|
| …А еще скромная
|
Пост N: 561
Зарегистрирован: 29.09.05
|
|
Отправлено: 03.02.07 19:04. Заголовок: Re:
Как ужасно быть добрым... Нет, неправильно, как ужасно просто быть. Даже если ты это знаешь, суть не меняется. Все тот же диагноз, все та же плеть. Нет, не та же, сегодня он принес новую, более хлесткую, зачарованную так, чтобы сразу рассекать плоть, до крови, оставляя тонкие кровоточащие отметины, как порезы. Не будет обычной прелюдии и покраснения кожи - только сразу слепящая боль. Он не понимает, что так даже лучше. Не потому, что он глуп, просто он еще слишком мало знает о боли. Долгая агония гораздо хуже: она ломает и иссушает душу куда сильнее, чем тело. А так... Взмах его палочки срывает тонкое, проеденное мышами одеяло, ты под ним совершенно гол. Одежда у тебя одна, и неизвестно еще, на сколько лет. С тела можно убрать следы исцеляющими чарами, но вряд ли он будет столь любезен, что очистит от крови, пота и рвоты твою мантию. На черном кровь не видна? Да, но запах... К тому же, ткань быстро рвется. Аккуратность - это залог... Чего? Не так важно. Тут главное - промолчать. Первый удар - всегда самый сложный, потому что к нему нельзя быть внутренне готовым. Даже собака, которую ежедневно пинает сапог хозяина, забывает это ощущение к следующему дню и обиженно скулит: «Ну как же так?» - а потом память возвращается, и при втором пинке она, если не в силах огрызаться, просто скрипит зубами. Если тебе не хочется хоть на секунду длиной в один вздох быть растерянным и слабым, как та собака, стоит кое-что учесть заранее. Вспышка... Это всегда ослепляет - не боль, но вложенная в нее горечь и ненависть. Это как ожог - горячо от чужого гнева. Собственная кровь вскипает в яростном протесте, но гнев лишен своей главной составляющей – смысла. Сейчас главное - не закричать. Быть готовым к этому нельзя, на бедре появляется тонкая рана. Когда кожа такая белая, на ней правильно могут смотреться только черный и красный. Вот эта мысль уже из разряда верных. Когда нельзя бороться, можно любоваться. Но колено предательски впечатывается в стену в попытке... Избежать? Увернуться? Это всего лишь философия и немного камня. - Еще. Для симметрии... Голос хриплый, но в нем осталось немного силы, и неважно, что он не слышит. Слишком много гнева в его глазах, а гнев пьянит до беспамятства. Важно то, что ты это говоришь - а значит, не сдаешься. Фальшиво корчишь из себя хозяина своей судьбы, но пока ты это делаешь - можешь считать, что второй удар - не по его воле, а как будто бы по твоей. Ты сам все решил, в угоду прихоти, из желания видеть красное на белом. Мозг - как огромный дом, и если держать все двери в нем закрытыми, тогда твои комнаты - твои тайны - останутся в безопасности. Удар... О, да, теперь это всего лишь удар, никаких вспышек. Только счет, третий - кровавая отметина на животе. Совершенно... Как это ужасно - то, как хорошо он научился выбирать плеть. Правильно, но ужасно. «Альбус, ты отрицал мою правду ради этого? Возрождал мою ненависть для этого? Ты умер ради плети?» Что-то подсказывало, что нет, но этот голос был слаб, а удар... Все мы, по сути своей, - узники, и какая разница - какой тюрьмы. Чаще всего эта крепость зовется «самообман». - Четыре, не люблю четные числа. Ему плевать на то, что ты любишь. Он здесь не ради любви, и ты тоже. Вы оба тут ради плети. Он - силясь выпустить свою боль, а ты - в попытке удержать свою. Твоя так, увы, не лечится. Только крепнет. А он... Он тоже заблуждается. Не та плеть, не так... Но тебе это нужно, просто для того, чтобы однажды добиться результата. Ты всегда хотел его сломать. Хотел, и это было не так уж ужасно, потому что в этом стремлении ты не был добрым. Ты хотел, и ему кажется, что тебе это удалось. Так думает злая горечь на дне его зрачков. Он пал в своих глазах, пал так же низко, как ты сам. Он чувствует себя живым, только когда причиняет тебе боль. Знакомое чувство; ты с ним прожил годами. Ты знаешь, почему каждый раз после порки он тебя лечит. Смысл жизни нельзя терять: истлеет эта животворящая ненависть - и ничего не останется. Ты прожил с этим знанием долгие годы. Удар... Мистер Поттер, наша новая... Нет, уже не новая, и следом за ударом - обязательное спасение. Удержать метлу, удержать, во что бы то ни было. Ты был гуманнее? Вовсе нет, просто тебе тогда никто не дал в руки ни плети, ни власти. Его возможности больше, а игра честнее. Ты мог бы сказать ему, что это не та плеть, что нужна другая, которая иссечет не тело, но сердце, но ему пока рано это знать... Он не поймет, а если и поймет - то не так. Ты шел годы к этому - к пониманию способа все, наконец, сломать, и в первую очередь - его. Ты сам-то - давно уже сломан. Это цена за то самое открытие, за жизнь. За само желание, за призы, вроде кубков, и лживое, но нужное воскрешение кошмаров. - Пять. Пять - это не больно. Пять - это как передышка перед последним ударом. Ему же плевать, что ты не любишь четные числа. Пять - это чистой воды упрямая ненависть. Ни за что, просто потому что следующий удар будет пока последним, в него уже не вложить всю силу этого саморазрушения. Пять - это больно, это чтобы навсегда стереть веру в себя. Ни орденов, ни возрождения. - Шесть. Это страшно. Страшно, потому что кажется, что это конец. Твой страх, его страх - липким потом на висках или соленой кровью на коже. Шесть - это страшно, потому что ты теряешь жизнь, а он - волю. Кровотечение такое сильное, что оставь он тебя в таком состоянии на пару часов, все, наконец, сможет закончиться. Страх бесит и злит, потому что ни принцы, ни герои, ни лжецы, ни праведники голову не склоняют, они просто иногда ломаются или перестают быть. Неважно, как - прислонившись к стене, переводя дыхание или корчась на липком от собственной крови старом матрасе. Последний удар мог бы все решить, но взмах палочки, покалывание исцеляющих чар - а значит, не сегодня. Значит, шанс доломать все это остается. Он сам его оставляет - а осознанно или нет?.. Это его судьба и не твое, собственно, дело. *** - Помилование. Много слов, воспоминаний, неподделываемых магических подписей. Выходя из зала, ты лишь на секунду оборачиваешься. Только чтобы увидеть его исказившееся от ужаса лицо. Это больно? Да, раскаяние - самая отвратительная вещь в мире. Он этого не знал? А вот ты понял, увидев впервые плеть в его руке. Прошел через это, чувствуя себя не просто взрослым, но старым, понимая, что ты сам вложил ее. Ты и тебе подобные, со своим безумием, жизнью и памятью, покореженной ненавистью и вечной войной. Ты превратил его в это, твое молчание и вечный счет - кто кого спасет, кто кого ударит. Вот только к откровению плети в его руке ты не был готов. Не то, не так, он - не ты, ему это не надо... Ужасно быть добрым. Ты это понял, только захлебнувшись в этом ужасе. А потом... Ты уже не смог объяснить, просто вложил остатки своей души в то, чтобы седьмой удар остался за тобой. Ты ведь не любишь четные числа. *** Плеть... Он стоит на пороге, протягивая ее тебе. Та самая, но не та. Ему потребовалось меньше времени: семь дней вместо семи лет. Но он пришел, готовый платить за свои ошибки, закованный в броню своих потерь - вместо единственного извинения. Эта броня надежна от той плети, что он вручает тебе, но не спасет от иной, уже приготовленной, а потому он недоумевает, когда та, неправильная, вырванная из его руки, летит в пыль на дороге. - Один. Твои губы едва касаются его лба, зеленые глаза широко раскрыты, в них страх, отвращение и одновременно ужасная покорность. Сейчас он примет от тебя все, что угодно, лишь бы забыть о том гневе, что оставлял красные линии на твоей коже. Да, твоя плеть ранит сильнее, чем его. - Два, - ты все еще продолжаешь по привычке считать. Насмешливо, потому что он ждет от тебя боли, насилия, чего угодно, а не того, как нежно твоя рука ласкает его шею. Он не готов к этому, так чертовски не готов, что тебе почти хочется сыто замурлыкать. Подушечки больших пальцев проходятся по губам. Ты за руку ведешь его в дом, как желанного гостя. Смятение его чувств такое сильное, что он не знает, что сказать, и ты благодаришь за это всех известных богов. Наливаешь ему виски, совсем немного, на полглотка. Это трудно делать, не выпуская его ладонь из своей. Он покорно пьет, ты разламываешь пальцами крошечный орешек из вазочки в баре и кладешь половинку ему в рот. Это прекрасно - вот так требовать мира. Он не спорит. Его губы размыкаются, и твои кончики пальцев касаются его зубов, белых, чуть влажных и прохладных. - Три. Его язык шершав, на нем перекатывается половинка арахиса. Играть с ней пальцем особое удовольствие, и он не может у тебя его отнять. Неужели считает, что причинил тебе большую боль, чем та, что ты причиняешь ему сейчас? Глупец. Эта плеть куда хуже. - Четыре. Губы сменяют палец, у его рта вкус соли и алкоголя. Если твоя вера в свою плеть будет достаточно сильной... Он дрожит, ему, должно быть, так больно. Никто не любит четные числа. Потому что сомнений уже не остается. Всему есть цена, просто некоторую не измерить цифрами. Он не ждал, что искупление будет таким, до последнего не верил. Или он все еще ждет той боли, что позволит ему себя простить? - Пять. Одежду можно снимать очень медленно и спокойно, выпивая все противоречия из глаз, что на тебя смотрят. Но это только с чужой одеждой; для своей - хватит и взмаха палочки. Золотистой коже не пойдет красный. Ее может украсить лишь влажный след поцелуя, что подчеркнет игру солнечных бликов, например, на коленке или слева на груди, рядом с бежевым соском. - Шесть. Ну да... Ты его трахнул, а ему это понравилось, и он не знает, как с этим жить. Как вам жить без привычной боли, что всегда связывала. Глупо. Чертовски сложно. Да, твоя плеть куда жестче. Он не испуган. Он просто не понимает, как дальше жить. Ни одного доброго слова или жеста - только извечный счет. За кем победа? Этот вопрос страшен. Два труса по краям старого дивана и молчание. Никто не разожмет зубов, никто не признается... Триумф или фиаско? Он бил тебя сначала своим добром, потом гневом. Ты поступил наоборот - и это ужасно. Как там та плеть в пыли? Должно быть, твое добро какое-то неправильное, а стремления неверны. Он встает и начинает собираться. Ты не спрашиваешь, куда. Снова на работу? К мертвой невесте? К друзьям, которые не в состоянии принять то, что ты вынес? Это уже не так важно. Уходит - значит, нет никакого второго этапа, значит, все преодолено и за рубежом - пустота. Взгляд на пороге - последний, до странности невменяемый. Взгляд без завтра и сегодня. Чистый лист. Добра и зла было так много, что все теперь стерто их войной. Но он ничего говорить не хочет - просто стремится уйти. Никто не сочтет, что его выбор неверен. Никто уже просто не сочтет... Хлопок дверью. Ты ведь, в самом деле, ненавидишь четные числа. Может, поэтому ты рванулся к двери - в попытке догнать что-то ускользающее. Конечно, это бесполезно - он наверняка уже аппарировал отсюда, но... Он стоит на пороге и пытается разорвать на части поднятую с земли плеть. Это почти невозможно сделать руками: она слишком прочная. Больше всего это походит на какое-то бессмысленное жертвоприношение. На его фоне не так уж важно, что ты стоишь голым на пороге своего дома и просто смотришь на него... А он, закончив свою работу и с недоумением глядя на изодранные о жесткую кожу ладони, как-то восторженно кричит: - Семь! Он, а не ты, но это уже не важно. Конец.
|