|
|
| |
Пост N: 25
Зарегистрирован: 25.05.06
|
|
Отправлено: 19.10.06 15:20. Заголовок: Re:
Вике от чистого сердца - выполняю давнее обещание:)
Эпиграф: …Здесь он увидел рыжую девушку, нарезавшую к завтраку сирень с бессознательным величием юности.
(Гилберт Кийт Честертон, «Человек, Который Был Четвергом»)
ГЛАВА 1.
- Твиг! – тишина – не дольше секунды, - и два решительных шага – Минерва слышит стук ее каблуков. Эхо разносит его по всему залу, и он пропадает высоко, под каменными сводами. По замыслу, там, между потолком и крышей, прибиты деревянные балки и полно соломы. Боялись, не было бы пожара. А Минерва знала, что там живут птицы – она их слышала, когда ночью, замерзнув под тонким одеялом, спускалась с гриффиндорской башни вниз, подумать о чем-нибудь никчемном и неинтересном, сидя на жесткой скамье и обхватив колени руками. Наверху живут птицы – такова проза жизни в безобразной ее простоте.
Проза, которой не место в замке Хогвартс холодной, темной и чахоточной осенью.
За окном ноябрь – огромный каменный замок не протопить, раствор всюду потрескался, и, то и дело, задумчивый школьник, прислонившись к стене, ковыряет его пальцем. Ветер задувает в щели, в рассохшиеся окна, и гудит, не переставая, в трубах, под потолком, во дворе, и дальше – в лесу, и дальше, и дальше. Кажется, он стачивает громадные вековые камни, из которых сложены стены.
Пять утра. На улице еще темно, но, когда встанет солнце, окажется, что замок окутан густым и плотным туманом, а снаружи тихо, утренне, морозно…. И никуда не сбежишь – куда бежать, когда ничего не видно? Куда бежать в такой холод? Куда бежать по осклизлым дорогам, гнилым темно-коричневым и бурым листьям и лужам, покрытым коркой льда? Куда бежать в жестких, неудобных башмаках, похожих на колодки, и в чулках, слишком уродливых и совершенно не греющих ноги?
- Кёллер! – снова миг тишины и стук ее каблуков. Этого крючконосого уродливого создания, безобразного скелета, обтянутого тонкой, старческой кожей, будто мумия, завернутая в папиросную бумагу, и поставленного на две негнущиеся ходули. Какая дрянь. Какая редкостная гадость.
Это мадам Банье осматривает девочек третьего курса школы.
Девочки нескладные и некрасивые: рябые, длинноносые, с безвольными и глупыми или, наоборот, жестокими и злыми лицами. Они мерзнут – их руки покраснели и потрескались от холодной воды, но это все равно – в госпитале им дадут сегодня заживляющую мазь, как всегда, а через несколько дней кожа снова станет шершавой и воспаленной. У девочек бледные губы и заспанные лица. У девочек длинные, глухие платья черного цвета и маленькие воротнички, сдавливающие шею. Белые передники должны быть безупречно чистыми – девочки стирают их каждый день, - они служат для того, чтобы не испачкать платья чернилами или едой. Из-под белых чепцов не должно выбиться ни одной волосинки – девочки стягивают волосы в тугой узел на затылке. Пару раз кое-кто из них так переусердствовал в затягивании, что лишился чувств прямо посреди урока. Девочки покрывают голову сначала платком, а сверху – чепцом, который также необходимо стирать каждый день. Ног девочек не видно, но они носят жесткие, грубые ботинки и полотняные чулки – колючие, сползающие, вечно перекрученные, но кому какое дело, что они, ко всему, ужасно натирают ноги?
Но главное – руки и зубы. Банье смотрит, хорошо ли девочки моют руки и чистят зубы, подстригают ли ногти, поэтому девочка, чья фамилия называется, выходит на шаг вперед и показывает мадам свои ладони, а затем пошире открывает рот.
Мадам. Она заставляет звать себя «Мадам» - старая лягушатница, - но Минерва слышала, что падшие женщины зовут так содержательницу своего борделя.
Девочки мерзнут. Им зябко и хочется спать, но мадам внимательно осматривает каждую – они должны быть безупречны, аккуратны и некрасивы. Как можно уродливее – чем бесцветней и неприглядней девочка на вид, тем она целомудреннее и порядочней. Так думает эта старая ведьма, эта старая несостоявшаяся по-тас-ку-ха. Школа не учит заклинаниям и зельям – школа воспитывает нравственную чистоту и благочестие. И Минерва, как и все, по утрам стояла в шеренге девочек – одной из первых, из-за высокого роста, - и, смиренно опустив глаза, вытягивала перед собой намытые в ледяной воде ладони с безупречно вычищенными ногтями, и широко раскрывала рот, демонстрируя мадам зубы.
Но в то утро Минерве было не до того. Она спряталась в глубокой нише рядом с входом в зал – около окна, - и, пачкая руки чернилами, отвечала отказом на любовное послание.
Длинные волосы мышиного, ненавистного Минерве оттенка выбились из-под чепца и лезли в глаза. Чепец съехал на затылок. Минерва, задрав пышную юбку почти до колен, уселась на подоконник, и, кусая губы, марала уже не первый клочок пергамента.
Обдумывая следующую словесную фигуру отказа, Минерва уставилась на свои башмаки и безразлично заметила про себя, что вычищены они недостаточно хорошо. Даже совсем не вычищены – вчера вечером шел дождь, а она гуляла вокруг школы и по колено испачкалась в грязи. Всю ночь она чистила в ледяной воде свое единственное платье и чулки, но на ботинки не хватило ни сил, ни терпения сносить противную щипучую боль от ранок на руках, поэтому сейчас, сидя на подоконнике в задранной до коленей юбке, она задумчиво отковыривала с башмаков куски засохшей глины. Бросала их прямо на пол. Не заботясь ни о чем – это был такой момент, один из особенных моментов ее жизни.
Попадись она сейчас на глаза мадам, скандала не избежать. Мадам была старой девой – очень старой, - и, прочти она послание или ответ Минервы, подняла бы ужасный крик. Старые французские воспитательницы не любят, чтобы ученицы испытывали на себе внимание юношей раньше, чем они – внимание мужчин. И старцев. Дремучих, глубоких старцев, если говорить о мадам Банье.
«Любезный друг», - начинала свой отказ Минерва. Не зная, как лучше сказать – «Дорогой друг» или «любезный», она выбрала второй вариант, потому что он был менее официальным, полным искреннего расположения, и, как казалось Минерве, неподдельной благодарности, которую она испытывала за нежное признание и предложение вечной любви.
В сотый раз пробежав глазами свое письмо, Минерва посмотрела в окно – в зябкую, предрассветную осеннюю темноту, - с трудом различив в оконном стекле свое отражение. Будучи девочкой умной и трезвомыслящей, Минерва знала, что природа не слишком щедро одарила ее красотой. Даже совсем не одарила. Черты мелкие, волосы тусклые, узкие губы, большие, круглые серые глаза…и все-таки из всех девочек своего курса, она первая стала получать любовные записки. Даже Джейн – самая красивая барышня в школе, - и та отстала от Минервы. Может, это потому, что Джейн слишком красива, и мальчики боятся ее, а Минервы не боятся, но это не совсем то, о чем ей хотелось думать в эту минуту.
Отказ был вежливый, мягкий и деликатный. Минерва была довольна. Она спустила ноги с подоконника, усевшись спиной к темному окну, и стала ждать, пока девочки выйдут из зала, чтобы незаметно для мадам примкнуть к ним.
Осмотр закончился, но мадам не отпустила девочек. Минерва прислушалась.
- Гриффиндор, - отчеканила мадам. – Соседки Салли Уолш, выйдите вперед.
У Минервы перехватило дыхание. Салли Уолш жила с ней, и еще двумя девочками, в одной комнате, и если во время осмотра отсутствие Минервы было незаметно, то теперь оно точно будет обнаружено.
- Почему вас двое? – донеслось до Минервы из зала. – Где МакГонагалл?
Девочки не ответили.
- Проклятье…, - выдохнула Минерва, закрыв на мгновение лицо руками и набираясь мужества.
- МакГонагалл! – рявкнула мадам.
Минерва спрыгнула с подоконника и, расстегнув одну пуговицу, аккуратно сунула свое письмо под нижнюю рубашку. Платье было такое узкое и так плотно прилегало к телу, что спрятанное таким образом послание не вывалится, а, с другой стороны, вздумай мадам обыскать ее карманы – ничего не найдет.
Минерва решительно тряхнула головой и, заправляя на ходу под чепец выбившуюся прядь, вошла в зал.
- Я здесь, - произнесла она, почтительно приветствовав мадам коротким поклоном и опустив глаза как можно ниже. – Прошу прощения, мадам. Я проспала.
Минерва уставилась в пол, понурив голову и закусив губу.
Несколько секунд мадам молчала.
- Что у вас за вид? – грозно спросила она после непродолжительного молчания, и ее громкий, властный голос тут же подхватило быстрое эхо и унесло под потолок, к птицам.
- Я прошу прощения, мадам, - смиренно повторила Минерва. Оправдываться – худшее, что можно сделать, появившись на утреннем осмотре у мадам с таким опозданием и в таком непотребном виде.
- Позже нам с вами предстоит непродолжительная, но неприятная беседа, - сухо ответила мадам. Минерва подняла голову и изумленно уставилась на Банье. Она ожидала криков и публичного порицания, но мадам казалась слишком расстроенной и взволнованной. Занятой чем-то другим, бесконечно далеким от Минервы. – Я прошу вас, троих, следовать за мной. Остальные могут отправляться на завтрак.
Соседки Салли Уолш – Кэтрин Бишоп и Молли Соу, - глупые и надменные девицы, похожие друг на друга, как родные сестры, смотрели на Минерву злобно и исподлобья, заранее виня ее во всех своих несчастьях.
Мадам коротко кивнула им и вышла из зала. Они последовали за ней.
- Это ты виновата, - шепнула Минерве на выходе Молли. – Ты не можешь выполнить элементарных требований.
- Ты не задумывалась, почему мы вечно страдаем из-за тебя? – добавила Кэтрин.
- Ах, ради всего святого, бросьте это, Бишоп, – шепотом ответила Минерва, закатив глаза. – Вы вечно страдаете из-за своей глупости.
Минерва презирала их обеих всем сердцем. Соу – та была глупа и озлоблена, агрессивна и истерична, а Бишоп – барышня из древнего, знатного, но обедневшего рода, была просватана за мистера Пуллингса - полного мальчика из богатой, но незнатной семьи, с добрым сердцем, но дурными манерами, - который, вдобавок, был на два года младше нее самой и только в этом году поступил в Хогвартс на факультет Хаффлпаф. Да, Минерва презирала Бишопов так сильно, как только могла. Они были в одинаковом положении. Семейство Минервы – такое же древнее, чистокровное и знатное, - было нищим, как церковные крысы, но, в отличии от Бишопов, не забыло про былую честь и Минерва никогда не позволяла себе опустить голову или глянуть на что-нибудь не сверху вниз. Или снизойти до такой пошлой сделки.
- МакГонагалл, вы мне противны, - покраснев, прошептала Бишоп.
- Как жаль, в то время как нахожу вас такой милой, - ответила Минерва.
- Тише! – обернувшись через плечо, прикрикнула мадам. Девочки быстро уставились в пол.
- Мы опять будем наказаны по вашей милости, - повторила Соу.
- А что делать, коль скоро вашего соображения не хватает на то, чтобы заработать наказание самостоятельно. И хотя бы задаться простым вопросом – куда нас ведут?
- Какая нам разница? – ответила Молли. – Ничего хорошего это не сулит.
- Нас ведут в госпиталь, глупая курица, - шикнула на нее Минерва, вдруг, неожиданно потеряв всякое терпение и сменив высокомерный и равнодушный тон на злобное шипение. – В госпиталь! Вам не понятно? Могу промяукать.
Остаток пути они не говорили. Факелы на стенах, полумрак в длинном каменном коридоре – Минерва давно к этому привыкла, но каждый раз, вернувшись после летних каникул в школу, отмечала про себя, что время здесь изменяет свой ход и не всегда можно понять утро сейчас или ночь, и какая нынче погода.
В просторных классах почти всегда было зябко, а в темных коридорах – просто холодно, как и в жестких постелях зимой.
Зимы были тяжелые. Вода замерзала по утрам в тазу. Но они ведь были волшебницами, так? Со всем, со всем Минерва умела справляться, и жизнь в замке была для нее комфортной, привольной и веселой, и только холода и темноты длинных каменных коридоров она не могла изменить. И даже кошкой, прижимаясь пушистым боком к холодной, шершавой каменной стене, Минерва чувствовала гнетущую, вязкую темноту школьных коридоров, а вековой могильный холод пробирал ее от усов до кончика хвоста.
- Я должна объяснить, - без вступлений произнесла мадам, останавливаясь перед дверями госпиталя и поочередно глядя девочкам в глаза. Обычно бледные, впалые щеки Минервы все еще пылали – она сердилась, и никак не могла укротить свою злость. – Я должна объяснить, почему привела вас сюда. Нынче утром Салли Уолш, вашу соседку, нашли без чувств недалеко отсюда. Вероятно, она направлялась в госпиталь. Что вам известно об этом?
Девочки переглянулись.
- Разрешите, мадам? – робко попросила Молли.
- Слушаю вас, Соу.
- Салли проснулась нынче ночью, накинула халат и вышла из комнаты, сказав, что ей дурно и нужно подышать свежим воздухом.
Минерва закусила губу и накрутила на тоненький, покрасневший от холода пальчик прядь тусклых волос. Само по себе то, что Салли вышла ночью из комнаты, было не так уж страшно, хоть и против правил. В этом правиле было столько исключений, что всегда, в случае, если вас настигли, можно было придумать убедительную ложь. Но не навредит ли это признание Салли? Она была хорошей девочкой и нравилась Минерве, хотя, из-за ее пассивности и вечных страхов, удивительных на Гриффиндоре, дружбы у них не сложилось. Но Салли была неплохой. Салли была НАСТОЯЩЕЙ. Вместе со своим вечным нытьем и жалобами на скверную погоду и мигрень.
- У Салли Уолш чахотка, - произнесла мадам. – Поэтому вы здесь. Доктор должен осмотреть вас в первую очередь, а затем и других учеников.
- Она умрет, мадам? – быстро спросила Бишоп. Ни страха, ни радости, ни отчаяния Минерва не услышала в ее голосе – одно пустое, праздное любопытство, такое же равнодушное и глупое, как все их проклятое падшее семейство.
- Вероятнее всего, да, - ответила мадам. – Мне очень жаль.
- О, нам тоже, - потупившись, вымолвила Молли.
- Не лгите! – воскликнула Минерва, топнув ногой.
- Молчать, - Банье перебила Минерву на полуслове. – Доктор ждет вас. Заодно он проверит, нет ли гнид, - закончила мадам и, не сказав больше ни слова, распахнула двери госпиталя.
|
- участник сейчас на форуме
