ДОРОГИЕ ДРУЗЬЯ! ФОРУМ ОТКРЫТ ТОЛЬКО ДЛЯ СОВЕРШЕННОЛЕТНИХ ЗАРЕГИСТРИРОВАННЫХ ПОЛЬЗОВАТЕЛЕЙ.
Чтобы зарегистрироваться, внимательно прочтите инструкцию в этой теме.
Если вы уже зарегистрированы, то получить доступ к закрытым разделам можно в этой теме.
«Just As It Is» — фраза из стихотворения Сильвии Плат «Зеркало»: I am silver and exact. I have no preconceptions. Whatever I see I swallow immediately Just as it is, unmisted by love or dislike. I am not cruel, only truthful…
Переводов в сети масса, но мне больше всего нравится вариант Рыжей Девочки http://zhurnal.lib.ru/r/ryzhaja_d/plath3.shtml Моя серебряная точность бесстрастно отражает свет. Все, что увижу я, приму на веру, и предпочтений нет. Я от любви и пристрастий свободно, ясно и откровенно. Я не жестоко, а только правдиво все отражаю мгновенно.
Усталость душила, пронизывала все тело. Девушка уткнулась носом в подушку и что-то проворчала.
— Надо вставать.
На плечо осторожно легла ладонь. Гермионе показалось, что даже сквозь толстое пуховое одеяло чувствуется прикосновение длинных пальцев.
— Гермиона… Будь сильной. Вставай.
— Ремус… — Девушка приподнялась, и все то, от чего она пыталась отрешиться во сне, нахлынуло сокрушительной волной. Гермиона покачнулась, словно от удара, и Ремус, протянув руку, крепко сжал ее плечо.
Его карие глаза лучились добротой и невыразимой печалью.
— Я не могу… — беспомощно пробормотала она. — Как же это делают?
Ремус подал ей черную мантию, белый шарф. Тихо произнес:
— Я не уверен… Знаю только — делают то, что должны.
Гермиона оделась. Почистила зубы. Выпила стакан воды. От того, что она может справляться с такими пустяками, вдруг захотелось плакать, но Гермиона, стиснув зубы, загнала желание глубоко-глубоко. Плакать она будет потом. А сейчас исполнит то, что должна.
— Убрала бы ты как-нибудь волосы, дорогая, — хмуро посоветовало зеркало. Гермиона одарила его сердитым взглядом и начала сражение со спутанными после сна кудрями.
— Вот. — Ремус прошептал что-то неразборчивое, и ее волосы тут же раскрутились, превратившись в прямую и гладкую прическу. Вид остался по-прежнему неважный — концы были посечены, Гермиона не подстригала их уже почти год — но она хотя бы явится причесанной на похороны родителей.
— Когда-то я помогал так Сириусу, — пробормотал Ремус, и пронзительная боль в его голосе заставила Гермиону содрогнуться. «Так вот на что это похоже? — хотелось ей спросить. — Неужели так будет всегда?»
Но вместо этого она взглянула в зеркало и решила быть мужественной.
* * * * *
— Мои родители не были волшебниками. — Гермиона с облегчением услышала, насколько спокоен ее голос. — И кое-кто из вас, возможно, удивился, узнав, что я решила устроить для них эту прощальную церемонию.
Гарри и Рон, слева и справа, тут же, как по команде, схватили ее за руки и вздернули подбородки. Гермиона не глядя знала, что они сейчас свирепо осматривают притихшую толпу одетых в черное людей. Ее затопила волна любви, такой же мучительно острой, как и рвущееся наружу горе.
Чувствуя поддержку с двух сторон, Гермиона заговорила громче.
— Мои родители не были волшебниками… Но от рук волшебников они погибли. И на их похоронах… маггловских похоронах, мне пришлось сказать, что произошел взрыв бытового газа. Все были такими любезными и совершенно рассеянными… А на самом деле забывчивыми, — добавила она с хриплым смешком.
Кингсли Шэклболт на мгновение встретился с ней глазами и тут же отвел взгляд.
— Только здесь я могу рассказать правду об их смерти, — тихо произнесла Гермиона. — В этом мире, к которому они никогда не принадлежали. В мире, который их убил. Только здесь им могут воздать должное.
Она глубоко вдохнула.
— Моих родителей похоронили на маггловском кладбище… но память о них живет здесь.
Присутствующие неторопливо захлопали — спокойно, в знак одобрения.
— Стойте! — попросила Гермиона. — Стойте, стойте.
«Будь мужественной», — напомнила она себе и, когда шум смолк, превратившись в недоуменное перешептывание, продолжила:
— Многие, кто на нашей стороне, считают магглов забавными игрушками. Простачками или милыми глупцами, не совсем… — Гермиона поймала удивленный взгляд Артура Уизли и поежилась. — Не совсем полноценными людьми. Но мои родители были людьми полноценными. Замечательными. И с вами — теми, кто сейчас находится в этой комнате, — у них было больше общего, чем у тех, кто их убил. И не в магии тут дело. Магия…
Гермиона запуталась в словах. Мысль ускользала, хотя там, в полутемной комнате она держала ее в уме так ясно и четко, когда смотрела на свое отражение в зеркале и воображала, что говорит это в лицо тому, другому человеку.
— Магия — не самое важное в людях, — пробормотала она. Тонкс коротко кивнула, и Гермиона прикусила губу. — Не самое. Это все. Спасибо.
Гермиона стащила с шеи белый шарф и подбросила его в воздух. Рон позади нее прошептал заклинание, которое подвесило полосу ткани как острую стрелу, направленную в бесстыдно голубое небо. Гарри подал ей черную свечу. Гермиона шагнула вперед, подожгла нижний край шарфа — и он тут же занялся пламенем.
Через минуту все было кончено.
Гермиона опустилась на стул так резко, что Рон чуть не свалился на нее сверху. Быстрые рефлексы и меньший вес помогли Гарри сесть более изящно. Однако он все равно придвинулся ближе и обнял ее, а Рон стиснул ее руку в своих ладонях. Гермиона расслабилась в их объятьях, в этом тепле и наконец дала волю слезам.
В вестибюле Ремус разыскал ее снова.
— Мою мать, магглу, убили Упивающиеся, — начал он, словно приглашая к разговору.
— Я не знала, — отозвалась Гермиона, слишком поздно вспомнив, что стоило бы придать лицу выражение сочувствия.
Ремус как будто не обратил внимания.
— Еще бы. Вряд ли об этом вообще кто-то знает. Это произошло в первые дни первой войны. Министерство старательно замяло случай.
— Взрыв газа? — спросила Гермиона.
— Министерство не назовешь особо сообразительным, — сухо ответил он. — Удивительно, что магглы до сих пор пользуются газом, учитывая, насколько это опасно.
— Так они же не могут применять кулинарные заклинания, — возразила Гермиона куда резче, чем собиралась.
Ремус помолчал, и Гермионе показалось, что его глаза предостерегающе блеснули.
— Нет, — тихо произнес он. — Так или иначе, я хотел поблагодарить тебя за сегодняшнюю речь.
— Я не все сказала так, как нужно, — прошептала Гермиона. Ее кольнуло чувство вины.
— Все так, — заверил ее Ремус. — И весь Орден пришел, чтобы тебя услышать.
Гермиона скривилась.
— Не весь.
Ремус моргнул.
— По-моему, и так было понятно, что сегодня он предпочтет быть в другом месте.
Гермиона вспыхнула и огрызнулась:
— Его приглашали. Кому это «было понятно»?
— Мне, — ответил Ремус. — Правда. — Он смотрел на нее в упор. — Знай я, что у тебя на уме было обратиться с этой речью к кому-то конкретно… или знай я об этой речи вообще, я бы поступил иначе. Я сделал все так, потому что считал, что того требует роль, которую ты попросила меня сыграть. Прости, что я тебя подвел.
Гермиона заставила себя запрятать обиду на самые задворки сознания.
— Ты меня нисколько не подвел.
Девушка быстро обняла Ремуса, и ни один из них не захотел продлить объятье.
И все же, когда она отстранилась, в его взгляде было уже гораздо меньше печали.
— Гермиона… Мне кажется, учителям не следует заводить среди учеников любимчиков, и, раз уж такое случилось, детям не стоит об этом знать. Но с моей стороны будет упущением не сказать, что тобой я гордился больше и чаще, чем другими студентами.
Наверное, при этих словах ей надо было всплакнуть, или поблагодарить Ремуса, или еще что. Вместо этого Гермиона посмотрела через комнату на Гарри и Джинни — те разговаривали, старательно игнорируя окружающую их толпу шепчущихся поклонников. Ремус проследил за ее взглядом.
— Аа… Все без исключения гордятся Гарри. — В голосе промелькнуло что-то неуловимое — горькое и утомленное, но Гермиона слишком устала и вымоталась, чтобы продолжать разговор.
— Похоже, ты нужен Тонкс, — заметила она.
Тонкс, прислонившись к стене, морщилась и постукивала по пояснице костяшками пальцев. Гермиона невольно поразилась, насколько тяжелым и неповоротливым сейчас казалось тело будущей матери.
Ремус оглянулся.
— О боже, — пробормотал он. — Кажется, близнецы снова толкаются. — Люпин стиснул ладонь Гермионы. — Для меня было огромной честью стать твоим Распорядителем.
— Ну что ты, Ремус. Я не смогла бы доверить это никому другому.
Ремус улыбнулся — печально, гордо и счастливо, а у нее на мгновение мелькнула мысль: возможно, когда-нибудь горе отступит.
— Куда ты теперь?
— В Нору.
— А… — протянул Ремус. — Ладно, пришли мне сову, если что-то понадобится. Книги, ингредиенты, передышка от заботы Молли… что-нибудь эдакое.
Гермиона очень быстро поняла, что приехать в Нору было ошибкой. Ей казалось, что здесь ее будут окружать близкие люди — люди, с которыми в последние годы она провела времени больше, чем с собственной семьей — и это принесет ей успокоение.
Но Нора вовсе не была спокойным местом. Здесь всегда кипела работа — стирка, готовка, уборка — к которой Гермиону не подпускали ни под каким видом, как бы она ни настаивала. Молли Уизли рвалась даже постель за ней застилать, если Гермиона не делала этого сразу, как только просыпалась.
Чарли жизнерадостно басил, топая через весь дом в ботинках из драконьей кожи и оставляя снежные следы. Близнецы то и дело забегали продемонстрировать новые игрушки, и все они громыхали или неприятно пахли. А у Джинни с матерью произошло несколько ужасных шумных споров на тему того, что сама Джинни называла «жить с Гарри», а Молли — «жить во грехе».
— Я не желаю выходить замуж, мама! — вопила Джинни из камина. — Может быть, со временем мне захочется иметь детей, но я не хочу заводить их прямо сейчас. И я не обязана пускать тебя в мою личную или сексуальную жизнь!
— Но разве ты не любишь Гарри? — допытывалась Молли.
— Я обожаю Гарри. Я собираюсь всю оставшуюся жизнь провести с Гарри. Но я не собираюсь выходить за него замуж или еще что. Ясно? Все! Я пошла, у меня через час тренировка.
— И почему я когда-то думала, что будет так замечательно родить маленькую девочку? — Молли задала вопрос в никуда, затем заметила Гермиону, которая притворялась, что читает в углу. — О, прости, Гермиона.
— Ничего, — ответила та, но поднялась с книгой по лестнице.
Жизнь в семье Уизли била ключом. Обычно Гермиона не забывала, что должна быть довольна, но иногда, рано утром, сидя в одиночестве в тесной комнатушке Джинни, она оттачивала злобные, едкие колкости, которые никогда не покидали ее уст.
А еще там была Флер — девушка неописуемо тактичная и полная сочувствия.
За что Гермиона ее ненавидела.
Что, умрет эта француженка, если хотя бы разок придержит язык за зубами? Неужели развалится, если не станет громогласно требовать к себе внимания, чтобы Гермиона могла, тихо плача, незаметно покинуть комнату? Черт возьми, неужели это так трудно — не требовать от Молли помочь ей с ребенком всякий раз, когда Гермионе становится невмоготу из-за надоедливой опеки матриарха семейства Уизли?
В то утро, когда Гермиона объявила, что уезжает, Флер заглянула на завтрак.
— Гермиона, — возразила Молли, — милая, думаешь, так будет лучше? Вообще-то, не стоит тебе сейчас оставаться одной. — Она с надеждой посмотрела на Рона. — Ради бога, может, все-таки поживешь у нас до Рождества?
— На Рождество я приеду, — заверила ее Гермиона. — Просто мне хочется на время заняться своими делами. Разобрать кое-какие вещи. — «В тишине и покое», — хотелось добавить, но она промолчала.
— Но… — начала Молли.
— Alors! — тревожно возвестила Флер. — Ребенок, он заболел! Его голова такая горячая!
— О, дорогая. — Молли огорченно покосилась на ребенка, но тут же вспомнила, что это все-таки ее первый внук, и засуетилась. — О, дорогая, лоб у него чуть-чуть теплый, правда же? Рон, сбегай-ка за настойкой амброзии.
Гермиона поднялась и выскользнула из комнаты, предварительно одарив Флер, которая изящно, явно по-французски, ей подмигнула, злобным взглядом.
На лице Флер отразилось изумление и сразу — боль.
Гермиона притворилась, что ничего не заметила, и тихо прокралась вверх по лестнице, переступив через скрипучую ступеньку. При свете зимнего утра, пробивавшемся сквозь крохотное оконце, она принялась укладывать вещи.
Рон просунул голову в дверь.
— Тебе помочь?
Гермиона поняла, что это извинение — отчасти за поведение матери, отчасти за неспособность ее от этого защитить.
— Пожалуйста. — Гермиона подала ему стопку книг, чтобы он положил их в сундук.
Все было тихо-мирно, пока Рон не свалил третью стопку книг на кровать — один том опасно закачался на краю — и не попытался Гермиону поцеловать. Девушка невольно напряглась и отступила назад.
— Извини, — одновременно произнесли оба и виновато покраснели.
Последовало молчание: каждый старательно рассматривал вещи в комнате, ожидая, пока другой заговорит. Гермионе хотелось подвинуть книгу на середину матраса, но она не могла пошевелиться, пока этого не сделает Рон.
Когда Рон наконец открыл рот, слова его Гермиону крайне удивили.
— Нам никогда этого не преодолеть, правда? — Он присел на краешек кровати. Книга соскользнула и шлепнулась на пол разворотом вниз.
Гермиона прикрыла глаза.
— Нет, — печально ответила она. — Наверное, нет, Рон.
Он обхватил ее рукой и притянул к своему плечу. В жесте не было ничего плотского — лишь уют и надежность, на которые она могла положиться.
— Мама совсем спятила, представляешь? Наверняка уже выбрала имена нашим детям.
Гермиона поежилась.
— Если это, к примеру, «Этельред», значит, мы еще дешево отделались.
— Что? — переспросил Рон. — А, да. — Он пожал плечами. — Все равно к своему третьему дню рождения он станет просто «Рыжим». Уизли мастера давать прозвища.
— Ох, Рон, мне так жаль.
— Мне тоже. Наверное, было бы классно. — Он вздохнул. — Еще один облом чертовой войны. — Рон прикрыл лицо свободной ладонью. — Ох, чтоб тебе, тварь проклятая.
Гермиону это слегка позабавило.
— Да ничего, все в порядке.
— Ты все время это твердишь, — заметил Рон. — Я нисколько не сомневаюсь, что ты врешь.
— Ну, иногда… — призналась Гермиона. — Не в этот раз, правда. Но мне нужно отсюда выбраться, Рон.
Он жалобно посмотрел на нее.
— Ладно. Но ты же не пропадешь насовсем, а?
— Нет. — Гермиона поцеловала его в щеку, подняла книгу, аккуратно закрыла ее и положила в сундук.
За месяц до гибели родителей Гермиона нашла себе жилье и даже не предполагала, что полюбит его со всей страстью, какую только можно испытывать к простой крыше над головой.
Это была крохотная квартирка в Сохо, над букинистическим магазином, которая принадлежала самому владельцу — доброжелательному, порой застенчивому мужчине средних лет. Он сдал ей жилье за 1100 фунтов в месяц. Гермиона решительно подавила сомнения, соглашаясь на смехотворно низкую арендную плату — в конце концов, водопровод был в ужасном состоянии, а в отделке преобладала клетка. Самой себе она сказала, что предложит поднять квартплату, как только получит повышение по службе.
Гермиона купила темно-синие шторы взамен клетчатого безобразия, белое пуховое одеяло, вышитое незабудками, и заполнила кухню разнообразной сверкающей утварью, хотя порой, устав после долгого рабочего дня, прибегала к хитростям и готовила другим способом. Мать не без иронии подарила ей настенную тарелку с надписью, гласящей, что дом находится там, где находится сердце. А отец, взяв в помощники Рона и Гарри, командовал в день переезда — и тот завершился с минимумом суеты и всего двумя Заживляющими заклинаниями.
Косолапсус возражал, шумно и долго, но в городской квартирке не было места для здоровенного кота, который к тому же вел происхождение от пород, известных своей привязанностью к жизни в деревне. А Гарри с радостью согласился забрать его в Годрикову Лощину. Прошла неделя, и Гермиона перестала ночами скучать по его теплой тяжести на своих ногах и начала наслаждаться свободой: просыпаться, когда захочется, а не когда тебя настойчиво будят ради обязательной кормежки.
Дорога на работу в Комитет по магическому межвидовому урегулированию занимала милю. Гермиона шла в теплом пальто и шапке, укутанная шарфом, и наслаждалась тем, что ей двадцать и она в Лондоне.
Как-то вечером, в пятницу, они с Джинни отлично провели время — прикончили пару бутылок красного, и Джинни так наклюкалась, что не смогла аппарировать и осталась ночевать. Утром Гермиона, не до конца избавившись от похмелья, приготовила непропеченные оладьи, и девушки по-дружески поболтали о работе и планах на будущее. Все было так чудесно, так идиллически привычно.
А потом она приехала на субботний обед к родителям, опоздав всего на несколько минут, и границы привычного резко изменились.
С тех пор она ни разу не возвращалась в свою квартиру, и потребность снова оказаться в этом убежище приносила мучений не меньше, чем самые глубокие переживания. Гермиона жаждала уединения, тишины и долгого отмокания в своей старомодной ванне с ножками в виде когтистых лап. Когда Гермиона вышла из такси, домовладелец как раз запирал дверь магазина. До сих пор она ни разу не видела, чтобы лавка была закрыта, кроме того дня, когда откликнулась на объявление. Очень жаль, в короткий прошлый визит она приметила там парочку интересных изданий.
Кстати, у нее же неделя отпуска, а потом начнутся праздники. Тьма времени для чтения. Гермиона остановилась узнать, когда откроется магазин.
— А-а, вообще-то, я уезжаю на праздники, — ответил домовладелец. — Со старым другом. Так что, боюсь, какое-то время здесь будет закрыто. Да, и только что явился ваш молодой человек. Я отправил его наверх с запасным ключом. Надеюсь, все в порядке.
«Рон… — мрачно решила Гермиона. — Черт. Я-то думала, он понял».
Кипя от возмущения, она рванула вверх по лестнице и, сбросив пальто, открыла дверь.
— Рональд Уи… — начала она и резко замолчала, наконец разглядев человека, стоящего в центре кухни. Палочка словно сама собой прыгнула в руку.
Гермиона глубоко вдохнула, стараясь унять бешеное биение сердца.
— Малфой. Пошел вон.
— Грейнджер, ты отступаешь от сценария. По-моему, в ответ принято либо пригрозить мне, либо недоверчиво спросить, что, черт побери, я делаю у тебя дома. — Малфой огляделся и расплылся в ухмылке. — Если это можно назвать домом.
— Мне наплевать, что ты здесь делаешь, — заявила Гермиона. — Я просто хочу, чтобы ты свалил. Иначе я тебя оглушу и левитирую прямо в окно.
Глаза Малфоя блеснули.
— Он и мою мать убил, ты же знаешь, — вырвалось у него.
— Это твой папаша убил моих родителей, — четко выговорила Гермиона. — Я не хочу иметь с тобой никаких дел, Малфой. Меня тошнит от твоей фамилии. Уж не говоря о твоей мерзкой крысиной роже.
Малфоя передернуло.
— А каково мне, по-твоему, смотреться в зеркало? — с горечью спросил он.
Гермиона посмотрела на него и в первый раз заметила глубокие тени под глазами и обтянутые кожей, резко выдающиеся скулы. Он был страшно, ужасающе худой, и все же черты лица напоминали об отце, а в хрупком телосложении проглядывал облик матери.
— Ты подстригся. — Гермиона уставилась на светлый «ежик» волос, едва прикрывающий кожу головы.
— Ну да, — подтвердил Малфой.
Девушка спрятала палочку и взгромоздилась на свою единственную кухонную табуретку.
— Малфой, что, черт побери, ты делаешь в моей квартире?
— Я знаю, где Люциус, — произнес Драко.
Гермиона вскочила на ноги. Сердце судорожно забилось в груди, ярость волной прокатилась по телу.
— Где? — жадно спросила она и тут же поправилась: — Ты уже сообщил в Министерство?
— Нет, — ответил Драко.
— Почему?
— Они постараются взять его живым. Я этого не хочу. Но я не настолько глуп, чтобы идти в одиночку. Мне нужна помощь. Думаю, в данных обстоятельствах ты можешь ее обеспечить.
Все вокруг словно поблекло, сделав Драко единственной яркой фигурой в комнате.
— Люциус владеет информацией, — осторожно возразила она, стараясь унять предательский стук сердца. — Он — ценный источник сведений, которые помогут прояснить случившееся…
— Он сбежал с перепугу. Спрятался в мерзейшем из мерзейших убежищ, принадлежащих Малфоям, и был настолько не в себе, что не заметил там домовика, который слушается только меня. — Малфой не отводил от нее взгляда. — Война закончилась, Грейнджер, еще несколько месяцев назад. Люциус ничего не знает. Твоих родителей он убил в приступе сумасшествия. Он слишком опасен, чтобы шляться на свободе.
Нежданно-негаданно нахлынули воспоминания: она только-только вошла в дверь и даже не успела снять пальто, как ощутила зловоние горелых волос.
Драко взял ее за запястье и потянул вверх, лицом к себе. Они были одного роста.
— Тебе не нужно его убивать, — резко произнес он. — Я сам это сделаю. А ты меня поддержишь.
Гермиона вырвала руку.
— Не смей ко мне прикасаться. Никогда.
— Отлично, — огрызнулся Малфой. Стоя так близко, она не могла не заметить, как дрожат его ладони. — Так ты идешь или нет?
У матери были такие густые, длинные волосы, и они рассыпались вонючим пеплом, пачкая пальцы Гермионы.
— Иду. И сделаю это сама. Раз ты не смог убить Альбуса Дамблдора, Малфой, ты и отца своего не убьешь. Тем более, если ты такой трус, что не можешь пойти за ним один.
Драко со свистом выдохнул сквозь зубы.
— Грейнджер, до чего ж ты мне противна!
— Я расстроена до глубины души, — съязвила она и подхватила пальто. — Пошли.
«Туда нужно аппарировать из имения Малфоев», — бросил Драко, когда Гермиона поинтересовалась, с какой стати он притащил ее на развалины своего бывшего дома. Очевидно, от тех, кто не принадлежал к роду Малфоев, убежище скрывали Ненаносимые чары.
— А зачем пускать туда тех, в ком не течет кровь Малфоев, если они прибывают из имения?
— Ясное дело, это для жен или мужей Малфоев, — отрезал Драко. — Заткнись, Грейнджер… если умеешь. Я пытаюсь засечь входы-выходы по этой чертовой карте.
Гермиона скрипнула зубами, но промолчала, почувствовав по голосу Драко, что упоминание «жен Малфоев» затронуло свежую рану.
— Вот, — произнес он секунду спустя и ткнул длинным пальцем в смятый пергамент. — Здесь дверь, а здесь самое большое окно.
— А что с другими комнатами?
— Там только одна комната.
— Туалет? — настаивала Гермиона.
— Отвяжись, Грейнджер. Насчет «мерзейшего» я не шутил.
Она огляделась вокруг. Даже частично сгоревшее и полуразрушенное, имение Малфоев поражало исполненным достоинства величием. Портрет прежнего хозяина опустился до роли покрывала на его же табуретке и, как вид бездомного кота, приносил мрачное удовлетворение.
— Беру на себя дверь. — Гермиона внимательно посмотрела на карту, запоминая расположение. — А ты — окно. Убедимся, что в комнате нас не подстерегают неожиданности, тогда я это и сделаю.
— Ну и прекрасно. — В голосе Драко послышалось облегчение.
«Струсил раз — струсишь всегда», — с презрением подумала Гермиона и привела в действие чары Протего, спрятанные в наручных часах. Драко затеребил серебряную застежку плаща, и Гермиона предположила, что он занялся тем же самым.
Она на мгновение замешкалась. Чтобы наложить Непростительное заклятье, требуется непримиримая ненависть и огромная сила воли. «А вдруг, когда дойдет до дела, я их подведу?»
Девушка безжалостно отбросила сомнения прочь. «Раньше я их никогда не подводила».
— На счет три. — Гермиона подняла палочку. — Раз… Два…
— Три, — подхватил Драко, и они вместе аппарировали.
* * * * *
В сущности, все оказалось до смешного просто.
Гермиона ворвалась через дверь как раз вовремя, чтобы увидеть, как Драко грациозно прыгает в комнату сквозь остатки разбитого окна. Их цель, ежась под обтрепанным серым одеялом, сгорбилась в каминном кресле точно на пересечении лучей нацеленных палочек. Люциус моргнул и машинально потянулся за палочкой, лежащей рядом на деревянном ящичке, но Гермиона шагнула вперед, схватила ее и переломила пополам.
— Не стоит, — посоветовала она, с каким-то озлобленным торжеством заметив, как Люциус чуть поморщился.
Какое бы невербальное заклятье он ни пытался наслать, последствия наверняка были бы крайне мучительны, но, видимо, эта гримаса стала всем, на что Люциус Малфой был способен. Он уставился на Гермиону, кривя от отвращения губы, а ей стоило всех сил сдержаться и не ударить его в лицо. Но, ослабленный физически или нет, Малфой-старший все же был гораздо сильнее ее, и Гермиона не собиралась оказываться в пределах его досягаемости.
Вместо этого она отступила на пару шагов и окинула краем глаза незнакомую обстановку. Драко, крадучись, подошел к другому окну и задернул занавески. Комната и ее жилец насквозь провоняли нестиранной одеждой и другими запахами, похуже. В камине тлели угольки, а в дровяном ящике рядом, похоже, не было ни полена.
Длинные светлые волосы Люциуса тронула седина, а в глазах сверкала злоба, смешанная с безумием. Взгляд был вообще ни на что не похожим, но неизбежно и неприятно напомнил Гермионе Беллатрикс Лестрейндж.
«А ведь он старик, — подумала она. — Сумасшедший старик. К тому же, безоружный. — Гермиона загнала мысль подальше. — И не такой уж он старый. Примерно такого же возраста, как мой отец, который уже никогда не станет старше».
— Прежде чем я это сделаю, — голос Гермионы чуть заметно задрожал, — я бы хотела выслушать твою исповедь. Из твоих собственных уст, мерзкий ублюдок.
— Драко… — Люциус, казалось, совершенно не обратил на нее внимания. — Вечное разочарование для семьи. Я так понимаю, что ты и твоя жалкая грязнокровная подружка явились сюда, чтобы захватить меня в плен? — Он окинул их взглядом, выражавшим безграничное презрение.
«Сейчас». Гермиона почувствовала, как внутри полыхнула ярость. Сомнений не осталось — она сможет довести дело до конца.
— Никакого плена, — резко ответил Драко. — Авада Кедавра!
Гермиона моргнула, когда из палочки через всю комнату выстрелил зеленый луч. Она едва успела осознать, что за чувство нахлынуло первым — безмерное облегчение — настолько быстро оно сменилось абсолютным шоком.
— Ты и правда это сделал! — вырвалось у нее. Голос прозвучал по-детски изумленно, удивив даже ее саму.
Драко уставился на тело, осевшее в кресле. Голова Люциуса Малфоя поникла. Длинные неухоженные волосы упали на лицо, скрыв выражение, которое на нем могло появиться. — Да, — странным тоном повторил Малфой. — Сделал.
Он произнес два раза подряд Приори Инкантатем. «Заметает следы», — подумала Гермиона, ужаснувшись холодной четкости своих мыслей.
— Пошли-ка отсюда. — Малфой ухватил ее за запястье. Дыхание вырывалось у него короткими, резкими вдохами, и, уже исчезая, Гермиона поняла, что точно так же дышит и сама.
Как только они аппарировали в Малфой-мэнор, Драко разрыдался.
Гермиона развернулась на каблуках и направилась к выходу, но заколебалась, услышав его резкие всхлипы.
— Ты сделал доброе дело, — машинально пробормотала она, отстраненно удивившись, кого это пытается убедить.
— Да заткнись ты, грязнокровка, — огрызнулся Малфой, вытирая неудержимый поток слез тыльной стороной ладони. На щеке заблестела влажная полоса. — Блин, да у тебя вообще хоть какое-то понятие есть? О семье, о гордости?
Гермиона даже не раздумывала. Просто сжала кулак и двинула Малфоя в живот. Драко тут же прекратил плакать, пытаясь перевести дыхание.
— Закрой рот! — выкрикнула Гермиона. — Это я должна была его убить, ты, сволочь! Я тебе уже сказала. Он убил МОИХ родителей, уничтожил МОЮ гордость. Я могла бы справиться. Могла!
— Все разрушено, — выпрямившись, выдохнул Драко. — Все сломано. — Его серебристые глаза, влажные от слез, казались незрячими, и Гермиона видела в них свое собственное растерянное отражение. Дыхание словно отдавалось эхом: она вдыхала воздух, который выдыхал он.
Гермиона не заметила, кто сделал первый шаг, чьи губы припали к чьим. И лишь надеялась, вспоминая позднее, что не ее.
Они вцепились друг в друга в полумраке холла Малфой-мэнор. Гермиона впилась зубами в шею Драко, а тот хватал ее за поясницу, грубо щипал за грудь. Брюки его были сдернуты одним рывком. Гермиона не могла припомнить, как стащила с себя джинсы, только уже лежа навзничь на холодном каменном полу, ощутила, как прохлада коснулась обнаженных ног. Она лишь с силой потянула Драко на себя и в себя.
Этим и закончилась вся, так сказать, подготовка. Гермиона смутно сознавала, что так и не сняла пальто, а мантия Драко мешала всем попыткам добраться до его тела, прикоснуться хоть к чему-то, пока она не дернула полы вверх до его талии и не просунула руки под толстую шерстяную ткань. Драко что-то шипел сквозь зубы, вонзаясь в нее и уставившись куда-то за ее плечо. Больно не было. Гермиона уже вовсю текла.
— Малфой, твою мать! — прорычала она и, скрестив лодыжки на его бедрах, заставила его изменить угол. У нее вырвался слабый стон, когда выпады стали попадать точно в нужное место. — Смотри на меня, черт побери!
Драко перевел взгляд на нее. Глаза больше не казались зеркально-прозрачными, полными слез. В них были гнев, и страсть, и какая-то пугающая, отчаянная жажда, которая наверняка отражалась на ее собственном лице.
— Да, — вырвалось у нее, не сознавая, то ли она подгоняет, то ли с чем-то соглашается. — Да. Да. О, ч-черт!
Гермиона почувствовала, как поднимается внизу живота первая теплая волна, и напрягла ягодицы, чтобы ускорить процесс, не переставая подбадривать Драко. И уже через несколько секунд выгнула спину и вцепилась в него, неудержимо вскидывая бедра. Малфой зарылся лицом в ее волосы, содрогаясь в конвульсиях.
С минуту они лежали, переводя дыхание. Затем Драко перекатился через нее, одернул мантию и сел, прислонившись спиной к стене.
— Что, Грейнджер, расскажешь об этом своим дружкам? — спросил он. Не уточняя, о чем именно «этом».
— Думаю, я не скажу им ни слова. Ни о чем. — Гермиона неловко поднялась и привалилась к той же стене. Вряд ли колени сейчас смогут ее выдержать. — Учитывая, что меня могут арестовать как соучастника в применении Непростительного заклятия.
Драко усмехнулся, скорее, машинально, чем в ответ.
— Ну еще бы. Только не Золотая леди сраного Золотого трио.
«Так вот зачем он взял меня с собой», — подумала Гермиона, прикидывая, достанет ли у нее сейчас сил спорить. Решив, что нет, она встала, натянула трусики и джинсы. На подкладке пальто осталось липкое влажное пятно. Гермиона поморщилась.
— Чертова война… — простонал Драко. Хнычущим тоном, почти как в их школьные дни, но с ноткой обреченности, какую она никогда не замечала прежде.
— Нужда укладывает в постель странные пары. — Гермиона с удивлением услышала, как у Драко вырвался хриплый изумленный смешок. — Ты нравишься мне ничуть не больше прежнего, Малфой.
— Само собой, ты мне тоже, — отозвался тот. — Не соизволишь ли уйти? Я хочу побыть один.
Гермиона пожала плечами и запахнула пальто.
— Кстати… Способность к магии — еще не самое важное в людях.
Драко моргнул, на бледном лице отразилось полнейшее непонимание.
— Иногда мне хочется, чтобы хоть кто-нибудь тебе об этом напомнил, — добавила Гермиона и аппарировала, не дожидаясь ответа.
Что стало, как она решила, какой-никакой победой.
Ей бы, наверное, следовало испытывать нечто большее по поводу смерти Люциуса Малфоя. Сожаление. Удовлетворение. Страх. Во всяком случае, что-нибудь более значительное, чем чувство неизбежного завершения. Интересно, как бы отреагировали Гарри с Роном, узнав, в чем она участвовала? Даже это не вызвало у нее ни малейших угрызений совести, хотя, вспомнив об Альбусе Дамблдоре, ее кольнуло чувство вины. Возможно, переживания начнутся позже. Что ж, даже если так — она с ними справится.
Но оставалось кое-что еще, что мучило Гермиону именно сейчас, — впрочем, тут уж она могла немедленно искупить свою вину.
Гермиона разожгла камин, опустилась на колени на коврик и проговорила адрес каминной сети голосом, вернувшим привычную уверенность.
В пламени показалось бледное, слегка испуганное лицо с тонкими чертами. Гермиона глубоко вдохнула.
— Привет, Флер.
— Эрмиона! Ты выглядишь просто ужасно! Ты не заболела?
Гермиона проглотила готовый было вырваться ответ.
— Ну, отчасти именно об этом я и хотела с тобой поговорить. Ты же наверняка можешь посоветовать в Лондоне хорошего парикмахера, правда?
На красивом личике Флер отразилось явное изумление, затем удовольствие.
— Ну конечно! Я запишу тебя на завтра.
— И, наверное… — Гермиона втянула в себя воздух и выпалила: — …я должна перед тобой извиниться… за кое-какие случаи. Ты вообще в последние полторы недели держалась молодцом, а я даже не удосужилась тебя поблагодарить. Надеюсь, ты сможешь меня простить.
— Вы, англичане… — Флер выразительно вскинула подбородок. — Все нормально, уверяю. Я провожу тебя в салон, хорошо? Жак — очень грозный мастер.
Гермиона вдруг осознала, что улыбается.
— Было бы замечательно. Если у тебя найдется время.
— Ну конечно найдется! Билл присмотрит за ребенком. Тебе больше ничего не нужно в городе? А то могли бы неплохо провести день. — В голосе промелькнуло что-то юное и пылкое, что не могла скрыть даже тщательно отрепетированная аристократическая томность.
Гермиона с удивлением поняла, что Флер Делакур очень одинока.
— Честно говоря, мне бы не помешало новое пальто. И кое-что еще.
— Вот и хорошо. — Флер быстро закивала. — Извини, Гермиона, меня ждут к обеду. Но мы можем поболтать завтра утром, идет?
— Да, конечно. Оревуар.
— Спокойной ночи, — радостно сказала Флер и исчезла в пламени.
Гермиона долго смотрела в огонь, пока комната постепенно наполнялась теплом. Тишина вползла и укутала ее своим одеялом. Когда комната достаточно прогрелась, девушка сняла пальто и повесила его подальше в чулан.
Она наполнила ванну, зажгла и расставила по бортикам несколько свечей — так, чтобы в воде отражались маленькие огоньки. Разделась и встала перед зеркалом. На бедрах виднелись крошечные синяки, а на плече — отметина побольше, скорее всего, след от укуса, который она не заметила.
— Да нет, все не так уж плохо, — вслух произнесла Гермиона и вздрогнула, когда голос эхом откликнулся в полумраке.
Зеркало запотело. В нем отражались лишь смутные очертания фигуры, увенчанной копной темных волос. Мать могла бы выглядеть почти так же. Гермиона удивилась, что осознание этого не принесло ожидаемой боли.
— А ты еще ничего, — утешила она себя. — К черту безрассудный секс! Ты справишься.
Размытое отражение уверенно кивнуло.
— Я их никогда не подведу, — тихо сказала Гермиона и осторожно ступила в воду.
Все даты в формате GMT
3 час. Хитов сегодня: 38
Права: смайлы да, картинки да, шрифты да, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация откл, правка нет
- участник сейчас на форуме
