|
|
| |
Пост N: 2
Зарегистрирован: 30.10.07
|
|
Отправлено: 30.10.07 20:01. Заголовок: «Ад и рай — в небес..
«Ад и рай — в небесах»,― утверждают ханжи.
Я, в себя заглянув, убедился во лжи:
Ад и рай — не круги во дворце мирозданья,
Ад и рай — это две половины души.
Омар Хайям
Почему все случается так, как должно быть, а не иначе? Просматривается ли в этом чей-то злой умысел, или это просто закономерная последовательность, но все выходит именно так. И это не всегда совпадает с нашими желаниями. Вернее, никогда не совпадает.
Холодный, ледяной кафель, сырость хогвартских стен и приглушенная, пугающая, жадная тишина. Из вечно сломанного крана ― крайнего левого ― равномерным, раздражающим звуком капает вода. Тусклый свет огарков, которые торчат в потускневших от времени подсвечниках, не сулит ничего успокаивающего. Так трудно унять боль. А болит ли вообще?
Надо думать рационально, направить мысли в нужное русло, сосредоточиться на конкретном вопросе. Главное в этой ситуации продолжать вести себя достойно. Не надо уподобляться им. Ей. Ему.
Гермиона устало вздохнула, привычно разглаживая ткань юбки. Вечеринка была еще в самом разгаре, когда она оттуда убежала. Убежала от громкого смеха Слагхорна, от фальшивого веселья, от слишком настойчивого МакЛаггена, от сочувствующих взглядов Гарри. На миг она даже позавидовала Полумне Лавгуд и ее мировосприятию. Если бы она сама могла вот так же легко, просто, без выкрутасов, без лишних эмоций принимать правду, реальность, жизнь…
Но она не могла. Иначе в тот же миг бы перестала быть собой. Впрочем, все бессмысленно. Он все равно с Лавандой. И они наверняка вместе, где-то между бесконечными поцелуями, смеются над глупой Гермионой, находя всю эту ситуацию весьма забавной.
Ну, ладно, это все пустое, не стоящее внимания, но в таком случае, почему она так мучится, сходит с ума, не находит себе места?
Гермиона на миг остановила стремительный бег мыслей, внезапно осознав такую простую правду. Неужели все дело в любви? Гриффиндорка закрыла ладонью рот, как бы подавляя упрямо рвущийся наружу стон, но тем не менее не проронила ни звука. Хотя внутри нее что-то надрывно кричало, а в горле начало нестерпимо першить, как будто кто-то изнутри щекотал его пером. Захотелось смеяться, смеяться безудержно, долго, безумно, а потом плакать. Лить слезы со знанием дела, не спеша, поджидая, когда щеки заалеют неестественным румянцем, а в глазах появится блеск. Первый признак отчаяния и безумства.
Значит, дело в любви? В этой хвалебной штуке, которую не устают воспевать поэты, художники, писатели, будь они магглами или волшебниками. Значит, так, да?
Какая-то злость, появившаяся неоткуда, казалось, заполнила собой всю сущность девушки, поглотив остальные чувства. Ах, так?! Гермиона мысленно обвиняла, проклинала и требовала немедленной встречи, чтобы быть полностью уверенной в правоте собственных догадок. Чтобы разобраться до конца, хотя бы в себе. Если это любовь, почему тогда она приносит страдания? Любовь ведь облагораживает, не знает жертв и палачей, не терпит мук, глупых покаяний или бессмысленных извинений. Любовь ― это дар, освобождение. Но никак не узы. Только не они.
«Я люблю Рона?» ― быстрая, пугающе неожиданная мысль промелькнула где-то внутри Гермионы, отдавшись глухой болью в сердце. Девушка по привычке закусила губу, прерывисто задышав то ли от непонятного волнения, то ли от внезапно накатившего страха. Это просто невозможно.
Любит? Гермионе захотелось рассмеяться на всю эту убогую уборную, на весь Хогвартс, на весь мир. Господи, какая нелепость!
Любит? И именно поэтому сидит одна в холодном, почти заброшенном туалете и сетует на жизнь? Плачет в свою же собственную жилетку?
Любит?!
Неровные темные тени сходились по углам помещения, придавая и без того не слишком роскошной обстановке и вовсе мрачный вид – атмосфера угнетала и навевала какой-то почти суеверный ужас. Воздух влажной, холодной массой оседал в легких. И дело было даже не в зиме за окном, а просто в… Может, зря она ушла с праздника? Сейчас бы пила рождественский пунш, танцевала, убегала от тупицы Кормака, выслушивала Гарри, наблюдала за Луной…
Тихий шорох заставил девушку вздрогнуть и быстро посмотреть по сторонам. Впрочем, вокруг, за исключением воды, которая продолжала упрямо капать из сломанного крана, было тихо и одиноко.
Туалетная комната имела все тот же мрачный вид, что и час назад. Одна из деревянных дверей кабинок опасливо скрипнула, тем самым заставляя Гермиону пристально вглядеться в тот угол комнаты, куда свет так и не смог пробиться.
Шорох повторился, и Гермиона уже инстинктивно повернула голову на звук. Но увидела лишь свое отражение в треснутом зеркале, которое заляпанной тенью протягивалось над рядом обколотых раковин. Тем не менее, увиденное расстроило девушку еще больше. Еще бы, красные воспалившиеся глаза и растрепанные пуще обычного волосы не придавали ей очарования.
Дверца одной из кабинок снова скрипнула.
Гермиона торопливо поднялась на ноги, лихорадочно прикидывая в уме, что лучше сделать в данный момент: бежать не оглядываясь или найти источник шума? Ага, или подождать, пока он сам тебя найдет.
Гриффиндорка криво улыбнулась. Да уж, мало ли что может вызывать такие звуки. Это вообще могут оказаться обычные…
Скрип.
Деревянная дверца кабинки, третьей по счету, открылась с тихим скрипом.
Гермиона замерла на месте. Потом она начала потихоньку отступать к стене, а нащупав позади себя твердую холодную поверхность, прижалась к ней спиной. О палочке она даже не вспомнила.
― Прячешься?
Первое слово, прозвучавшее за столь длительный период молчания, возымело тот же эффект, что и первая похвала от профессора Снейпа после долгого игнорирования.
Гермиона, испугавшись, прохрипела что-то невразумительное, когда неожиданно услышала тоненький визгливый голосок ― рядом и совершенно отчетливо.
― Миртл?
Привидение взмыло вверх, под замызганный потолок, не забыв при этом улыбнуться девушке. Улыбалось оно редко, а самой Гермионе вообще никогда не доводилось такого видеть. Плакса Миртл никогда ей не улыбалась.
Улыбка человека, который всегда ходит хмурый, порой вызывает недоумение и выглядит довольно странно. Улыбка привидения, более того, депрессивного привидения, выглядит зловеще.
И да, это еще более странно.
Гермиона прокашлялась, подавляя настойчивое желание побыстрее убраться отсюда.
― Мое скромное пристанище набирает популярности. Для тебя в особенности, ― безмятежно проговорила Миртл.
― На что ты намекаешь? ― Гермиона подняла голову вверх, внимательно наблюдая за плавными движениями полупрозрачного призрака.
― Тебе виднее, ― загадочно ответила Миртл, все так же паря в воздухе.
Неуместная безмятежность призрака вызвала в душе какое-то смятение и отчетливо проступающую ярость. Гермиона потихоньку начала выходить из себя. Больше всего на свете ее раздражало, когда кто-то при разговоре с ней уходил от прямых ответов, переводил тему беседы в совершенно другое русло или, что хуже всего, ― отвечал вопросом на вопрос. Единственными, кто себе такого не позволял, были книги.
― У меня нет настроения разгадывать ребусы. И желания для этого нет никакого, я слишком устала, ― гриффиндорская староста помрачнела и уткнула взгляд в сырой пол.
Привидение противно захихикало и спустилось ниже, оказавшись аккурат напротив девушки.
― Я знаю, в чем твоя проблема. У вас всех всегда она одна и та же. Именно поэтому здесь никогда не бывает пусто. Постоянно находится очередная плачущая дурочка. Так как его зовут?
Гермиона буквально вскипела от накатившегося гнева. Да за кого она себя принимает?!
― У меня в жизни есть довольно много уважительных причин, из-за которых я иногда позволяю себе поплакать. И они не имеют никакого отношения к… к противоположному полу!― выпалила девушка, стараясь, чтобы ее тон не допускал глупых возражений.
― Может, и есть, ― послушно согласилась Миртл. ― Но в данный момент тебя волнует совсем другое. Это Гарри Поттер, да? ― счастливо заключила Плакса. ― Или тот рыжий мальчишка?
Гермиона покраснела, но продолжала смотреть в пол, с такой упрямой настойчивостью, как будто надеялась увидеть там лицо Рона.
― Вот еще! Да что ты вообще обо мне знаешь?! Гермиона Грейнджер никогда не будет плакать из-за такой банальной, глупой причины. А если я когда-то, по какому-то неизвестному мне обстоятельству, буду плакать из-за парня, то это точно никак не будет касаться Ро…
― Ты слабая, ― внезапно перебила ее призрак, подплыв еще ближе к девушке и, как показалось Гермионе, став какой-то пугающе-серьезной.
Входная дверь с треском открылась, и тотчас захлопнулась обратно. Мерзкая трусливая дрожь прошлась вдоль позвоночника.
― И тебе это нравится, ― продолжила, как ни в чем не бывало, Миртл, смотря прямо в глаза девушки, с каждой секундой как бы проникая внутрь нее, стремясь увидеть там ответ гораздо раньше, чем он слетит с гермиониных уст.
― О чем ты? ― слова тихим шепотом сорвались с пересохших губ.
Взгляд карих глаз сфокусировался на призрачных зрачках Миртл.
Дверца кабинки снова скрипнула.
Карие глаза неотрывно вглядывались в свою цель, но глубже заглянуть не удавалось. Это ведь невозможно. Проникнуть внутрь привидения так же абсурдно, как и пытаться прочесть мысли у своего зеркального отражения.
Еще скрип.
Прозрачные очки зловеще поблескивали, делая Миртл похожей на какого-то фанатичного прислужника, который вот-вот принесет Гермиону в жертву своему извращенному богу.
― Унижение, измывательство, пренебрежение, вытирание ног, называй как угодно. Тебе нравится запираться в заброшенном туалете или у себя в спальне. Хотя последнее тебе удается очень редко, так как там ты не часто можешь побыть одной. Наедине с самой собой. Тебе нравится жалеть себя и плакать, пока слезы не закончатся. Ты делаешь это тайком от всех, потому как высокомерно считаешь себя слишком гордой для того, чтобы расплакаться при всех. Ты боишься, что кто-то узнает о твоей маленькой слабости, а что еще хуже ― догадается, что твоя надуманная боль приносит тебе…
― Прекрати!
Привидение на этот раз не захихикало ― оно рассмеялось так громко, что казалось, что голова девушки сейчас лопнет, как бладжер из дешевого подарочного набора.
Гермиона в который раз пожалела, что так опрометчиво пришла сегодня сюда. Чертова привычка. В гостиной Гриффиндора сейчас должно быть пусто, и никто бы ей не помешал (спрятаться) отдохнуть. Сломанная деревянная дверца скрипнула еще раз. Где-то с улицы доносились безнадежные завывания декабрьского ветра, и старосте подумалось, что на территории Хогвартса должно быть сейчас очень красиво. Снег, вероятно, кружится в ночном небе и тяжелыми белыми хлопьями оседает на землю.
«Нет, гораздо интереснее болтать тут с сумасшедшим привидением», ― с иронией подумала девушка и проговорила как можно спокойнее:
― О чем ты говоришь, Миртл?
― Не надо притворяться, девочка, ― Плакса как-то нехорошо улыбнулась и замолчала, ожидая реакции Гермионы.
Нет, было бы просто глупо испугаться такому. В конце концов, это ведь Плакса Миртл, вечно ноющее привидение, просто…
Состояние девушки не укладывалось в какие-то четкие, определенные рамки. Казалось, она была спокойна, но вместе с тем чувствовала какую-то необъяснимую тревогу, скользкое беспокойство. Неужели страх?!
Староста нарочито хмыкнула, нагоняя на себя фальшивую беспечность.
Вода все так же настойчиво капала из крана, а дверца едва слышно скрипела. Отблески догорающих свеч в грязном зеркале дополняли и без того мрачную обстановку туалетной комнаты. Гермиона старалась не замечать этого, как и силуэта, мерцающего прямо перед ней.
― Послушай, Миртл, мне абсолютно наплевать на то, что ты сейчас мне рассказала. Ты всего лишь привидение, которое уже полвека пребывает в глубокой депрессии. А я ― староста Грифиндора!
Последние слова девушка специально выделила, как будто тот факт, что она является старостой, может оградить ее от внешних угроз.
Гермиона заставила себя оторваться от стены, которая выступила ее невольным убежищем и своевременной поддержкой, со всех сил стараясь выглядеть максимально безразличной к происходящим вокруг нее событиям. Таким, как чертов сломанный кран, который продолжал монотонно плеваться водой, скрипящая дверца и внезапно сошедшее с ума привидение. Староста медленно продвигалась к входной двери, которая бы избавила ее от присутствия гадкого призрака…
― Постой, ― привидение явно было чем-то обеспокоено.
Внутри Гермионы что-то сжалось в маленький комочек, а ладони предательски вспотели. Призрачный силуэт, который плавал в воздухе, нависая над Гермионой, как дамоклов меч, таил в себе что-то обещающее, что-то нехорошее. Ей стало страшно.
Миртл, похоже, наслаждалась созданным эффектом, потому как снова улыбнулась.
Прекрати улыбаться ты, мерзкий энергетический сгусток, хватит на меня так смотреть!
― А хочешь испытать настоящее унижение, девочка? Он бы помог тебе в этом. Только он, ― успокаивающим тоном заверила ее Миртл.
Господи, Мерлин, Гриффиндор, о чем она говорит?
― Он? ― переспросила Гермиона, стремясь поскорее закончить этот безумный фарс и убраться из этого выдуманного плена. ― Кто он?
Плакса не ответила, а лишь коротко хохотнула, отчего девушке стало еще больше не по себе (нет, по настоящему жутко).
― Не нужно угадывать. Терпение, ― Миртл вещала тоном гермиониного отца, когда тот не желал рассказывать маленькой Гермионе, какой подарок он приготовил ей на день рождение.
― Послушай… ― начало было девушка, но тут Миртл сделала такое, что девушка так и застыла с открытым ртом, не в силах пошевелиться, боясь допустить даже мысль об этом.
Миртл сняла очки.
Но она не могла этого сделать, это невозможно! Когда человека убивают, и он превращается в привидение, то уже не может ничего сделать со своим внешним видом. Привидение не может ничего с себя снять.
Но факт оставался фактом ― очки находились в левой руке Миртл, а правой Плакса поправляла свою призрачную челку.
Гермионе вдруг отчаянно захотелось выйти отсюда, побежать по коридору и, найдя Рона, уткнуться ему в плечо.
― Я покажу тебе, ― визгливый голос прозвучал гнусаво, а его обладательница дюйм за дюймом придвигалась все ближе к ошарашенной девушке.
― Ты не… невозм… просто… не реально… — староста то и дело сбивалась, не в силах сформулировать мысль и вылить ее в собранное, целостное предложение.
― Не бойся, хотя нет ― бойся, потому как он в сто раз страшнее того чудовища, которое убило меня, ― Миртл тихо хохотнула и остановилась прямо перед девушкой, ловя взгляд ее испуганных карих глаз. ― Смотри мне в глаза.
― Не надо…
Полупрозрачные глаза с пустыми зрачками завораживали, заманивали в свою глубину, приглашали зайти. Посмотреть на то, что таится там, внутри привидения. Но это ведь бессмысленно ― у призрака не может быть еще одной души, у призрака вообще ничего нет. Лишь только полупрозрачная пустота и…
Все исчезло. Абсолютно все.
Ничего не осталось.
Гермиону окутала такая непроглядная тьма, что на миг девушке показалось, что ее вообще не существует. Подумалось, что она превратилась в какую-то эфемерную субстанцию, частичку Вселенной, слилась с бесконечной космической глубиной и растворилась в самой себе. Стала ничем. Просто пустотой.
Не было ни звуков, ни запахов, ни ощущений. Абсолютно ничего. Одна голая пустота. Хотя Гермиона не могла быть уверенной в этом точно. Она ведь даже себя не чувствовала. Лишь только какой-то бессвязный поток информации, который очевидно был мыслями.
А если есть мысли, то значит, она еще жива, где-то в уголках сознания притаилась маленькая частичка Гермионы.
Постепенно окружающая пустота начала чем-то наполнятся. Сначала послышался слабый звук шипящего огня, но самого факела не было видно. Потом явственно почувствовался окружающий холод, который обнял Гермиону, подобному пылкому любовнику. А потом она услышала голос. Голос нельзя было назвать неприятным, скорее наоборот. Но он звучал властно, и в нем проскальзывали металлические нотки.
― Кто здесь?
Обладателя голоса видно не было, так как вокруг было все так же темно, но вопрос был задан таким тоном, что Гермионе даже в голову не пришло, чтобы не ответить на него. Она привыкла отвечать на вопросы. И отвечать правильно.
― В данный момент здесь нахожусь я, а кто вы? И где мы находимся? И вообще, вы можете показаться?
На пару минут «здесь» воцарилась тишина. Гермиона тщетно пыталась определить направление, откуда только что доносился голос, который пока был единственной возможной зацепкой. А может быть, «голос» был и ее единственным спасением из этого импровизированного ада Плаксы Миртл.
Гермиона зря напрягала глаза, вокруг было все так же темно. Не просто темно, а по- настоящему ― абсолютная, неизмеримая, непроглядная темнота, к которой глаза никогда не привыкнут.
Никто ей не отвечал, и девушка уже было подумала, что это была слуховая галлюцинация от перенесенного шока, как вдруг чья-то рука коснулась ее щеки. Староста вздрогнула, но не отодвинулась. Она боялась даже пошевелиться «здесь».
Теплые пальцы обладателя голоса легонько прошлись по губам, подбородку и снова вернулись к щеке. Эти движения вместо того, чтобы испугать, наоборот немного успокоили девушку. Это был вполне осязаемый реальный человек, а не какая-то эктоплазматическая субстанция или чудовище, о котором говорила Миртл. Хотя Гермиона и не видела его лица, ей было вполне достаточно мягких касаний руки. По крайней мере, «голос» не хочет приносить ей вред.
― Почему здесь так темно? ― Вопрос сорвался с губ прежде, чем Гермиона успела его обдумать.
― Потому что ты не хочешь ничего видеть, ― в этот раз таинственный обладатель голоса ответил сразу же, не заставляя Гермиону томиться ожиданием.
Рука по-прежнему покоилась на ее щеке.
Гриффиндорку почему-то совершенно не интересовал факт, как он здесь оказался и, собственно говоря, где именно «здесь»? Куда она попала? Гермиона начала мысленно перебирать содержание прочитанных книг, пытаясь найти тот самый ключик, который выведет ее отсюда. Если, конечно, существует замок к которому он подойдет.
Вокруг было по-прежнему темно. Может, незнакомец действительно прав? Может быть, она просто боится того, что может увидеть «здесь». Гермиону охватило чувство глубокой дезориентации, как будто бы ее среди ночи выкинули полусонную в лес. И оставили там одну.
Только она не в лесу.
И не одна.
― Кто ты?
Невидимый незнакомец, казалось, обдумывал ответ, который должен был дать. Хотя он мог просто-напросто проигнорировать вопрос. В конце концов, она была лишь гостьей в этом мире, или измерении, или каком-то другом более тривиальном месте, на худой конец ― в чужом сне. Может, она спит все в том же туалете, прислонившись к стене и уронив голову на колени. Может все, начиная от появления депрессивного привидения, и заканчивая растворением в Вечности, а в следствии попаданием сюда, является лишь какой-то игрой подсознания? Тогда бояться нет совершенно никакого смысла. Хотя из всех предположений, правильным может оказаться как раз то, которое на первый взгляд кажется наиболее невероятным. Прежде всего нужно выяснить, кто находится рядом с ней в этом невольном плену.
Невидимый факел тихо потрескивал, воздух холодной волной струился рядом, заставляя Гермиону едва заметно дрожать. Волосы спутанной каштановой копной падали на лицо, прилипая к коже, мешая видеть. Хотя это было совершенно не важно, все равно смотреть было не на что. Разве только на плотную завесу мрака.
― Я тоже здесь недавно, хотя мне сложно определить сколько именно. Время здесь течет совсем по-другому, ― незнакомец, видимо, не собирался приоткрывать занавесь, за которой скрывается его имя, а Гермиона не хотела настаивать на этом. Интересно, его тоже закинуло сюда какое-то безумное привидение? Может, это у них развлечение такое?
Казалось, что на глаза надели тугую черную повязку, а рот заткнули кляпом. Темнота потихоньку начинала раздражать, а дышать становилось все труднее. На глаза, которые устали от длительного вглядывания в пустоту, навертывались слезы. А в душе поселилось горькое, тягостное отчаяние.
Гермиона горько улыбнулась и посмотрела в ту сторону, где предположительно должны были находиться глаза незнакомца.
― А ты меня видишь? ― внезапно спросила Гермиона, и следом за словами ей в голову пришла судорожная мысль: а что если она ослепла? Неизвестно ведь, что с ней могла сделать эта чокнутая Миртл.
― Да, ― короткое слово донеслось к ней какой-то бархатной волной, заставив девушку задрожать. ― Ты тоже меня видишь. Просто раскрой глаза.
Какая-то абсурдная логика у этого незнакомца. А может он очередной философ, который бредит тем, что сможет вывести универсальную формулу жизни? Они одержимы тем, что несут в каждом слове неоспоримый тезис, а тот, кто не умеет читать между строк, никогда не познает великую истину бытия. Конечно, раскрыть, как будто они у нее…
Гермиона похолодела.
Он прав.
Он бесконечно прав.
У нее ведь действительно закрыты глаза. Нет, естественно не в материальном плане. Нужно просто проснуться, очнуться, понять, ощутить себя здесь.
― Это ведь все реально? ― тихо спросила Гермиона, заранее зная прозвучавший позднее ответ:
― Конечно, иначе и быть не может, ― обладатель голоса говорил спокойно, и девушке было очень трудно понять, какие эмоции скрываются за бездушной стеной фраз.
Но Гермиона поверила ему.
И раскрыла глаза.
― Мы в подсознании привидения.
***
Яркий свет на мгновение ослепил гриффиндорку и если бы не пальцы незнакомца, которые слегка поглаживали лицо, то она бы снова потерялась. Он оставался маленькой ниточкой, которая связала девушку с душой Миртл.
Первым, что она увидела, были его глаза. Проникновенно-серьезные, глубокие, умные и потрясающе красивые глаза. На высокий лоб вьющейся челкой падали черные волосы. Правильные черты лица, успокаивающее тепло пальцев. Но что-то смутное в его образе непонятной причиной настораживало ее, может быть, даже немного пугало. Что-то неуловимое, почти незаметное, но тем не менее живущее в нем. Во всяком случае, он был рядом, чтобы ответить на все ее вопросы.
Между тем, Гермиона позволила себе оглядеть помещение. Источником света оказался настенный факел, как она и предполагала, который одиноко мерцал на каменной стене. От серых камней шел все тот же пронизывающий насквозь холод.
Двери нигде не было.
Гермиона отчаянно вертела головой в поисках выхода, но в комнате не было даже намека на дверь. Она наглухо закрыта от внешнего мира, быть может уже навсегда. Мерлин, как это несправедливо!
― Как отсюда выбраться? ― фраза прозвучала с ноткой отчаянья, и девушка закусила губу, чтобы не разреветься перед новым знакомым.
― Чтобы найти выход ― нужно сначала найти вход, ― невозмутимо ответил парень.
Святые сверчки, какой-то замкнутый круг! Видимо, сегодня точно не ее день. Хотя, если подумать, то в словах собеседника таится вполне здравый смысл. Действительно, чтобы понять, как отсюда выбраться, нужно сначала сообразить, каким образом она сюда попала. Но то, что Гермиона знает, совершенно несопоставимо с известными и всеми мыслимыми правилами магического мира. Чушь, если обобщить.
― А как ты здесь оказался? ― Должен ведь этот парень хоть в чем-то помочь ей. Вернее, он и должен помочь ей выбраться отсюда. Он просто обязан это сделать.
Факел угрожающе затрещал и свет от огня неровно затрепетал, создавая оборванные тени на лице юноши.
Черноволосый незнакомец нахмурился и отвел взгляд в сторону.
― Это совершенно не имеет значения, ― проговорил он спустя некоторое время. ― Почему ты вообще решила, что я реален? Может, я всего лишь плод твоего воображения, или осознанная галлюцинация призрака?
Незнакомец был совершенно серьезен, впрочем, Гермиона и не думала смеяться над его словами. Ситуация не та. Хотя, если положение совсем безвыходное, то смех, пожалуй, был бы не самым глупым решением. Скорее, наоборот.
― Хорошо, а имя у тебя есть? Или предпочитаешь, чтобы я сама назвала тебя, раз ты плод моего воображения? ― Гермиона оттолкнула руку незнакомца, которая, казалось, навсегда сроднилась с ее щекой. Все это порядком начало ее раздражать. Сначала грубость и поразительная самовлюбленность МакЛаггена, омела, которая преследовала ее весь вечер, пустые угрозы ненормального привидения, которые привели к тому, что она оказалась здесь. А теперь вот это.
― Тебе не страшно? ― незнакомец усмехнулся. ― Ты попала в сознание призрака, заглянула в его душу, что само по себе абсурдно, ты не знаешь, как отсюда убраться, но тебя все же интересует такой пустяк, как мое имя. Том Риддл, если это что-то меняет.
Сердце в груди ускоренно застучало, на ходу сжимаясь в размерах. Дыхание вырвалось с груди прерывистым хрипом.
― Гермиона, ― пролепетала девушка, неосознанно протягивая руку для пожатия. Да уж, законы этикета въелись в сознание не хуже рефлексов. Еще бы, не каждый день доводится знакомиться с Темным лордом.
Факел тревожно затрещал, как бы предупреждая, что скоро погаснет и оставит девушку одну, наедине с кошмаром. От тусклых камней исходил холод, делая комнату похожей на подземелья Хогвартса. Только теперь непонятно, насколько далеко забросило от него Гермиону. Или, насколько глубоко. Пол тоже был каменный, только застеленный очевидно дорогим ковром. Хотя, цена явно стояла здесь на последнем месте.
Теплая ладонь нежно обняла ее руку и не успела Гермиона опомнится, как почувствовала касание его губ на своей коже.
― Приятно познакомиться, ― прошептал Риддл, глядя гриффиндорке в глаза. Да, определенно, обаянием юный Вольдеморт не обделен. Только вот что скрывается за такой нарядной маской? И долго ли продлится этот обмен любезностями? Почему-то в голову пришло слово «унижение». Кажется, именно это обещала ей Миртл. Только вот, в каком виде здесь существует Том Риддл? Можно ли считать его таким же реальным и несущим опасность, что и воспоминание из дневника Вольдеморта с которым сталкивался Гарри?
Мерлин, столько вопросов и ни одного ответа!
― Ты, кажется, побледнела, Гермиона? Как будто призрака увидела, ― Том улыбнулся, и девушка была готова поклясться, что знает он гораздо больше, чем рассказывает. И опасаться его следует гораздо больше, чем она думала. Да, теперь понятно, почему символ Слизерина — змея. Никогда не знаешь, что на уме у этого скользкого хищника.
― Мне здесь не нравится, ― рука Риддла сжала ее ладонь, а его улыбка таила в себе что-то нехорошее. Похоже, милым он долго быть не собирается. В конце концов, она могла быть честной с ним. Раз уж ей не суждено отсюда выбраться. Живой.
― Странно, а, по-моему, здесь довольно мило. Не находишь? ― Глаза Тома потемнели, и в них мелькнул какой-то непонятный огонек. Интересно, как он все-таки здесь оказался? Хотя, наверное, пора уже заканчивать удивляться. Она просто разговаривает с Томом Риддлом в подсознании Плаксы Миртл. Да уж, за такое не жалко и в Св. Мунго загреметь.
У Гермионы теперь два выхода ― либо умереть, если она еще, конечно, не умерла, либо продолжать общение с Томом Риддлом, если, конечно, все сводится только к этому.
― Для чего я здесь, Том? ― испуганно и в то же время твердо произнесла девушка, смотря на парня, и тщетно пытаясь отгадать, какие мысли скрываются за глубиной его глаз.
― Ты бы не была здесь, если бы подсознательно к этому не стремилась, Гермиона. Привидение никогда не ошибается при выборе, ― Том потянул ее на себя, обнимая другой рукой за талию.
Гермиона даже не пыталась сопротивляться. Не потому, что это было лишено всякого смысла, просто она была всецело увлечена тем, что хотел ей сказать Риддл. Кто бы он ни был, хоть Том Риддл, хоть сам Сатана, все же он был единственной ступенькой, которая могла вывести гриффиндорку к долгожданному освобождению.
― Допустим, но какую роль во всем этом играешь ты? Неужто для тебя является забавой наблюдать за замученными ужасом девицами?
Когда он заговорил снова, его горячее дыхание обожгло щеку. Гермиона невольно задрожала, но не отодвинулась. Она должна знать, что ее ждет. Она обязана узнать все до конца.
Риддл одобряюще посмотрел на девушку и понимающе кивнул головой. По всей видимости, он ждал этого вопроса.
― Ты улавливаешь суть. Страх имеет очень полезные свойства, только нужно уметь их использовать. Иногда знания помогают материализовать желаемое.
Его рука, как тиски, обхватывала ладонь Гермионы, с каждой секундой все сильнее сжимая хрупкие пальцы. Спину нестерпимо тяготила вторая рука Риддла, сквозь тонкую ткань явственно проступал жар, который распространялся от ладони, и медленно охватывал саму Гермиону.
― Хочешь сказать, что ты одна из проекций Вольдеморта? Какая-то частичка, которая питается знаниями, кошмарами, муками и становится от этого сильнее, забирая жизненную силу волшебниц? ― спросила Гермиона с возрастающим интересом.
Том улыбнулся уголком рта.
― Магическую силу, если быть точным. Тебе ведь известно, что аура, да и свойства волшебников отличаются от особенностей магглов. Конкретно — тем, что волшебники владеют магической силой, которая недоступна обычным людям. Внутренняя сила концентрируется в волшебной палочке, которая фокусирует ее в единственный луч и с помощью заклинаний выплескивает наружу. Но дети не контролируют поток магической силы, которая проходит через них. Поэтому магия у них выплескивается наружу без помощи палочки, при сильных эмоциях, естественно. Теперь понимаешь?
Риддл притянул гриффиндорку еще ближе, и его губы оказались в опасной близости от гермиониных. Его ладонь все так же сжимала руку Гермионы, но девушку теперь слабо отвлекала мысль того, что она полностью в его власти. Ситуация уже давно вышла из-под ее контроля.
― Ты хочешь сказать, что через наши страхи наружу выплескивается некоторая доля магической силы? И даже не только через них, любые сильные эмоции приводят к этому, да? То есть, эта несфокусированная сила, невостребованная и неиспользуемая, и даже не замеченная, растворяется в пространстве? ― Гермиона хотела было, по привычке, потянутся рукой к волосам, дабы поймать прядь волос, но вовремя спохватилась, что сейчас этого она не может сделать.
― Нет, она не пропадает, ― прошептал Том прямо в губы Гермионы. ― Землетрясения, стихийные бедствия, ураганы, катастрофы, снежные бури ― все это следствие магических излияний. Тебе известно понятие «невербальной магии»?
Гермиона хотела кивнуть, но тогда она бы рискнула наткнуться на губы Темного лорда. Который, несмотря на всю свою теоретическую абстрактность, был довольно реален.
― Да, ― скорее выдохнула, чем произнесла гриффиндорка.
― Тогда ты знаешь, что невербальная магия при достижении необходимого уровня во много раз превосходит обычную. Магическая сила скапливается в подсознании, а не на поверхности, на некоем его уровне, и если достаточно развить его, путем длительным тренировок, то можно добиться всего, чего угодно. Без помощи палочки. Просто одной голой мыслью, Гермиона.
Риддл улыбнулся. Его рука больно, приятно, уверенно обжигала кожу Гермионы, даже через тонкую ткань платья. Гриффиндорка прерывисто задышала, стремясь разобраться в собственных чувствах, найти ответ в своем подсознании. Лоб покрылся испариной, и хотя в помещении было холодно, ее обдало жаром. У Тома Риддла было определенно сильное энергетическое поле, раз уж она чувствует себя так противоречиво.
― Так что ты? ― прохрипела Гермиона, видя, как лицо Риддла стремительно приближается к ее устам. В его глазах плясало отражения от настенного факела, делая их еще более красивыми и совершенными.
― Я и есть это скопление его магических сил, я подсознание Вольдеморта. Я ― это он.
И Том наконец прикоснулся к ее губам. Поцелуй обжег Гермиону подобно раскаленному железу, пульс участился, а сердце едва не выпрыгнуло из груди. Мерлин, такого просто не бывает! Это с самого начало было неправильным, но чертовски приятно-неправильным. Все предыдущие ощущения, которые она когда-либо испытывала, смылись, стерлись его губами. Самое ужасное было не то, что она попала в подсознание Миртл, не зная как отсюда выйти, не то, что она беседовала с Темным Лордом, не то, что он поцеловал ее. Самое ужасное было то, что она ответила ему. Ответила, повинуясь движениям его языка, теплоте рук. Ответила, когда он открыл ей глаза на истинное положение вещей. Ответила потому, что эмоции перевалили через край – внутри как будто тикал часовой механизм бомбы, готовой взорваться в любую секунду.
― А знаешь, какое самое сильное чувство, какая самая сильная эмоция, в какой момент выливается самая чистейшая и сильнейшая магия, Гермиона? ― спросил он, оторвавшись на миг от ее губ.
В карих глазах гриффиндорки ответ отразился раньше, чем она смогла его осознать. Конечно же, в момент наивысшего наслаждения, в момент абсолютного счастья, в момент самого большего неконтроля.
Гермиона даже не успела произнести слова, как услышала звук разрываемой ткани.
Ее уже не держали.
Но куда было бежать?
Для чего?
От кого?
Теплые руки Тома бродили по ее обнаженному телу, эффектно контрастируя с окружающим холодом. Впрочем, холод отошел на какой-то дальний, заоблачный план. В мозгу девушки слабым покалыванием отзывался здравый смысл. Какой, к черту, здравый смысл? А Риддл все прикасался, прикасался, пробовал, целовал, отравлял ее, губил, впитывал гермионину энергию, силу, наслаждение.
Когда он проник в нее, она даже не почувствовала боли. Гермиону настолько сильно заполнили эмоции, достигнув какого-то сверхъестественного уровня, что ей чудилось: она принимает участие в чем-то грандиозном, в какой-то ужасающе важной миссии, как будто это последний день ее жизни.
В голове, душе, сознании все смешалось и перепуталось. Невозможно было разобрать ни одной связной мысли. Единственное, что сейчас имело значение, ― это Том Риддл.
А все остальное, то, что она так опрометчиво когда-то называла реальностью, размылось, исчезло, потеряло очертания. Только касания его губ, обжигающая сладкая боль пальцев, стук сердца, смерть. Гермиона превратилась в какой-то сосуд, который наполнялся наслаждением, истомой, безумством.
Вместе с оргазмом, гриффиндорка ясно ощутила, как огромная, вполне осязаемая сила освобождается из нее и передается ему.
Она еще улыбалась, когда, наконец, смогла посмотреть в глаза Тома.
И только потом комнату наполнил пронзительный крик ужаса.
***
― Папочка, ты ведь расскажешь мне, какой подарок приготовил мне на Рождество? ― маленькая девочка с кудрявыми каштановыми волосами сидела на коленях у мужчины, с надеждой глядя ему в глаза.
Искусственная елка заманчиво переливалась мигающими цветами радуги, за окном шел пушистый снег, и в гостиной успокаивающе трещали дрова в камине, наполняя дом уютным теплом.
― Не нужно угадывать, дорогая. Терпение, и ты все узнаешь.
Красный огонек от елки отразился в глазах отца, и маленькая Гермиона невольно испугалась зловещего красного отражения в его зрачках.
― Просто смотри мне в глаза, где-то там и спрятан ответ.
***
Волнистые каштановые волосы не спеша струились между изящными, длинными пальцами. Задумчивые карие глаза смотрели куда-то в пустоту. Ища ответы на свои вопросы где-то там, за границами подсознания.
Красивый юноша долго вглядывался в мертвенно-бледное лицо девушки, наблюдая за тем, как расширенные зрачки едва заметно двигаются. Свет от едва трепещущего огня на мгновение осветил его черты. Это лицо можно было назвать совершенным, если бы не глаза. Вместо черных зрачков, обрамленных радужками, в двух глазницах зияла пустота, а за ней непроглядная тьма.
На стене огонь факела делал последние попытки не погаснуть. Несколько секунд ему это удавалось, но потом он стих с тихим шипением, и комната погрузилась во мрак.
― Смотри мне в глаза, Гермиона.
|
- участник сейчас на форуме
