Астрономическая башня

В нашей семье каждый делает что-то,
Но никто не знает, что же делают рядом.
Такое ощущение, словно мы собираем
Машину, которая всех нас раздавит.

Наша семья – это странное нечто,
Которое вечно стоит за спиною.
Я просто хочу быть свободным и точка,
Но это означает расстаться с семьёй.

Наутилус Помпилиус, «Наша семья».

И первый ком о крышку гроба грянет…
Марина Цветаева, «Настанет день, печальный говорят…»

Ну вот, мы стоим с тобой у последней черты. Всё позади. Ненавистный Спиннерс Энд, проклятая маггловская дыра, насквозь провонявшая моим никчёмным детством. МакГонагалл, дрожащим голосом сообщающая мне о твоей смерти (Сентиментальная… Как будто это её отец умер, а не мой). За спиной давно стихла докучливая песня колёс катафалка. Позади белоснежные, как щёки заплаканной вдовы, стены крошечной церкви. В прошлом остались причитания твоей тётки из Уэллса. Старуха была безутешна, хотя и видела тебя лишь дважды в жизни. Правда, к её чести стоит добавить, что она единственная из немногочисленной маггловской родни приехала на похороны.
Всё позади… У меня на глазах гроб с твоим телом опускают в могилу…
Верёвки бесшумно скользят в огрубелых ладонях могильщиков, опуская зловещий ящик в отверстую пасть свежевырытой ямы.
Глухой удар… Ну, вот и всё…
Я, как завороженный, смотрю на твой гроб, поблёскивающий лаком в черноте земляной тюрьмы…
Могильщик, маленький полный человечек с седыми усами, вытирает друг о друга перепачканные ладони и выжидающе смотрит на меня. Что ещё? Что ему от меня надо?
-Сэр, надо горсть земли бросить… - И добавил, как будто бы извинялся: - Так полагается…
Ах да, бросить горсть… Так полагается…
Я наклоняюсь к уродливой куче сырой земли, небрежно насыпанной возле могилы.
Мои онемевшие от холода пальцы стискивают мокрый комок глинистой почвы.
Я выпрямляюсь и смотрю на свою ладонь – земля, коричневая от скорби, пачкает рыжим мои бледные пальцы.
Земля... Прах…Мёртвый прах - как тот, из которого тебя вылепил жестокий, лукавый, склонный к экспериментам Бог-создатель: Бог Отец, или Хнум* , или чёрт его знает, кто там есть наверху…
Я крепко сжал в кулаке ком сырой земли. Из земли взят и в землю отыдешь. Могила, земляная холодная тюрьма…Небытие… Забвение…
И именно мне суждено подарить тебе эту благословенную пустоту... Вечный пойкой… Вечный…
Эта мысль обожгла мою душу, словно клуб пара…
Вдруг где-то внутри меня, в самой сердцевине души, спрятанной за решёткой рёбер, вспыхнула злоба… Эта чёрная, дьявольская злость пахла серой… Эта всепоглощающая ненависть зародилась здесь, в бесплодной кладбищенской почве. Ненависть, ежечасно питаемая людским гневом, женскими слезами, обманом и лицемерием. Гостеприимная земля впитала в себя всю мерзость этого мира, и в недрах её вызрел сочный плод ненависти, уродливый, но изысканный, как трюфель. Соками этого плода злобы питались здешние растения, блёклые, чахлые, безобразные. Эти травы напоили кладбищенский воздух ядовитыми испарениями ненависти. И я вдыхаю эту ненависть полной грудью, злоба въедается в мой организм, кровь разносит эту концентрированную злость по моим сосудам, распространяя по всем членам моего тела. Я словно весь состою из ненависти. Я крепче сжимаю комок земли, тоже, без сомнения, насквозь пропитанный злом. Мне кажется, что ненависть сейчас просочиться сквозь мои пальцы и её капли промочат кладбищенскую землю…
Как же я тебя ненавижу, папа…
Самые болезненные, гадкие воспоминания моего детства - те, что, как я думал, давно погребены под тяжестью прожитых лет, - вновь брызнули на поверхность: так с бешеной скоростью разбегаются в разные стороны маленькие уродливые рачки, если перевернуть покоящийся на морском берегу мокрый камень…

Воспоминания… Чертовы воспоминания кружили в моей душе омерзительным в своей лёгкости тополиным пухом…

Мне девять. Я стою на нашей кухне, прислонившись спиной к дверному косяку… Не в силах отвести взгляда, я наблюдаю, как в очередной раз ссорятся мои родители… Отец нависает над мамой, состарившейся раньше времени, маленькой, похожей на птичку женщиной, словно желая раздавить её свей широкой грудью, заклевать насмерть длинным носом, похожим на клюв хищника… Мама сгорбилась, стараясь спрятаться от него. Она закрывает лицо ладонями…Она, как маленький ребёнок, думает, что если она не видит этот налитый ненавистью взгляд, то и отец не видит её беззащитную фигурку…
Он кричит… Я не понимаю, что именно - его слова сливаются для меня в единый звериный рык… Боже, какой у него громкий, грубый голос…
Вдруг отец с явным намерением ударить мать резко подаётся вперёд…
Я вышел из оцепенения и кинулся маме на помощь: схватил отца за руку и повис на ней всей жалкой немощью своего тщедушного тельца…
Но куда там…
Непринуждённым движением, простым движением руки – словно хлебную крошку со стола смахнул – отец отшвыривает меня к противоположной стене…
Я натыкаюсь на что-то спиной…
Полка… Плеск фарфора, напоминающий женский плач - это вдребезги разлетелись теснившиеся там тарелки…
Спину обожгло болью, но я никак не отреагировал на это… Я даже не завёл за спину руку потереть ушибленное место…
Мой взгляд устремлён на маму…
Испугавшись за меня, она вскрикнула и кинулась ко мне, но отец не позволил ей… Он грубо схватил её за руку, удерживая на месте… Зашипев от боли, мама выплюнула ему в лицо:
- Ублюдок!
Удар! Звонкий… Гадкий… Такой ..плотный... телесный, что ли…
Мама, мамочка… Как же тебе, наверное, больно…
Раз! Горсть глины с мерзким влажным звуком разбилась о лакированную крышку гроба..
На, получай!
Ещё один удар.. Вскрик…
Сволочь.
Ещё один ком земли падает в могилу. Этот звук похож на раскаты грома…
На, папа, этот кусок глины – вот всё, что ты заслужил в этой жизни…Бери то, что тебе причитается…
Я наклоняюсь, мои пальцы судорожно стискивают очередную горсть почвы…
Удар… Ещё один, и ещё…
Отец щедро раздаёт оплеухи… Побои сыплются на мать как из рога изобилия…
Снова раскаты земляного грома…
На, получай!
Это тебе за мать… За тот удар.. И за тот, что последовал за ним…
За всё удары, на которые ты когда-либо решился…
Шлёп!… Я снова швыряю комок глины в отцовский гроб…
А это – за меня… За моё изуродованное, покорёженное детство… За мои зареванные, припухшие, слипшиеся от слёз глаза… За мои синяки… За каждый жёлтый и фиолетовый кровоподтёк на моей спине…
За каждый мой крик…
За каждый проклятый день…
За всё… Ты это заслужил!..
Я всё бросаю и бросаю мокрые комья земли в папину могилу…
Каждый влажный хлопок отдаётся ноющей болью в солнечном сплетении…
Мама, как же это больно…
Я хочу отомстить тебе за всё, папа…
Я хочу набрать в лёгкие побольше воздуха и перекричать раскатистое эхо времён, хочу, чтобы моя ненависть к тебе огненной иглой прошила плотную кору событий, я хочу, чтобы ты в полной мере ощутил… как же я тебя ненавижу!!! Не смог рассчитаться с тобой тогда, расквитаюсь сейчас!..
А комья земли, уродливые, начинённые червями и корешками растений, всё падают, падают…
Вырванные из земли корешки походят на кровеносные сосуды…
Бросок!
Ещё!
Глина…
Земля…
Пепел…
Прах.
***
Лишь спустя некоторое время я прихожу в себя и прекращаю это безумие…
Словно очнулся после обморока или встал на ноги после тяжёлой болезни…
Уже занесённая над могильной пропастью рука с зажатым в ней очередным «снарядом» безвольно падает…
Я оглядываюсь вокруг: на кладбище по-осеннему сине-сумеречно, воздух словно пронизан гнилостным запахом злобы и отчаяния… Вокруг пустынно и глухо, впрочем… вон, чуть поодаль, у покосившейся старой оградки, опираясь на воткнутые в землю лопаты, стоят двое могильщиков. Они шёпотом переговариваются, ожидая, когда я попрощаюсь с отцом, и они смогут засыпать могилу…
Меня знобит… Несмотря на осеннюю сырость, мои щёки горят, а по горячему лбу струится пот…
Хмурое небо захныкало холодным моросящим дождиком… Засквозил, заныл ледяной октябрьский ветер, он, пробирается мне под одежду, щекочет покрывающуюся мурашками бледную кожу…
У меня часто-часто бьется сердце… Мне кажется, оно стучит так громко, что его слышу не только я, но и мокрая холодная осень, и старинные кладбищенские надгробья, и болтливые могильщики и даже угольно-чёрный ворон, гордо восседающий на ветке обнажённого дерева…
Может быть, даже ты, папа, заботливо укрытый покрывалом Вечности, слышишь удары моего сердца…
Нет долгожданного облегчения… Ни капельки…
Видно, неутолимая жажда мщения, словно тропический вирус, плотно угнездилась в моём теле и продолжает захватывать всё новые и новые клетки…
А ещё там, где, если верить врачам, находиться сердце, у меня лишь зудящая, онемевшая пустота…
Но что же тогда так яростно колотится?
Не знаю…
Может быть, это змеиный яд, что течёт по мои венам вместо крови? Может быть, это пульсирует моя гордыня, злая оттого, что сегодня ей не принесли жертвы?
Может быть, это пресловутая жажда мщения?
Может быть это…раскаяние?
У меня нет сердца…
Яд по моему организму гоняет не уродливая мышца, похожая на экзотический плод, точно нет…
Мне вдруг отчаянно захотелось посмотреть, что у меня там, вместо сердца?
Я кладу руку себе на грудь. Тепло тела не просачивается сквозь плотный слой одежды, мои пальцы ощущают лишь грубую ткань. Наверное, моя плоть за этими смехотворными доспехами мягкая и рыхлая, как фарш. Наверное, я без труда смогу вонзить свои перемазанные грязью пальцы в эту бесплодную почву, где ничего не растёт: ни любви, ни добра. Я с силой рвану лоскуты грудины в разные стороны.. Наверное, я услышу треск рвущейся ткани…
Заглянув в распаханную, полую, кровоточащую плоть, я вряд ли что-нибудь увижу…. Ну, разве что, чувства, покрытые слоем пыли, несколько засохших лепестков, да напряжённые гитарные струны, на которых сотни лет никто не играл… Вот одна натянулась и лопнула… Этот её предсмертный крик громом прокалился по кладбищу…
Агония души – отвратительное зрелище…

* - Хнум – В египетской мифологии, бог-творец, который вылепливает людей из глины на своём гончарном круге. Изображается в виде человека с головой барана. (прим. автора)

		ДОРОГИЕ ДРУЗЬЯ! ФОРУМ ОТКРЫТ ТОЛЬКО ДЛЯ СОВЕРШЕННОЛЕТНИХ ЗАРЕГИСТРИРОВАННЫХ ПОЛЬЗОВАТЕЛЕЙ. Чтобы зарегистрироваться, внимательно прочтите инструкцию в этой теме. Если вы уже зарегистрированы, то получить доступ к закрытым разделам можно в этой теме.