ДОРОГИЕ ДРУЗЬЯ! ФОРУМ ОТКРЫТ ТОЛЬКО ДЛЯ СОВЕРШЕННОЛЕТНИХ ЗАРЕГИСТРИРОВАННЫХ ПОЛЬЗОВАТЕЛЕЙ.
Чтобы зарегистрироваться, внимательно прочтите инструкцию в этой теме.
Если вы уже зарегистрированы, то получить доступ к закрытым разделам можно в этой теме.
Отправлено: 22.10.05 14:20. Заголовок: То, что нельзя. СБ/ГП, R, драма.
Название: То, что нельзя. Автор: Мэвис Клер Пейринг:СБ/ГП Рейтинг: R Жанр: драма, наверное. Дисклеймер: всё - многодетной мамаше Роулинг. Примечание автора: это первый фанфик из трех про Сириуса и Гарри, к нему полагаются приквел и сиквел, кои воспоследуют. Примечание 2: Подарок для Симбелин, открывшей мне глаза на прелести мистера Блэка
…и тот, кто во сне. За шторами – вечный покой, шелест дождя. А здесь, как всегда, воскресенье, И свечи, и праздник, и лето, и смех. И то, что нельзя. Б.Г.
1.
Надпись на запотевшем зеркале.
«Я – урод».
Я едва успеваю поставить точку, как зеркало откашливается и произносит ехидно:
- Ты преувеличиваешь, красавчик. Кокетничаешь?
- Заткнись.
- Да мне-то что.
- Вот и заткнись.
Я смотрю на себя – проявляющееся сквозь муть паров отражение – привет, Гарри. Урод Гарри. Я даже не догадывался, какой я…
Нет, все на месте, и сон об Артуре ничего не изменил: и глаза зеленые, а не красные, то есть, красные слегка – но это от бессонницы, и шрам на месте, куда ж он денется, и очки, и острый нос, и влажные пряди торчат дыбом. А еще - отвратительное затравленное выражение на лице, я стараюсь, чтобы его не было заметно днем, потому что иначе они все начнут сходить с ума, дергаться и донимать меня расспросами.
Даже в комнате я не могу расслабиться, только когда Рон засыпает. Уж не знаю, как бы порадовался этот ублюдок Вольдеморт, увидев меня ночью. Ночью, в Доме. В доме моего крестного. Где я провожу эти гребаные каникулы.
Я лежу и слушаю, как шумит за задернутыми шторами дождь, переходящий… в град, наверное, а потом становящийся колючими злыми снежинками. Иногда мне хочется выйти – прямо в пижаме - и подставить лицо под их хлесткие прикосновения. Чтобы не заснуть.
…Хотя я все равно засыпаю – под утро, шорох осадков («в Лондоне низкая облачность, температура ноль – минус пять, осадки в виде дождя, переходящего в снег»), шорох оказывается многообещающим и соблазнительным, убаюкивающим, в конце концов.
Проснувшись, я думаю, что не знаю, что бы выбрал, если бы мог выбирать – сон со змеей или то, что преследует меня с тех пор, как мы оказались здесь.
Потому что, стоит мне закрыть глаза, в душной спальне больше не слышно ровного дыхания Рона, и за окном тихо, и есть только совсем другие звуки, влажные и не очень-то мне знакомые. То есть, я думаю, это происходит так. Когда целуются…
…когда другие губы прикасаются к твоим, и раскрывают их, когда чужой язык скользит в твой рот, обводя зубы, и осторожно острым кончиком дотрагивается до твоего языка, а потом поцелуй становится все глубже, все мокрее, и твою губу прикусывают, и это так хорошо…
…когда чужие пальцы тянут с твоей переносицы очки, а потом скользят по волосам и останавливаются на твоем затылке, прижимая голову еще ближе, хотя ближе и некуда, кажется…
…когда другая рука ползет вниз, оттягивая пояс пижамных штанов, она теплая, эта рука, а бугорки на ладони шершавые и жесткие, но это здорово, когда они чуть царапают кожу…
На самом деле, я давно сплю без пижамных штанов, просто потому, что трусы отстирать легче, и мне не привыкать, что я, не занимался стиркой у Дурслей, они же не подпускали меня к своей драгоценной стиральной машине. И высушить трусы проще. В смысле – незаметнее. Чистоплотный Гарри. Ха!
С тех пор, как стало ясно, что Артур Уизли идет на поправку, Рон спит, как барсук зимой.
Поэтому я успеваю и вытереться, и натянуть под одеялом ту самую пижаму, и еще раз сходить в ванную…
А потом я снова торчу перед зеркалом, и хорошо, что оно не умеет читать мысли, потому что я опять, раз за разом, представляю себе, как открывается дверь, и он входит ко мне сюда. Голый. Поджарый, нет, лучше сказать – сухой. Сейчас у него веселые глаза и припухшие от поцелуев губы, и мой засос на границе между шеей и плечом, - это я так сильно вцепился в него, когда кончал, - и татуировки на груди, эти чертовы азкабанские татуировки, я всегда стараюсь изогнуться под немыслимым углом и провести по ним языком, пока он… меня…
На самом деле, меня не удивляет то, что я думаю о Сириусе так. Точнее, меня это не огорчает. Это же так естественно и правильно – то, что я принадлежу ему, а он – мне. У меня нет никого ближе, чем он. У него… у него есть Ремус, конечно, но Ремус все равно сам по себе, он другой. И не потому, что он – оборотень, я думаю, у него просто нет этого чувства принадлежности. Они вместе, но это немного не то. Ведь между дружбой и влюбленностью есть разница? Нет, не влюбленностью – любовью.
А вот огорчает меня то, что мне так нравится думать о Сириусе. Мечтать о Сириусе. Особенно теперь, с этими визитами в больницу Святого Мунго, с увиденными нами родителями Невилла, с Молли Уизли, которая то гоняет близнецов, то скорбит (а по-другому и не скажешь) о Перси, то по-новой переживает весь этот кошмар с Артуром.
Я чувствую себя идиотом и даже предателем, когда за обедом они снова и снова обсуждают последние события, а я сижу и смотрю, как Сириус ковыряет вилкой в рагу, или тянется к стакану с вином, у него худые и сильные пальцы, а на фалангах маленькие полоски шрамов: он все-таки свел вытатуированный тюремный номер, он отпивает глоток и расслабленно протягивает руку на спинку люпиновского стула, отодвигаясь от стола. Поднимает голову, и я… я не успеваю отвести глаза.
Он смотрит на меня недоуменно – так же, как когда я поменял место за столом, чтобы сидеть напротив него, и подмигивает.
У него хорошее настроение. Не знаю, какой он мне больше нравится – злой или веселый. Всякий. Разный.
Когда мы выходим из кухни, он спрашивает меня – тревожно:
- Опять плохие сны, Гарри?
- Нет, - честно отвечаю я, - совсем не плохие, Сириус.
- И хорошо. - Он ерошит мои волосы, а мне кажется, что моя шея сейчас вытянется, как у жирафа, чтобы можно было последовать за его рукой, падающей вниз.
На самом деле, это какое-то чудовищное стечение обстоятельств, вот и всё.
Черт бы побрал Фреда и Джорджа с их идеями прослушки и слежки за взрослыми. Нет, все, что происходит в Ордене важно, конечно.
Но мне кажется, что моё наваждение было бы другим, если бы я не узнал. Не узнал то, что узнал.
Они сидели на кухне – Сириус и Люпин и, действительно, обсуждали что-то, касающееся Министерства. А потом Ремус сменил тему:
- Отстань от него, Сириус.
- Я? Я к нему пристаю? По-моему, это именно он постоянно тычет меня носом в дерьмо!
- Я все понимаю, но неужели тебе трудно сдержаться?
Хмыканье и звяканье горлышка бутылки о край стакана.
- Я не такой как ты, Рем. И почему я должен это тебе объяснять?
- Просто… попробуй пожалеть его.
- Что-что я должен сделать?
- Сириус, ну подумай. Есть человек…
- Урод.
- Человек, Сириус, которого никто не любит.
- Меня тоже никто не любил. Аж целых двенадцать лет. И я не умер. Не стал ублюдком, – и, с неожиданной горечью, - хотя маман так не считает.
- Ты не знаешь, что это такое – быть одному, когда вокруг дружат… любят…
Рем все-таки крут. Как он ловко обошел тему Азкабана.
- Тебя не любили, Рем? С тобой не дружили? Это что-то новенькое.
- Когда я вижу его, я просто вспоминаю наш седьмой курс.
- Да на седьмом курсе мы его почти и не трогали!
- Я не про Снейпа, Сириус. Я про себя.
Опять звук соприкасающегося стекла. И тишина.
- Тебе объяснить, Сириус?
- …
- Ты знаешь, каково мне было смотреть на вас? Чувствовать себя третьим лишним, да еще утешать Питера?
- Ты. Прекрасно. Знаешь. Что. У нас. Ничего. Не было. И быть не могло!
- Не было, но могло! И не спорь со мной. Достаточно было посмотреть на вас на любом уроке. На перемене. За обедом. В гостиной. Только Лили ничего не замечала.
- Интересно, почему?
- Потому что она тоже была влюблена в него. И слепа.
И с этим спокойным, как диагноз, брошенный равнодушным колдомедиком, с этим констатирующим факт «она тоже», мир поворачивается вокруг меня.
Сириус и Джеймс. Мой крестный и мой отец.
- Рем!
- Мне просто интересно, почему… Ты же тогда только что с гиппогрифами не спал…
- Нипочему, Ремус. Давай закроем эту тему. Немедленно.
- Я просто хотел тебе объяснить кое-что про Снейпа.
- Я не хочу с тобой ругаться, тем более из-за этого слизеринского слизняка.
Скрип отодвигаемого стула, и я едва успеваю взлететь на второй этаж.
Уже в дверях, Люпин поворачивается и говорит:
- Может, не надо напиваться?
Вызывающий стук стакана о столешницу – в ответ.
Так я это и узнал. Это было неожиданно и странно – но совсем недолго.
То есть, утром следующего дня, после последней своей спокойной ночи в Доме, я подумал, что ничего страшного в этом нет.
И следующим вечером Сириус пришел ко мне. Во сне. И это было… потрясающе.
Я был не готов к этому. И, наверное, орал. Нет, точно, орал, потому что меня разбудил испуганный Рон.
И я соврал ему. Сказав, что мне снился турнир Трёх Волшебников.
Вот с тех пор Сириус Блэк снится мне каждую ночь.
3.
Надпись на запотевшем зеркале.
«Придурок».
Это я – придурок. Потому что мне все труднее переключаться на дневную реальность. Я успел загадать желание на Рождество, когда Сириус, потягивая виски, теребил веточку остролиста и болтал с Тонкс. Я стоял рядом, под головами эльфов, с их нелепыми санта-клаусовскими украшениями, которые мы развешивали весь предыдущий вечер. Стоял и смотрел на него: как он улыбается, и тогда вокруг глаз собираются морщинки, как он фыркает, когда прядь волос падает ему на лицо, как он отпускает измочаленный остролист, и опирается рукой о стену. У него такая рука – тонкая, и на ней выступают вены, это заметно, потому что рукава его рубашки закатаны. Так вот, он упирается локтем в стену и проводит тыльной стороной ладони по губам.
- Иди сюда, Гарри, - Сириус тянет меня к себе, обнимает, прижимая, продолжает говорить что-то, но я ничего не слышу. Кроме того, как глухо, ровно и спокойно бьется его сердце, где-то там, под белой рубашкой.
И тут я шепчу: «Пожалуйста, Санта-Клаус, Мерлин, все святые и не-святые, сделайте так, чтобы он был со мной. Всегда».
Я ничего не просил на Рождество лет этак с семи, когда все понял про себя и Дурслей. Никаких игрушек, никаких подарков. Нельзя же попросить, чтобы Санта-Клаус оживил твоих родителей? А без всего остального я мог обойтись. Но сейчас я точно ощутил себя маленьким – то ли из-за запаха хвои, то ли из-за шелеста мишуры, то ли из-за того, что я – всего лишь ненамного выше его худого плеча и, повернув голову, могу уткнуться в его черные жесткие волосы.
Что-то вдруг словно царапает мою щеку – с той стороны, где расположился совсем другой мир – мир без Сириуса.
Ремус Люпин смотрит на нас, и взгляд его тревожен. Но мне плевать. Честное слово, плевать.
4.
Надпись на запотевшем зеркале.
«Конец».
Сегодня Сириус поругался со Снейпом. Черт его знает, почему, но мне показалось, что в их перебранке было гораздо больше не-сказано, чем сказано. Или я уже совсем дошел? Я не представляю себе этот их седьмой курс, мне это и не нужно. Просто сами прозвища, и шипение Снейпа, и ярость Сириуса автоматически переносят меня в Хогвартс, наверное. И когда я разнимаю их, а точнее, болтаюсь между двумя озлобленными мужчинами, стараясь оказаться в радиусе действия палочек обоих, я, можно сказать, чувствую себя Дамблдором, так и хочется снять баллы со Слизерина. Ну, и с Гриффиндора тоже, наверное.
А вечером, в ванной комнате, меня накрывает тоска. Сириус борется со своей уже несколько дней. Только и слышишь, как звенят бутылки.
Я не собираюсь пить, хотя сливочного пива у близнецов хватит на целый факультет.
Я просто пойду к нему прямо сейчас.
- Ну, я пошел, - говорю я зеркалу.
- Удачи, - неожиданно хорошо отвечает оно.
Из-за его двери тянет табачным дымом. Я стучу, но тут же дергаю ручку, потому что боюсь передумать.
Дверь незаперта, а Сириус как раз выбирается из глубокого кресла.
- Гарри! Что-нибудь случилось?
Почему я все время ассоциируюсь у людей с неприятными происшествиями? Это так бесит, особенно от него, что я огрызаюсь:
- Я просто хочу поговорить.
- Фууух, - он падает обратно в мягкий плюш, или что там это… - Я испугался.
Я иду через комнату и сажусь у его ног. Босых смуглых ног, он в халате, и так получается, что мой взгляд ползет все выше – там нет никаких пижамных брюк, просто золотистая кожа, и темные волоски, и выше, под халатом, кажется, ничего из белья нет.
- Это непедагогично, сказала бы Молли, но, может, ты хочешь виски?
- Нет, спасибо.
- А я выпью, - он одним судорожным глотком проглатывает содержимое стакана и кривится. – Черт. Если бы ты не уезжал завтра… Если бы я мог поселиться хотя бы в Хогсмиде.
Сказать тебе, сколько я думал об этом, Сириус? Я все равно скажу, только не этими словами. И ты можешь послать меня куда подальше, но я все равно скажу.
Я упираюсь лбом в его колено и смотрю на его ступню – там тоже видны синеватые вены, как и на руках.
- Я думаю… что… что люблю тебя, Сириус.
Его нога вздрагивает, это значит, он понял сразу. И понял меня правильно.
Он не очень-то вежливо дергает меня за волосы, заставляя поднять голову.
Странно, но в его глазах нет ни недоумения, ни брезгливости, ни злости. Только какая-то тоска. Синие океаны тоски.
- Я только этим и занимаюсь, Сириус. Отдаю себе отчеты.
- Ну-ка, ну-ка…- он трезвеет на глазах. - Что тебе рассказать? Что мне снится? Или о чем я думаю, когда смотрю на тебя?
У меня, наверное, совсем дикий вид. Потому что он сглатывает и быстро отвечает:
- Нет, не надо.
А потом… потом он поступает совсем неожиданно: тянет меня вверх и усаживает к себе на колени. Получается, что между нами нет ничего, кроме моей пижамы и его халата, и это оглушает. Не только оглушает, конечно, возбуждает тоже. Я стараюсь не смотреть на свои натягивающиеся штаны, и он, слава богу, кажется, этого не замечает, потому что смотрит мне в лицо.
И опять, как на Рождество, я чувствую себя маленьким. Потому что, смешно, на самом деле - никто не сажал меня на колени. Никогда. И почему-то я понимаю, что именно этого простого действия мне не хватало больше всех игрушек, сладостей и других необязательных мелочей. Чтобы я сидел у кого-то на коленях, и чтобы на меня смотрели… так.
Потому что его взгляд скользит по моему лицу, а пальцы гладят мой гребаный шрам, - иногда я думаю, что этот привет от Вольдеморта похуже Черной метки, - и я вижу его близко-близко, все морщины, пропахивающие его кожу, и длинные ресницы – как у девчонки, до сих пор, как у девчонки – и синие глаза с черными точками маленьких-маленьких зрачков.
Он открывает было рот, но я говорю быстро:
- Это же так просто, Сириус. Пожалуйста.
Но он качает головой, хотя я с облегчением вижу, что взгляд меняется: он не тоскливый, и не ищущий, он… нежный, наверное. Нет, не нежный – обволакивающий. Раздевающий. Черт. Вероятно, это происходит против его воли, потому что он быстро захлопывает, именно захлопывает глаза, как освещенные окна прикрывают ставнями вечером, и опять качает головой.
- Это – то, что нельзя, Гарри.
В этой фразе слов больше, чем в короткой «Аваде Кедавре». Но я бы предпочел сейчас услышать именно непростительное заклятье. Я думаю, это не так больно – умереть. Не так больно, как сейчас.
- Почему? - надо же, мне хватает сил задать этот вопрос.
- Потому что… – он опять борется с собой. – Потому что ты еще… маленький.
Осознание того, что нам может помешать только мой возраст, проходит со скрипом. То есть, я отметаю мысль о том, что он не стал бы делать этого вообще. Что он – мой крестный, и, получается, почти самый близкий родственник. Замерев, понимаю, что он не сказал, что я ему не нравлюсь.
- То есть…
- Мы поговорим об этом, когда ты закончишь Хогвартс.
«Авада» плавно перетекает в «Круцио». Больше двух лет! Но до чего же изобретателен мозг, он моментально подкидывает ответ. Нехороший ответ. Единственно возможный. Удар ниже пояса.
- А если я не доживу до окончания школы?
Но ведь это вполне может быть, правда?
И тут он открывает, наконец, глаза. И смотреть на него страшно.
- Не смей так говорить. Не смей так думать, Гарри.
На самом деле, я почти не думаю об этом. Как ни странно, жизнь представляется мне лугом – огромным летним лугом, уходящим за горизонт, травы, яркие пятна цветов, тяжелые запахи августовского полудня. Там нет места ни магам, ни магглам. Впрочем, мне иногда кажется, что и мне самому там места нет.
Но я еще успею рассказать ему об этом. А пока начинаю… торговаться.
- Мне исполнится шестнадцать лет летом. Я вполне взрослый, Сириус. Спорим, что ты начал заниматься этим раньше меня?
- Я и спорить не буду, - все-таки улыбается он. – Раньше. Но я не был тем, кого жаждал заполучить Вольдеморт. Гарри, ты станешь слишком уязвим, понимаешь? Он все время нащупывает подходы к тебе, и может вычислить, что мы…
Еще один замечательный ответ:
- Я буду заниматься Окклюменцией. Хорошо заниматься. Я стану сильнее. Я больше не пущу его в свои мысли, – и тут я понимаю, что…- Я теперь вообще не могу влюбляться, да?
- Мерлин, нет, конечно. Просто… черт, Гарри…
И тут я чувствую… Между нами нет ничего, кроме двух слоев ткани, и его член… он упирается мне в ягодицу, и от этого у меня пропадают все слова. И мысли тоже. Я, наверное, совсем по-идиотски пыхчу, пытаясь справиться с возбуждением. Впрочем, похоже, он занят тем же, потому что на скулах ходят желваки, и он опять закрывает глаза.
- Хорошо. Летом. Мы… отметим твои шестнадцать лет, - он начинает говорить все быстрее, словно заклиная себя – и меня, - знаешь, может, мы бросим всех, и аппарируем куда-нибудь… я бы хотел просто побыть с тобой вдвоем… в каком-нибудь месте, где никого нет, вообще. На лугу. В траве. И чтобы луг был на горке, а внизу текла речушка. И деревья вокруг неё, представляешь, такие старые ивы… или ветлы… или что там растет…
Почему меня это не удивляет?
И я прижимаюсь к его губам, но они сомкнуты, не сомкнуты даже – поджаты, и я целую, скорее, кожу вокруг.
Он отталкивает меня и говорит:
- Не так.
А дальше – все, как в моих снах, его поцелуй влажен и глубок, и бесконечен, и, если бы не было снов, я бы кончил от одного этого поцелуя. Но я знаю, что может быть больше и лучше, поэтому я просто открываю рот, и его язык осторожно исследует все внутри, и меня трясет, наверное, потому что он успокаивающе гладит меня по спине, и его член по-прежнему возбужден, а он трахает меня языком в рот – потому что по-другому это назвать нельзя. Вкус табака и виски - странный, очень взрослый, очень мужской, какой-то неожиданно сладкий...
…А потом он приподнимает меня, и у меня пересыхает во рту, но он просто ставит меня на пол и говорит:
- В августе, Гарри. Уходи.
И подталкивает меня к двери, и, будь я проклят, его пальцы дрожат, когда упираются в мои лопатки.
Я выхожу, не оборачиваясь. Прислоняюсь спиной к двери и чувствую, как она содрогается от Запирающего заклятья.
А потом слышу его прерывистое дыхание, и шорох – наверное, он сползает прямо спиной по двери – со своей стороны – и звук – можно ли услышать звук движения? Особенно такого интимного? - и я знаю, что он гладит себя, и хочет – с ума сойти, как он хочет кончить сейчас, и его рука скользит по члену – резко, вверх-вниз, представляя…
Я знаю, потому что сижу в коридоре и занимаюсь тем же самым.
5.
- Тогда пошли, – Сириус, хмуро улыбнувшись, пожал плечо Гарри, и тот опять не успел ничего сказать, потому что они, как-то невероятно скоро, оказались у запертой на все засовы двери, где уже стояли все остальные.
– До свидания, Гарри, всего хорошего, – обняла его миссис Уизли.
– Пока, Гарри! Следи за змеями, ладно, а то как я без тебя? – мистер Уизли сердечно пожал Гарри руку.
– Да… конечно, – рассеянно ответил Гарри; это – последняя возможность попросить Сириуса не совершать безрассудных поступков; Гарри обернулся, посмотрел в лицо крёстному и открыл было рот, но тут Сириус обнял его одной рукой и хрипло проговорил: – Ты уж поосторожней там, Гарри.
Сириус поднимается в комнату, где спали Гарри и Рон. Ничего особенного: спальня мальчишек, просто простыни и другое постельное белье – но что-то из этого пахнет полынью и другими травяными запахами. Это шампунь, наверное. Надо зайти в их ванную.
6.
Он заходит, и всё. Потому что на непривычно молчащем и неожиданно мутном зеркале написана фраза «Я люблю тебя».
Гарри видел, как Сириус со смехом увернулся от красного луча Беллатрикс.
– Могла бы и получше! Постарайся! – выкрикнул он, и его голос эхом разнёсся по залу.
Второй луч ударил Сириуса в грудь.
Улыбка ещё не сошла с его лица, но глаза расширились от боли.
Гарри, не понимая, что делает, выпустил Невилла и запрыгал вниз, на ходу вытаскивая палочку. Дамблдор тоже повернулся к помосту.
Сириус падал целую вечность: сначала его тело медленно изогнулось грациозной дугой, а потом, как в замедленной съёмке, он стал падать спиной на ветхую занавесь, свисавшую с арки.
Во всё продолжение этого немыслимого долгого падения измождённое, некогда столь красивое лицо Сириуса выражало испуганное изумление. Потом он исчез за завесой; ткань затрепетала, словно от сильного ветра, и успокоилась.
До Гарри донёсся торжествующий вопль Беллатрикс Лестранг. Дура! Сириус просто провалился в арку, сейчас он появится с другой стороны…
Но его не было.
- СИРИУС! – закричал Гарри. – СИРИУС!
Он соскочил на пол. Дыхание вырывалось из груди болезненно, толчками. Сириус там, за завесой, сейчас он поможет ему выбраться…
Гарри бросился к помосту, но Люпин перехватил его, удержал.
- Ничего нельзя сделать, Гарри…
- Достаньте его, спасите, он просто упал туда!
- …поздно, Гарри.
- Его надо достать… – Гарри рвался изо всех сил, жестоко, неистово, но Люпин не пускал…
- Поздно, Гарри… поздно… он умер.
…
- Он не умер!!! – исступлённо закричал Гарри.
Он не верил, не хотел верить – и отчаянно рвался из рук Люпина. Люпин не знает: там, за занавеской, прячутся люди; Гарри слышал, как они шепчутся, когда стоял у арки в первый раз! Сириус просто спрятался…
- СИРИУС! – закричал Гарри. – СИРИУС!
- Он не выйдет оттуда, Гарри, – сказал Люпин прерывающимся голосом – удерживать Гарри было нелегко. – Не выйдет, потому что он у…
- ОН – НЕ – УМЕР!!! – заорал Гарри. – СИРИУС!
Вокруг кто-то бегал, метался; полыхали заклятия. Для Гарри всё это было лишено смысла. Ничто не имело значения, кроме одного: пусть Люпин перестанет наконец говорить глупости, что Сириус – который прячется совсем рядом, вот за этой старой тряпкой – больше никогда не выйдет оттуда! Какая ерунда! Сейчас он появится, откидывая со лба тёмные волосы, готовый снова вступить в бой…
Люпин оттащил Гарри от помоста. Гарри не отрывал глаз от арки и злился на Сириуса – почему он медлит, зачем заставляет себя ждать?
…
...И наши тела распахнутся, как двери – Вверх, в небеса, Туда, где привольно лететь, плавно скользя. А там, как всегда, воскресенье, И свечи, и праздник, и лето, и смех, и то, что нельзя. То, что нельзя. Fin.
mavis_claire Знаете, эта история такая прекрасная... Настоящая драма, от которой замирает сердце. И столько здесь находок литературного плана: надписи на зеркале. Вот этот замечательный образ:
цитата- Мы поговорим об этом, когда ты закончишь Хогвартс.
«Авада» плавно перетекает в «Круцио». Больше двух лет!
Обычно я не люблю стихи в повествовании, но здесь последние стихотворные строки заставляют еще острее почувствовать боль от того, что могло бы быть, но не стало. Спасибо!
Э-э-э, это песня Бориса Гребенщикова "Елизавета" с "Русского альбома". бее.. Она не об этом, но, если с умом подергать цитаты ... это точно, что с умом подергать
Снарк Ну, до "хорошо" я еще не дописала И потом, это "хорошо" с моим своеобразным пониманием "хорошо" ;) То есть плохо будет, гарантирую Очень приятно, что вы помните о Танцах
*задумчиво* чего ж такого можно нетрадиционного сделать в гарридраках? все уже написано до нас *спойлер* Будет, будет Щастье у Драко Малфоя Большое, ехидное, сальноволосое Щастье
mavis_claire Не надо пугаться , просто мне вспомнился стеб Люциуса Малфоя:
" - Эй, Поттер, - перебил его Малфой, - мы будем трахаться? - Подожди, - отмахнулся от него юноша, - я должен подумать! - Да ты что? – возмутился Драко, - я же твой член почти сжевал уже! А ты думаешь все! - Да? – покраснел Гарри, - прости, я не заметил. Продолжай, пожалуйста!"
У Англии нет постоянных друзей и врагов, есть только постоянные интересы (с)
Не зарегистрирован
Зарегистрирован: 01.01.70
Отправлено: 23.10.05 02:05. Заголовок: Re:
очень сильно написано. завеса, которая оборвала надежду. Параллели с заклинаниями, надписи на стекле- все это создает структуру фика. основная линия и тонкие детали, котрые его оживляют, наполняют эмоциями и ощущениями... Спасибо
Печальный и пронзительный фик. Огромное спасибо за удовольствие погрузится на несколько минут в мир взаимоотношений двух людей. Говорить о ваших находках в структуре фика не буду, ибо их уже отметили здесь. Спасибо вам и Симбелин, открывшей вам глаза на прелести мистера Блэка Пара действительно непривычная, а в самой истории столько всего недосказанного, что варианты вероятностей продолжают рисоваться и после прочтений текста. Жду следующих произвдений.
Замечательный рассказ! Очень тронул - то, что могло быть, но не стало реальностью. Как другой КАНОН... Но скажи, почему у тебя такие грустные фики? Читаю третий и все чуть не плачу, а иногда и плачу...
Я тоже дюмка, вроде ;) Почему грустные все? У меня гет веселый. Особенно про Розмерту. А грустный слэш, по мудрому определению Ферри, это - правда жизни
печально. Когда читаешь, в сердце живет надежда на то, что в конце все будет хорошо, но умом понимаешь... так и заканчивается... грустно. Фик замечательный.
люблю этого Сириуса. похоже, придется перечитать все ваши фики с ним... только больно... чувства живые. люди живые. и от этого больно, нежно, тоскливо, хочется заплакать вместе с Гарри... *какой-то паффос(* короче, отзыв не пишется - почувствовать могу. а объяснить нет. слишком реально, и, оттого, слишком лично. спасибо Вам)
Все даты в формате GMT
3 час. Хитов сегодня: 6
Права: смайлы да, картинки да, шрифты да, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация откл, правка нет
- участник сейчас на форуме
