ДОРОГИЕ ДРУЗЬЯ! ФОРУМ ОТКРЫТ ТОЛЬКО ДЛЯ СОВЕРШЕННОЛЕТНИХ ЗАРЕГИСТРИРОВАННЫХ ПОЛЬЗОВАТЕЛЕЙ.
Чтобы зарегистрироваться, внимательно прочтите инструкцию в этой теме.
Если вы уже зарегистрированы, то получить доступ к закрытым разделам можно в этой теме.
Отправлено: 01.10.05 13:41. Заголовок: "Штормовое предупреждение", Ищущая. О Дурмштранге. 6 историй, без эпилога.
Название: «Штормовое предупреждение». Автор: Ищущая Беты: история 4 – Мелькор, история 5 – Полинка, Непростительные проклятья – Ollnik. Спасибо этим хорошим людям. Рейтинг: PG-13. Пейринг: невнятный Жанр: джен Предупреждение: смерть персонажей. Дисклеймер: не моё и не претендую. Архивирование: разрешаю. Только напишите, кто и где.
Примечание автора: этот цикл рассказов о Дурмштранге и дурмштранговцах состоит из шести историй и примыкающему к ним мини «Непростительные заклятья». Отзывам буду рада.
Вечереет. За окнами шумит море, точно так же, как и все семь лет нашей учёбы в Школе. Сегодня наш последний год закончился, и совсем скоро в Дурмштранге будет выпускной. Внутри Круга праздник уже начался – тихий, нежный, щемяще нежный сейчас, потом он станёт весёлым и неудержимым. В полночь это веселье выплеснется на площадку Отражений, чтобы там смешаться с прощальным безумием остальных Кругов. За цветным стеклом оконного витража небо ещё светлое – красное, жёлтое, зелёное, фиолетовое. Но когда Дитмар распахивает тяжёлые створы окна, в гостиную, согревшуюся за день, врывается сырой солёный воздух, и мир разом становится таким, какой он есть на самом деле – состоящим из трёх цветов: чёрного, серого и белого. Чёрное море, серые сосны и белое небо. А в гостиной царствует печальная мелодия вальса, под которую кружится наш выпуск. Разойтись, сойтись, ладонь в ладонь, глаза в глаза. Тоскующий ритм, ритм прощания, и оттого однокурсники так непривычно серьёзны. Мне не хочется ни о чём думать сейчас. Не хочется вспоминать, метаться, сомневаясь, не хочется ничего себе доказывать. Решение принято – а на душе, впервые за последние два года, спокойно и легко. Я кружусь в паре с Ангелом – точно так же, как на всех прошлых и будущих балах. Так должно было быть, и на наших руках – обручальные кольца. Вот уже пять столетий подряд раз в четыре поколения старшие дети наших семей заключают брак, таков обычай. Но Ангел и я сыграли в сказку, сыграли так убедительно, что в это поверили все, в том числе и мы сами. Мы были готовы поверить и полюбить друг друга. Такие талантливые – Лидеры Круга Вальден! - и такие похожие. «За Ангела и Воршулу!» – подняли сегодня первый кубок в гостиной. Сказка стала правдой. Мы полюбили, мы вырастили нашу любовь, хрупкую и прекрасную, из ожиданий и снов. Мы растили её долго, все эти семь лет. И у нас получилось. Но вслед за этими мыслями приходят новые воспоминания – уже не о нас, о других, и я торопливо прячу лицо на плече любимого, пытаясь скрыться от этих непрошеных гостей. Я выбрала, сказав «да» Ангелу. Выбрала эту тонкую серебряную метку на палец – выбрала что-то в последний раз в своей жизни, выбрав вместе с ней и чёрную метку на предплечье, которую приму через несколько дней. Потому что «в жизни и в смерти едины». «А всё остальное забудь», - тихо говорит Ангел. Но почему же так сжимается сердце от детского воспоминания – как хорошо греться у камина впятером, кожей вбирая ласковое тепло огня? Мне восемнадцать. И я могла бы стать кем угодно, ведь я только что закончила Школу, но уже не могу стать никем другим, потому что выбрала. Мир выцветает. Мне не расплатиться с ним, если он подарит мне все цвета, и я выбираю только три. Я знаю тех, кто меня осудит. Я знаю тех, кто поймёт. Хватит споров и сомнений, ведь уже стемнело. Над Школой звенит горн, и уже через несколько минут здесь всё захлестнёт предчувствие праздника, в котором смешается немного страха, много ожиданий и много радости – всеобщей, всепрощающей. Нежность уступит место веселью, и в разноцветном вихре забудется, что всё уже предрешено. Тогда я стану такой же насмешливой и беззаботной, как и все. Никто из нас не заговорит о будущем, потому что уже завтра между нами ляжет пропасть. Чёрные мантии Упивающихся Смертью, серые мантии авроров и белые – колдомедиков. Но этим вечером – наш выпускной. Мы кружимся в вальсе, и пусть музыка не смолкает. Сегодня мы вместе.
Альрен собирается в последний раз. Это слово, «последний», стирает все обиды под звон гуслей в руках Александра и Константина. В огромном гостином зале лето вступает на трон: высоко под потолком поют птицы, на стенах распускаются изысканные алые цветы, каменный пол скрыт шелковистой травой. В тесном хороводе слышны смех, прерывистое дыхание и случайно оброненные слова. Танец кружит, и легко думать и вспоминать. Сегодня выпускной, позади - вчера и Школа, а впереди – завтра и аврорат. Каждый год в Школе складываются новые компании и разбиваются старые. Меняются интересы и взгляды – и друзья детства оказываются уже не так близки, как прежде. Остаётся только непривычная горьковатая нежность, которую испытываешь, стоит встретиться с ними взглядом. Наша компания была всегда. Из тех, кто знал, верили немногие, а из тех, кто верил, почти никто не понимал. И тем не менее. Хоровод кружится в свете факелов. Не танец – ритуал, не веселье – прощание. Как и когда мы познакомились, не помнил ни один из нас. Просто однажды, неожиданно, вдруг оказалось, что мы - наша пятёрка, которой, наверное, суждено было стать неразлучной – всегда вместе. Не имело значения, что нас приняли разные Круги. Что в силах изменить цветные нити нашивок? А мы были великолепны. Каждый по-своему, но мы были великолепны. И мы были счастливы. Бывали неудачи, провалы, обиды, но на самом деле мы были очень счастливы. Раз, - взметнулись широкие рукава мантий в знакомой до последнего жеста забаве. Ангел. Гордый, вдохновенный, нетерпеливый, порывистый. Два, - по лицу скользнули ленты старосты, кружащейся рядом. Ядвига. Замкнутая, серьёзная, сосредоточенная, честолюбивая. Три, - цепь разбилась, и мы пляшем парами. Юлий. Жизнерадостный, открытый, смелый, упрямый. Четыре, - круг сомкнулся снова. Воршула. Мечтательная, внимательная, ласковая, преданная. Пять, - поклон, секундная тишина – и новые аккорды гуслей. А потом всё закончилось. Так, как закончиться было не должно, но именно так, как это всегда и бывает. Нелепо и неожиданно. Гибелью Юлия – не в Школе и не во время очередного нападения Упивающихся Смертью. Случайность. Маггл… Как больно. Идти против судьбы можно, если за спиной есть дом, где тебя ждут. В доме всегда разожжён камин, и на поленьях пляшет пламя. Кому однажды это привиделось, тот забыть не сможет. Когда-то давно мы поклялись друг другу страшной детской клятвой, что наши камины будут всегда открыты друг для друга. Сегодня наш выпускной, и сегодня я в последний раз увижу Воршулу. Та, кто через несколько дней примет метку Тёмного Лорда, сохранит её имя и внешность, но это будет не она. Как не Ангел и не Ядвига вернулись с зимних каникул. Я не обвиняю никого. Я оглядываюсь вокруг – и вижу так одинаково опустевшие и ожесточившиеся глаза моих друзей и моих врагов. И мне с каждым днём все сложнее отличить одних от других. Сегодня наш выпускной, но звуки гуслей затихают, словно сдаваясь. В каминах осталась лишь зола, она не вспыхнет. Но я всё равно жду полуночи. Ведь сегодня мы ещё вместе.
— Сударыня? — Сударь… Сегодня Кольварран сошёл с ума, как сходит с ума каждый год на один летний вечер. Праздник сотрясает древние стены уже часа три, грядёт Его Величество Выпускной. Сегодня наш день, сегодня седьмой курс Кольваррана изволит прощаться со Школой - и праздник разгорается всё сильнее. Я смотрю на однокурсников, и между нами скользят понимающие улыбки, многозначительные взгляды, намёки-напоминания. Мы не прощаемся друг с другом. И я не прощаюсь с друзьями - и смеюсь, по-настоящему радуясь тому, что мы сумели превратить нашу детскую дружбу в нечто серьёзное, настоящее, подлинное. Ведь из нас лишь Невена не сумела повзрослеть. Наша Невенка – аврор… Великая Цирцея, это глупо, и странно, и уже неизбежно. И сейчас, когда по гостиной мечутся цветные огни, а тени на стенах причудливо изломаны, я прощаюсь с Невенкой. Теперь я знаю, что не всякая дружба вечна. Когда за окнами темнеет, на импровизированную трибуну поднимаются Лидеры. Вокруг смеются и шикают друг на друга, и вдруг гаснет свет, оставляя нам зелёное фосфорическое свечение болотных фонариков. Ахают девчонки, и темноту прорезает насмешливый голос Искрена: — Мы, Лидеры Круга Кольваррана, решили напоследок сделать нашим братьям и сёстрам по Кругу подарок. — Мы вместе в последний раз, - подхватывает Димитрий. – Так давайте скажем друг другу всё, что не успели сказать! — Да здравствует выпускной! Да здравствует Кольварран! – лихо заканчивает Януш. Лидеры спрыгивают вниз, и музыка становится плавной, туманящей, призывной. И пусть меня предупредили, но сейчас, когда я слышу полуночные напевы сирен, мир плывёт перед глазами. Это опасно и незаконно, это - всё равно что заставить дышать ароматом магических незабудок или опоить веритасерумом. Метка на руке покалывает, отзываясь на враждебные чары, но магия музыки уже бродит в крови, и ребята смотрят мягче и отрешённее. — Сударь? — Сударыня… Прозрачный лёд оконных стёкол отделяет глубокий ночной мрак от гостиной, тонущей в мертвенном зелёном свете. Тяжёлые двери заперты сейчас наглухо: сегодня здесь не место никому, кроме своих. А в древнем камне стен почти ощутимо бьётся чёрная магия. Сейчас завершается та истинно кольварранская игра, которая началась три года назад, - с изменчивостью альянсов, жестокостью интриг, с опьяняющей властью над чувствами и воспоминаниями. И я встречаю финал среди победителей, пусть цена и была высока. Потрескивающие поленья в камине, грустные и смешные встречи, сентиментальные мелочи, значившие что-то только для пятерых. И слова прежнего приветствия, когда-то важные, теперь наивные, останутся в детстве, у которого уже нет власти надо мной. Воспоминания тонут в кружащем голову водовороте напевов, и пусть метку жжёт словно огнём – я наслаждаюсь обретённой свободой от прошлого. Музыка манит и обещает, и пары выходят в центр гостиной, чтобы начать церемониальный танец. Искрен шагает ко мне, предлагая руку: — Сударыня? — Сударь… Мы кружимся под напевы сирен молча. Время бежит неровно, то быстрее, то медленнее, и уже не разобрать, где сон, где явь, где прошлое, где будущее. Безумный вечер, безумная музыка, шепот не громче шелеста ветра – и мы в середине гостиной в безумном танце. А потом я вижу умирающие угли в камине, и неожиданно становится холодно. По растревоженным музыкой нервам бьют давно забытые слова: «Не закрывай камин». Но зелёные отсветы падают на лицо Искрена: — «Не закрывай камин»? – повторяет с холодным недоумением он. – Боже мой, Ядвига... Вот уж не ожидал – от тебя… И я кривлю губы в ответной надменной улыбке, которая кажется чужой только первое мгновение. Склонившись в реверансе, я уже навсегда отбрасываю болезненно яркое воспоминание, вспыхнувшее в памяти - а остаётся только бледно-зелёный свет. И пусть Невена остережётся оставлять камин открытым. — Сударь? — Сударыня… Сегодня мы вместе.
Гордость - это невидимая кость, которая не дает шее согнуться.
Не зарегистрирован
Зарегистрирован: 01.01.70
Отправлено: 01.10.05 14:22. Заголовок: Re:
Вот невнятность пейринга и помогла при восприятии Я поймал себя на мысли, что ничего не знаю про Дурмштранг, но Вы создали очень хорошую атмосферу готичного Замка, соблюдения традиций, каких-то странных ритуалов. И вроде бы не про Гарри Поттера, а вроде бы по настроению оправданное волшебство далекой школы Мне понравились герои. Они вроде бы слегка обозначены, а зримы. Чуть-чуть дял меня слишком все трагично, но предупреждение я прочел, значит это выбранное настроение дял текста. Вполне)
Ищущая Спасибо большое! Это, пожалуй, самый волшебный текст из мною читанных. Только что-то не вижу предыдущих историй... Или это я слепая?
Ыш Я попросила бы Вас не выказывать снисходительности без необходимости. Автор цикла в ней не нуждается, поскольку и без того хорошо пишет. По названию: этот цикл появился раньше фика Серпенсорции, просто Ищущая не стала возражать против дублирования названий.
Ыш Видеть Вас, да в своей темке - большая честь, пусть и по ошибке... ;) ;) . Неужто действительно прочитали?.. Да за одно это я тебе всё прощу. Ты же хорошая... Шесть с половиной минут в году ;)). Люциус Малфой Благодарю. Рада, что понравилось. Про Дурмштранг будет дальше... Немного, но и про замок, и про традиции... И про дурмштранговцев, конечно же. Что трагично - увы. У меня это пока не лечится ;). Очень надеюсь, что следующие истории не разочаруют. Nyctalus Вам спасибо за приглашение. И за комплименты. И за гамма-читку ;)). А истории я, помучавшись в собственных мыслях, решила выкладывать в хронологическом порядке, а не так, как они были написаны. Думаете, была неправа?..
Ыш Яэль Serpensortia знает о совпадении названий, она не против (как и я), ибо фики перепутать достаточно сложно ;))). Во всяком случае, так нам обеим казалось раньше.
Я прошу прощения за предыдущее сообщение. Такое безобразие выдаётся каждый раз при попытке вставить большой текст. Спросила у модераторов, они молчат... Может, кто-то знает, как бороться с Этим?
Так. Теперь он автоматически перебивает мне на тот ник, но, раз абракадабра убита, вдобавок предлагает зарегистрироваться. Текст отправлять не даёт вообще. Nyctalus *с надеждой* А если мне и профайл Ищущей убить, это поможет?
Городскому Ежу, лучшей из встречавшихся мне Слизеринцев.
История первая. Преданные.
Через четыре года после Войны.
Нас вели по длинному тёмному коридору долго. Тишина только иногда нарушалась далёкими вскриками – а потом снова оставался лишь звук наших шагов: по-прежнему лёгкая, несмотря ни на что, танцующая поступь Русии, мягкие крадущиеся шаги Костаке, уверенные - Ансгара… Искрен шёл беззвучно, как и должен был идти боевик из Второй специальной группы. Мы шли – навстречу ожидавшему нас там, за этими ненавистными стенами. Несколько раз тени в боковых коридорах шевелились, и тогда ребята закрывали меня и Русию, становясь локтём к локтю. Благородные. Верные. Честные. Мои братья – пусть не по крови, но по тому, что связало нас крепче кровных уз. Словами нельзя выразить, что такое было наше братство. Братство свободных, братство избранных, братство равных. Когда-то мы клялись в этом – перед знамёнами пяти Кругов-факультетов Школы, но даже не та клятва хранила наше единство всё это время, эти долгие четыре года. И старое правило – за спиной не должно остаться никого – теперь наполнилось новым смыслом: теперь за спиной могли остаться они, четверо, проверенные Азкабаном, пытанные аврорами, но не сдавшиеся и не отрёкшиеся. Ребята защищали нас. Пусть сейчас, без волшебных палочек, они ничего не смогли бы сделать, вздумай дементоры приблизится к нам – но они всё же становились впереди, закрывая нас от… Наверное, воспоминаний. Ибо нет ничего хуже их. Злых, льдистых воспоминаний, кружащихся вокруг одного простого слова - холодного, как декабрьское море. Слова цвета крови и золота. Длинного слова, режущего душу и убивающего последние светлые воспоминания, последнюю надежду. Предательство. Но это останется в прошлом - за захлопнувшимися воротами тюрьмы. Это останется в памяти – в тех тайниках, что не открываются даже бессонными ночами. В боли – в глазах друзей. В страхе – в глазах врагов. Потому что отныне за нами будет стоять Азкабан. Охранники торопились. Им было холодно и неуютно, а главное - страшно. За время, проведенное здесь, мы научились чувствовать страх не хуже своих стражей – не этих, спешащих к выходу, других. Тех, о которых там, за стенами, говорить не принято. Страх охранников чувствовали все. Сворачивая в очередной раз, я увидела лицо Русии. Она улыбалась жёстко, хищно и – торжествующе. Мы не сломались. Здесь, в этом месте, где так много волшебников сошли с ума или умерли – мы выжили. И мы остались самими собой. Я улыбнулась ей в ответ и почувствовала, как трескаются губы. Мы давно не улыбались; но привкус крови во рту был знаком, знаком слишком хорошо. Но это в прошлом. И предательство Старшего. И гибель Ангела, и эти оскаленные лица авроров, и трибунал… Всё в прошлом. Теперь - амнистия. Они говорят, что война закончена. Глупцы. Они действительно считают, что это правда - но мы никогда не смиримся. И они дорого заплатят за пролитую ими чистую кровь Древних и Благородных Домов. Сейчас знак Повелителя на руке потускнел, стал почти прозрачным. Остались только контуры-паутинки. Но я хорошо помню, как он горел, призывая нас – туда, вперёд, где не было запретов, где возможным было всё, где свою судьбу мы создавали сами. Я помню это чувство – вдохновение, ярость, восторг. Столь полная, столь абсолютная свобода. Этот великолепный сплав, воспоминания о котором не смог выжечь даже Азкабан. Ничего. Эти четыре года, потерянные здесь, мы возвратим себе сполна.
Земляной пол под ногами наконец-то сменился чёрным камнем. Влага на стенах теперь лежала каплями, а не вымерзала слоем инея, как на верхних этажах, откуда мы шли. Здесь уже не было дверей, ведущих в камеры… И не было слышно голосов. Сколько же нас здесь… За этими толстыми деревянными дверями, тёмными от пропитавшей их воды, окованными проржавевшим железом, томились те, кого я знала слишком хорошо. Дитмар, его приволокли на суд над нами уже отсюда. Но его спасала его ярость, та чистая ярость, которой горели лишь избранные из нас. Он ненавидел их, всех этих людей в серых неприметных мантиях, столь же гордо, сколь и беспочвенно называвших себя в честь зари – аврорами… На самом деле зарёй были мы. Новым светом, новым пламенем, которое, очистив магическое сообщество от скверны маггловской крови, возродило бы прежнюю истинную силу колдовства. Я помню, как Дитмар говорил об этом, давно, ещё в Школе, накануне вручения нам дипломов. Наш выпуск стоял, по традиции, на площадке Отражений Дурмштранга. Тогда нас было ещё много. Уже через месяц четверть из нас погибла или была схвачена… Но тогда, в тот июньский день, когда солёный ветер с моря гнал над нами огромные тяжёлые тучи, мы этого ещё не знали. А Дитмар был хорош. Он неслучайно получил Метку раньше многих – не раньше меня или Костаке, но раньше многих, многих других. Его предали. Предали, как и многих из нас, в самом начале войны, когда ещё ничего не было предопределено. Предатель… Мы так и не узнали его имени. Он был из старой гвардии Лорда – но кто? кто? кто? Мы узнаем это. Возможно, не сразу, но кровь не водица, как любил говорить Крсто. И галеоны лишними не бывают. А ведь есть не только деньги, правда? Мы узнаем. Человечки, много разных человечков уже успели начать жить обычной жизнью, успешно спрятавшись от рейдов авроров и, может быть даже, сумев подзабыть за эти четыре года, что такое страх и что такое боль. Что ж, мы напомним. Крсто, Януш, Димитрий и Константин, Ядвига, Йорго, Воршула, Ангел… Сколько прекрасных алхимиков, заклинателей, трансфигурантов, которые так пригодились бы нам сейчас. Сколько блестящих Домов. За ними – за нами – стояли поколения предков, создавших этот мир… Мир, который по праву должен был принадлежать нам. Но нас бросили сюда, в этот ад. Что ж, теперь мы возвращаемся. Стены стали совсем сухими, и уже загорелись первые факелы. Внутри Азкабана они не горят – там вечная тьма и холод. Даже огонь не выдерживает присутствия дементоров. Но ненависть в нас горела ярче и ровнее обычного пламени. И потому мы выдержали. А теперь мы шли, несломленные и не посрамившие своих предков. Костаке оглянулся назад, и мы встретились с ним глазами. Он думал о том же, о чём и я. Он спрашивал: «Ты со мной?», и я ответила ему «Да». У нас многое отняли, и многое ещё нужно будет восстановить из руин, но потом, потом… Потом старый Знак взметнётся над крышами домов снова. Рядом устало сутулился Ансгар. Он был старостой своего Круга в Дурмштранге, а потом, придя к Лорду, как пришли многие в тот год, он возглавил одну из групп, созданных из нашего выпуска. Когда мы столкнулись в первый раз в одном из замков организации… Странно. Все говорят, что всегда такие встречи вызывают неловкость. Но не было никакой неловкости: всё осталось по-прежнему, как в Школе, когда на Тёмных искусствах нам достаточно было не слов даже, жестов, чтобы творить вместе заклинания, при виде которых Наставник восхищённо приподнимал брови. Повелитель называл нас своим молодым пламенем. И мы были его пламенем, пламенем холодным, но обжигающим, пламенем, испепеляющим отступников и беспощадным к врагам. Искрен смеялся над этим, говорил, что огонь безрассуден и ненасытен… Но ведь мы были именно такими, Повелитель был прав. Ещё он называл нас преданным пламенем – и был прав снова, не только потому, что за него мы были готовы умереть – но и потому, что нас действительно предали… Искрен был самым свободным из нас. Так было всегда, с самого первого курса – он был самым бесстрашным. Ему, после гибели родителей от рук авроров выросшему в маггловском приюте, нечего было терять. Но он блестяще умел жить – ярко и яростно, каждый раз рискуя больше других и каждый раз побеждая их – нас – а вместе с нами и себя. И судьбу. А за это ему прощали всё. И тот год, прожитый нами словно в дурмане, год, когда наше слово становилось законом, а один взмах палочки решал, кому жить, а кому умереть, был для него стремительным взлётом. Он, смеясь – тогда мы ещё умели смеяться – говорил мне, что за его спиной словно распахнулись крылья. Искрен…
Коридор кончился у огромной железной двустворчатой двери. Охранники сняли с шей ключи, вставили их в две незаметные скважины в каждой створке… Скрип, такой отвратительный, что всё похолодело внутри. Последний шаг. Последний, через проклятый порог, туда, где надо нами у Азкабана не будет власти… Наконец-то. Солнце в ноябре тусклое, но даже такое неяркое, оно ослепило нас на несколько секунд. Серое море волновалось, по поверхности воды бежала сильная зыбь. Ветер… Я вдыхала этот воздух, такой пьянящий, напоенный ароматом соли и горьким запахом травы, растущей на дюнах, вдыхала жадно, и мне казалось, что нет ничего слаще. Сейчас, в свете дня, мы впервые по-настоящему увидели друг друга за последние четыре года. Все бледные, словно поднятые из могилы мертвецы. Впрочем, нас и хотели похоронить, похоронить и забыть… Не выйдет. Теперь уже не выйдет – я улыбалась, улыбалась ликующе, и видела, как неуверенно распрямляется Ансгар, как, грациозно отбросив назад волосы, гордо вскидывает голову Русия. Искрен, зажмурившись, улыбался одними уголками рта. Небрежно шевельнул плечами Костаке, сбрасывая тяжесть азкабанского холода. — Господа? – Он окликнул нас уверенно. Без доли страха или презрения, как все те… И я узнала его. Пусть мы встречались мимолётно, всего несколько раз на общих сборах организации – но забыть Малфоя сложно. Ухоженный, лощёный, даже сейчас, после нашего поражения, после поражения Лорда… Хотелось бы мне знать, какому демону заложили душу его предки, если эта семья всегда выходит сухой из воды. Драко оглядывал нас внимательно, изучающе. Если бы в его глазах мелькнула хоть тень… хоть тень чего-то, отдалённо напоминающего пренебрежение – наверное, мы разорвали бы его на части. Я чувствовала, как подобрался Костаке, видела, как задумчиво прищурился Искрен, недобро улыбнулся Ансгар…И Малфой понял это. Понял и улыбнулся, тонко, дипломатично. Мы были нужны ему. Действительно нужны. — Добро пожаловать обратно. Я счастлив приветствовать вас от лица моей группы, - он подчеркнул это слово. Группа. Как давно мы не слышали его. Группа. Прошлое оживало. А последних четырёх лет отныне не существовало. — Я многое объясню по дороге. Не угодно ли? - он сделал приглашающий жест. Костаке улыбнулся, также тонко, понимающе, точно скопировав улыбку собеседника. И шагнул вперёд. Что ж. Война не закончена. В Дурмштранге будет новый выпуск – через полгода. А за это время нужно сделать многое. Но мы успеем. И тогда… тогда когда-нибудь над этим миром взойдёт новая заря. Они назовут её кровавой. Но мы будем знать, что это заря чистых кровью.
Вы наверняка слышали мою фамилию. Да что там, не могли не слышать, если, конечно, вы не из… не из магглорождённых. Впрочем, магглорождённые теперь на этой улочке ещё большая редкость, чем струны из сердца дракона. Уж я-то знаю, о чём говорю. Наша семья занимается изготовлением волшебных палочек почти шестьсот лет. Непохоже, хмыкаете вы? Стёкла лавки потемнели и замутились, вывеску уже не прочитать, а половицы прогнили… Да, у нас бывали и лучшие времена. Как и у всего волшебного мира. Отец говорит, что любые изменения к лучшему, потому что чтó, как не изменение, есть основа магии? Заклинаниями мы меняем свойства предметов, их форму и суть. Предметов и… людей. Но – тише. Об этом не стоит говорить громко, особенно теперь. Наступают тёмные времена. И авроры лютуют. Лавку уже несколько раз переворачивали вверх дном. Зато покупателей становится всё больше. Недавно в лавку пришла девушка – да что там, девчонка, Школу закончила лет пять-шесть назад, не больше - но в её глазах уже был виден азкабанский холод. Она назвала только своё имя – Русия, как и требует традиция. И попросила новую палочку. Я спросил, нет ли прежней, ведь для взрослого подобрать палочку намного сложнее, чем для школьника, первая волшебная палочка на человека всегда сильно влияет… Ответила – «сломана». По приговору суда, - этого она не добавила, но и так было ясно. Я уже видел таких. Они все неуловимо похожи друг на друга. У всех одинаково чуть дрожат руки, когда они прикасаются к футляру своей новой палочки. У всех одинаково затравленный и озлобленный взгляд, и чуть искусственная весёлость в голосе, и нервозность. Все одинаково поспешно достают пригоршню монет, стоит назвать цену. И ни один из них не унесёт палочку в футляре, каждый убирает так, чтобы она легко выскользнула в ладонь. По тому, как волшебник обращается с палочкой, я легко определяю, из какого он Круга Дурмштранга. Ганверовцы держат палочку у самого основания рукояти и не сжимают её в ладони, а, наоборот, лишь чуть придерживают большим пальцем. Альреновцы особым образом поворачивают кисть при взмахе. Кольварранцы не любят держать палочку в руке просто так: как только создадут заклинание, они сразу же стремятся убрать её. Вальденовцы же ей обычно словно играют, кажется, что движения чуть-чуть небрежные, но это только иллюзия. А вот у лодаровцев, наоборот, движения отточенные и резкие. Русия была из Кольваррана. Говорят, что из этого Круга в последнем столетии вышло больше всего тёмных магов. Не знаю. Да и какая разница? Из моего выпуска больше всего к Тому-Кого-Нельзя-Называть подались из Вальдена. А вот из следующего, вроде бы, и правда большинство к Упивающимся Смертью ушли из Кольваррана. Рассказывали, что и из того, что был через год после моего, тоже… Кольварранке подошла палочка с волосом из гривы химеры, кипарис, 10 дюймов. Особенно хорошо подходит для иллюзий, неплохо работает с заклинаниями трансфигурации. Дерево хорошее, светлое, но вот то, что внутри… Ярость и безумие. И мощный отзыв на любую чёрную магию. Этот волос был из старых запасов. Мы долго не делали палочек с такими сердцевинами. Обычно материал берут у драконов, фениксов или единорогов, но теперь такие палочки подходят далеко не всем. И мы придумываем новые сочетания. Следующие покупатели были старше. Двое, брат и сестра. Их я узнал, когда они поступали в Дурмштранг, я был на седьмом курсе. Малахитные - одна из самых богатых и знатных фамилий в магическом мире. И опять новые палочки. Берёза, шерсть мантихоры, 11 дюймов для Данила. Идеально для работы с аппарационными заклятьями. Клён, волос келпи, 10 с половиной дюймов для Татьяны. Удачное сочетание для различных узконаправленных заклинаний. Но на самом деле - снова ненависть, снова мстительность. И беспомощность, которая оборачивается страшной тягой к разрушению. Министерство засыпает нас письмами с требованием предоставлять им списки приобретённых палочек с указанием имён владельцев. Мы каждый раз вежливо отказываем. Впрочем, последнее письмо отец бросил в камин, не читая. Все эти лицемерные заявления, показная забота о благе магического мира - признаться, они раздражают и меня. Но когда каждое утро открываешь газету, а там – список жертв… И каждый раз – мучительные размышления, не твоё ли творение было в руке убийцы, и понимание, что скорее всего – именно твоё, то, с чешуёй пеплозмея, ивой, 13 дюймов, или, может быть, другое, с сухожилием акромантула, сосной, 12 дюймов… Одна была бы незаменима в работе с растениями, другая легко справится с любым стихийным заклятьем. Но – нет. Иногда мне кажется, что палочка хранит в себе память о том маге, которого уже никогда не будет. Не будет ни мастера портключей Малахитного, ни траволога Долохова. Остались лишь Упивающиеся Смертью: первый – только что вышедший из Азкабана, второй – так же, как и его отец, находящийся во всемагическом розыске.
Знаете, большинство наших покупателей - ребята из Большого Круга. Что такое Большой Круг? А вы заканчивали Бобатон? Нет? Тогда, значит, Хогвартс? Далеко вас занесло. Большой Круг – так мы называем между собой Школу. Школу Дурмштранг, разумеется. Знаете, эти разговоры о том, что там учат только Тёмным Искусствам – это, конечно, глупости. Вы улыбаетесь? Да, я знаю, что пишут о Дурмштранге в учебниках истории. И всё же повторю – это неправда. В Школе учат не только чёрной магии. Но и ей тоже. Испугались? Да ладно вам. В своё время на экзаменах по этому предмету у меня был высший балл. Не в этом суть. По крайней мере, не в чёрной магии была суть для меня и моих сокурсников. Но когда я вижу дурмштранговцев теперешних, я… Порой я проклинаю свою Школу. Почему? Не догадываетесь? Ах да, я же не объяснил. Я ведь смотрю не только на людей, я вижу их палочки. Я уже говорил, что первая волшебная палочка меняет человека? Так ведь и человек влияет на палочку. И когда к нам приходят старшекурсники Школы, я беру в руки их палочки – мне больно. За тех одиннадцатилетних, что выбирали свою первую палочку пять-шесть лет назад. Я хорошо знаю это особенное выражение, с которым такой малёк смотрит на неё. Палочка кажется ему живым существом, для него она словно пропуск в мир больших, в мир магов, после такого долгого томительного ожидания. Раньше я обожал работать с первокурсниками. Видеть, как в их глазах загораются радостные огоньки, когда палочка в руке выбросит сноп разноцветных искр, а может быть, сотворит букет или оживит табуретку. Отец всегда передавал таких покупателей мне. Ему не хватало терпения перебирать с ними все ящики, отыскивать палочку, которая ждала своего волшебника, может быть, полвека. А мне нравилось. Я радовался, глядя, как пританцовывает девчушка с двумя смешными косичками, или тщётно сдерживает застенчивую улыбку загорелый паренёк. Я радовался, потому что не знал, какими они станут. Нет-нет, не поймите меня неправильно, совсем не все становятся чёрными магами! Но порой, вот как вчера… Вы помните, вчера под вечер начался ливень? А, вчера вы были в Эдинбурге? Там солнечно? Что ж, я рад. А у нас последнее время грозы стали частыми. Сейчас тоже, видите, набежали тучи. И вчера было также – гром, молнии, ледяной дождь. Он забежал в лавку, прячась от ливня. Ему было семнадцать, шестой курс. Мы оба скучали. Других покупателей не было, а дождь всё лил и не думал стихать. И тогда он предложил мне проверить его палочку. Конечно, я согласился. Наверное, зря. Знаете, мне редко снятся кошмары. Но сегодня ночью я боялся уснуть. У него была хорошая палочка. Шерсть грифона и ясень, 11 дюймов. С такой палочкой ему должно было бы быть сложно на Тёмных Искусствах, она очень упрямая и свободолюбивая, а чёрная магия – это, прежде всего, подчинение, причём подчинение насильственное. Но он сумел. Я держал его палочку в руках и необычно чётко видел следы всех тех заклинаний, которым когда-то учили и меня. И застарелые следы крови - непрофессионалу их не заметить, но древесина ясеня светлая, а я помнил, какой была эта палочка шесть лет назад. Пока что это была только его собственная кровь… Именем Агриппы, да не вздрагивайте вы так! В чёрной магии есть целый класс рун, там необходима человеческая кровь. А может быть, и правильно, что вы вздрагиваете. Потому что древесина сохранила следы не только крови, но и восторга, упоения своей властью, своей силой, своими возможностями. Для меня Тёмные Искусства всё-таки остались школьным предметом, чужим, неприятным и опасным. Он, наверное, был талантливее меня. Почему я сказал «был»? Нет, я оговорился. Конечно, он просто талантливее. Вот только в нём не осталось ничего от того мальчишки, который ворвался в лавку вместе со своим старшим братом и, пока мы разговаривали, всё время юлой вертелся вокруг нас, улыбался, чуть не подпрыгивал от нетерпения. Отец часто ворчит, что ему больно видеть, во что люди превращают свои палочки. Палочку ведь можно уничтожить, не только сломав. Можно убить её характер, и тогда она превратится в простой инструмент, бездушную деревяшку. Теперь таких палочек всё больше. Но мне намного больнее за людей. И ещё мне страшно. Когда грянет новая война – не «если», когда – магическому миру настанет конец. Слишком многим волшебникам откликнулись палочки, десятилетиями покоя не отвечавшие никому. Такие палочки могут творить добро. Но обычно они убивают. Кому знать об этом лучше, чем нам? Ведь наша семья торгует палочками уже почти шестьсот лет. У нас солидная репутация и славная история. Если вам понадобится новая волшебная палочка, обращайтесь к нам. София, Чёрная площадь, Лавка Грегоровичей. Спросите Богомила.
Плачу по старым долгам. Спасибо Stronger за плодотворную критику, ехидные заметки и отдельные комментарии. А также за То-Что-Она-Знает-Сама.
История третья. Порыв ветра.
Через четыре года после Войны.
…Она металась по дому - и не успевала, катастрофически не успевала. Да что ж это такое! Как будто всё специально из рук валится. Мер-рлин. Она заставила себя остановиться посреди огромного холла и сделать вдох-выдох. Спокойней, спокойней. По спине пробежал отвратительный холодок. Почему же её так трясет? Ведь всё плохое уже позади. Она провела по горящему лицу холодной ладонью, но легче не стало. Разве что теперь она поняла, что вдобавок ко всему ещё и забыла разжечь камин. Дура. И тарабашек нет: разбежались, паразиты, за эти годы. Это вам не домашние эльфы. Отчаянно взглянула на часы. Одиннадцать. У неё оставался час. Забилось сердце. «Не успеваю». «Тогда подумай», - холодно ответил внутренний голос. Голос говорил глупости редко, и она последовала совету. Внимательно посмотрела по сторонам, отмечая пыль, паутину, свисающий верхний угол гобелена на стене, грязные окна; в доме слишком давно никто не жил. Она прищурилась, и, сумев, наконец, успокоиться и сосредоточиться, быстро набросала план действий - оставалось воплощать. Она направилась к камину. Через сорок минут первый этаж особняка приобрёл человеческий вид. Хозяйственная магия удавалась ей плохо, но ведь и дом был не очень большим. А второй этаж… вот это хуже. Впрочем, раз хроноворота нет, теперь расстраиваться уже поздно. Переночевать можно и в гостевой комнате, а уж завтра она с утра закончит уборку. Без четверти двенадцать. Закружилась голова. Истеричка. …Но ведь он возвращается. Как всегда, когда она вспоминала о нём, на душе потеплело. Даже в самые страшные моменты своей жизни она вспоминала его улыбку. Банально? Но ведь никто не умел улыбаться так, как он. Её брат. Самый любимый, самый лучший, самый честный, самый-самый… Она улыбалась, даже зная, что улыбка у неё совсем другая, чем его – её была глупая, щенячья, чуть виноватая. Вина. Это отрезвило её. Она прикусила губу. Больно, но не до крови. Это только он умел: если смешить, то до колик, если издеваться, то до слёз, если бить, то насмерть… и никогда не кричать. Прикусывать губу её научил тоже он, ещё в Школе, после того, как на первом же уроке по Тёмным Искусствам она позорно расплакалась – от боли и обиды, из-за того, что не смогла отбить простое «Seco». Стыд и сейчас заставил её зажмуриться на секунду. Но Асбьёрн её всё равно любил. Свою недотёпистую, неудачливую, совсем некрасивую сестру. Находил для неё время, даже когда стал Лидером своего Круга. Круга Кольварран. А она попала в Ганвер. Как же она тогда испугалась, когда, развернув письмо, прочитала – «Круг Ганвер». Дети в их семье всегда, всегда учились в Кольварране. Ну за что это ей? Что теперь скажет отец? В тот день она забилась в самый дальний угол на холодной веранде и сидела там до тех пор, пока не окоченела. Наверное, просидела бы и дольше, сжимая письмо, но пришёл Асбьёрн. Пришёл, держа в руках тёплый плед, закутал её в ласковую шерсть и на руках, как маленькую, отнёс в комнату, раньше бывшую их детской. Только там отобрал письмо и ушёл. Она не знала, что он сказал их отцу. Отца она боялась. Страшно боялась, несмотря на то, что тот ни её, ни брата пальцем не тронул ни разу, как ни разу не повысил на них голос. Но она боялась его с детства. Потому что сначала чувствовала, а потом поняла, что детей их отец не любит, что они, оба, появились на этот свет по ошибке, и что каждый их шаг заставляет отца болезненно морщиться, в очередной раз разочарованно пожимать плечами и уходить в кабинет. Отец был алхимиком, и алхимиком великолепным. Став старше, она находила в журналах его статьи. Читала с интересом, восхищалась им – как учёным. Но при всём том боялась. Тогда она не знала, что со временем страх притупится, а после смерти отца и вовсе исчезнет, лишь порой напоминая о себе холодной волной в груди. Но Асбьёрн, даже если и боялся, никогда не показывал своего страха. Неосознанно копируя отцовский жест, чуть разочарованно пожимал плечами, успокаивая её в очередной раз. …В один из таких дней он привёл её в библиотеку. Библиотека была огромной, она занимала бóльшую часть второго этажа. Она не понимала, зачем он ведёт её сюда, ведь они с детства были тут частыми гостями и оба знали библиотеку как свои пять пальцев, но доверилась ему, как всегда. А он подвёл её к одному из окон. — Смотри. Видишь? Обычный витраж. Как и в других окнах, два волшебника, юноша и девушка. Похожие на них самих, на брата и на неё, только намного старше, совсем взрослые. Странная прихоть отца. Когда-то ей нравились эти цветные кусочки стекла, но потом надоели. Однако теперь Асбьёрн смотрел на неё, и в его глазах горели такие ласковые огоньки, что она честно попыталась увидеть что-то новое. Растерянно улыбнулась брату.
Тот только вздохнул: — Ничего ты не видишь, – но сказал как-то нежно, будто даже за её непроходимую глупость он её любил. И вдруг она увидела. Увидела, поняла – и засмеялась. Он изменил рисунок. Он всегда всё знал, вот как и рисунок мозаики изменить - тоже. Теперь волшебники были совсем похожи на них с братом, только девочка на витраже была намного красивее её настоящей. А в руках она держала книгу, такую же, как та, что лежала, недочитанная, в гостиной – «Проигравшие» Борджиа. Но книга у девочки была дочитана, закладка была вложена в самый конец фолианта. А парень сжимал в руке пергамент. На этом пергаменте были стихи, она сразу об этом догадалась – брат никогда ничего от неё не скрывал, даже то, что пишет стихи. Стихи, по её мнению, были замечательными, как и всё, за что бы Асбьёрн ни брался. А глаза брата лучились теплом. Так у них появилась их общая сказка. Общие тайны были и раньше, а сказка появилась только теперь. Ведь девочка и мальчик на витраже жили. Её новое увлечение или его ехидная шутка, прочитанная им книга и поразивший её красотой осенний лес – всему находилось место в первом слева окне библиотеки. …С тех пор она всегда видела в его глазах отблески этого витража. Что бы он ни делал, блистательно ли играл в квиддич, разнимал ли первокурсников или просто шёл с друзьями на занятия – стоило ему взглянуть на неё, и она понимала: он помнит. Чем она заслужила такую любовь и такое терпение брата, она не понимала. Но ради них – старалась. Пыталась учиться владеть собой, пыталась сначала думать, а потом действовать… С ударением на «пыталась», тут же подумалось чуть иронично. Но Асбьёрн честно терпел. Единственное, в чём ей удалось превзойти брата – в Зельях. Видимо, она унаследовала талант отца. У Асбьёрна были высокие баллы по Заклинаниям, Трансфигурации, Полётам - ладно, короче говоря, почти по всем предметам. Но не по Зельям. И, получив свой высший балл на экзаменах в конце первого семестра, она с удивлением увидела в тёмных глазах брата редкое выражение – восхищение. Честное, не снисходительное, не жалостливое, или, упаси Мерлин, притворное. И с тех же пор он молчаливо начал признавать её равной… иногда. Она не обижалась, потому что прекрасно понимала, что, с её хроническим невезением, только благодаря его защите сумела прожить все семь лет обучения без опасных травм и других неприятностей. С Асбьёрном из Кольваррана, а потом и с Лидером Круга, связываться не хотел никто. И хотя брат окончил Школу, когда она пошла на пятый курс, видимо, его незримая тень всё так же оберегала её. В следующие три года они редко виделись. Он присылал письма, порой длинные, насмешливые и ласковые, порой – короткие записки, вроде «жив, здоров, люблю, скучаю», но она хранила все. Даже если они повторяли друг друга слово в слово. На седьмом курсе Наставник Зотин, преподававший Зелья в Школе, сообщил ей, что, если она не совершит какую-нибудь глупость, её ждёт блестящая научная карьера. Хорошо, что он не сказал ничего про «семейную традицию». Но Наставник был человеком умным и понимал, что нервный срыв впечатлительной девчонке на пользу не пойдёт. Тем более что после смерти её отца прошло всего два месяца. Инфаркт. Нелепость какая. Но отца убила. Брата она увидела на похоронах - и поразилась произошедшей с ним перемене. Он по-прежнему признавал в одежде только чёрный цвет, но теперь этот чёрный словно въелся в его лицо, руки, голос. Движения стали порывистыми, нервными, а в глазах застыло непонятное, неприятно удивившее её выражение. На секунду мелькнула крамольная мысль о сильнодействующих зельях определённого рода, но она её тут отбросила. А потом поняла. Сразу, полностью, до конца, с безжалостной точностью. И причины, и следствия. И испугалась сама: к тому времени она знала о Тёмном Лорде и его соратниках достаточно. Он расхаживал по гостиной опустевшего дома, уже ночью, после того, как все сочувствующие разошлись. Сидя на подоконнике на втором этаже, она слышала, как он что-то говорил сам себе, пару раз подходил к лестнице, ведущей наверх, но останавливался в последний момент. Она возненавидела скрипучий пол гостиной в ту ночь. Асбьёрн так и не пришёл. На следующее утро обнял её, крепко, как в детстве, а потом поцеловал руку - прощаясь. Она поняла это и застыла. Он кивнул ей и пошёл прочь, к выходу из парка. И тогда она сорвалась с места, закричала, бросилась к нему, но он остановил её. Молча. И за это молчание она ему была благодарна: он не стал лгать, не стал хитрить и изворачиваться. Она понимала, что он, как и всегда, хотел оградить её, защитить, уберечь. И впервые в жизни разозлилась на брата. Но ничего не смогла сделать: он ушёл. И за это она проклинала себя до сих пор, хотя изменить что-то уже тогда было нельзя. Умом она это осознавала. Что, раз уж брат что-то решил, она его вряд ли бы остановила, она осознавала тоже. Умом. Но уже не верила сама себе. Эгоистка. Трижды клятая эгоистка.
Эгоистка. Трижды клятая эгоистка. Так прошли два года, за которые она получила от него ровно два письма. Потом время для неё поделилось надвое. На «до» и «после». …После ареста брата, произошедшего сразу же после конца войны, она начала встречать в глазах коллег новое выражение – то же самое, что увидела в глазах Асбьёрна тогда. Страх. Липкий, гадостный, мерзкий страх, который теперь всюду следовал за ней. Она успокаивала себя, говорила, что это начавшаяся паранойя. Нервы у неё действительно были не в порядке. Суда всё не было. Несколько раз она срывалась, один раз вдребезги разгромив лабораторию. Турульф, начальник, приходил на следующее утро в отдел, встречал её взгляд, в котором уже не было прежней неуверенности, и молча уходил к себе в кабинет. Теперь она знала себе цену, но даже её гордость теперь молчала, забившись куда-то в подсознание. Лабораторию привели в порядок, но теперь к вечному страху вокруг неё добавилось молчание. Постоянное молчание, которое сводило её с ума. Свидания с братом по-прежнему были запрещены. Потом был суд, закрытый, её не пустили. Она металась по лаборатории, потом пошла в архив, так и не вспомнив, зачем, свернула в какой-то служебный коридор. Прижавшись к холодной каменной стене, чувствовала, как безумие накрывает её с головой. Азкабан. У неё так тряслись руки, когда она вскрывала конверт, что она порвала извещение, успев прочитать только это слово. Азкабан. Следующие несколько лет слились для неё в беспросветно-безумную тьму. Асбьёрна приговорили к двадцати годам в Азкабане. Всё равно что пожизненное заключение… Она начала бояться сов. Вокруг неё и раньше было мало людей, теперь же образовалась пустота. В их прежнем доме она жить не смогла; поставила всевозможные охранные заклятья и оставила особняк ветшать. Благо, деньги проблемой в их семье не были никогда. Она продолжила заниматься алхимией, но скорее по привычке. Однако через три года неожиданно оказалось, что в этом полубессознательном состоянии она сумела своими работами создать себе приличную репутацию. Она искренне удивилась сама, и Турульф даже не стал поздравлять её с вручением Фламелевской премии. Турульф, пожалуй, был единственный, кто остался, пусть и не рядом с ней, а так, где-то на горизонте её мирка. Ей было наплевать. Точно так же, как и эти три, прошёл ещё один год. А потом было известие об амнистии, грядущей через несколько месяцев. И статья, по которой был осуждён Асбьёрн, под неё попадала. Асбьёрн! Она хохотала как безумная, танцуя по своей крохотной городской квартире. Она задыхалась от счастья. Асбьёрн возвращается! Тогда, входя в лабораторию, она натолкнулись на взгляды коллег. После войны прошло достаточно времени, чтобы страх исчез; теперь было осуждение. Она рассмеялась им в лицо, радостно чувствуя, что в её извечное безразличие вплетается нечто новое. Она возвращалась к жизни. Над ней пробовали издеваться, она отвечала – так, как ответил бы на её месте Асбьёрн. Ей пробовали читать мораль – она заставляла собеседника замолчать, безошибочно находя единственно верные слова и выражения, причинявшие ему самую большую боль. Потом на неё донесли - серьёзным ребятам в серых плащах. Её допрашивали почти весь день, а она доводила до белого каления следователя. Ей нравилось. — Вы хоть понимаете, что он – чудовище?! На стол полетела пачка колдографий. Но у неё за спиной уже были годы ожидания, холод, темнота, молчание. Она спокойно просмотрела несколько колдографий и отложила их. Эти, мёртвые, были просто магами и магглами. А к ней возвращался брат. Живой. И из кабинета аврора она ушла с гордо поднятой головой: оставалось две с половиной недели, последние две с половиной недели из четырёх лет ожидания. …Она дождалась его. И сегодня, через четверть часа, коснувшись портключа, она попадёт в Лондон. Асбьёрн. Асбьёрн. Асбьёрн возвращается! Она взяла присланный утром портключ. Стрелки ползли. Медленно, но ползли. Ну же! Потом был рывок, отчаянно заболела голова – ах, как издевался Асбьёрн, когда узнал, из-за чего она ненавидит портключи.
Все даты в формате GMT
3 час. Хитов сегодня: 67
Права: смайлы да, картинки да, шрифты да, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация откл, правка нет
Или это я слепая? 
не обижа-а-а-айтесь! 
- участник сейчас на форуме
