ДОРОГИЕ ДРУЗЬЯ! ФОРУМ ОТКРЫТ ТОЛЬКО ДЛЯ СОВЕРШЕННОЛЕТНИХ ЗАРЕГИСТРИРОВАННЫХ ПОЛЬЗОВАТЕЛЕЙ.
Чтобы зарегистрироваться, внимательно прочтите инструкцию в этой теме.
Если вы уже зарегистрированы, то получить доступ к закрытым разделам можно в этой теме.
Название: "Чувствуя Малфоя" Автор: Milimany Бета: Esperanca, за что ей большое человеческое спасибо =) Рейтинг: PG-13 Пэйринг: ДМ\ГГ Жанр: ангст, скорее всего; как вариант - странный ангст Дисклеймер: все не мое, ни на что не претендую, хотя, Малфой бы не помешал =) Саммари: задумано все в стародавние времена, так что уже AU. Отношения, просто отношения, куда же без них. Комментарии, предупреждения: ничего особенного, просто много размышлений Отношение к критике: конструктивная только приветствуется Размещение: всегда пожалуйста, только скажите
Он сидит на своем любимом месте напротив окна, привалившись к стене. Выпускает струю дыма, пронизывая аккуратные колечки. Глаза полуприкрыты, но этого достаточно для того, чтобы видеть ее тонкую фигуру напротив, волосы, в которых путаются последние лучики заходящего солнца, скрещенные на груди руки. Она не улыбается, задавая свой вопрос, для нее все это почему-то важно.
- Малфой?
Он молчит, не отрывая от нее глаз. Сейчас она удивительна. Чуть напряженное лицо, прикушенная в ожидании ответа губа, склоненная на бок голова и отблески заката, превращающего ее в фею из его старой детской книги.
Какого цвета его счастье? Он не может ответить, потому что оно слишком разное и для такого еще не придумали в палитре названия. Цвета золотого снитча, который он когда-то держал в руке на тренировках. Цвета черных глаз его филина с посылкой из дома. Цвета шелковых серебристых простыней в его спальне. Цвета зеленой молодой травы у озера. Цвета оранжевых искорок костра откуда-то со стороны огорода Хагрида. Его счастье цвета вот этого бледно-розового заката в ее каштановых волосах, цвета черно-белой клетки ее простой школьной юбки под мантией. Ее цвета. Красного, каштанового, темно-коричневого. Цвета корицы в горячем утреннем шоколаде. Цвета бежевой коры молодых деревьев. Цвета теплоты ее тела, которое он сжимает в руках. Цвета протяжности ее стонов, когда он целует ее. Теперь никто не запрещает и он дотрагивается до нее постоянно, чтобы проверить – здесь ли, не мерещится ли.
- Малфой! – она притопывает ногой в нетерпении. – Что ты молчишь? Я же задала вопрос!
Он вскакивает с пола и нависает над ней, заключая в плен расставленных по обеим сторонам от нее рук. В который раз он теряет голову от ее близости, такой манящей, такой изматывающей, такой притягательно-доступной. В который раз вдыхает ее запах – утренней свежести весеннего ветра.
Она сдавленно выдыхает, встречая его настойчивые, трепетные губы. До сих пор иногда кажется, что все это происходит не с ней. Вот уже несколько недель она не может адекватно осознавать реальность. Все по-прежнему, но едет сознание от случайных встреч в коридорах и робких касаний рукавами, от того, как он едва ощутимо дотрагивается до волос, проходя сзади в классе. От того ноющего, тянущего чувства неизвестности по утрам – как он поведет себя за завтраком, как посмотрит, что скажет. От напряженного, будоражащего кровь ожидания в любой момент ощутить на талии его руки, требовательно, нетерпеливо притягивающие ее к себе. Почувствовать его губы, покрывающие ее поцелуями, плавно перетекающими в один, такой долгий, такой глубокий, такой властный и нежный, что она удерживается на ногах только благодаря его объятиям.
Она с трудом узнает себя. Где та скромная девушка, краснеющая при слове «прижаться». С ним она забывает, что такое стыд и смущение, с ним почему-то все так просто, так естественно. Так легко посреди разговора притянуть его к себе, залезть под рубашку, провести полоску нежными пальчиками по шраму на предплечье. Очертить пальцами твердо сжатые губы, приоткрыть их, услышать, как он замирает, задыхается от ее прикосновений, увидеть, как он смотрит, как еле сдерживается, чтобы не напугать…
- Грейнджер, - шепчет он, проводя пальцами по губам. – Пора вставать…
Она открывает глаза. За окном давно ночь. В его руках тепло и уютно. Серые глаза смотрят внимательно, настороженно, как всегда, когда она просыпается рядом с ним.
- Перестань, - шепчет она в ответ. – Перестань ждать, что я о чем-нибудь пожалею.
У портрета Полной Дамы он долго не может отпустить ее. Поцелуи становятся все требовательнее, руки все настойчивее, дыхание все более сбивчивым и хриплым. Мерлин, как же тяжело, как невыносимо больно выпускать ее из рук, как опустошены они оба друг без друга, какой холодной, длинной кажется ночь. Он никогда ничего не говорит на прощание, не желает спокойных снов, коротким быстрым поцелуем на миг приникает к губам и уходит, не оглядываясь. Знает, что она провожает его глазами до самого поворота.
А в гостиной ее ждет Гарри. Всегда только он. Не Рон, который вежливо и холодно держит нейтралитет. Не Джинни, которая не сказала Гермионе ни единого слова, кроме самых необходимых, с того поцелуя в коридоре. Только Гарри. Он устало поднимает на нее глаза, а она молча садится рядом. Гарри… Кто лучше нее знает, как ему тяжело, как больно и страшно за друзей, как стыдно перед ними. Он ни разу не упрекнул ее, и только белеющие костяшки пальцев при виде Малфоя выдают его с головой. Однажды, в самом начале, они столкнулись у озера. Побледневший Драко упрямо сжимал обеими руками ладошку Гермионы и вызывающе поглядывал на красного от бешенства Рона. А она понимала, что уже не посмеет вмешаться, если сейчас снова завяжется драка. Но Гарри лишь чиркнул спичкой, прикуривая, и коротко кивнул в их сторону, уводя кипящего от возмущения друга. В тот вечер он ждал ее в гостиной в первый раз.
- Почему, Гермиона? – тихо спросил он, когда она робко присела рядом. – Почему так? - Наверное, потому, что с ним нельзя по-другому, Гарри. Или совсем никак или вот так, без остатка. Не помня себя... - Герм... - Не надо, Гарри! – она прижала дрожащие пальцы к его губам, заставляя замолчать. – Просто почувствуй его! Тебе сложно понять, так и не нужно! Его нельзя понимать... Только чувствовать... По-другому не получится, а ты ведь не можешь, Гарри, я знаю... ты не можешь не почувствовать...
Сегодня его молчание какое-то особенно тяжелое. Напряжение витает в воздухе, и Гермиона решает, что лучшим решением будет сейчас оставить его одного.
- Почему вы прячетесь?
Она вздрагивает от неожиданного вопроса. У Гарри очень внимательные глаза, самую капельку изучающие. Почему? Гермиона недоуменно поднимает брови – ей кажется, что ответ очевиден. Так повелось с самого начала, - о встречах с Драко не знал никто. И так и не узнал бы, если бы не та драка в башне.
- Ты говорила, что ничего не боишься рядом с ним. Тогда почему вы прячетесь?
Как же объяснить ему. Как объяснить, ведь он сам прекрасно знает, что любой день может стать последним, любой час, любая минута рядом может завтра уж не повториться. И как не хочется тратить время на объяснения, на защиту, на предугадывание пакостей, которые последуют неизбежно, на чужую ненависть, которой в их жизни и так достаточно, чтобы позволять приумножать ее. И она не находит правильных слов, чтобы сказать, как ей все неважно сейчас. Все, кроме серых глаз, таких уверенных; сильных рук, таких надежных; теплых губ, таких страстных и настойчивых.
- Гарри, - отчаянно цепляясь за его плечи, шепчет она. – Пожалуйста, прости меня, я не могу по-другому, не могу...
Он молча вытирает ее слезы. Кого винить в том, что защиту она нашла совсем в другой правде. Да и настолько ли уж она другая, эта самая правда. Остается только надеяться, что Малфой понимает, что получил.
***
Малфой понимает. Поэтому предпочитает не задумываться на этот счет. Он давно даже перед собой не притворяется, что это всего лишь физическая потребность – быть с ней. Но и дать точное определение тому, что происходит с ним, не может. Любовь? А что это такое? Если желание постоянно видеть ее, слушать негромкий голос, дотрагиваться, целовать, если готовность защищать ее ото всего, что приближается к ней ближе, чем на пару метров, - если это любовь, тогда да, он любит Гермиону Грейнджер.
Любовь – слишком сильное слово для него, слишком жестокое и поглощающее, он не может заставить себя произнести его и бесконечно благодарен ей за то, что она не загонят его в узкие рамки этого штампа и никогда не спрашивает, зачем все то, что происходит между ними. А он живет здесь и сейчас. Потому, что слишком дорога для него каждая минута и он никому не отдаст свое упрямое каштанововолосое счастье. В том, что это – его, он даже не сомневается. Тогда, рядом с лестницей, громовой голос Джинни Уизли обрушился на них карающим мечом – она вполне взрослая и спокойно может отличить обоюдное желание от принуждения.
- Гермиона, почему? Почему? – ее расширенные глаза скользят по лицу поникшей девушки, которую Драко и не подумал выпустить из рук. - Джинни... я... я потом все тебе объясню... хорошо? Мы поговорим потом... - О чем здесь говорить, - голос Уизли дрожит от отвращения, лицо белее мела, - все и так ясно.
И лишь когда ее шаги стихают в коридоре, Гермиона поворачивается к Драко. Он напряженно вглядывается в ее лицо в ожидании приговора. Но она молча утыкается ему в плечо, стискивая руками так крепко, как может. И он делает то, что хочет сделать уже очень давно, - подхватывает ее на руки и уверенными шагами движется к Башне Астрономии. К их башне. «К черту... к черту все... - шепчет он, прижимаясь губами к ее виску, - и всех к черту...»
И снова исчезает все вокруг. И снова остаются лишь ее руки, такие пылающие ладони на обнаженной коже, лишь ее глаза, такие огромные, глубокие, на дне которых плещется его отражение, лишь ее губы, закушенные до крови, приливающей к ним, лишь этот прерывистый шепот, глотая окончания в словах, задыхаясь на выдохе, нет, я не хочу, чтобы ты просила, просто скажи, мне нужно это услышать, скажи, что не хочешь, чтобы я останавливался...
А потом, после этого бешеного, сумасшедшего полета, после этой нереальной пляски душ и тел, все еще сквозь сон, не понимая толком, где она, произнесла шепотом его имя.
«Драко...»
Он замер. Сердце заколотилось. И, наверное, именно в этот момент все встало на свои места, мозаика сложилась в один понятный узор, головоломка решилась, лабиринт открыл тайны, и всему этому было одно имя, простое девичье имя, которое он осторожно, пробуя на вкус, выдохнул в ее приоткрытые губы: «Гермиона...»
Драко останавливается на полпути к слизеринским подземельям. Выдохнув ее имя, он подвел черту. Больше нет дороги назад, одноколейка, а сзади завал. Можно двигаться только вперед, он понимает это очень отчетливо, вперед и вместе. Девчонка-судьба, в которую Грейнджер не верит, сделала ему очень дорогой подарок, и он знает, что за такие подарки платят не золотом. Ему бы бежать от нее, но слишком пьянящие у нее губы, слишком глубоко она проникает в него, слишком уверенно остается там, где ей, казалось бы, не было, нет и не будет места. Ни на что не рассчитывая, он получил все. Но может ли он что-то дать взамен.
- Ты не дефективный, Малфой! Нет! – она запрещает ему даже вскользь упоминать тему о невыносимой тяжести некоторых подарков. – Ты замерз просто в своих подземельях. У вас же совсем не топят. Замерз, а никто пока не смог согреть, так, чтобы тебе стало жарко, слишком жарко одному в этом тепле, чтобы ты захотел отдать его еще кому-то.
Он лишь усмехается, глядя в ее пылающие глаза. Усмехается и вытаскивает очередную коробку со сладостями из Хогсмита. Ему нравится наблюдать, как из строгой учительницы она превращается в большого ребенка, дорвавшегося до чего-то запретного.
- Сладкое - зло, Грейнджер, - насмешливо цедит он, небрежно опираясь на стену. - Тогда перестань носить мне конфеты! - Не могу, я слишком вредный для этого.
Обычно на этом месте она кидает в него коробкой. Обычно промахивается. Обычно он не дожидается второй попытки и целует ее, а потом…
- Мистер Малфой!
«Как хорошо, что у нас уже есть свое «обычно», - додумывает Драко мысль, недоуменно уставившись на своего декана. Профессор Снейп раздражен и нахмурен, впрочем, это его обычное состояние. Хотя... что-то не так. В глазах «железного» профессора беспокойство и чуть-чуть страха. Выясняется все довольно быстро – через пару часов Драко должен ехать домой.
- Профессор... - Сожалею, мистер Малфой, надеюсь, это ваше последнее поручение. - Но... - Я... я передам мисс... кхм... все будет в порядке, Драко. Ни о чем не беспокойся.
И лишь в карете он понимает, как наивны они в своей уверенности сохранения тайны, как ничтожны их попытки скрыть хоть что-то от чужих глаз. И возникающее решение уже не кажется таким тяжелым, таким опрометчивым, таким опасным. «Я все скажу ей, когда вернусь, - думает он, улыбаясь. – Скажу, что мы больше не будем прятаться, скажу, что не хочу и не могу без нее. Конечно, она заупрямится, – Мерлин, это вообще самая упрямая девчонка из всех ныне живущих! – но согласится». Завтра. А сегодня он лишь заберет нужные бумаги из сейфа отца. Это будет легко. В Малфой-Меноре сейчас лишь домовые эльфы. Это будет сложно. Потому что не Ордену и не его членам нести на себе тяжкое осознание слова «предатель». Согласившись передавать для них через Снейпа кое-какую информацию, Драко встал на путь, сулящий большие перемены и еще большие неприятности. Наверное, лишь сам профессор, дважды прошедший по этому пути, понимает, чего стоило Малфою такое решение. И это будет ... правильно. Потому, что в последний раз. И потому, что завтра он скажет обо всем девочке с глазами цвета его счастья. Не ради нее он пришел в Орден, но она – причина, по которой он останется.
Он бесконечно уверен в своем «завтра», и, пока поднимается в дом, осторожно проходит в отцовский кабинет, бесшумно и быстро открывает секретный шкаф, думает лишь о ее глазах. Поэтому не сразу ощущает на себе пристальный взгляд.
- Доброе утро, сын. Я ждал тебя, - невозмутимо произносит Люциус Малфой и его серые глаза, так похожие на глаза Драко, не выражают ровным счетом ничего.
Утро врывается в спальню Гермионы с высоким нервным голосом Лаванды Браун, которая требует, чтобы подруга немедленно открыла глаза и ответила, как долго еще ей, Лаванде, ждать свой завтрак. Гермиона мучительно соображает, что от нее хочет возмущенная девушка в изголовье кровати. Традиции. Да, традиции нельзя нарушать, потому что их слишком мало. Они придумывают свои, новые, смешные и милые, как, например, завтракать вместе.
Лаванда подгоняет ее и так очаровательно злится, что в Большой Зал они буквально вкатываются, хохоча и щекоча друг друга, но смех замирает на губах Гермионы мгновенно, лишь только она видит лицо профессора Снейпа, его глаза, вспыхивающую в них безумную надежду, угасающую от того, что не тот, совсем не тот студент решил все же прийти на завтрак.
«Малфой...»
Его нет ни за завтраком, ни за обедом, ни на сдвоенных Зельях, ни в коридорах, по которым она бесцельно бродит целый день, тыкаясь во все углы беспомощным потерявшимся щенком. К вечеру она срывается в башню прямо с ужина, потому, что больше не может наблюдать, как дергается голова профессора в сторону почти ежеминутно открывающейся двери. В башне лишь пустота. Такая гнетущая, давящая, переполненная опасностью. Гермиона бесцельно мечется из угла в угол, вспоминая, о чем он говорил ей в последний вечер. Не собирался ли домой. Не назначена ли какая-то долгая отработка. Нет ли дополнительных занятий. Она понимает, что обманывает себя, но не может допустить мысли, что с ним что-то случилось. И когда слышит шаги на лестнице, забывая осторожность, бросается к двери и нос к носу сталкивается с профессором Зельеварения, выражение лица которого подводит жирную черту под попытками успокоиться и мыслить адекватно. «Вот и все, - думает она, сползая по стене, - вот и все, Драко». Но руки Снейпа, подхватывающие ее, пусть и не такие нежные, как у Малфоя, по силе не уступят никому, а его взгляд полон решимости.
***
В последний раз он уже не поднимается. Сквозь большие окна кабинета отца пробиваются розовато-коралловые лучи заката, и на миг ему кажется, что когда исчезнет за парковыми деревьями последний луч, темнота уже не отпустит его. Никогда. И теплый завтрашний день начнется без него.
«Как глупо, - думает он, - как бездарно, мать его, прошло время».
Тень отца вновь нависает над ним. В воздухе, кажется, все еще висят едкие, уничтожающие слова о предательстве, достоинстве и чистоте крови. Передышка кончилась, и круцио выжигает изнутри каленым железом, но Драко – странно – уже почти не трогает боль.
«Вот и все. Кому я хотел доказать что-то? Отцу? Грейнджер? Чертову Поттеру? Хрен. Себе. И ведь доказал, только почему же никто не предупредил, что это – самый дорогой пункт меню».
С усилием открыв глаза, он упрямо смотрит отцу прямо в зрачки. Люциус Малфой постарел. Нет, у него все то же молодое лицо пугающей холодной красоты. Его длинные белокурые волосы по-прежнему блестят. Его осанка по-прежнему величественна. Но в глазах поселилась старость. Не мудрость, не знание, а именно дряхлая старость. Казалось бы, его душа устала жить, но все еще подчиняется приказам тела. Он встречает взгляд сына спокойно и поднимает палочку.
«Вот и все», - в последний раз устало думает Драко. Невозможно поверить, что где-то в мире есть Хогвартс, и Запретный Лес, и Башня Астрономии, в которой сейчас ждет, кусая губы, худенькая девушка, дрожащая от ветра и страха. «Забывай меня, Грейнджер, - шепчет он разбитыми губами. – забывай меня, это будет просто…» В голове не укладывается, что теперь кто-то другой будет сжимать ее в руках, теплую, полусонную, доверчиво упирающуюся лбом в плечо. Что кто-то другой, более смелый, более решительный, не связанный никакими чужими ожиданиями и надеждами, не мучающийся выбором, будет шептать ей какие-то нужные и правильные слова.
Губы отца шевелятся, произнося заклинание, и Драко впивается зубами в ладонь, чтобы не кричать слишком громко. Он уже не слышит, как рушится защита Малфой-Менора, не видит, как изумленно поднимаются брови отца, не чувствует, как слабеет заклятие. «Мое счастье твоего цвета, Грейнджер», - шепчет он той, чье лицо расплывается перед его глазами в жуткой кровавой дымке заходящего солнца.
***
«Малфой!»
Гул голосов прокатывается по Большому Залу, когда она вскакивает из-за стола, опрокидывая на себя стакан с тыквенным соком, и, прижимая руки к груди, стоит, пока он медленно, прихрамывая, идет к своему столу. Стоит на глазах у четырех факультетов, под перекрестным огнем взглядом друзей и врагов. Стоит, не пряча слез и счастливой улыбки, стоит вопреки всем и самой себе. Стоит его маяком, его щитом, его опорой. Стоит ради него. Ради себя. Ради них.
Ох! Очень хорошо. Эмоционально и (лично для меня) очень свежо. =) Редко читаю этот пейринг, тем более приятно, что попадаю на такие прелестные вещи. =) Спасибо.
Milimany Большое спасибо вам за фик. Не часто нас балуют авторы хорошо написанными фиками с парой Драко/Гермиона. Сюжет, конечно, до предела заштампован, но вам удалось передать романтические чувства первой влюбленности.
Liv Grete а я как их люблю, хеппи-энды, в смысле =) спасибо большое =)
Снарк спасибо вам =) а сюжет... да как такового сюжета и нет, потому что, к великому моему сожалению, я совсем не сюжетник... я хотела описать именно чувства, вот они и получились =)
Все даты в формате GMT
3 час. Хитов сегодня: 15
Права: смайлы да, картинки да, шрифты да, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация откл, правка нет
- участник сейчас на форуме
