он проникает сквозь возведенные мной стены? Бесконечность всего этого разворачивается передо мной: никаких секретов, никакой безопасности, ничего святого, кроме одного: мы должны оставаться вместе, видя то, что не хочет видеть никто иной. У души не бывает мозолей. Ужас осознания всегда остается совершенно новым.
Как только он выносит мой вид?
Его близорукий взгляд что-то ищет в моем лице. Такой нежный. Во всяком случае, гораздо нежнее, чем мысли.
– Мне не уснуть, – мямлит он.
У меня комок в горле. Я пытаюсь сглотнуть, но тщетно. Может, это болезнь?
– Неудивительно, после всего того, что они с тобой сделали.
– Да нет, это было не так уж страшно. Ну, если не считать той части, где я утону???.
И палочки Забини, и рук Паркинсон, и издевок одноклассников, и агонии разоблачения.
– Мне известно, что они сделали, – отрезаю я.
Он отстраняется. Сверху на нас смотрят звезды.
– Они увидели вот это, – наконец, произносит он. И указывает на горло.
Нахмурившись, я вглядываюсь в кожу. – Засос.
– И что же по этому поводу сказал Забини?
Короткая пауза, пока он натягивает на себя одеяло – словно пытаясь спрятаться – и он пожимает плечами. – Они там все говорили одновременно.
Мне нечего сказать в утешение ни одного из нас. Звезды смотрят вниз...
– Кхем... – прокашливается он и поспешно произносит: – Аядевственник?
Внезапно свет звезд фокусируется на мне. Что за детский вопрос.
– Нет.
– С каких пор?
– По меньшей мере со вчерашнего дня, – оскорбленно бросаю я. – Ну, спасибо!
Он вопросительно хмурит брови, не понимая, что со мной происходит. Я тоже не понимаю. С моего последнего раза прошло как минимум лет пять, вполне возможно, что я уже все забыл. И что это были за крики? О чем он себе думал? О квиддиче?
Он перекатывается, укладываясь ко мне лицом.
– За что?.. Да нет, я заметил. Я просто думал, что ощущения будут... другими, – неловко добавляет он.
– Какими – другими? – холодно осведомляюсь я. Отличными от тех, что испытывал, когда тебя трахал голубой средних лет с ловкостью перевозбужденной летучей мыши?
– Э... не такими, как когда ты девственник.
О Мерлин, он меня жалеет. Будь у меня силы, я бы сделался невидимкой. Зачем я вообще к нему прикоснулся? Мне больше нельзя никогда ни к кому прикасаться. Нужно было держаться Люциуса. Сложно ошибаться, когда ты совершенно обездвижен.
Будь у меня силы, я бы взорвал свою голову на мелкие кусочки. Его тошнит от моих мыслей.
Лежа на боку с натянутым до подбородка одеялом, он морщится в омерзении. И выглядит так, будто вот-вот в меня плюнет, но вместо этого произносит:
– Ладно, проехали. Да и неважно это. Я даже не задумывался об этом до тех пор, пока они не начали делать ставки.
– Мне важно, – бормочу я.
– Это случилось вчера.
Отворачиваюсь – во мне поднимается усталое раздражение.
– Неужели? Откуда ты знаешь?
– Ты сам мне об этом сообщил, – огрызается он.
– Возможно, что и нет, учитывая, что ты ничего не заметил.
С глухим стуком он бьет кулаком по матрасу:
– Да, вчера! Если, конечно, существует другой способ ее потерять, кроме как
быть оттраханным в задницу!
– Какие красноречивые выражения! – кисло комментирую я. В отчаянии он сдирает одеяло, едва не придушив меня. Не то чтобы я очень возражал.
– Оттраханным! Выебанным! Или как ты там это называешь!
Придерживая одеяло подмышкой, я гляжу на пустую стену в трех футах от меня, гадая, как бы все произошло, будь мы уже соединенными узами, когда он вылизывал меня. Ощущал бы я равнодушие или отвращение? Зачем он это сделал? Я никогда не просил его об этом. Кажется, мой желудок медленно распадается, словно драгоценный камень под действием Conterus. Рот наполняет кислый привкус и я еще плотнее прижимаю одеяло. Никаких выведенных огненными буквами ответов, узы не гарантируют уверенности. Есть лишь доверие, и мне отлично известна его цена.
– Ну? – настаивает он. – Существует другой способ?
Еще немного и я почувствую ладонь на моей спине – и прозвучит просьба продемонстрировать альтернативный способ.
– Быть сверху. Брать его в рот и наоборот. Секс с женщиной и другими разновидностями.
– М-да. Все это звучит ужасно аппетитно. Он резко садится, отбрасывая одеяло... и он уже на мне, прижимает к матрасу. Я удивленно смотрю на него. Его лицо меняется на Беллатрикс, и снова становится его собственным.
– Отлично! Все, что я еще не делал, мы сделаем! – Его руки возятся с моими пуговицами. Его колено вжимается мне в пах. – Потом я стану девчонкой, и мы начнем все сначала, тогда у тебя не останется никаких сомнений, что я не девственник.
– Уймись, Поттер.
– Нет-нет, это явно имеет для тебя большое значение, так что давай покончим с недосказанностью. – Он снова садится и тянет за мои пижамные штаны. Я вижу его, его всего, от белых зубов до содранных коленок. Он такой же вялый, как и я сам.
Я отталкиваю его.
– Отвали!
Он визжит, прижавшись к спинке кровати:
– НЕ УКАЗЫВАЙ МНЕ, ЧТО ДЕЛАТЬ!
– У меня и в мыслях не было, – холодно парирую я. – Какой смысл?
Он снова ударяет по матрасу... какой же он еще ребенок.
– Мерлин, как же я тебя ненавижу!
Я отворачиваюсь и вижу тысячи своих отражений, отворачивающихся снова и снова. Мне хочется уйти в себя, оставив позади осколки, вроде сожженной плоти, прилипшей к его иллюзии о любви, понимании, близости. Отражения вращаются на месте, словно в капкане. Он замечает меня. Он никогда не перестает меня замечать, и его лицо морщится от звука-запаха-вкуса. Я снова ложусь, накрываясь одеялом. Оставленный сидеть в одиночестве, он восклицает:
– Ладно, будь по-твоему!
А как мне еще быть?
Я нащупываю под подушкой спицу. Он смирно сидит у спинки кровати.
– Извини, – наконец шепчет он.
Я тщетно скребу по пологу пальцами.
– Ладно, – отвечаю в подушку я. Разумеется, он все равно меня слышит.
Наши сердца выбиваются из ритма. Наша остывшая ярость переходит в отчаяние.
Чуть погодя он уходит из моей постели. В кабинете снова зажигается свет. Я отворачиваюсь.
Отправлено: 04.01.09 19:57. Заголовок: Всех тоже с новым го..
Всех тоже с новым годом!!! Пусть у нас будет всего лучше и больше :))))
reader, имхо, Поттер тоже не совсем понимает, чего натворил. Но в предыдущих главах он хоть какое-то исследование на эту тему проводил. Книжки читал, вопросы задавал. Ну, и Снейп его пытался научить защите от него тоже. ( И как ты этот момент пропустила, я никак не пойму )
ikarushka, отлично объяснила! Добавлю, что два человека словно объединяются в одного. Они теперь не смогут расстаться. Более слабый будет подчиняться воле более сильного. Они будут делить сны, эмоции, воспоминания и т.д.
Отправлено: 03.02.09 02:07. Заголовок: reader да, куда-то ..
reader да, куда-то Лостик пропала :(
А я копила себе главки, чтобы сразу много прочитать. так хорошо, когда много А вот ситуация меня не радует ((( Какой же Поттер тут еще ребенок (((( Узы ему подавай (((( Примерно на этом момете я сломалась и не смогла дальше читать оригинал. Так хочется продолжения
La_nuit Хорошо, конечно, когда много, но я бы и строчечке была бы рада:-( А Поттер ребенок совершеннейший, да:-)) но, по-моему, вполне соответствующий своему возрасту ребенок.
Отправлено: 17.02.09 00:48. Заголовок: люди!! а у кого есть..
люди!! а у кого есть этот фик полностью(в смысле то что переведено) одним файлом на компе???? не могли бы Вы кинуть его мне на мейл(он в профиле) пожаааааааалуйста!!!!! у меня просто нет возможности собирать весь фанфик по пОстам сейчас....
Отправлено: 04.03.09 23:29. Заголовок: Глава 31: Медленное ..
Глава 31: Медленный распад
"Ты безнадежен".
Его присутствие начинает ощущаться еще до того, как он произносит мое имя. Но я притворяюсь, что не слышу. Сгинь. Уйди. Оставь меня в покое. Он зовет меня снова. В его голосе злость. Я чувствую ее у него внутри. И натягиваю на голову одеяло, которое не защищает ни от этого нетерпеливого голоса, ни от воспоминания о совершенной вчера глупости.
– ПОТТЕР! – орет он прямо надо мной. От вопля звенит в ухе, и я прикрываю его ладонью. – Все, подъем. Опоздаешь на завтрак.
– Я и не собираюсь завтракать.
– А вот я собираюсь. И не намерен оставлять тебя тут одного.
Медленно сажусь. Я так устал, что даже с открытыми глазами я ни на чем не могу сосредоточиться. Узы... я навсегда связан со стоящим рядом человеком. Приступ паники... слова заклятия... ощущение укрепившихся, накрепко связавших наши души уз. С бесстрастным видом он стоит передо мной, решительно настроенный игнорировать собственные эмоции, а в душе – безнадежность и злость человека, которого к чему-то принудили. Для ссоры просто не хватает сил. Ощущая на себе его раздраженный взгляд, я зеваю, превращаюсь в кота и устало трушу за дверь.
В Большой зал я прибываю уже после Северуса. Который ожесточенно нарезает еду на тарелке, игнорируя склонившегося к нему и что-то объясняющего Ремуса. Мне не слышно, о чем он говорит, но чувствую – это связанно с моим запахом на Северусе. На миг зельевар поднимает голову, встречается со мной взглядом и шепчет Ремусу:
– Ты соображаешь, в каких извращениях меня обвиняешь?
Отвернувшись, я делаю глоток апельсинового сока, но его вкус оказывается еще хуже вчерашнего, тыквенного. У яичницы тоже мерзкий привкус. Все вокруг с аппетитом уминают завтрак. Может, я болен или это все мое воображение? Интересно, теряют ли аппетит, когда сходят с ума?
Гермиона передает мне тарелку тостов и подозрительно замечает, что я выгляжу так, будто вообще не спал. Я бы нашелся с ответом, если бы не усталость. К тому же, отвлекают волны обиды, отчаяния и тревоги, перекатывающиеся между мной и Северусом. Черт, а ведь первый урок сегодня – зелья. Настроение ухудшается раз в сто.
Урок едва начался, а я уже сожалею, что не вернулся в спальню и не лег спать – плевать на потерю гриффиндорских баллов. Мне не сосредоточиться. Северус объясняет рецепт приготовления зелья, а я даже не способен повторить сказанное им пять секунд назад. Мы должны дать продегустировать готовое зелье одному из одноклассников, на выбор. Он бросает на меня злорадный взгляд, и перед глазами возникает мерзопакостная картина: я впадаю в экстаз при виде Малфоя.
Краткое молчание – Северус не отводит от меня взгляда, да и внимание всего класса приковано ко мне. Слизеринцы хихикают. Неужели теперь все, с подачи Северуса, захотят протестировать свои зелья на мне? Я упрямо гляжу на полку с ингредиентами, притворяясь, что мне все равно, но Северус-то должен понимать! Несколько неловких секунд, и он самодовольно объявляет: «Приступайте!».
– Что-то тут не так, – хмурится Гермиона. – Я принесу ваши... Рон, сиди. – Она встает и вместе с остальными направляется к полкам с компонентами.
Я лихорадочно ищу в учебнике рецепт зелья, а Рон пытается пересказать вкратце то, что я умудрился прослушать. Мы варим средство защиты от любовных зелий. А в конце урока должны «угостить» друг друга «зельем влечения», которое, по сути, то же, что и любовное, пусть и не запрещено уставом школы. Северус наверняка раскопал этот рецепт специально, в наказание мне! Это нечестно! Откуда мне знать, какой эффект окажут на нас узы? И вообще, заклинание не должно было сработать без палочки. Узы – уже сами по себе суровое наказание!
Северус подходит к нашей парте и ухмыляется Рону:
– Итак. Вы решили варить зелье посредством телекинеза.
Рон отвечает сердитым взглядом.
– Гермиона сейчас все принесет.
– Надо же. Настоящий рыцарь, – язвит Северус, и я совершенно не чувствую исходящего от него беспокойства. Меня он вообще игнорирует, притворяясь, что такого ученика нет, несмотря на то, что зелье для сегодняшнего урока выбрано с исключительной целью – унизить Гарри Поттера. Звон бьющегося стекла. За спиной Северуса смущенная Миллисента, с опустевшими руками, глядит в пол, на стеклянные осколки. Северус даже не оглядывается, а лишь поднимает голос: – Пять баллов с Гриффиндора, мисс Грейнджер. В другой раз не будьте такой неуклюжей.
– Это не она! – в унисон восклицаем мы с Роном.
Северус поднимает бровь, разглядывая Рона:
– А вам-то откуда знать? Ведь вы не спускали глаз с мистера Малфоя.
Рон краснеет как рак, пока Северус снимает дополнительные баллы за нашу дерзость.
– А вы тоже ничего не видели! – ору я. – А снимаете баллы, потому что они мои друзья и гриффиндорцы и...
Повернувшись, Северус окидывает меня ледяным взглядом. Мы смотрим друг на друга. Его напряженность переходит в ярость. Резко повернувшись, он отступает в противоположный конец класса.
Возвращается Гермиона, с трудом удерживающая в руках ингредиенты. Мы их разбираем и устанавливаем котлы. Инструкции – на доске, но прочитанное мгновенно вылетает из головы. Плохое настроение Северуса подавляет. Нет, ну какого черта он решил наказать меня уроком! И потом, я так устал, что глаза закрываются сами собой.
Гермиона протягивает ступку с какими-то орешками, приказывая измельчить. Ну, на это я еще способен. И представляю вместо орехов лицо Северуса. Бац. Так его. И еще раз. Ну, или Волдеморта. Бац. Так его. И еще раз. Бац. Тем временем она начинает готовить настой коры: сначала себе, потом мне.
– Займитесь собственным зельем, Грейнджер! – рявкает с другого конца класса Северус. – Еще десять баллов с Гриффиндора.
Теперь Гермиона ограничивается тем, что незаметно подталкивает ко мне ингредиенты, скороговоркой шепча инструкции. Вот я вливаю в котел смесь голубиной крови и уксуснокислой меди, морщась от неприятного запаха. Затем какой-то измельченный заранее корень и, напоследок, отвар белой чемерицы – мне остается лишь довести зелье до кипения, а потом варить на слабом огне.
Из котла Крэбба извергается отвратительно черный дым.
– Это так надо? – спрашивает он.
– Нет, – Северус рычит и приказывает ликвидировать все это безобразие и привести в порядок рабочее место.
Вина. Раздражение. Паника. Изнеможение. Я уже не понимаю, какие из эмоций принадлежат мне, а какие – Северусу. Он хочет избавиться от меня, не может, но все равно пытается, мне обидно, и я не хочу быть здесь. Зачем я вообще пришел на этот урок?
Гермиона незаметно пододвигает ко мне пузырек и что-то шепчет. Гляжу на пузырек, она снова шепчет, но я так и не понимаю, что должен сделать. Мне хочется кричать.
К нашей парте подлетает Северус.
– Вы что, уже не в состоянии следовать инструкциям? Это не групповое задание! Еще пять баллов с каждого!
Он выхватывает ингредиенты из рук Рона и Гермионы, пузырек – из моих, и сваливает перед нами в одну кучу. От удара во флаконе появляется трещина. У меня колотится сердце. Я пытаюсь глубоко вдохнуть, однако густой дым и испарения зелья вызывают тошноту и удушье. Северус окидывает каждого из нас злобным взглядом. Мне хочется толкнуть его на пол и выбежать из класса, но он отступает.
Гермиона умудряется подсказать очередной этап приготовления зелья. Нужны ступка, вытяжка омелы и мозг колибри. Я орудую пестиком, и ингредиенты издают отвратительно хлюпающий звук. Съешь я хоть что-нибудь за завтраком – сейчас бы меня точно стошнило. Наконец смесь готова, и я выскребываю ее в котел. Зелье шипит и становится ярко-малиновым. Бросаю взгляд на котел Гермионы, содержимое которого переливается розовым. У Рона – желто-оранжевое. М-да. Наверно, это я ошибся. Ну, а как иначе? Я же сплю на ходу, к тому же растерян и болен, а Северус... нет, Снейп... вполне мог воспользоваться моментом, когда я отвернулся, и подсыпать в котел какую-нибудь гадость.
Северус снова пересекает комнату и ставит на каждую парту по какой-то склянке. И между делом заглядывает в котлы студентов. При виде моего он мрачно улыбается. Гребаный сукин сын.
Затем возвращается к учительскому столу. Крэббу разрешено не тестировать свое зелье – оно ядовитое. Невиллу предлагается продегустировать свое – если тот в мазохистском настроении. Из глубины класса раздается хихиканье. Но большинство из нас набирают полшприца защитного средства, добавляют волосок в «зелье влечения», выжидают тридцать секунд и затем обмениваются друг с другом.
С омерзением вливаю струйку защитного средства так глубоко, как только возможно. Во рту еще долго остается горький металлический привкус. Сводит желудок. Теперь я уже жалею, что не поел: зелье на пустой желудок – прямой билет в больничное крыло.
Рон подсовывает пузырек Гермионе.
Та сердито на него смотрит.
– И не подумаю!
– Еще как подумаешь. Куда ты денешься?
Звук отодвигающихся, скребущих каменный пол стульев. Даже не нужно видеть, чтобы понять: ко мне тянется череда слизеринцев. Меня тошнит, а тут еще Северус изо всех сил пытается скрыть нервное напряжение. Подняв голову, я краем глаза замечаю его за толпой сгрудившихся возле меня студентов – стоящего у стола в глубине кабинета, со сложенными на груди руками.
Я хочу бежать. Но мне не пошевелиться. Они улыбаются. Им, должно быть, весело. Что они задумали? Колотится сердце, учащается дыхание, мне надо закричать... пожалуйста, пусть я закричу, пожалуйста... пожалуйста... но мне не издать ни звука...
Северус прорывается сквозь толпу.
– Нет. Нет. Вас слишком много. Поттер не будет знать, на кого накинуться, – шелковым голосом сообщает он, оглядываясь вокруг. – Гойл. Буллстроуд. Малфой. И... ты, Томас. Уверен, вы уже придумали, что именно сделаете с Поттером.
Сдержанные смешки, пока Северус сообщает, что остальным придется ограничиться «запасным вариантом».
Мне плохо. Покачиваясь, я встаю. Под нос мне суют флакон. Я сосредотачиваюсь на лице его владельца и вижу ухмыляющегося Малфоя.
– Давай, пей... недоразвитый.
– Да я лучше поцелую кальмара, – выдавливаю я.
– Что, опять? – удивляется он, работая на ржущую публику.
– Вот мой «запасной вариант»! – обрывает Малфоя Гермиона, суя свой пузырек ему под нос. – Давай, пей, хорек!
Выхватив зелье у Малфоя, я бросаю вызов ему, Северусу и всем этим больным придуркам.
– После тебя, Малфой.
– Не дождешься, – говорит он, с отвращением уставившись на зелье Гермионы.
– Вы оба, пейте, – командует Северус, умудряясь сохранить скучающий тон. Но я вижу, что он не сводит с меня напряженного взгляда. Ему страшно, ему хочется вырвать у меня склянку и швырнуть об пол. Вот и отлично.
Улыбнувшись, я снова окидываю взглядом Малфоя. Ощущение такое, словно я с закрытыми глазами несусь впереди всех на метле, и мне ни капли не страшно. Я мог бы рассмеяться, но не стоит. Пока еще не стоит. Я подношу флакон к губам и держу его так, дразня Мафлоя.
Северус раздраженно восклицает:
– Да пейте же!
Малфой выпивает. Я проливаю свое на мантию.
Блондин краснеет от гнева, а Северус выплевывает:
– Двадцать баллов с Гриффиндора.
Он подзывает Гойла, но тот уже отдал зелье Миллисенте Буллстроуд, которая теперь пожирает его восхищенным взглядом. Вздохнув, Северус оглядывается и подзывает Лаванду Браун.
– Из вас выйдет прелестная пара, – щерится он.
Девушка с улыбкой протягивает мне флакон:
– О нет, он мне совсем не подходит.
Я роняю флакон на каменный пол. Во все стороны брызжет стекло.
– Весьма глупо, – рявкает Северус на гриффиндорку, переводит гневный взгляд на меня, и я ощущаю исходящую от него волну облегчения, хотя он тут же осведомляется злым голосом, не намереваюсь ли я окончить занятие с нулевым результатом.
– А разве у меня есть выбор?
– О да, выбор у вас есть, Поттер. Вы просто не желаете его сделать. Отличный образец гриффиндорской смелости...
Слизеринцы хихикают.
– А подите вы все к дементоровой бабушке, – огрызаюсь я.
Северус недоверчиво смотрит на меня. Воцаряется мертвая тишина. Словно зачарованный Гермионой, Драко спохватывается и переводит взгляд с Северуса на меня, пытаясь сообразить, что он упустил. У Рона довольный вид. У Дина тоже – несмотря на все усилия это скрыть.
– Отработка, – рявкает Северус. – Подробности – у Филча. Я не желаю засорять свой класс больше, чем необходимо... И очередные двадцать баллов с вашего знаменитого факультета. – Резко развернувшись на битом стекле, он выплескивает ярость на остальных: – А вы что стоите? У нас нет целого дня!
Все поспешно обмениваются зельем. Еще трое студентов теряют баллы своих факультетов, последний – за то, что слишком громко вздохнул. В подавленном расположении духа Снейп отпускает нас раньше звонка.
Сразу за порогом класса, Гермиона желает выяснить, что происходит. Притворяюсь, что сам ничего не понимаю, и не успевают они с Роном затеять со мной ссору, как мы видим приближающегося Ремуса, который дружески машет рукой.
– Гарри! Найдется у тебя пару минут?
– Э... – беспомощно бросаю взгляд на Рона.
– Гарри обещал помочь с домашней работой, – выпаливает тот.
Ремус кладет руку мне на плечо и подталкивает к ближайшему пустому классу.
– Тогда подожди его в гриффиндорской гостиной. Пошли, Гарри...
Неохотно вхожу в класс, чувствуя беспокойство, головокружение, сонливость и облегчение. Хоть убейте, не могу объяснить свои ощущения... ну, кроме сонливости, естественно. Может, я сбит с толку, потому что сонный... или это чувства Северуса? Хорошо бы выспаться... и поесть... и еще быть оставленным в покое.
Щелчок закрывающейся за нами двери.
– Послушай, – тихо начинает Ремус, – я знаю, что происходит между тобой и профессором Снейпом.
Бежать. Нужно бежать. Нет, лучше лгать. Но как? У меня все вылетело из головы. Нет, лучше сбежать. Я поворачиваюсь к двери, и луч солнца из окна больно режет глаза. Выворачивает живот. Тошнота! Может, меня сейчас стошнит?
– Гарри, – Ремус касается моего плеча, и я вздрагиваю.
– Что? – выпаливаю я. – Не понимаю, о чем ты.
– Все ты прекрасно понимаешь.
– Н-неправда!
– Сегодня утром, – вздыхает он. – Я почувствовал на нем твой запах.
– Но мы ничего такого не делали!
– Запах лжи также нетрудно заметить.
– Это правда, честное слово! Мы ничего такого не делали! Я вообще спал на диване!
– Тебе вообще там нечего делать.
– Но... мы же ничего не делали!
– Пожалуйста, не забывай, что я просто хочу помочь.
– Ничего себе, помощь! – кричу я. – Ты же делаешь все в сто раз хуже!
Он хмурится.
– И каким же образом?
– Тем, что вмешиваешься! И лезешь куда не просят!
– Мы же договорились – я помогаю вам обоим уравновесить ваши отнош...
– ДОГОВОРИЛИСЬ?! У МЕНЯ ЧТО, БЫЛ ВЫБОР?!
– Ш-ш... – успокоительный жест в попытке меня утихомирить. – А будь у тебя выбор, что бы ты предпочел?
– Чтобы меня оставили в покое! – Косясь на дверь, я делаю шаг назад, гадая, удастся ли сбежать.
И снова перевожу взгляд на Ремуса. Тот печально улыбается и думает что-то о Дамблдоре. Дышать. Мне нужно дышать. И подумать. Что именно ему известно? Зачем ему понадобился Дамблдор? И откуда я вообще знаю, о чем он думает? Жутко раскалывается голова, ужасно хочется прилечь... Ремус прощается, открывает дверь и уходит. Спать... как же хочется спать. Но мне нельзя. Нужно... нужно разузнать, что же известно Ремусу.
Несколько осторожных шагов к выходу, и я прислоняюсь плечом к косяку, выглядывая в коридор. Ссутулившись и опустив голову, Ремус удаляется вглубь коридора. В кабинет Дамблдора – я в этом уверен. Нужно за ним проследить.
Обернувшись черно-белой крысой, я выбираюсь из груды одежды и изо всех лап несусь по его следу, по возможности пытаясь держаться в тени. Чтобы нагнать его, я мчусь вперед, абсолютно забыв об усталости.
Он застает директора у входа в учительскую. Они заходят внутрь и закрывают дверь прежде, чем я успеваю проскользнуть следом. Приходится оборачиваться жуком, ползти через щель под дверью и прятаться в трещине шкафа. За пыльными керамическими кувшинами я снова превращаюсь в крысу и ползком пробираюсь к чуть приоткрытой дверце шкафа.
Ремус, потерянно уставившись в пол, докладывает Дамблдору, как именно, по его мнению, мы с Северусом проводим время. Дамблдор достает с полки жестянку с печеньем и предлагает его Ремусу.
– Э... благодарю, – озадаченно реагирует Ремус.
Дамблдор ставит жестянку на стол и выбирает сразу несколько штук. Затем осведомляется об имеющихся у Ремуса доказательствах.
– У меня интуиция.
– А с ними ты уже побеседовал?
Ремус кивает.
– Они все отрицают.
– Хм-м, – Дамблдор жует очередное печенье, задумчиво глядя в окно. А чуть погодя философски замечает, что когда ему было столько же лет, сколько мне, половина его друзей уже переженились. Открыв рот, Ремус застывает с нетронутым печеньем в руке. Затем засовывает руки вместе с печеньем в карманы.
– Я бы хотел забрать Гарри из школы, – внезапно объявляет он.
НЕТ! Шерсть на моей шее и спине встает дыбом.
Дамблдор кивает. Ремус говорит, что поскольку я не сдаю СОВы вместе с остальными, мне будет лучше провести это время с ним и Сириусом. Похоже, для директора предложение Ремуса – не неожиданность.
– Хогвартс – по-прежнему наиболее безопасное место для Гарри, – спокойно отвечает он Ремусу.
– Сириуса же до сих пор не нашли, – возражает тот. – Номер 12 невозможно обнаружить, каким образом они найдут Гарри?
Дамблдор предлагает спросить мое мнение. Ремус со вздохом соглашается. Они уходят, я на всякий случай пережидаю в шкафу еще несколько минут и покидаю учительскую.
Коридор пуст. Нырнув под лестницу и превратившись в кота, я спешу в гриффиндорскую башню. Следующая пара уже давно началась. Это ЗОТС, но я не собираюсь заявляться на урок с опозданием. Забравшись в постель и превратившись в человека, я наконец засыпаю.
И просыпаюсь несколько часов спустя, смущенный и униженный – у меня стоит. В голове мелькают смутные воспоминания: Флитвик демонстрирует рисунки, изображающие Гарри, делающего минет мне... нет, Север... короче, показывающего очередные гнусные шедевры изобразительного искусства кисти Дина. Я резко сажусь, сбитый с толку и с ноющим от голода желудком. Болит шрам... и я вспоминаю ползущего ко мне, совершенно голого, за исключением собачьего ошейника, Малфоя-старшего. Я применил к нему Fellatius и заставил умолять до тех пор, пока у него в легких не закончился воздух и он мог только скрести пальцами по горлу, стараясь повиноваться приказу, пока тело корчилось в панике от удушья. Я толкнул его на пол и оттрахал обмякшее тело.
Меня тошнит, я голоден и нервничаю. Только что закончился обед, а до ужина далеко, да и вообще, идти мне никуда не хочется. Некоторое время я продолжаю сидеть в кровати, пытаясь успокоиться. Наконец, кое-как одевшись – пока я спал, одежда (и палочка) каким-то чудом материализовалась аккуратно сложенной стопкой на кровати (да здравствуют домовые эльфы!) – я роюсь в сундуке в поисках запасов шоколадных лягушек. Съев одну и положив другую в карман, я направляюсь в библиотеку в надежде застать там Рона с Гермионой.
И нахожу их в дальнем тихом закутке в компании не кого-нибудь, а Малфоя! Который, не сводя восхищенного взгляда с Гермионы, что-то оживленно рассказывает. Неловко улыбаясь, Гермиона кивает, в то время как Рон сердито пялится на них. Игнорируя слизеринца, я сажусь рядом с Роном, хватаю его учебник по ЗОТС и открываю на сегодняшней главе.
– Что я пропустил?
– Ничего, – отзывается Рон. – Было повторение.
Малфой бросает на меня рассеянный взгляд и снова сосредотачивается на Гермионе.
– ...и отец говорит, что на девяносто девять процентов это – ложь и сказки. И потом Поттер начинает лизать задницу Снейпу – будто ему не терпится урвать последний кусок слизеринского пирога – кусок, который ему никогда не был нужен. – И у этого хорька еще хватает наглости выглядеть расстроенным.
– Отвали, Малфой, – холодно советую я. – Это не твое дело.
– Дело Слизерина – мое дело.
Я вынимаю палочку.
– Предупреждаю в последний раз, Малфой. Заткнись и не суйся не в свое дело.
– Вот именно, – неуклюже вторит Рон.
Малфой оборачивается к Гермионе с умоляющим выражением лица.
– Вот видишь? Это же так по-гриффиндорски. А Дамблдор все твердит...
– Ну, так как, Драко, – нервно меняет тему Гермиона. – Ты сдал арифмантику?
– Арифмантику? Но Поттер...
– Demolingua, – бросаю я, нацелив палочку на Малфоя.
Тот прижимает ладонь ко рту, уставившись на меня широко открытыми глазами. Гермиона ахает, а у Рона совершенно ошарашенный вид.
В сжатом под столом кулаке я держу нечто влажное и пористое. Подняв ладонь, я вижу перед собой безвольный, красный комок плоти. Рон гогочет, наблюдая за попыткой Малфоя отобрать его у меня. Я отступаю, отведя руку за спину. Как там говорят? «Язык кот откусил»? И я присоединяюсь к Рону – ведь это смешно, и смешнее всего то, что до Малфоя шутка не доходит. Он же не знает, что я кот Северуса!
Смеясь, я машу поднятым в воздухе языком:
– Твой язык у меня!
– Аааааа! – стонет Малфой, обращаясь к Гермионе, дико жестикулируя в мою сторону.
Я буквально задыхаюсь, сгибаясь от смеха. Даже болят легкие. У меня малфоевский язык! У меня малфоевский язык!
Но вот Рон прекращает смеяться и, как и Гермиона, смотрит на меня с беспокойством. К нам приближается взбешенная и размахивающая палочкой мадам Пинс. Повернувшись, я гляжу в ее покрасневшее морщинистое лицо, не совсем понимая причину ее гнева.
В моей руке безжизненно висит язык. При виде его к горлу подкатывает тошнота. Что я наделал? Я перевожу взгляд на Малфоя, который выглядит так, будто вот-вот разревется.
И бросаю язык в него.
Тот со шлепком падает на стол.
Я пускаюсь наутек.
И бегу до самой спальни, где прячусь под одеялом. Вскоре появляется Макгонагалл и приказывает встать. Чтобы не упасть, я держусь за спинку кровати. Меня бьет озноб, ноги подкашиваются от слабости и страха... я не знаю, что сказать или сделать, пока она отчитывает меня за инцидент с Малфоем. Наконец она обеспокоенно умолкает, и спрашивает, не позвать ли мадам Помфри и обедал ли я.
Со мной все в порядке, в порядке, в порядке. Оставьте меня в покое.
Она снимает баллы за происшествие в библиотеке и велит мне отдохнуть. А перед уходом добавляет: будет лучше, если я появлюсь за ужином, иначе она собственноручно доставит меня в больничное крыло. Полчаса спустя за мной являются Рон и Гермиона, и мы вместе идем в Большой зал.
У всего, что я кладу в тарелку или наливаю в кубок, мерзкий привкус. Только ржаные булочки по-прежнему вкусные, и я съедаю несколько штук с маслом. Мне немного лучше. Я ухожу из Большого зала раньше всех, наша спальня безлюдна, я спокойно превращаюсь в кота и выхожу в коридор. У нас с Северусом урок, но у меня еще есть время. Я решаю поохотиться на пауков и мышей, которые сейчас кажутся более аппетитными, нежели то, чем нас кормят в Большом зале.
К сожалению, Ремус перехватывает меня в коридоре и несет прямиком в комнаты Северуса. Громко стучит в дверь, и та резко распахивается, обнаруживая сердитого Северуса.
– Вот, нашел твоего кота, – объясняет Ремус.
Ворчливо отступив, Северус позволяет тому войти. Меня сбрасывают на пол, я пружинисто приземляюсь и мчусь превращаться в ванную. Когда я возвращаюсь, Ремус все еще тут. И Северус смотрит на него с таким отвращением, как будто тот – проросшая на полу плесень.
Ремус приветствует меня улыбкой.
– Мы с Дамблдором подумали: может быть, тебе лучше пожить на Гриммолд Плейс до конца года.
– Ты это серьезно? – я пытаюсь разыграть удивление.
Воцаряется неловкая тишина. Все еще изнуренный и злой Северус кисло смотрит на Ремуса.
– Мы хотели бы знать твое мнение, – зондирует почву Ремус.
– Ну да… наверно… – отзываюсь я. – Можно мне подумать?
– Ну разумеется. Зайди ко мне после урока, – на выходе предлагает Ремус.
Северус захлопывает за оборотнем дверь и раздраженно оборачивается ко мне, будто теперь это я – плесень. Затем усаживается за рабочий стол, раскладывает на нем какие-то свитки, продолжая меня игнорировать. Он злится на меня. Да как он смеет на меня злиться после своего поведения сегодня утром!
– Ну? – рявкаю я. – Чтение или заклятия?
– Ни то, ни другое.
– Шахматы? – сердито спрашиваю я.
С ухмылкой он поднимает голову.
– Ты безнадежен.
– Как насчет секса!?
Ухмылка испаряется с его лица. Он открывает было рот, но так ничего не произносит, а снова опускает голову, разглядывая свитки. Перо подрагивает в его пальцах.
– Ремус все знает, – информирую его я. – Он проводил со мной беседу – пытался выудить признание.
Северус не сводит взгляда с пергамента, ощущение безнадежности поглощает его.
– Он говорил со мной за завтраком, – тихо информирует он пергаментные свитки.
– Это ты виноват. Я же предлагал чередоваться.
– Да, это я виноват, – бормочет он.
Затем, что-то записав, откладывает свиток и принимается за следующий. Да что с ним такое? Он же злился раньше. Целый день злился. А теперь он даже не соизволит со мной поспорить!
Я ударяю кулаком по столу:
– Ты, верно, думаешь, что заслужил срок в Азкабане, да? Только этого на мою голову и не хватало!
Он сощуривается:
– И кто именно свалил это «на твою голову», Поттер?
– Не на голове мне тоже этого не нужно!
Северус снова опускает взгляд и начинает лениво водить по пергаменту пером, хмурясь на абстрактную кляксу.
– Очень мало кому нужно то, что я могу дать.
А с этим как я должен спорить? Мне хочется от души поорать, а он весь поникший и ведет себя странно. Вот взял и придушил бы, честное слово!
– Так что мы сегодня делаем?
Он вздыхает.
– Не знаю, Поттер. Почему ты всегда предполагаешь, что я все должен знать?
– Потому что мы у тебя! Потому что это урок, и ты – учитель, и взрослый!
Я слышу, как он скрипит зубами.
– Это не урок. Уроков не будет до тех пор, пока я не найду способ справиться с узами. Примени я сейчас к тебе Amicus Fides, мы никогда не сможем его отменить.
– Так что мне делать? Уйти?
Сделав усталый жест, он опускает руку на стол. Подавленность. Стыд. Вина. Злость. Отчаяние. Депрессия. Целый вихрь ощущений – и уже непонятно, где его, а где мои.
– Ответь мне! Я не умею читать твои мысли!
– Какая разница, чего хочу я?
Сжав кулаки, я напряженно присаживаюсь на край дивана, сердито вперившись в стоящий передо мной стол. Мы сидим. Он – с прижатыми к глазам ладонями. Я – со скрещенными на груди руками. Металлический скелет на полке тоже сидит, тихо постукивая по стеклянному куполу хвостом.
Наконец, Северус произносит:
– Позови домовика и закажи что-нибудь.
– Я не голоден.
– Ты голоден.
Я бросаю на него злобный взгляд: ну откуда он все знает? Мои чувства принадлежат мне. Я сам решаю, когда голоден, а когда – нет. И это не его дело. Он повторяет приказ. Несмотря на желание ссориться, он прав, мне хочется есть. Дементор его побери за то, что он всегда прав. И меня тоже – за создание этих проклятых уз.
Я вызываю Добби и заказываю тосты. Возмущенный Северус приказывает принести для меня «нормальную еду».
– И тосты не забудь, – добавляю я.
– Что, пытаешься умереть от голода? – сухо осведомляется Северус, как только Добби исчезает.
– Я же сказал, что не хочу есть. Тосты – это единственная пища, не вызывающая у меня отвращения.
Он снова принимается за свою писанину, словно ему наплевать, но я-то чувствую, что это не так.
– И почему же?
– Невкусно.
– Ну, разумеется, невкусно, – отзывается он, обмакнув в чернильницу перо. – Но это не причина голодать.
Материализовавшийся из воздуха Добби накрывает передо мной стол. На позолоченном блюде – пирог со стейком и почками, который подавали за ужином в Большом зале, в кубке – тыквенный сок. И, слава Мерлину, он не забыл тосты с маслом.
Проверив, на всякий случай, не улучшился ли у еды вкус, я обмакиваю палец в сок и подношу к языку. Отвратительно горький. М-да, проверять пирог явно не стоит. Намазывая тост маслом, я ощущаю на себе внимательный взгляд Северуса.
– Ешь пирог, – недовольно приказывает он.
– Он испеченный, – жалуюсь я.
– Тогда – овощи.
– Они невкусные.
– Выпей сок.
Я мотаю головой – мысль об этом невыносима. Северус отшвыривает перо и исчезает в ванне, где роется в шкафчиках, собирая флаконы. Затем в течение нескольких минут смешивает и приносит зелье в зеленой с белым чашке. Я кошусь на варево с опаской – что это еще за гадость? Явно не зелье от тошноты, которое он давал раньше. От чего тогда? Вдруг это яд? Или любовное зелье? Но мне плевать.
Взяв чашку, я выпиваю содержимое залпом. У него острый вкус – вроде шафрана. Накатывает тошнота и... ужасный голод. Я перевожу взгляд на тарелку с едой и от мысли о ней... о прожаренном мясе... о жуткой горечи сока... мне по-прежнему становится плохо.
Северус приказывает есть и возвращается к столу.
Он дал зелье не просто так, верно? Может, от него все становится безвкусным? С опаской я подношу ко рту немного овощей и жую. О Мерлин, это же еще хуже. Я выплевываю в тарелку и тру салфеткой язык, пытаясь избавиться от мерзкого привкуса.
Северус отбрасывает перо.
– Поттер!
– Я не могу это есть.
– Эй, домовой эльф! – зовет он и через пару секунд снова: – Эльф! – После того как он повторяет зов четыре раза, перед нами возникает маленькое существо, нервно сжимающее свое полотенце. – Где тебя носят дементоры! – рычит Северус.
– Н-нигде, сэр. Уипи была...
Жестом Северус указывает на поднос:
– Убери это. Принеси... филе или что-то в этом роде.
– Только сырое! – добавляю я, надеясь, что оно будет съедобным.
Северус бросает на меня полный омерзения взгляд.
– Ну, и какой-нибудь овощ. Картофель. Десерт?
– Э... может, мороженое? – осторожно предлагаю я.
– А для профессора Снейпа? – шепчет эльф.
– Не теряй времени!
Домовой эльф исчезает, а взбешенный Северус возвращается к проверке, вымещая ярость на чьем-то домашнем задании.
Опустив руки на колени, я ожидаю появления еды. Уверен, и на сей раз она окажется несъедобной. А жаль. Я голоден, и уже давно не ел сырого мяса. Но есть его тут, у Северуса... в голове возникают мои кошачьи фантазии о том, как он кормит меня с рук, а я облизываю ему пальцы. Облизнувшись, бросаю взгляд на Северуса, который яростно выводит краткую тираду на чьей-то домашней работе. Интересно, прочел ли он эту мою мысль? Если и так, то по нему не скажешь (разве что он нарочно меня игнорирует).
С хлопком материализуется ужин. Сырые кусочки говяжьего филе, зеленые бобы, печеная картошка, кубок с соком. Не осмелившись прикоснуться к соку, я цепляю на вилку кусочек мяса и касаюсь его языком.
Солоноватое.
Металлическое.
Чуть сладковатое.
Я откусываю и жую... рот наполняет вкуснейший аромат. Оно съедобно! Невероятно!
– Я могу это есть!
Еще один ломтик мяса. Я так голоден, а это так вкусно. Я не ел такого... целую вечность. Слизав с пальцев кровь, я смотрю на Северуса, который сосредоточенно что-то строчит, совершенно меня игнорируя.
– Это действительно вкусно. Почему-то в Большом зале нам никогда не подают сырое мясо.
– И слава Мерлину, – бурчит он.
– Спасибо.
– Пожалуйста, – едва слышно отзывается он в пергамент.
– А можно я теперь все время буду ужинать здесь?
Он поднимает голову, готовый отказать, но передумывает и говорит:
– Посмотрим.
Я отодвигаю мясо и пробую бобы, которые тоже на удивление оказываются съедобными. Даже картошка вкусная. И я сметаю с тарелки все, до последней крошки.
Я уже наелся, но мороженое выглядит необыкновенно соблазнительным. Придвинув блюдце, я набираю полную ложку сливочного ванильного мороженого, покрытого шоколадом. Мммм. Сладкое, тягучее, шоколадное и вкусное. Я съедаю еще целую ложку, наслаждаясь медленно тающей на языке прохладой.
– И с чего бы ты сейчас такой добрый?
– Я – не добрый.
– Ну, тогда не полная сволочь.
– Десять баллов с Гриффиндора.
Я показываю ему язык, а он снимает еще пять баллов. Мое настроение улучшается. Кажется, и у Северуса тоже – он более спокоен, хотя все еще усталый и раздраженный. Я отодвигаю почти полную порцию мороженого. Больше мне не съесть.
– Хочешь? – предлагаю я Северусу.
– Нет.
Вытянувшись на диване, я наблюдаю за мелькающим пламенем свечи. Интересно, улучшатся ли ощущения от уз, если Северус позволит остаться ночевать и захочет заняться со мной сексом? И что мы скажем Ремусу? И что будет, когда узнает Сириус?
Стук в дверь. Я вскакиваю с колотящимся сердцем – на миг объятый ужасом, что за дверью – Сириус, что Ремус обо всем ему рассказал, и что теперь крестный явился убить Северуса и забрать меня.
Превратившись в кота, я выбираюсь из одежды, которую Северус тут же отсылает, вместе с посудой, в угол комнаты и прячет все это под Imperceptus.
– Да? – он с опаской приоткрывает дверь.
За дверью Малфой.
– Можно войти?
Черт! Сейчас он расскажет Северусу о случившемся в библиотеке. Только этого мне сейчас не хватало: а вечер только-только стал налаживаться! Северус отступает, приглашая слизеринца внутрь.
Малфой проходит в кабинет и ухмыляется мне, я сердито гляжу на него в ответ. Северус закрывает дверь и снова усаживается за стол. Малфой прячет руки в карманах, разглядывая стеллажи с книгами и безделушками.
– Что произошло?
– А разве Макгонагалл вам ничего не рассказала? – блондин поворачивается к подозрительно сощурившемуся Северусу.
Я сползаю с дивана и забираюсь под него.
– Профессор Макгонагалл ни о чем мне не говорила.
Малфой скрещивает на груди руки.
– Подумать только.
Северус внимательно на него смотрит, выжидая, затем вздыхает:
– Почему бы тебе просто не рассказать, в чем дело, Драко?
Воцаряется мертвая тишина. Северус в шоке и ужасе, но отлично скрывает свои эмоции, с преувеличенным интересом разглядывая осторожно сложенные на столе руки.
– Когда это произошло?
– В библиотеке, перед ужином.
– Полагаю, мадам Помфри информировала профессора Макгонагалл? – Малфой кивает. – До ужина? – Малфой снова кивает. – Что ж. Это любопытно... – Северус откидывается на спинку кресла и меряет Малфоя взглядом. – Ты в порядке?
С едва заметной ухмылкой Малфой пожимает плечами:
– Ну... Болит немного.
Снова повисает неловкое молчание. Чувствую, внутри Северус закипает. В темноте, под диваном, я пячусь поближе к стенке.
Малфой с притворным равнодушием роняет, что написал отцу.
– Но пока не получил ответа.
На губах у Северуса играет неприятная улыбка.
– Уверен, он учинит большой скандал.
Лицо Малфоя светлеет, и он хихикает, словно услышал забавную интимную шутку. Северус благодарит его за информацию и обещает изучить обстоятельства. Все еще улыбающийся Малфой направляется к двери.
Отправлено: 04.03.09 23:29. Заголовок: Некоторое время Севе..
Некоторое время Северус бесстрастно созерцает место, которое только что занимал блондин. Он сидит неподвижно, нагнетая волну ярости до тех пор, пока та почти полностью не скрывает болезненное беспокойство. Я прячусь под диваном, не желая, чтобы он меня чувствовал, желая провалится сквозь землю...
Северус поднимается, произносит «Finite Incantatem» и обновляет охранные чары. Затем направляет палочку в угол с моей одеждой, и та снова становится видимой. И возвращается к проверке домашних заданий.
– Одевайся.
Выскользнув из-под дивана, я превращаюсь прямо тут, в кабинете. И одеваюсь так быстро, как только могу, с трудом застегивая пуговицы дрожащими пальцами. За все это время Северус даже не соизволит на меня взглянуть. Невнимание задевает, хотя мне надо бы сейчас волноваться о более серьезных вещах. Я одеваюсь, сидя на диване, каждую секунду ожидая чтения морали, снятия факультетских баллов и даже назначения отработки. После продолжительного неловкого молчания он откладывает свиток с домашним заданием и поднимает голову.
– Где ты научился творить Demolingua? – с обманчивой невозмутимостью интересуется он.
– Не знаю.
– Не знаешь.
– Нет.
– Это темное заклинание, Поттер.
Черт.
Он опускает взгляд на пергамент, обмакивая перо в чернильницу и выводя что-то на очередной работе.
– Люциус Малфой скажет о применении тобой темного заклятия к его сыну, Поттер?
К горлу подступает тошнота, или это к его горлу... или тошнит нас обоих. Но тут же ощущаю силу закипающего гнева, но сила все равно недостаточна для того, чтобы скрыть тревогу. Его беспокойство, мой страх.
– Не знаю, сэр.
– Ты не подумал, верно?
Я мотаю головой.
– Ты редко думаешь, не так ли?
Но это же неправда! Он специально меня провоцирует...
– Нет!
– А ты, похоже, готов... пожертвовать многим ради того, чтобы увидеть Драко Малфоя без языка, – язвит он.
– Да я сам испугался, все было так неожиданно! – возмущаюсь я. – И потом... С Малфоем же все в порядке, Макгонагалл уже сняла баллы, и мне было плохо весь день, так что...
– Она сняла баллы? – прерывает он, вне себя от такого жалкого наказания.
– Оставь меня в покое!
Отложив перо, Северус сверлит меня взглядом.
– Ты извинишься перед Драко.
– И не подумаю!
– Ты сделаешь это.
– Ты никогда меня не заставишь!
– О, я тебя заставлю.
Что он собирается сделать? Позовет Малфоя, чтобы я извинился?
Представляю его слизеринскую рожу при виде меня в комнатах Северуса, в моей униформе а-ля Снейп и ботинках на застежках. Сощурившись, Северус сверлит меня взглядом, а я с трудом удерживаюсь от смеха при мысли об утратившем дар речи и с отвалившейся челюстью Малфое. Да блондинистый придурок просто свихнется от зависти.
– Отлично, иди, зови его, – я складываю на груди руки.
– Не мели чушь. Ты извинишься перед ним в понедельник, в классе, при свидетелях.
Ага, сейчас. Я пошлю Малфоя подальше, вот что я сделаю. Северус не может принудить меня извиниться. Я способен противостоять Imperius.
По-прежнему вне себя от гнева и беспокойства, Северус снова берет перо. Я обиженно вытягиваюсь на диване. Ну вот, приехали. Злость и тревога... злость и чувство вины... злость и усталость.... М-да, о сексе сегодня явно можно забыть.
Северус отбрасывает перо.
– Убирайся с моего дивана.
Я встаю, сердито смотрю на него. Он отвечает тем же, словно я нарочно игнорирую его инструкции.
– И что?..
– Иди в ванну, – командует он, – и сиди тихо.
Я повинуюсь. Но едва переступаю порог спальни, как за мной захлопывается дверь. Повернувшись, я хватаюсь за ручку – заперто!
– Какого ч...
Я прижимаюсь к двери ухом, но ничего не слышу. Содрав одежду, я превращаюсь в кота и снова прислушиваюсь. Сейчас мой слух гораздо острее. Я различаю рев пламени в камине и приглушенный голос. Шмыгнув в ванну, я прижимаюсь ухом к стене. Она прямо за камином, и теперь голос Северуса очень отчетлив.
– ... тебя интересовала только версия Поттера? – орет он. – Драко лишился языка!
Макгонагалл терпеливо объясняет: неизвестно, чем Драко заслужил подобное наказание.
– О, Мерлин, ты никогда не изменишься, верно?
– Я уже побеседовала с директором...
– Что ж, гриффиндорцы решили все уладить полюбовно, – сердито комментирует Северус. – В таком случае, мнение Люциуса Малфоя я придержу при себе.
Пламя мгновенно гаснет, не дав Макгонагалл возможности ответить. Мое ухо на всякий случай еще прижато к стене – вдруг Северусу вздумается еще с кем-то поговорить? Но слышу лишь его шаги, пока он – злой, обиженный, раздраженный, напуганный, подавленный – меряет шагами кабинет... И я тоже чувствую себя подавленным. Снова став человеком, я забираюсь в постель и прячусь под одеялом...
Наконец, дверь открывается. Секунду он смотрит на меня и скрывается за дверью в ванную, откуда доносится звук наполняющейся ванны. Я вылезаю из-под одеяла. Дверь чуть приоткрыта, и мне видны ступни на бортике ванны. Его гнев переходит в грусть и печаль. Как мне надоели эти ссоры-которые-почти-не-ссоры. И я скучаю по его рукам.
С опаской я приближаюсь к приоткрытой двери и толкаю ее, чтобы мы могли друг друга видеть. Он сидит, полностью погруженный в воду – на поверхности лишь голова и ступни. Он поднимает голову и смотрит на меня с тоской.
– Можно к тебе?
Отодвинувшись, он освобождает для меня место. Я усаживаюсь к нему спиной. Он кладет руку мне на грудь, прижимая к себе. Потянувшись, я касаюсь его руки. Его рука. Обожаю ее. И его дыхание в мои волосы. И биение его сердца.
– Ты не знаешь, откуда ему научился.
– Э... нет, – подтверждаю я. Наверно, я кажусь ему полным придурком, если не знаю, откуда научился таким проклятиям. Нет, точно кажусь.
– Может, я разговариваю во сне? – на полном серьезе спрашивает он.
– А я во сне учусь? Тогда я должен быть отличником по истории магии.
Он устало смеется. Я расслабляюсь (надо же, а я и не понимал, как был напряжен), радуясь, что он не обиделся на мой шутливый ответ. Облегчение перерастает в неопределенное удовольствие. Смех – это хорошо. Смеяться вместе – это хорошо. Такая, кажется, мелочь, а приносит счастье. Внезапно мне становится грустно из-за того, что я зациклился на малости, вроде смеха. Все было так ужасно, и становится еще хуже – и смех по ерундовому поводу обретает огромное значение.
Северус говорит мне повернуться. Затем берет мочалку и мыло и начинает меня мыть. Его чувство вины куда-то улетучивается, моя грусть – тоже... и я наслаждаюсь его вниманием, его прикосновениями. Я трогаю его в ответ: мои руки на его ногах, груди, как будто для равновесия, пока он меня моет. Но мне лишь нужно его трогать... и чтобы он прикасался ко мне... хотел меня. Заставив меня встать, он моет мне мошонку, пенис, ягодицы и промежность между ними, мне щекотно и я смеюсь, и мне хорошо. Все хорошо. Зачем ходить на уроки? Можно уехать отсюда, снять квартиру, целыми днями оставаться в постели, заниматься сексом, принимать ванны, лакомиться мороженым и просто быть счастливыми. Я хочу, чтобы он был счастлив. И я вместе с ним. Но у нас так мало времени.
Он смывает с меня пену и заворачивает меня в полотенце. С меня стекает вода, и на полу остаются влажные следы, пока он одевает меня в пижаму. Он не уверен и смущен. Или он заглянул в мои мысли, наблюдая за их медленным распадом?
Он вызывает две зубные щетки и протягивает тюбик пасты. Мы вместе чистим зубы, глядя в расщелину в стене, там, где раньше висело зеркало. У пасты вкус мирты. Ну почему у него нет мятной зубной пасты, как у нормальных людей?
Мы идем в спальню. Я оставляю полотенце на полу, рядом с кроватью, и голым забираюсь под одеяло. Он все еще расстроен. Ему что-то от меня нужно, но он не скажет, что именно. Все так неловко. Не находись мы под влиянием уз, я бы уснул, ничего не подозревая, или потребовал секса. Теперь же я отчетливо чувствую его раздражение, причины которому не понимаю. Я могу его игнорировать или прямо поинтересоваться причиной – ни то, ни другое меня особо не соблазняет. Чем сильнее его тревога, тем больше я нервничаю. Ну, нет, так мне никогда не заснуть!
Внезапно он накрывает меня своим телом и целует. Я ахаю. Его язык раскрывает мои губы, ладонь крепко сжимает запястье. Он толкается в меня. Я чувствую, он что-то ищет, и я выгибаюсь, вжимаясь в его тело, отвечая на толчки его языка своим. Все так гладко и грубо, ново и знакомо, и... о, Мерлин... Так прекрасно. Выровняв дыхание, он снова целует меня. Я пытаюсь ощутить его, ощущая себя... ощущая его... Неуверенность. Раздражительность. Отчаяние.
Отстранившись, он глядит мне в лицо. И я вижу его: связанного, голого, беззащитного, на коленях. Не хочу это видеть, не хочу, чтобы все было как с Малфоем. Волдеморт. Тяжесть его взгляда на мне... на нем... Мои губы покрыты слюной.
И единственное, что приходит в голову – лизнуть его в нос.
С сердитым взглядом он вытирает нос и отталкивает меня. Злой и горящий желанием. Он целует меня, покусывая губу. И шею...
– ЭЙ!
...кусает подбородок, ухо, и я ахаю, постанываю и выгибаюсь, пытаясь сильнее к нему прижаться. Он сжимает, удерживая на месте мои ноги. Кусает плечи. Он в ярости, мне страшно, но я хочу... мне нужно... Кусай... кусай же меня.
Он снова кусает шею. Кусает сильно и проводит языком по укусу. Затем по своей ладони. Сдирает одеяло и обхватывает мой член, быстро и сильно лаская его, больнее кусая шею... лижет... кусает... Еще-О-Да-Мерлин-Еще!
Он кусает меня зло, в панике заставляя меня вскрикнуть... его зубы впиваются в покрасневшую кожу. Я кричу. Всхлипываю. Пытаюсь сдержать слезы. Движения его руки набирают бешеную скорость... Мне больно... мне больно... больно повсюду. Ощущаю толкающийся в меня член. У него острые зубы. Мне страшно. Мне больно. Хочу укусить его. Но нельзя. Я поворачиваю голову и сильно кусаю собственное запястье, сильнее... сильнее... сильнее, чем он.
И тут все прекращается.
Он придерживает мою руку, отстраняя от моей головы.
– Прекрати! – орет он. – Прекрати сейчас же! Ты что, спятил?
Я расслабляюсь. И чувствую, как ноет запястье в месте укуса. Зажмуриваюсь. Не могу взглянуть ему в глаза. Не могу ответить. Потому что не знаю.
Он садится, отодвигаясь до противоположного конца кровати, и смотрит на меня. Спятил. Он решил, что я спятил. Ненавижу эти узы, ненавижу себя, за то, что создал их! Понимает ли он теперь... что у меня не все в порядке с головой? Что я вижу Малфоя, этих девчонок... других безымянных людей... вижу их всех в голове? Видит ли все то, что я делал? Ну, конечно же, все он понимает и не желает иметь со мной ничего общего!
У меня до сих пор стоит. Повернувшись на бок, я натягиваю одеяло, чтобы скрыть это.
Северус исчезает в ванной, прикрывая за собой дверь. Звук текущей воды. Мое тело покрыто следами укусов. Я дрочу под одеялом, ненавидя себя за получаемое наслаждение, за то, что щекочет и жжет... Взгляд падает на песочные часы... Нет... не думать... не думать... ведь я вовсе не...
Сдираю липкую простыню. А чтобы Северус ничего не заметил, комкаю ее и прячу под кровать. Смятение. Печаль. Безнадежность. Я лежу на кровати. Он стоит в ванной. У обоих – ужасное настроение.
Но вот он возвращается и смотрит на меня. А я притворяюсь, что не замечаю взгляда. Сложив руки на груди, он поворачивается ко мне спиной и подавленно зовет домового эльфа. Три раза. Безрезультатно.
Я краснею, как рак, когда он, сдавшись, кричит в пустое пространство:
– Чистую простыню, будьте так любезны!
Простыня материализуется в воздухе и парит к кровати будто парашют, накрывая меня с головы до ног. Северус забирается в постель рядом со мной и накрывает нас обоих одеялом. Затем обнимает меня одной рукой, и я чувствую тепло его тела, его дыхание в моих волосах. Мы прислушиваемся к дыханию друг друга, гадая: стоит ли проговаривать вслух приходящие в голову мысли. Это ужасно. Нет, это настоящий кошмар.
– Они выглядели такими счастливыми.
– Кто именно? – он задает вопрос в мои волосы.
– Экльберты. В книге об узах.
– А ты хотел стать как Экльберты?
Да? Нет? Наверно? Не знаю?
– А что в этом плохого?
– Начнем с того, что Деспия сошла с ума, – громко заявляет он. Безумие. Помешательство. Невменяемость. Ну, вот и все, карты выложены на стол.
– Только после его смерти, – нервно добавляю я. – И потом, по-моему, я уже и так наполовину спятил.
– Если ты что-то забыл, то я напомню.
– Что? – испуганно выпаливаю я.
Его пальцы тянут мой подбородок вверх:
– Посмотри на меня.
Перекатившись на спину, я гляжу ему в лицо. Спальня расплывается и исчезает, и вот я – на уроке, где поддельный Хмури нацеливает Cruciatus на гигантского паука. Вспышка – и картина сменяется на снова извивающегося под тем же заклятием на земле Северуса. Я хочу зажмурить глаза и никогда этого не видеть, но Волдеморт – тут как тут, приказывая мне «поклониться смерти».
– НЕТ! – Я высвобождаю руки, вцепляясь в его мантию. Шелк. Передо мной огромная зеленая пижамная пуговица.
Северус притягивает меня в объятье.
– Зачем ты это сделал?
– Ни за чем.
– Неправда! Ты сделал это не просто так, я знаю! Зачем?
– Пытался освежить тебе память. К чему столько вопросов?
Хорошо знакомое ощущение плывущей и исчезающей из виду комнаты, и воспоминания приобретают четкость реально происходящих событий.
– Ты сделал это в больничном крыле, верно?
– Да, – с виноватой рассеянностью соглашается он. – Это легилименция, Поттер. Она тебе не повредит.
– Я же не хотел обсуждать эту тему!
– Ясно, – чуть отстраняясь, бросает он. – Значит, я не вправе изредка и для твоей же пользы применять к тебе легилименцию, тогда как ты вправе привязать меня к себе на всю жизнь?
Отталкивая его, я резко сажусь.
– Откуда я знал, что все так получится?!
– А я предупреждал, что с узами не шутят!
– И это дает тебе право влезать мне в голову? Я же не лезу в твою!
– Ты вторгаешься в мое сознание уже потому, что просто бодрствуешь.
– Отлично! Читай мои мысли. Мне плевать! – истерично смеюсь я. – У меня нет права возражения! – Я бью кулаком подушку и снова ложусь. И смотрю ему прямо в глаза, провоцируя на повторное шоу. Мне не страшно, но я вне себя от гнева. Да-да, просто гнева, напоминаю себе я.
Вздох.
– Выучил необычные заклятия в последнее время?
– Кроме Copular Animae? Нет.
Ухмылка.
– Что ж, благодарю за сотрудничество.
Он перекатывается и тянется за лежащей на тумбочке палочкой, чтобы призвать из ванной какой-то предмет. Большой флакон перелетает комнату и со шлепком падает ему в ладонь.
– Откинь одеяло, – приказывает он.
Я стягиваю одеяло и поджимаю ноги, надеясь, что он меня трахнет. Он откупоривает флакон и начинает натирать маслом мое лицо! Острый, знакомый экзотический запах – вроде того масла, которым он натирал меня, когда я был котом. Мне тепло и приятно. Я расслабляюсь и опускаю ноги.
– Что это?
– Ты знаешь, что. Закрой глаза.
– Я понял, – послушно закрываю глаза. Он осторожно втирает мне в веки масло. – Это то, что ты применил ко мне, когда я был котом. Какого дьявола оно нужно?
– Определить, что за заклятия к тебе применялись в последнее время.
– Пф... мог бы просто спросить.
– Но ты явно ничего не помнишь, – раздраженно отвечает он, втирая масло мне в грудь.
Я сердито разглядываю дурацкие звезды на потолке. Он как-то слишком долго втирает зелье в мой член и мошонку, что совершенно нечестно с его стороны! Наконец, смазав мне ноги, он переворачивает меня на живот, и принимается за спину.
И вот я покрыт маслом с ног до головы, и он произносит: «Historia Cantatius». Краем зрения я замечаю калейдоскоп меняющихся цветов. На этот раз Северус не перечисляет вслух названия заклинаний, а скрестив на груди руки, наблюдает в ледяном молчании. Наверно, в какой-то момент я начинаю дремать, потому что едва не подпрыгиваю, когда он, сотворив Cessacantius, посылает меня принимать ванну – на сей раз в полном одиночестве. Я устало поднимаюсь и бреду в ванную. Северус остается в спальне, снова вызывая домового эльфа сменить простыни. Он зол и раздражен – наверно, не обнаружил ничего интересного.
Я соскребаю с себя масло, вымываю его из волос и бровей. Голову приходится вымыть дважды – волосы очень жирные... Этого мне еще не хватало – сальные волосы а-ля Снейп, и чтобы завтра меня задразнили. Покончив с купанием, я возвращаюсь в постель. Северус отрывается от книги и перекладывает стопку книг с моей половины кровати на пол. Переступив через нее, я забираюсь в постель.
– Где-то же ты научился этому проклятию.
– Если бы я знал, то уже давно сказал бы.
– Министерство спустит с тебя шкуру.
– Министерство? За Demolingua? Ерунда!
– Это темное заклятие, Поттер! Реши Малфой подать жалобу...
– Да не может же все быть так ужасно! Помфри его сразу вылечила.
Северус захлопывает книгу.
– По-твоему, почему язык оказался у тебя, Поттер?
– Потому что проклятие сотворил я?
– Чтобы ты мог им пользоваться, – внимательно смотрит на меня он. – Это проклятие может быть очень полезным... при определенных обстоятельствах.
– Ну, я же им не воспользовался. Я сразу же его вернул. Должны же мне это зачесть.
– Тебе вообще не было положено о нем знать, – вздыхает Северус и откладывает книгу на тумбочку. – Смотри мне в глаза, Поттер.
Я нервно смотрю на него, опасаясь, как бы он снова не применил ко мне свою легилименцию.
– В прошлом году... когда тебя... схватили, – осторожно подбирает слова он, – Хвост взял у тебя что-то?
– Да, – смущенно подтверждаю я, надеясь, что он не заставит меня заново переживать произошедшее.
– Кроме крови?
– Нет, это все.
– Волосы, например?
Я мотаю головой.
– По-моему, нет.
– Аппетит пропал давно?
– Пару дней уже.
– У тебя ничего не болит?
– Ну, как обычно... шрам, когда снятся кошмары.
– Снилось ли тебе, что у тебя что-то отнимают?
– Нет.
Стук в дверь. Мы дружно вздрагиваем. Я превращаюсь в кота.
– Нет! – шипит он. – Это Люпин!
Я бегу в спальню, превращаюсь в мышь и заползаю под шкаф. Что-то пряча, Северус сотворяет Imperceptus, мчится к двери и открывает ее.
– Что тебе нужно? – грубо рявкает он.
– Гарри не видел? – Да, это точно Люпин.
– Входи, ты... – Звук захлопывающейся двери и шаги. – ...Идиот! Ты соображаешь, что делаешь – спрашиваешь, не видел ли я его, у входа в слизеринскую гостиную?
– Тут никого нет.
– Я не видел его с тех пор, как он отсюда ушел... полтора часа тому назад.
– Полтора? – подозрительно повторяет Ремус. – Должен сказать, что на тебе до сих пор его запах.
– Начинается.
– Не возражаешь, если я пройдусь по комнатам? – спрашивает он. Не успевает Северус открыть для возражения рта, как в кабинете уже раздаются шаги. Мое сердце бьется так громко, что заглушает слова. Мои уши напрягаются – чтобы получше расслышать. Звук передвигающихся предметов. На полках перемещаются книги... звенят, ударяясь друг о друга склянки... хлопает крышка шкатулки...
– Ах да... язык Малфоя... Между прочим, я намеревался спросить об этом у тебя.
– Я учу его, как обороняться.
– Значит, он услышал его от другого студента.
– Он отрицает.
Царапающий звук и голос Ремуса: "Pateo!" Я отпрыгиваю, врезаюсь крестцом в стену, наступаю себе на хвост, но остаюсь мышью. И все еще в безопасности и не обнаруженным. Пока что.
– Ну да, это просто булыжник, – рычит Северус. – Выметайся.
Снова шаги, но не в направлении входной двери... Ой, они приближаются. Шарахнувшись назад, я прижимаюсь к стене. Мое сердечко колотится в панике. «Только не входи, только не входи...»
– Когда, говоришь, он отсюда ушел?
– Пол-одиннадцатого.
– Поздний урок.
– Отвратительно поздний, – соглашается Северус. Дверь спальни со скрипом открывается, Северус раздраженно рявкает: – Не считай меня идиотом!
– И тут тоже его запах.
– В следующий раз я предупрежу его, чтобы не распространял тут свои ароматы. Все, уходи.
На миг воцаряется зловещее молчание. Ремус должен ощущать мое присутствие. И вот-вот меня обнаружит...
– Ну что ж... Передай, что я его искал.
– Пошел вон, Люпин.
Он отступает – на этот раз, слава Мерлину, по направлению к выходу. Я облегченно вздыхаю. Северус захлопывает дверь и носится по комнатам, то и дело восклицая: «Finite Incantatem». Обновив охранные чары, он добавляет несколько дополнительных – на всякий случай.
Я выползаю из-под шкафа и обретаю человеческую форму. Осторожно выглядываю за дверь, наблюдая, как Северус творит заклинания. Наконец он возвращается в спальню, мельком взглянув на меня. Вид у него весьма недовольный.
– Он понял, что ты тут, Поттер.
– Естественно, – мямлю я, забираясь под одеяло.
Свернувшись калачиком, я наблюдаю за тем, как Северус выхватывает из лежащей на полу стопки книгу и взбирается на кровать, усаживаясь рядом со мной. Наклонившись, отводит с моего лба волосы и нежно целует в лоб. И я едва не всхлипываю.
– Спокойной ночи.
Я плотнее укутываюсь в одеяло, желая спрятаться. С опаской прислушиваюсь, ожидая нового стука в дверь, но слышу только, как бьется мое сердце и дышит Северус. Меня тянет в его тепло, и я придвигаюсь ближе.
Отправлено: 05.03.09 00:34. Заголовок: Это просто праздник ..
Это просто праздник какой-то! lost girl, спасибо! мы уж и не ждали:-(((( Новая глава! И какая! Эффект присутствия просто сногсшибательный. Уму непостижимо, как Снейпу удается быть таким понимающим - честное слово, я бы на его месте четвертовала бы Поттера:-))) а он с лаской А все-таки остается непонятным: почему эти узы нельзя отменить?
Отправлено: 05.03.09 01:54. Заголовок: La_nuit Да и еще Лю..
La_nuit
цитата:
Да и еще Люпин ходит вынюхивает все ((( А снейп его не выгоняет.
Чует кошка, чье мясо съела:-))) в смысле, не имеет оснований препятствовать Люпину:-)) Люпин мне кажется безвредным, типа побухтит и ну его - но зря, наверное:-(
Отправлено: 05.03.09 16:10. Заголовок: Представила, как это..
Представила, как это можно жить с чужими мыслями и поняла, что надо иметь очень крепкие нервы. Мне их жалко, честно жалко, потому что им тяжело, но эта связь, однозначно, может стать полезной, не всё можно описать словами, а т.к. Снейп постоянно ощущает в своей голове присутствие мыслей Поттера, то никих слов можно не говорить...
Спасибо за главу, такую долгожданную и чувственную)
Отправлено: 22.03.09 13:06. Заголовок: Глава 32: Отбракован..
Глава 32: Отбракованный материал
«Будешь?»
Хвост при виде меня дергается и выпускает член. Два тела на постели вздрагивают, когда на секунду он теряет над ними контроль, но вскоре возобновляют совокупление.
– Мой Лорд, – выдыхает он, прикрываясь мантией и падая на колени. – Проект продвигается... все идет хорошо...
– Встать, – бросаю я. – Где отбракованный материал?
– Да-да, – поднимается он с пола. – Всенепременно. Здесь... все здесь.
Он открывает двери кладовой. Внутри – сваленные друг на друга тела, бессловесные и неподвижные, связанные магическими путами. Хвост достает с полки журнал, открывает его на заложенной лентой странице и бегло просматривает столбцы шифр.
– Этот, этот и вот эта, – указывает он на пару молодых самцов и самку.
– Самки вполне достаточно.
Снимаю чары, она тут же начинает биться в судорогах и горланить. Сотворив Imperius, я принуждаю ее заткнуться и выползти из кладовки. "Evelodentes". Ее зубы со стуком выпадают на мраморный пол – это уже второй комплект за последние несколько дней. Удар по лицу выбивает оставшиеся.
Заставляю ее ползти до самой спальни, где нас ожидает Люциус: голый и коленопреклоненный. Он замечает наше появление. Я закрываю дверь. В его глазах явное удивление, однако он отлично выдрессирован и не задает вопросов.
– Отсоси ему, – пинком я толкаю ее в бедро, и, запнувшись, она ползет к нему.
Когда она приближается, он хватает ее за голову направляя ее открытый рот к своему члену. Ее язык и губы сосут и лижут, быстро возбуждая его. Он заталкивает член глубже. Она задыхается, беспомощно дергаясь в его руках, однако его руки впились ей в волосы, а ее движения ограничены Imperius.
Люциус oхает и стонет, его дыхание убыстряется. Он резко дергает ее за волосы, пока его член почти не выскальзывает у нее изо рта. И изо всех сил вталкивает его обратно. Она всхлипывает, задыхаясь. Висящие груди трясутся, пока он трахает ее рот.
Я сижу на краю кровати. Их представление возбуждает. Оно возбуждает Поттера. Я чувствую предательскую реакцию его сонного тела. Люциус хватает ее за голову, удерживая неподвижно, пока кончает: откинувшись назад с влажными от пота, прилипшими к лицу светлыми волосами. Ее пальцы скребут пол, изо рта течет струйка спермы.
Он отталкивает ее. Она валится на бок, выплевывая сперму на пол. Я приказываю Люциусу ждать на кровати, и заставляю ее начисто вылизать мраморные плиты. Затем подползти ко мне.
– Встать.
Вцепившись в мои ноги, она встает на колени и поднимает голову. Ее лицо покраснело, волосы спутались, глаза глупые, как у ребенка. Я касаюсь горячей, все еще влажной от слез щеки. Провожу пальцем по шее, плечу, предплечью.
Ее пустой взгляд смотрит куда-то вдаль. Я провожу по ее шее, плечу, предплечью палочкой. "Subseco". Люциус откидывается на изголовье кровати, когда она с криком падает на спину. У нее не хватает ума схватиться за предплечье, откуда выпадает вырванная кость, со стуком падая на пол. Ручьем льется кровь.
Склонившись, я поднимаю ее за волосы. Лижу и покусываю ей шею. Ее крики переходят в изумительный визг боли и страха. Вспоминаю Поттера и всю ту дрянь, что он брал в рот, вынуждая меня делать то же. Лижу ее бледные губы и прижимаюсь щекой к прохладному лицу, шепча на ухо:
– Я знаю кое-кого, кто сейчас вот так взял бы тебя и съел.
Опустившись к ее руке, я вылизываю солоноватую, теплую кровь. Провожу языком по мягкой, гладкой плоти, и она воет и бьется в моих объятьях. Вкус и текстура ужасны, но то, как она реагирует, того стоит. Я лижу кость с оставшимися ошметками ткани. Ее крики слабеют и затихают. Потеряв сознание, она падает на пол.
Я перевожу взгляд на Люциуса. С бесстрастным видом тот сидит, прислонившись к изголовью. Лишь необычная бледность выдает некоторое смятение.
– Ш-ш-ш... – Он гладит меня по спине. Его касания трудно назвать нежными, у него трясутся руки, но он снова шепчет: – Ш-ш-ш… – Что он делает?
Не в силах ответить, я мотаю головой. И вжимаюсь лицом в подушку, проклиная боль в шраме.
– Что он делает? – повторяет он.
– Не знаю! Они кого-то убили.
– Кого? – В его голосе нетерпение. Наверно, боится, что это кто-то из знакомых.
– Не знаю!
Осторожно отстранившись, он садится.
– Я вызываю Дамблдора.
– НЕТ!
– А. Ну да. Черт.
Он снова ложится и кладет руку мне на спину. Я вздрагиваю и затихаю, он снова поглаживает меня по спине. Я прислушиваюсь к его дыханию и стараюсь не обращать внимания на ноющий шрам, на жуткие картины, которые мне пытается подсунуть услужливая память, и на скачущие тревожные мысли Северуса.
Стук в дверь. Неужели уже так поздно?
– Черт. – Северус трясет меня за плечо. – Опять Люпин.
– Черт, – повторяю я, скатываясь на пол. И, превратившись в мышь, шмыгаю под кровать. Шаги Северуса, скрип открывающейся двери.
– Ты что, еще не проснулся? – Это Макгонагалл.
– Нет, встал. И ты, между прочим, стоишь между мной и моим завтраком. – В его голосе нескрываемое раздражение.
Шаги, хлопок входной двери.
– Ты видел Поттера?
– Почему все меня об этом спрашивают? – рявкает он, надежно скрывая страх разоблачения за волной гнева.
– Потому что ты – последний, кого еще не спросили.
Он хмыкает.
– Я не видел его с тех пор, как он ушел отсюда вчера вечером.
– В котором часу?
– Приблизительно пол-одиннадцатого.
– Возможно, тебе стоило проводить его в Гриффиндорскую башню.
– Проводить своего кота? Ты соображаешь, как это выглядело бы со стороны?
– Так или иначе, вчера он так и не вернулся ночевать.
На секунду воцаряется напряженное молчание... злость... страх...
– И что ты хочешь этим сказать?
– Что у нас есть причины для беспокойства.
– Поищите в пустых классах. Или на дне озера.
– Это уже не смешно.
– А я не шутил.
Снова тишина, потом Макгонагалл вздыхает.
– Возможно, мы неверно оценили положение. Поттер не ночевал в башне уже неделю.
– Неделю? – с фальшивым удивлением переспрашивает Северус. – Надо же. А ты, оказывается, пренебрегаешь своими обязанностями, Минерва.
- У Поттера вредная привычка: блуждать по замку, когда ему вздумается, – сухо отзывается она.
– Так избавь его от нее.
Окончательно утратив боевой дух, та отвечает:
– Благодарю. Мои обязанности мне известны.
Дверь снова отворяется, и я слышу ее удаляющиеся шаги. Хлопок двери. Я снова превращаюсь в человека и выползаю из-под кровати, в то время как Северус несколько раз бросает: «Finite Incantatem» и обновляет охранные чары. Тревога. Страх. М-да. Отлично начинается день.
– Ну, что уставился? – рявкает он с порога спальни.
Опустив голову, я рассматриваю лежащие поверх одеяла руки.
– Меня должны были прикрыть.
– Что, должно быть, нелегко, когда спальню обыскивает глава факультета.
– Раньше она никогда этого не делала.
– Люпин.
Я киваю. Наверняка Ремус вчера ей наябедничал. Надеюсь, у него хотя бы хватило совести избежать намеков на то, какие именно у нас с Северусом отношения. Не хочу, чтобы у Северуса были неприятности. Я мог бы перестать приходить сюда, но не хочу. Ну да, пусть я эгоист. Хотя, с другой стороны, он же меня не выгоняет.
Ненавижу Ремуса за то, что он побежал к Макгонагалл. Ненавижу себя за то, что признался Ремусу. Черт, а если бы я признался не ему, а Сириусу, то и представить страшно, что бы тот натворил. Наверняка, что-то ужасное, например, наложил на Северуса какое-нибудь страшное заклятие. Мне вообще не надо было никому ничего говорить.
Покончив с чарами, Северус возвращается в спальню и копается в гардеробе. Ну почему его все ненавидят? Помню, как отец с Сириусом потешались, издеваясь над ним у всех на виду, а Ремус сидел в сторонке, сложив руки. Будь я с ними на одном курсе, они ненавидели бы и меня. А почему бы и нет? Ведь я не такой, как все. Я ненормальный. Мне нравится Северус. Они вместе с Забини и Дином бросили бы меня в озеро.
– Чем именно ты их так раздражал?
Руки Северуса замирают на брючных пуговицах.
– Самим фактом моего существования. Почему тебя это интересует?
Пожимаю плечами и жду продолжения, а он молча стягивает пижамную рубашку.
– Учись я с ними в школе, они бы и ко мне цеплялись.
В оцепенении он рассматривает собственные ладони.
– Они бы тебя обожали. Они все тебя обожали, – тихо отзывается он.
Он ощущает вину и грусть, но ему не в чем себя винить. Если кому и есть в чем каяться, так это Сириусу с Ремусом, и всем тем, кто тогда был у озера. Северус застегивает последнюю пуговицу на рубашке и снова идет к гардеробу. Оттуда он извлекает жилет и надевает его, повернувшись ко мне спиной.
– А твои родители живы? – спрашиваю я и тут же сожалею: между нами возникает колючее, холодное чувство.
– Отец жив.
– Он бы меня не одобрил?
– Его бы от тебя затошнило. – Кажется, Северус смягчает факты. – Ты – Мальчик-Который-Выжил, ты неподходящего пола и одеваешься, как нищий.
– По крайней мере, его не смутил бы мой возраст!
Он испепеляет меня взглядом, но намек на веселье ко мне все равно просачивается.
– Значит, тебе не нравится, как я одеваюсь?
Он садится на стул, чтобы обуться.
– Я сказал: отцу бы не понравилось... но, в общем-то, мне тоже.
С удивлением замечаю, что разочарован его ответом. Почему он не сказал ничего раньше? Да и вообще, какое это имеет значение?
– Ага, а ты вообще одеваешься, как гувернантка.
– Ничего подобного.
– И у тебя слишком много пуговиц.
– Что же ты предлагаешь в качестве альтернативы?
– Я не утверждал, что пуговицы не нужны, просто говорю, что у тебя с ними перебор.
Он раздраженно поднимается.
– Отлично, обещаю завтра не застегивать ширинку. Поглядим, как тебе это понравится! – И выходит из комнаты.
Плотно сжимаю губы, сдерживая смех. Перед глазами – картина маслом: Северус шагает по коридору, отчитывает студентов, ведет уроки с вывалившимся из брюк членом. Слава Мерлину, сегодня нет зелий, иначе я бы там просто не высидел!
Северус возвращается и окидывает меня презрительным взглядом.
– Смени прическу.
– Тебе и моя прическа не нравится?
Он складывает руки на груди.
– Я предлагаю тебе ее изменить – вместе с головой и всем остальным – чтобы тебя не узнали, когда мы с тобой пойдем по магазинам.
– С тобой?.. – я теряю дар речи. Нет, наверно, мне просто послышалось. – Ты берешь меня с собой по магазинам?
– При условии, если ты изменишь голову, внешность, и не будешь болтать об этом направо и налево.
Северус Снейп идет за покупками? И покупает что-то еще, кроме ингредиентов для зелий? Представляю, чего наслушаюсь от Уизли, когда они увидят количество пуговиц на моей новой одежде! Рот сам по себе расплывается в улыбке… Он хочет быть со мной! Хочет провести время вместе!
– Что смешного? – подозрительно спрашивает он.
– А я думал, ты умеешь читать мои мысли.
– Я пытаюсь этого не делать, Поттер.
На миг мне становится обидно: он избегает моих мыслей, но я тут же успокаиваюсь. Собственно говоря, мне ведь никогда и не хотелось, чтобы он их читал.
– Представляю, что скажет Рон, когда увидит меня одетым так, как ты, – объясняю я.
– И сделай что-нибудь с этими вихрами, – высокомерно отвечает он.
И ухмыляется, наблюдая за моими тщетными попытками быстро пригладить волосы ладонью. Тут до меня доходит: я же могу легко сменить прическу вместе с волосами, и я смущенно улыбаюсь из-за собственной глупости. Представляю, что у меня гладкие волосы – но не просто прямые, а длиннее, чем они на самом деле, и каштановые, а не черные. Северус хмыкает – решаю, что одобрительно, – и приказывает сменить цвет глаз. Я делаю их карими – под цвет волос.
– А как насчет…?.. – он указывает на лоб.
Я качаю головой. Ненавижу этот шрам. Ненавижу, что все ходят вокруг да около, когда о нем заходит речь, и указывают на него, а не называют вещи своими именами.
– Так спрячь его, – бросает он, и выходит в кабинет.
Ну, и как прикажете его спрятать в человеческом облике? Другое дело, когда я превращаюсь в животное – тогда проще простого скрыть его под белым пятнышком. Но у людей пятен не бывает. И что мне сделать? Вырастить на нем гигантскую бородавку? Или просто увеличить его, так, чтобы он был не похож на шрам от заклятия? А если кто-нибудь спросит, скажу, что упал с мотоцикла. Представляю себе длиннющий шрам, набрасываю халат Северуса и направляюсь в кабинет. Он запихивает проверенные студенческие работы в кожаный портфель.
– Так сойдет?
Он поднимает голову и морщится.
– Передвинь повыше. Тебе не нужно лишнее внимание. – И с опаской наблюдает за моими попытками переместить шрам. – Потренируешься еще сегодня вечером. А теперь – выметайся.
Я улыбаюсь, радостно предвкушая выходные. Мы проведем время вместе. Занимаясь чем-то приятным. Одежда сама по себе меня не интересует: главное – что мы хоть куда-то выберемся. Эта неделя обернулась кошмаром для нас обоих. Нам просто необходимо отвлечься. Превращаюсь в кота, и Северус отворяет дверь. Я буквально скачу вприпрыжку до самой башни.
В спальне пусто. Все завтракают. Я одеваюсь и понимаю: на завтрак в Большой зал мне не успеть. Схватив из сундука шоколадную лягушку, я иду прямиком на первый урок – трансфигурацию. Урок скучный – повторение пройденного перед СОВами. Притворяюсь, что слушаю, но не могу сосредоточиться ни на чем, кроме мысли о походе в Хогсмид с Северусом. Какую он выберет для меня одежду? Захочет ли пойти еще куда-нибудь? Обедал ли он когда-либо в том ресторане, куда водил нас Ремус? Уверен, что тамошняя еда ему понравится. Макгонагалл бросает на меня подозрительные взгляды – наверняка гадая, где я шатался прошлой ночью. Она говорит мне задержаться после звонка, закрывает дверь и объявляет, что мне позволено пожить у Сириуса во время СОВ.
– Ой... э... спасибо.
– Должна признаться, что лично я буду спать спокойней, зная, где ты находишься.
Ага, я так и знал, что она не оставит это в покое. Подчеркнув, что ожидает увидеть меня вечером в спальне, Макгонагалл отпускает меня восвояси.
За обедом я осторожно подношу вилку ко рту, пробуя еду, но у нее по-прежнему мерзкий привкус, и, вздохнув, возвращаюсь к привычному хлебу с маслом. Закажу себе что-нибудь из еды вечером у Северуса. И не забуду оставить место для мороженого!
После обеда я останавливаю в коридоре Ремуса. Северус замечает нас, выходя из Большого зала, щерится на Ремуса и проходит мимо. Он знает: я пойду провожать Ремуса, а по дороге буду объяснять, что во время экзаменов лучшим для меня будет остаться в Хогвартсе.
– Ты так полагаешь? – вежливо удивляется Ремус. – Почему?
– Мне нужно заниматься. А на Гриммолд плейс Сириус будет меня отвлекать, ты же знаешь.
Ремус приподнимает брови, глядя на меня так, словно никогда не видел.
– Сириус будет очень разочарован.
– Я навещу его летом.
– Да, конечно. – Со вздохом он прячет руки в карманы. – Что ж... тебе решать…
Расстроенный, он отпускает меня.
Занятия после обеда – редкая тоска. Сплошные повторения к СОВам. Нам возвращают проверенные работы. Я дремлю на уроке. После ужина (снова ржаной хлеб) хочу бежать прямиком в подземелья, но вынужден вернуться в Гриффиндорскую башню с остальными. Близнецы раздают желающим образцы улучшенного зелья Лепетания, проглотив которое, все лепечут, несут околесицу и хихикают. Когда, в пол-одиннадцатого, с инспекцией заявляется Макгонагалл, я уже в постели. И остаюсь там до начала двенадцатого, и только потом пробираюсь в подземелья, став котом. Я скребусь в дверь, и та немедленно открывается. Меня впускает удивленный Северус.
– Не думал, что ты придешь.
Я воодушевленно трусь о его ногу.
– Я варю зелье, – добавляет он. – Это надолго.
Я трусь о другую ногу, громко мурлыча.
– Так ты идешь или нет? – нетерпеливо спрашивает он.
Я мяучу, встав ему на брючину передними лапами.
– Нет, нам срочно нужно выработать какой-то способ общения... – бормочет он, открывая дверь.
Мы идем по коридорам, проходим мимо его лаборатории, и оказываемся перед дверью в темной нише. Как только он отворяет ее, в нос ударяет запах зверинца. Полки и рабочие столы уставлены стеклянными аквариумами с мелкими и крупными рыбами, и какими-то громадными тварями, которые, должно быть, тоже рыбы. Замечаю террариум с жабами и тритонами, мышами и сверчками и самыми большими и мерзкими тараканами, которых я когда-либо видел. С потолка свисают клетки со снегирями, грачами, докси... Взбираюсь на стол, дохожу до края и прыгаю на крышу террариума. Мыши испуганно прячутся в керамический кувшин. Перед носом – клетка с докси, которые тотчас на меня скалятся. Я шиплю, шерсть дыбом.
– Не приставай к ним, – предупреждает Северус, выбирая что-то в аквариуме и со шлепком отправляя в небольшое ведерко.
Отогнав меня от террариума, он исчезает в своей лаборатории, где начинает готовить оборудование. Ведерко остается на рабочем столе. Я запрыгиваю туда, заглядываю внутрь – и вижу жалкого вида жабу. Изредка жаба делает попытки выпрыгнуть из ведерка, но каждый раз падает обратно и лежит пластом на поверхности воды, оттопырив тощие задние конечности. Бью лапой по ведру: всплеск воды – и тварь делает жалкое усилие выкарабкаться. Бью снова: та дергается и снова замирает в воде. Еще несколько ударов – и она вообще перестает реагировать.
Голодный и усталый, я сворачиваюсь клубком, накрываюсь хвостом и одним приоткрытым глазом поглядываю на Северуса. Он возится с пучками волос и перьев – наверно, фестрала, потому что от них несет лошадьми и кровью. Я перекатываюсь на спину и прикрываю морду лапами, чтобы не чувствовать запаха. Кружится голова – от голода и тошноты. Запах постепенно усиливается, и, наконец, становится настолько сильным, что, кажется, я чувствую его на вкус. Я извиваюсь, меня тошнит, но от запаха никуда не скрыться. Я подношу лапы к носу. Открываю глаза и встречаю чей-то налитый кровью взгляд.
В ужасе я отступаю, выставив перед собой ладони в жалкой попытке защититься. Волдеморт делает шаг назад, вытянув руки. Позади него – сваленные в кучу окровавленные тела детей и младенцев. Мертвы все, кроме какой-то девочки. Ей, должно быть, лет пять... она в белом кружевном платье, с увядшим цветком в волосах. Девочка отползает, пытаясь спрятаться между телами.
Перевожу взгляд на Волдеморта. Он смотрит мне прямо в лицо. Молниеносно выхватываю палочку, однако его реакция безупречна: он легко повторяет мое движение. Мы дружно переводим взгляд на руки: вместо палочек в них по куску мыла. Мы поднимаем руки, соединяя куски, и неразборчиво выводим скачущими буквами:
Я это сделал.
Я падаю на каменный пол. Поднимаю голову и вспоминаю: я в лаборатории Северуса. Сажусь, ощущая свою беспомощность. Хвост нервно дергается.
Запрыгиваю на рабочий стол. Северус скрупулезными движениями выбирает сияющие белые кристаллики из чего-то, похожего на кусок серо-зеленого войлока. Когда он заканчивает, его руки покрыты чем-то липким и неприятно светящимся. Он дует на пальцы, сияние тускнеет и гаснет. Подняв голову, он замечает, что я проснулся, и швыряет мне пригоршню кристаллов. Они рассыпаются на поверхности стойки и снова сияют. Подпрыгнув, я шиплю, шерсть дыбом. Кристаллы не достигают меня, их зловещий отблеск тускнеет и угасает.
Северус достает разделочную доску. И начинает шинковать нечто с запахом меди, а на вид напоминающее бычье сердце. Снова кружится голова.
Он пододвигает ко мне ломтик:
– Хочешь?
Приблизившись, я принюхиваюсь. Ужасно хочется есть, но воспоминание о скользкой, окровавленной плоти, об обнаженных костях, о криках и воплях вынуждает отступить. Боюсь, мой желудок вывернет наизнанку. Отступив на другой край стола, я сворачиваюсь калачиком и лежу на столе, не сводя взгляда с Северуса. Мне страшно закрыть глаза, потому что боюсь того, что может привидеться.
Он наполняет приготовленный небольшой котел какой-то жидкостью и крошит в нее очищенный от кристалликов «зелено-серый войлок», и добавляет нашинкованную мертвечину. Зелье шипит и пенится, а Северус помешивает его в каком-то оцепенении. Приторно-сладкий пар клубами поднимается над котлом.
Одним махом он сдвигает в сторону все, что загромождает стол, вызывает ведерко и достает из него полуживую жабу. Раскрыв твари рот, вливает в него несколько капель зелья из пипетки. Жаба жалко дрыгает лапами, и ее бесцеремонно бросают назад в ведро. Северус опирается о стол и с напряженным выражением заглядывает внутрь. Я подкрадываюсь ближе, чтобы посмотреть, что там такое.
Вначале жаба просто заторможенно сидит в ведре. Зелье начинает действовать внезапно: жаба судорожно заглатывает воздух, и раздувается, как воздушный шар. Северус выдыхает. Осторожно нацелившись на жабу палочкой, он произносит заклинание, которое делает прозрачными ее кожу и мышцы. Теперь земноводное напоминает полиэтиленовый мешок с пульсирующими внутренностями, свисающими с хрупкого скелета. Нечто бледное в центре скрючивается и темнеет. И с глухим хлопком становится непроницаемым, темно-розового цвета.
Обойдя край стола, Северус склоняется ниже, чтобы получше ее разглядеть, и тем самым загораживает мне обзор. Его глаза сияют, он доволен... нет... возбужден. Что бы это ни было, у него получилось.
Снова хлопок.
Сощурившись, Северус глядит на жабу, потом разочарованно бросает: «Cessacantius». Он отступает, не сводя хмурого взгляда с ведра и держа палочку как разделочный нож. Разочарование перерастает в злость – на себя, на жабу, все происходящее. Я наклоняюсь, чтобы посмотреть: жаба уже не прозрачная, но все еще ужасно бледная. И выпучилась на меня тремя глазами. Тремя? У нее жалко отвисли бока. Я вижу, как у нее под кожей что-то ходит волнами и слышу приглушенные хлопки. Странная выпуклость возникает на левой ляжке. Отросток дрожит, удлиняясь. Вдруг, после пяти тихих «хлоп», на конце ее образовываются пять крошечных выпуклостей. Подрагивая, словно пальцы на ноге, они удлиняются, срастаясь между собой перепонкой.
Я шиплю на существо. Северус сверлит меня взглядом.
Хлоп!
Новый глаз возникает у нее на макушке.
Хлоп!
Похоже, у нее вырос хвост.
Несчастная тварь извивается, распухает, выращивает глаза и выпуклости. Затем выпуклости превращаются в ноги и хвосты. Ее живот содрогается – в нем образовывается все больше новых внутренностей. Внезапно она высоко подпрыгивает, едва не выскочив из ведра. Северус прихлопывает ее рукой, преграждая выход. Меня передергивает, я оступаюсь и сваливаюсь со стола.
На полу я превращаюсь в человека и приподнимаюсь, вцепившись в край стола. Северус все еще закрывает ведро ладонями, жаба судорожно плещется внутри.
– Накинь на себя что-нибудь, – буркает он, кажется, донельзя раздраженный моим присутствием.
– У меня с собой ничего нет.
Он оглядывает лабораторию, ища, чем бы меня прикрыть, и наконец вызывает пыльный черный рабочий халат с полки. Тот приземляется мне на голову.
– Спасибо, – мямлю я и встаю, чтобы надеть до нелепости длинный халат.
Обойдя стол, я пытаюсь заглянуть в ведро. Сквозь преграду растопыренных тонких пальцев Северуса вижу, что тварь едва умещается в ведре. Она закрыла глаза, с ее тела под причудливыми углами свисают многочисленные конечности: то ли ноги, то ли хвосты.
– Что это было?
Впервые с тех пор, как я превратился в человека, Северус удостаивает меня взглядом.
– А так непонятно? Издевательство над невинной тварью.
Он опускает взгляд к ведру, медленно убирая руки. Существо в ведре вибрирует, выпуклости под кожей жутко дергаются. Он тычет в бывшую жабу палочкой, бросая: «Delabor». Тварь с хлопком обращается в прах, влажные ошметки и крошево из хрящей.
– Зачем? – спрашиваю я, гадая: не по заказу ли Волдеморта.
– Я так развлекаюсь! – злобно бросает он. И, глубоко вздохнув, добавляет: – Результат должен был быть иным.
– Ага. И каким же?
Северус выдвигает стул из-за стола и садится.
– У нее должна была регенерировать почка.
– А разве зелье для этого уже не придумано?
Он испепеляет меня взглядом.
– Ты не слышал ни слова из того, что я сказал? За пять лет, что я читал лекции и вел практические занятия... орал до хрипоты, ты хоть раз в жизни удосужился усвоить что-нибудь новое? Скажи мне, Поттер, ты вообще способен усваивать полезную информацию или твоя память реагирует исключительно на жизненно важные факты вроде квиддичных результатов и размера бюстгальтера Чо Чанг?
– Нет! – возмущенно протестую я насчет того, что он сказал про Чо... то есть про размер ее... ну, этот размер... короче, насчет этого.
– Очевидно, нет! – рявкает Северус. – Мы усовершенствовали мази для кожи, Поттер! Зелье для сращивания костей! Регенерация простых тканей – пожалуйста! Сложные органы – НЕТ!
Я что-то мямлю своим босым ногам.
– «Т» по практическим зельям. Тебе явно требуется повторение пройденного.
Киваю, ощущая себя безнадежным идиотом, когда речь заходит о его любимом предмете. Северус отворачивается и созерцает плавающие в ведре тошнотворные останки жабы. Его разочарование возрастает, думаю, из-за меня. Но тут он снова начинает говорить, не отрывая взгляда от ведра.
– Это заказ Помфри. И что я ей теперь скажу? «Увы, регенератор органов не удался, но зато я усовершенствовал Mille Oculi. И если повезет, Темный Лорд пожалует мне комплект серебряных почек». Только тут до меня доходит – он готовит регенерирующее зелье для себя, и мне уже не до собственного идиотизма.
– Что с твоими почками?
Он тыкает палочкой в ведро, бормоча «Evanescо». Затем встает, отряхивается и начинает приводить в порядок стол.
Мне нужно знать больше. Знать, как далеко все зашло. Но спросить страшно. Еще ляпну какую-нибудь глупость, и он будет злиться. К тому же я – голодный и усталый, и все время зеваю.
– Ты устал, – сообщает он, будто бы я сам не знаю. Я пожимаю плечами. – На эликсир Воли уйдет еще час.
– А. Может, я могу помочь? – Не хочу, чтобы меня посылали в постель.
Он движется медленно, изможденный и подавленный. Собрав неиспользованные компоненты со стола и переложив их в деревянные ящики, он расставляет их по полкам.
– Тебе тут делать нечего. Нужно лишь ждать, помешивать и снова ждать.
– Ясно.
– Ты можешь уйти в любой момент, – добавляет он, бросая в стоящий на столе котел очищающим заклинанием.
– Разве ты не рад, что я здесь?
– И каким образом моя радость ограничивает свободу твоих передвижений?
– А мне все равно больше нечего делать, – отзываюсь я, наблюдая, как он собирает с полок ингредиенты.
Не поворачивая головы, он с горечью произносит:
– Ах, раз так...
– Может, в следующий раз нам принести шахматы?
Ему все еще обидно, и он чувствует себя неудачником. Он все еще страдает от обиды и горечи поражения. Моя жалкая попытка загладить неловкость отвергнута.
– Может, – буркает он.
Вздохнув, я опускаю голову на сложенные на столе руки. Он соединяет и перемешивает ингредиенты. От работы ему становится немного легче. Я погружаюсь в грезы о том, как я и он стали котами и несемся по полю под сияющими с неба звездами. Кажется, прошло совсем мало времени, когда я, очнувшись, чувствую на плече его руку.
Я устало выпрямляюсь. Стол чист, на краю стоит ящик со склянками зелий. Северус раскрывает мой халат, ткань щекочет руки, ноги, спину. Его руки по-прежнему касаются моей кожи. Он хочет.
Я хочу. И сбрасываю халат. И улыбаюсь мысли сделать это тут, прямо на рабочем столе.
Он печально на меня смотрит. Пусть все будет хорошо. Или даже просто нормально. Хочу трахаться и получать удовольствие. Хочу его. Хочу.
Он целует меня в губы.
Мой язык у него во рту. Трепет в груди... чудесное, глупое ощущение. Его одежда касается моей кожи. Я обхватываю его запястья, притягивая ближе. Поцелуи. Лижу его губы. Он слегка отворачивается и покусывает мочку моего уха. Ему грустно. Лижу его в подбородок, в шею. Мне страшно. Кажется, я почувствовал вкус крови, но я лижу снова – это просто его кожа.
Не думай. Не думай. Ощущай. Получай удовольствие. Я смотрю на стеллажи за его спиной, на ингредиенты, склянки, оборудование.
Стоп – Северус больше меня не целует.
Я целую его в шею.
Он отталкивает меня.
– Прекрати.
Стыд.
Смущение.
Отторжение.
– Н-нет! – восклицаю я.
Он выдирает халат у меня из рук и зашвыривает его на полку.
– Что – «нет», Поттер?
– Я сказал – нет. Я не хотел останавливаться.
– Но остановился же.
– Неправда! Ты остановился первым!
Он закатывает глаза к потолку и сообщает, что уходит. Я превращаюсь в кота и мрачно трушу следом. В его комнатах я тут же забираюсь на кровать и становлюсь человеком. Он задерживается на кухне, открывает сейф-картину и роется в нем, упрямо, но безрезультатно, пытаясь не поддаваться вине или меланхолии.
– Накройся одеялом, – рявкает он, встретившись со мной взглядом.
Я повинуюсь, не уверенный, мои ли это ощущения вины и грусти, или это отражения его эмоций.
Жду, наблюдая за его копанием в сейфе. Наверно, уже прошло несколько минут. Интересно, чем он там занимается? Сейф, вроде бы, и не такой большой. Как он умудрился что-то в нем потерять?
– Ты идешь в постель?
Он торопливо возвращает картину на стену, но промахивается, и та едва не падает с гвоздя. Он вешает ее снова и, в конечном счете, оставляет висеть перекошенной. Сойдет и так.
Он пересекает спальню, расстегивает мантию, жилет... бросает их на пол. На меня он не смотрит вовсе, а проходит в ванную, где чистит зубы. В спальню он возвращается одетый лишь в боксеры, которые тут же снимает. Из недр гардероба он вынимает пижаму, выставляя напоказ все, что можно... наказывая меня из-за того, что он такой суперчувствительный придурок и отказывается заняться со мной сексом из-за одной моей дурацкой мысли! Тут он снова выходит – на этот раз в туалет, где мочится при открытой двери. Затем возвращается, гасит свет и идет к кровати.
И только теперь удостаивает меня взгляда:
– Что уставился?
Я перекатываюсь на другую сторону, уставившись на подушки. Он отбрасывает одеяло и ложится рядом. И смотрит на звезды. Притворяюсь, что не замечаю его сальных волос, его уха и шеи, его профиля... Я выжидаю. Сделать вторую попытку заняться сексом? Пожелать спокойной ночи? Продолжать его игнорировать? Уйти?
Осторожно я кладу ему на грудь ладонь, и он тут же выпаливает:
– Темный Лорд зовет меня своим аптекарем.
– А.
Жду продолжения, но он молчит. Может, нужно что-то сказать или спросить? Подвигать рукой? Потыкать пальцем?
– На прошлой неделе моя Combustura начисто уничтожила французское министерство. Бесследно... От них ничего не осталось. – Обернувшись, он мерит меня истерзанным взглядом: – Ты гордишься мной, Поттер?
– Э... я... из-за этого конкретного случая?
– Да.
– Но ведь... ты же... у тебя нет выбора, да? Дамблдор говорит... То есть, как с МэриСюзанПарслоу ... – Он отворачивается и смотрит куда-то мимо меня. – Ты обязан... то есть... ну, не знаю.
Тишина. Неловкая, полная страха, отчаяния, ужаса, вины... и я думаю, А НЕ ЗАОРАТЬ ЛИ, потому что ненавижу мерцание этих дурацких звезд. Кажется, проходит целая вечность, он вздыхает:
– Я придумал заклинание Combustura в пятнадцать лет. И преподнес Темному Лорду в... дар… когда вошел в его ряды. Это было до Дамблдора.
– Ну, тогда не считается. Ты изменился.
– Изменился? И каким же образом?
– Теперь ты за нас.
Он смеется. Почти как помешанный. Интересно, он действительно свихнулся или мне так кажется, из-за собственного безумия? Кажется, я слышу смех Волдеморта тоже.
– О да, ведь это весьма существенно, – отвечает он. – Когда придет время ответить за все, надо будет непременно упомянуть это обстоятельство.
– А по-моему, это меняет дело.
Не отрывая взгляда от этих дурацких звезд, он едва заметно качает головой.
– Но почему нет? – настаиваю я, не сознавая, что несу, но не в силах выносить тягостное молчание.
– Там... оно это не... это... – шепчет он. Какая-то бессмыслица. Поговори со мной. Скажи хоть что-нибудь. Что-нибудь осмысленное! – Твоя мама меня бы не одобрила.
– Э... Я думаю, сейчас это уже не важно.
– А должно быть! – бросает он. И все смотрит на эти звезды, сосредоточившись на них, пытаясь не думать, не ощущать.
Я не понимаю, что не так. Наверно, отчасти, это моя вина. Я устал, голоден, ужасно себя чувствую и не знаю, что делать. Хочу, чтобы мне стало лучше. Чтобы стало лучше Северусу. Я наклоняюсь, целую его в губы и снова ложусь. Северус не шевелится. А все смотрит на эти звезды, чувствуя себя хуже и хуже. И я тоже. Мы самые несчастные люди в мире и сдерживаемся изо всех сил, чтобы не зарыдать.
Северус отбрасывает одеяло и встает.
– Ты куда? – требовательно спрашиваю я, опасаясь, как бы он не совершил какую-нибудь глупость, вроде прыжка с Астрономической башни. Вместо этого он идет в ванную и возвращается с каким-то пузырьком. Затем исчезает на кухне и приносит чашку.
– Будешь?
– Что это?
– Сон без сновидений. Тебе нужно... Наверно, тебе стоит его принять... чтобы ты смог поспать.
– А. Ну да, я с удовольствием, спасибо, – отзываюсь я. Наверное, я бы сказал то же самое, предложи он мне выпить яд. Северус кивает, вызывает вторую чашку и отмеряет две порции. У него донельзя подавленный вид, когда он возвращается в постель и протягивает мне чашку. Взяв ее, я выпиваю зелье.
– Прости, – говорит он, и у меня закрываются глаза.
Все даты в формате GMT
3 час. Хитов сегодня: 12
Права: смайлы да, картинки да, шрифты да, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация откл, правка нет
) 
Не думаю. А вот зверя вполне может 
- участник сейчас на форуме
