ДОРОГИЕ ДРУЗЬЯ! ФОРУМ ОТКРЫТ ТОЛЬКО ДЛЯ СОВЕРШЕННОЛЕТНИХ ЗАРЕГИСТРИРОВАННЫХ ПОЛЬЗОВАТЕЛЕЙ.
Чтобы зарегистрироваться, внимательно прочтите инструкцию в этой теме.
Если вы уже зарегистрированы, то получить доступ к закрытым разделам можно в этой теме.
Автор: Juxian Tang [juxiantang@hotmail.com] Перевод: Дариана [d-chernova@yandex.ru] Название: «Возмездие» Разрешение на перевод имеется. Оригинал: см. здесь http://juxian.slashcity.net/slash.html Бета-ридинг: Juxian Tang. Пейринг: Сириус Блэк/Люциус Малфой, non-con. Рейтинг: NC-17. Предупреждение: осторожно – насилие! Жанр: кромешный ангст. Саммари: Сириус сидит в Азкабане, а кое-кто наносит ему ежегодный визит. Дисклэймер: если б я была мамой Роулинг, Люциус Малфой был бы в каждой сцене книги. Голый. (с)
Приближение этого дня было словно боль глубоко в костях. Все остальные дни сливались в длинную цепь светло-голубого и темно-синего: в его камере было крошечное окно, больше похожее на щель в потолке, и он видел через него кусочек неба, светлый днем и темный ночью. Поэтому у него была возможность считать. Но он этого не делал.
Ему не нужно было считать; единственный день, который имеет значение, он бы никогда не пропустил. Были и другие знаки, свидетельствующие о его приближении. Еду приносили реже, иногда ему казалось, что его желудок превратился в жгучую черную дыру. Стража – человеческая стража – снова проявляла к нему интерес. Иногда ему казалось, что все почти так, как в начале, когда к нему приходили целыми толпами – пялились на него, проклинали его; или заходили к нему – и тогда ему доставались бесчисленные удары под ребра, в живот и головой об стену.
Позже они перестали приходить; им наскучило это развлечение, слишком мало веселья он им доставлял. Может быть, они даже начали забывать, почему он был здесь, и вспоминали об этом только раз в год.
Однако он никогда не забывал. У него очень мало осталось из того, чем он обладал и чем был: раньше он был красивым, энергичным, остроумным и желанным. Все это осталось далеко в прошлом - но память никогда не подводила его. Он знал, что она будет последним, что его покинет. Даже с холодеющими руками и останавливающимся сердцем, он по-прежнему будет помнить. Свою вину. Свою ошибку. Свое преступление.
Потому что он был преступником – именно так его называют все эти люди, которые оскорбляли его и били его. Но если он все еще жил, то совсем не потому, что надеялся на искупление. Он жил потому, что единственное, что ему оставалось - это месть. Именно она не давала ему уйти – даже когда он сплевывал на пол кровь и выбитые зубы; даже когда зимой стены покрывались тонкой корочкой скользкого льда; даже когда он сгорал в лихорадке и, казалось, вот-вот выкашляет свои легкие; даже когда наступал этот день.
Он слышал их шаги по коридору, и его обострившийся от одиночества слух безошибочно узнавал их. Шаги охранника были быстрыми и уверенными; эти же шли куда осторожней: две грузные поступи и одна – легкая. Они остановились у камеры, замок устало клацнул. Он не поднял головы с грязного матраца у стены, который служил ему кроватью, когда охранник заглянул в камеру, проверяя, все ли в порядке.
Сквозь грязные нечесаные колтуны, в которые превратились его волосы, он наблюдал за ними, неподвижно, но все его тело трепетало от напряжения.
- Можете заходить, сэр. – Голос был заискивающим – как, впрочем, и всегда.
Очертания трех зашедших внутрь людей были размыты: две громоздких фигуры и одна стройная, очень прямая, светлые волосы как ореол окружали голову.
- Я буду поблизости, сэр. На всякий случай.
- Это ни к чему.
Дверь, закрываясь, хлопнула, опять клацнул замок. Очень дорогие ботинки, серебряные пряжки на которых притягивали к себе весь свет в камере, приблизились к нему и остановились.
- Ну и ну! С каждым годом ты выглядишь все паршивее. Когда-нибудь ты вообще угаснешь. Однажды я приду сюда, а тебя тут не будет. Ты просто исчезнешь.
Он оскалился, сдерживая тихое рычание, готовое вот-вот вырваться из горла. Ботинки приблизились еще на один шаг - и тогда он вскочил. Разогнулся пружиной, взвился вверх и трансформировался в воздухе – оскаленные собачьи зубы, с которых капала слюна, сомкнулись в дюйме от горла над кружевным воротником. Человек отшатнулся, в светлых глазах вспыхнули ярость и страх, лицо с острыми чертами перекосилось.
- Animagum Restoro! Petrificus Totalus!
Во вспышке голубого цвета он упал на пол уже в облике человека, падение отдалось в спине. Над ним был грязный, покрытый паутиной потолок. Он смотрел туда и жалел, что был таким медленным, и пережидал боль.
Бледное лицо в окружении светлых волос появилось над ним. Наконечник трости, дотрагивающийся до тела в прорехи изношенной одежды, был холодным и острым. Он почувствовал, как человек налег на трость. Ребра тихо захрустели. Его дыхание стало резким и частым, а давление еще увеличилось.
- Ты удивил меня, братец. Я думал, что твой боевой дух покинул тебя.
Ребро хрустнуло с коротким сухим звуком. Он с трудом дышал – боль охватила всю левую половину груди.
- Я рад, что ты не разочаровываешь меня.
Его обездвиженное тело внутри все дрожало. Он хотел прыгнуть – укусить, рвать когтями, содрать кожу с этого светлоглазого лица, перегрызть бледное горло. Однако заклинание удерживало его, превратив мышцы в камень, а нервы – во что-то чужеродное.
Трость, наконец, сдвинулась с его ребер, прошлась по грудине, затем отбросила прядь волос с его лица. Серебристые глаза изучали его, потом встретились с его глазами.
- Несмотря на то, что я очень люблю животных, ты мне больше нравишься в человеческом облике. Немного больше.
Хриплый звук застрял у него в горле, когда он смотрел на это лицо, ненависть, как обжигающая лава, струилась из глаз. Человек неодобрительно вздохнул и отошел. Вместо него его окружили две грузные тени.
- Finite Incantatem. Держите его.
Он пытался сопротивляться, отчаяние сделало его опасным даже в его положении. Но те двое были куда сильней, им ведь не приходилось голодать. Он больно ударился коленями о каменный пол, руки были заломлены за спиной, плечи почти вывихнуты. Он хрипло вскрикнул, чувствуя, что на лице выступает пот. Чья-то рука схватила его за волосы, откидывая назад голову, и он встретился взглядом с глазами улыбающегося мужчины.
- Да. Вот так мне нравится куда больше.
Он сопротивлялся, несмотря на нестерпимую боль в руках, пытался добраться до врага. Пытался плюнуть в него, хотя, конечно, не достал, и его плевок приземлился на грязный пол в паре дюймов от блестящих ботинок.
- Какая вульгарность! Неудивительно, что твоя семья отреклась от тебя.
- Пошел ты… будь ты проклят! – его голос был хриплым, потому что он давно не разговаривал, а рассудок заволокло от ненависти. Он знает, что такая реакция на руку этому ублюдку, но ничего не мог сделать.
- Какие грубые слова ты говоришь, братец. Я должен заставить тебя помыть рот с мылом.
Одно движение волшебной палочки – и через секунду его рот был полон тошнотворной на вкус мыльной воды. Он пытался выплюнуть ее, задыхался и кашлял, и слышал, как они хохотали, и он чуть не вывихнул плечевые суставы, пытаясь вырваться. Вода заполняла его горло и легкие, перед глазами почернело – и тогда все закончилось.
Он упал, выплевывая остатки воды.
- Ты такой отвратительно грязный, что тебя нужно помыть всего изнутри, – говорил муж его двоюродной сестры. – Но, может быть, мы займемся этим в следующий раз.
Еще взмах палочки – из нее вырвались белые веревки и опутали его руки, обвились петлей вокруг шеи. Он почувствовал головокружение и постарался разорвать их – но веревки были слишком прочными. Двое головорезов отпустили его, и он упал на бок.
- Замечательно. – Человек прохаживался перед ним, не обращая внимания на ненавидящий взгляд. Он начал было ругаться, но тут же получил заклинение Молчания. – Я хочу кое-что сказать тебе, а не слушать твой словесный понос. К твоему сведению, по закону я единственный оставшийся у тебя родственник по мужской линии, поэтому я должен преподать тебе урок.
И что, это он и есть? Урок? Он усмехнулся. И тут же получил удар в живот.
- Я что, говорю что-то забавное? Нет? Надеюсь. Знаешь, почему они разрешают мне приходить каждый год? Потому что я – уважаемый член общества – и кто не поймет мой гнев по поводу такой паршивой овцы, как ты, в моем семействе? Предатель. Убийца. Чудовище.
Все эти слова – и даже некоторые похуже – он и сам повторял себе тысячу раз в течение в тех бесконечных ночей, которые он провел без сна, и тех бесконечных дней, когда ему казалось, что, кроме обжигающей агонии, у него ничего не осталось, а вместо души теперь непрекращающийся холод. Он знал, что все это он заслужил.
Этот человек думает, что может судить его; едва ли. Он сам судил себя куда строже, чем кто бы то ни было.
- Зачем ты сделал это? Как ты мог предать своего друга и его прекрасную жену? Как ты мог? Неужели ты не чувствуешь себя виноватым перед их ребенком?
Ребенок выжил… теперь он уже вырос, стал большим мальчиком. И впервые он почувствовал некоторую радость, но она тут же была высосана из него.
Тон блондина был насмешлив; и он лгал каждым словом.
- Такая мразь, как ты, не заслуживает жизни. Но коли тебя оставили в живых – кто сможет запретить мне немного поразвлечься?
Он поднял руку в перчатке и сделал знак. Обе туши снова подошли к нему – и на этот раз он не смог даже сопротивляться. Он сжал зубы, чтобы не застонать от боли, когда они начали бить его ногами. Они были в этом весьма искусны - знали, куда бить.
Все закончилось тем, что он закричал и заплакал, почувствовав, как будто в его теле не осталось ни одной целой кости. Конечно, это было не так, не могли же они сломать абсолютно все. Его почки нестерпимо болели; они повредили их много лет назад – и каждый год боль возвращалась. Он постарался защитить живот и пах, но не смог – и вскрикнул, когда они ударили его туда. Сгустки крови вылетали из его рта, когда он кашлял; его глаз опух и кровоточил; губы треснули и тоже опухли.
Закончив, они перекатили его на спину, чья-то нога прижала его плечо к полу. Перед глазами все окрасилось в кровавые тона – сосуды в белках глаз лопнули, один глаз было невозможно открыть. Он увидел, как блондин приближается к нему.
- Поубавилось заносчивости, братец? – Слова донеслись откуда-то издалека. Он разлепил губы, пытаясь ответить, но не произнес ни слова - то ли все еще действовало заклятие Молчания, то ли он потерял голос. – Таким ты мне нравишься куда больше, маленькая дрянь. Если б ты только знал, как долго я мечтал увидеть тебя таким. С тех пор, как впервые увидел тебя в Хогвартсе. Такого самодовольного, что попал в Гриффиндор, и такого гордого своими новыми друзьями.
Он взвыл, когда получил еще один удар под ребра.
- Ты был смазливым маленьким ублюдком, знаешь? И таким гордым из-за этого. Но не сейчас, правда?
Еще один знак – он увидел его будто в тумане. И снова он почувствовал, как чьи-то руки переворачивают его, ставят на колени, вжимая лбом в пол. Он почувствовал, как сдернули его штаны, и знал, что сейчас произойдет – не было никакого способа избежать этого. Сначала ему было очень холодно, а потом он почувствовал жар чужого тела и чужие пальцы, раздвигающие его ягодицы, и то, как в него насильно пытаются войти.
Он был не растянут – еще бы, прошел уже целый год с их последнего визита, - поэтому разрывающее чувство было новым для него каждый раз. Он был не в силах вырваться, вжат лицом в пол, и громила разрывал его, немилосердно вколачиваясь и растягивая его. Он прокусил губу, чтобы не закричать, но не смог сдержать хрипов, когда с всплеском обжигающей боли тот вошел в него.
Он дышал широко раскрытым ртом, пытаясь делать это бесшумно, но зная, что не получается. Громила входил в него все глубже и глубже, изо всех сил, цепляясь ногтями за его бедра, подтаскивая его ближе. А потом выходил, что было еще хуже, и снова входил, и было много крови. Он чувствовал головокружение, однако не смог потерять сознание. Это все продолжалось и продолжалось, и иногда он чувствовал, что его тело как будто ему больше не принадлежит, будто он мог за всем наблюдать со стороны – грязное, тощее и жалкое нечто, извивающееся на полу, в которое вколачивается огромная туша. Он знал, что было больно, но боль приходила будто издалека. Однако иногда он осознавал с пугающей ясностью, что это происходит с ним и он заслужил все это.
Он заслужил это; когда-то было время, ему даже нравилось это - нравился жесткий секс, нравилось, когда его берут в этой позе. И каждый раз, когда он делал это, он всегда думал об одном и том же человеке, об одном и том же лице – всклоченные темные волосы спадают на близорукие глаза за круглыми очками, мальчишеская улыбка. Он знал, что этот человек никогда не будет принадлежать ему, знал, что рассказать *ему* о своих чувствах – значит, потерять *его*, и поэтому он готов был молчать об этом всю свою жизнь.
Только бы остаться с *ним*, в его жизни, даже когда *он* женился. Он стоял рядом, когда тот целовал свою прекрасную невесту. Он стал крестным отцом их маленького сына, держал его на коленях, а ребенок смеялся и весело лепетал, когда он подбрасывал его – а мать мальчика смотрела на него смеющимися зелеными глазами.
Иногда он желал ей смерти; но эта глупая дикая мысль ничего бы не изменила. И он не хотел, чтобы так случилось, только не так.
И все же это была его вина, что теперь они мертвы, его друг и его милая жена, а ребенок осиротел – и он никогда не увидит их больше. Только в своих снах, после которых он просыпался с мокрым лицом и нестерпимым желанием умереть.
Если б только он мог умереть.
Он почувствовал, что громила кончил и вытащил из него свой член, и через несколько секунд все началось заново. Член второго громилы был настолько огромным, что, казалось, вот-вот разорвет его, разрывает его внутренности в окровавленные клочья. Он знал, что идет кровь, но им было все равно. Ему тоже было все равно, потому что он знал: он это заслужил.
- Получаешь удовольствие, а, маленькая дрянь? Сучонок на четвереньках, насаживающийся поглубже. Думаю, в следующий раз я сфотографирую тебя. О, вспомнил: чего-то не хватает, а?
Он увидел еще один взмах палочки и сжал зубы, зная, чего ожидать. Он вовсе не получал удовольствия, но так казалось со стороны – потому что он получил эрекцию - без возбуждения и без возможности кончить.
- Крэбб, позаботься о своем партнере, чего ж ты ждешь?
Жирная рука сграбастала и сжала его член. Было больно, а не приятно, но ему было все равно. Он знал, что ему нужно вытерпеть это, до конца. И это закончится, через несколько минут, как всегда.
Наконец громила, пыхтя, кончил – и поднялся.
Он лежал на боку, пытаясь сжать ноги. Казалось, что в нем теперь есть зияющая дыра, что у него что-то разорвано. Горячая кровь сочилась по ногам и стекала на пол.
- Ну и как ты, братец? – Ботинки с серебряными пряжками снова приблизились к нему, а голос звучал почти заботливо. – Должен сказать тебе кое-что: ты выглядишь невероятно дерьмово.
- Почему ты… - начал он, когда эрекция прошла – видимо, было использовано Finite Incantatem. Он попытался оторвать голову от пола. – Почему ты не сделаешь это сам? Не можешь?
Блестящий наконечник трости – змеиная голова – резко ударил его в челюсть, расколов пару зубов – изо рта потекла кровь. Он закашлялся – изо рта вылетали осколки зубов вместе с кровью.
- Поговори мне еще так, - холодно сказал блондин. – Ты что, забыл, кто ты теперь? Никто! Хуже, чем никто! Преступник и шлюха. Ты получаешь то, что заслужил. А твой друг мертв.
Он вздрогнул, наконец, осознав, как было холодно.
- Из-за тебя, - припечатал голос. Сквозь спутанные волосы он увидел презрительное лицо, слегка наклонившееся к нему, сжатый рот, собирающий слюну. – Я-то не промахнусь, - сказал блондин и плюнул ему в лицо.
Ботинки развернулись и прошли к двери – а он лежал, пытаясь выпутаться из веревок. Дверь открылась и закрылась снова, и он остался один. И только тогда веревки исчезли с его рук и шеи. Этот человек всегда безукоризненно рассчитывал время действия заклинаний.
Он смог только сесть; голые ноги были в крови и сперме, и он обхватил себя руками. Его тело не переставало трястись, яростно стучали зубы – и с его окровавленных губ срывалось одно дрожащее слово, снова и снова:
- Джеймс. Джеймс.
Он поднес онемевшую руку ко рту и стер кровь, а потом дотянулся до стены и написал под остальными, едва видными пометками на темном камне: «31 октября 1991 года».
Кусочек неба за окном был бархатно-черным, с маленькой точкой единственной видимой отсюда звезды.
Через две недели начнется его одиннадцатый год в Азкабане.
Гордость - это невидимая кость, которая не дает шее согнуться.
Не зарегистрирован
Зарегистрирован: 01.01.70
Отправлено: 19.10.05 22:32. Заголовок: Re:
Дариана пишет:
цитатаДисклэймер: если б я была мамой Роулинг, Люциус Малфой был бы в каждой сцене книги. Голый. (с)
Вот это очень красивая фраза
По переводу. Безусловно хороший, богатый, насыщенный атмосферой созданной автором, то есть, как тендем автор/переводчик вы безупречная пара. Это чувствуется. По тексту. С отчаянием отметил, что я не затрепетал во время него над судьбой Блэка. И наверное, объясню почему. Чересчур много этого самого возмездия. От первой до последней строчки сплошня боль, вонь, грязь, искупление, привкус крови, выбитые зубы, разодранная плоть. Это безусловно описывается талантливо. То есть, читая, не пачкаешься, что важно, когда читаешь о любимых героях (пэйринг мой любимый ). Но этого так много, что не замечаешь, что в какой-то момент это так заденет, что начнешь волноваться за героя. Поэтмоу, грязноватый Блэк оставил меня равнодушным. Малфой вероятно ему мстил за что-то? Если бы отчетливее был какой-то конфликт, я бы уловил уровень их отношений. Но в тексте Малфой -такая бессердечная маска, что яне понял суть его отношений с Блэком. Наверняка, если бы это было хоть слегка очерчено, текст бя для меня был более эмоциональным и волнительным. Ну, а по форме, стройно, завершенно, и с хорошей такой атмосферой замкнутого пространства. Азкабан. И респект за него отдельный)
Ropucha По законку жанра - да! Но я разделяю Ваше расстройство!
Люциус Малфой
Люциус Малфой пишет:
цитатаВот это очень красивая фраза
Я надеялась, что кто-то оценит.
Все не так страшно, как мы думали, то есть ты нас не убиваешь. Возмездия, пожалуй, да, многовато, но для того состояния в котором пребывает Сириус, в самый раз.
Люциус Малфой пишет:
цитата(пэйринг мой любимый ).
У меня это тоже один из любимых.
Насчет Люциуса: да, наверное, Сириус ему чем-то досадил, но тут открывается простор для фантазии. Я вот, читая, тоже обдумывала разные варианты развития ситуации, но одно мы точно знаем: Сириус засел к Люциуса в печонках.
Спасибо большое за такой подробный чудесный отзыв! Он меня примирит с зубной болью.
Люциус Малфой пишет:
цитатакак тендем автор/переводчик вы безупречная пара
Огромное спасибо вам обеим за такое чудо!!! Люц в своем репертуаре - жестокий, холодный... Ням) Полностью соглашусь с дисклэймером))) Кстати, сам-то он не насиловал Сириуса, так почему такой пейринг? Насилие по-марольному? =)
фик написан хорошо. Чувствуется мастество автора (да и переводчика тоже ). Однако несколько моментов озадачивших меня здесь. Во-первых действительно не очень понятно за что Люциус воспылал такими чувствами к Сириусу. Люциус здесь бессмысленно жесток. Бессмысленно - потому как ни для Сириуса его жестокость не ясна, ни для самого Малфоя. Более чем странно, что бы Малфой снисходил до того кого презирает. Даже если тот засел у него в печенках. Джаксианг, вы же давно пишете и наверняка знаете что парой предложений можно дать хоть какое-то объяснение. не напрямую, но от которой читатели дальше могут сами развивать для себя пояснение - за что? Опустим то что в реалии мира ГП Люциуса бы наврядли допускали до заключенного. Да вообще вряд ли бы кого.. но у каждого своя жестокость мира, у вас своя, у Роулинг своя.) И второй момент - это эти пресловутые выбитые зубы. Я конечно всё поинмаю - нагнетение атмосферы и тыды, но согласитесь - за 10 лет такого милого обращения у него банально уже бы не осталось зубов. Так как зубы - не кости, они не прирастают заново да и не растут вовсе. С кальцием у него судя и по костям совсем беда. ну а в целом - как всегда мрачняяяяк. )
Отличная прорисовка атмосферы Азкабана, как всегда эмоциональность и неповторимость, но мрак, страх и безысходность. *поежилась* И еще . Я понимаю Блэка он чувствует вину перед Джеймсом и поэтому готов все стерпеть, полагая, что он заслужил все самое страшное, но Люциуса и его поведение понять не могу. Он-то почему здесь такой садист. Ну и фиг бы с Блэком и его изгнанием из среды чистокровных. Люц не особенно переживает из-за таких вещей, тем более из-за Сириуса или Джеймса. Получается он просто по природе садист? Тогда это слишком "животно" и "примитивно" для утонченного аристократа. Или я что-то упустила?
Очень мрачно и немного непонятно зачем такая жестокость? *выпила валидол и ушла читать юмор*
Дариана Спасибо Вам за этот перевод. Вот мне, например, жестокость Люциуса не показалась бессмысленной... Но это только благодаря игре моего воображения, на кою, имхо, и было рассчитано опущение предыстории отношений Люциуса и Сириуса. Здорово описан Сириус - в такого него очень легко поверить. Желаю дальнейшего процветания Вашему творческому тандему с Джаксиан
Все даты в формате GMT
3 час. Хитов сегодня: 8
Права: смайлы да, картинки да, шрифты да, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация откл, правка нет
). Но этого так много, что не замечаешь, что в какой-то момент это так заденет, что начнешь волноваться за героя. Поэтмоу, грязноватый Блэк оставил меня равнодушным. Малфой вероятно ему мстил за что-то? Если бы отчетливее был какой-то конфликт, я бы уловил уровень их отношений. Но в тексте Малфой -такая бессердечная маска, что яне понял суть его отношений с Блэком. Наверняка, если бы это было хоть слегка очерчено, текст бя для меня был более эмоциональным и волнительным. 
Возмездия, пожалуй, да, многовато, но для того состояния в котором пребывает Сириус, в самый раз. 
). 
и немного непонятно зачем такая жестокость? *выпила валидол и ушла читать юмор*
- участник сейчас на форуме
