ДОРОГИЕ ДРУЗЬЯ! ФОРУМ ОТКРЫТ ТОЛЬКО ДЛЯ СОВЕРШЕННОЛЕТНИХ ЗАРЕГИСТРИРОВАННЫХ ПОЛЬЗОВАТЕЛЕЙ.
Чтобы зарегистрироваться, внимательно прочтите инструкцию в этой теме.
Если вы уже зарегистрированы, то получить доступ к закрытым разделам можно в этой теме.
Название: "Horatiana" Автор: teodolinda Бета (больше, чем бета!): zanuda Герои: Гораций Слагхорн, Минерва МакГонагалл Рейтинг: PG Дисклеймер: что-то принадлежит Роулинг, что-то – Горацию... Моего почти и нет ничего!
Фик написан в подарок Гиллуин, чья заявка выглядела следующим образом: «...напишите мне, пожалуйста, фик про Слизнорта (Слагхорна), хотя бы мини. Джен, рейтинг детский, не стеб. Лучше всего - что-нибудь доброе и с юмором. Или о педагогических принципах».
Что я могу сказать? Это, безусловно, джен... Это джен про Слагхорна. Это джен про Слагхорна с детским рейтингом. Это не стеб... Только вот с добротой как-то не получилось...
Название может быть переведено как «Горацианское», «Имеющее отношение к Горацию»...
У камина тепло и приятно, шлепанцы уютно согревают гудящие ноги, пушистый плед лежит на коленях. Конечно, неплохо было бы сейчас развернуть шоколадную лягушку и прочитать на карточке: «Гораций Слагхорн, Директор Школы Чародейства и Волшебства Хогвартс»… Но сколько мороки! Не было бы ни пледа, ни камина, ни тапочек со смешными помпонами, а сидел бы он в мрачном кабинете под ехидными взглядами директорских портретов… «За что боролся, милейший Гораций!..» – сказал бы ему язвительнейший Финеас, да прелестная Дайлис усмехнулась бы сочувственно… А Диппету в глаза смотреть? Нет уж, куда лучше в собственном кабинете! И Мерлин с ним, с честолюбием, очень хорошо, что Альбуса выбрали... Гораций тянется к журнальному столику, берет с тарелки булочку, рассматривает ее задумчиво. Конечно, стоит отказаться от привычки к сладкому после десяти вечера… а лучше бы после восьми. Есть хочется, худеть хочется… Устроившись в кресле поуютней, простив себе булочку, – уж больно аппетитно пахнет! – Гораций опускает взгляд в книгу. Что может быть лучше такого вот вьюжно-декабрьского вечера у камина с томиком великого тезки-маггла на коленях? Странно сейчас подумать, что когда-то он чуть было не разлюбил тезку! “Dissolve frigus…”1 – повторяет он шепотом, прикрывает глаза, дочитывает наизусть. Блаженно потягивается, лениво думает, что пора, в общем-то, и спать ложиться… но так хочется продлить это упоительное ничегонеделание… Одно вот только смущает, с самого утра занозой сидит где-то на краю сознания. Смутное, неприятное ощущение дискомфорта и неловкости – и от чего? От взгляда бывшей студентки! Гораций вздыхает, откладывает книгу, берет еще одну булочку… жует, не чувствуя вкуса. Он прекрасно помнит ее девушкой – спокойную, выдержанную, вечно получавшую «превосходно» по всем предметам. Она отлично успевала в Зельях, на уроках у Горация всегда была безукоризненно вежлива, но на контакт не шла, и он довольно быстро перестал пытаться включить ее в свой круг. Зато Альбус всегда выделял ее, говорил, что у нее большое будущее. Он помнит, какой переполох поднялся в Школе, когда студентка шестого курса в день своего совершеннолетия подала прошение в Министерство зарегистрировать ее анимагическую форму. Именно тогда он предпринял третью и последнюю попытку пригласить ее вечеринку своего Клуба. Ответное письмо было составлено безупречно корректно, и каждая фраза дышала издевательской признательностью и абсолютной уверенностью в том, что адресат ни на секунду не поверит в приступ мигрени. После выпуска Гораций не видел ее ни разу – вот уже лет двадцать. Поговаривали, однако, что Альбус не потерял связи с ней. А сегодня утром… рабочее совещание, экстренные вопросы в связи со смертью Армандо. И Альбус, словно скрывающий за благодушной улыбкой торжество, представляет коллективу нового преподавателя Трансфигурации – Минерву МакГонагалл. Гораций подтягивает плед, как будто ему стало холодно от одной мысли об утренней встрече с Минервой. И не в том даже дело, что она словно видела его насквозь, – подумаешь, что он, проницательных людей не встречал?.. Он с Дамблдором столько лет работает! Но, вспоминая ее взгляд, он отчего-то думает о неуместности и камина, и булочек, и томика с золотым обрезом. Думать об этом неприятно, Гораций поднимается из глубин кресла и направляется в ванную.
1“Dissolve frigus…” – слова из девятой оды первой книги од Горация. Буквально: «Разгони холод...». В переводе А.П. Cеменова-Тян-Шанского: «Чтоб нам не зябнуть, нового топлива/ в очаг подбрось и полною чашею/ Черпни из амфоры сабинской/ о Талиарх, нам вина постарше!»
II
– Это школа. А в школе мы имеем дело с детьми, – когда Поппи Помфри начинает так чеканить каждое слово, ничего хорошего не жди. – А дети иногда способны выкидывать самые неожиданные штуки. Если вы, при вашем стаже, этого до сих пор не поняли, – грош вам цена как преподавателю. И ведь что интересно – Минерва стоит отвернувшись к окну, как будто ее это не касается. Напряженная, но такая гибкая надменная спина… Безупречно уложенный тяжелый узел черных волос над точеной шеей – Мерлин, в седьмом часу утра! Ее что, не из постели вытащили?! Гораций втягивает ноздрями воздух, – тут же пугается, что получилось слишком шумно, – хочет удостовериться, что от него не пахнет утренней теплой несвежестью… Осторожно скосив глаза, осматривает себя – не торчит ли из-под наспех наброшенной мантии пижама. Лучше бы не осматривал – мало пижамы, так еще и брюхо волосатое вылезло… Вот Поппи – право слово, приятно посмотреть: растрепанная, рукава закатаны выше локтя, глаза красные и слезятся. Правда, она, должно быть, и вовсе не спала. Белый халат запачкан, и сильно, – кажется, кровью. Кровь вервольфа, между прочим, – ценное сырье. Интересно, Поппи хотя бы собирает ее? Пожалуй, сейчас он об этом спрашивать не будет – но потом надо не забыть узнать. Гораций ловит удивленно-насмешливый взгляд Дамблдора и вспоминает, что несколько секунд назад его оскорбили. – Моя дорогая мадам Помфри, – начинает он как можно нежнее, – я прекрасно понимаю, что вы взволнованы и не выспались, поэтому пропущу мимо ушей то, что вы сказали о моих профессиональных качествах. Вам сегодня тяжело пришлось, но гораздо хуже эта ночь оказалась для студента моего факультета. И, полагаю, я вправе требовать наказания виновных! – Виновных, Гораций? – мягко переспрашивает Дамблдор, как будто выбор слова чем-то его смутил. А как, интересно, это называется? – Виновных, Альбус. – Вы не ошиблись числом? Очень мило: он намерен оставить кого-то из них в Школе? Хочется верить, Блэка: талантлив, чертяка, жаль, попал не на тот факультет. Отсюда все беды, включая сегодняшнюю ночь. Хоть Гораций и собирается настаивать на исключении обоих, всегда приятно убедиться, что направление мыслей совпадает с директорским… Ответить он не успевает: Поппи подступает к нему почти вплотную – кулачки сжаты, губы побелели, из рассыпающейся прически с тихим звоном падает на пол шпилька, – цедит сквозь зубы: – Говорите, вашему студенту плохо пришлось? – голос едва слышен, но по спине Горация отчего-то неуютно бежит холодок. – Любознательный мальчик решил удовлетворить свою тягу к знаниям… Не желаете посмотреть, что делает с собой вервольф, если его поманить запахом жертвы? Вам Люпина показать? Не без труда справившись с неприятной дрожью, Гораций находит в себе силы для саркастического тона: – Благодарю вас, но я не хотел бы лишиться аппетита – достаточно того, что выспаться не дали… На какую-то долю секунды у него возникает смешное и нелепое ощущение, что она сейчас его ударит – вот так просто, возьмет и ударит по лицу… – Не обращай внимания! – раздается вдруг тихий голос, и боковым зрением Гораций видит, что Минерва наконец повернулась к ним. Поразительно – ее лицо кажется совершенно спокойным! Она подходит ближе – Гораций лихорадочно пытается запахнуть мантию, – успокаивающим жестом предлагает Поппи отойти в сторону. Та подчиняется, – словно воздух из нее выпустили! – начинает приводить в порядок волосы. – У нас нет ни малейшего формального основания исключать Рема, – заявляет Альбус таким тоном, словно ничего и не произошло, словно его подчиненная не пыталась поднять руку на его коллегу и друга. – Так что дискутироваться может только вопрос о Блэке… – У вас было достаточно формальных оснований вовсе не принимать Люпина в Школу! – ворчит Гораций, сам, впрочем, не до конца уверенный, что хочет развивать эту тему: тогда, шесть лет назад, надо было ему проявить твердость… и ведь прав он был, тысячу раз прав! Мало того, что вервольф, мало того, что из никому не известной семьи, мало того, что от него сплошная головная боль (одна Гремучая Ива на территории чего стоит!), так ведь еще и студент далеко не блестящий! – Вы прекрасно знаете, Гораций, – вступает Минерва, и в ее голосе ему мерещится что-то неуловимо кошачье, – что Блэк и Поттер достаточно умны… или вы предпочли бы учить недоумков, которые за шесть лет в одной спальне не догадались бы о состоянии Люпина? Ну что тут скажешь? Гораций молчит, даже не пытается спорить… хотя надо бы, конечно: за такую выходку не только исключение из Школы – и Азкабан не показался бы чрезмерным наказанием… если бы ему рассказали о подобном, произошедшем где-нибудь... в другом месте. Северусу причинили страдания, спору нет. Но вот как-то не хочется бросаться в бой ради Северуса… К тому же Минерва права: Блэк действительно умен и талантлив. И вдобавок он Блэк. – Мне даже жаль вас: сложная дилемма. С одной стороны малоприятный полукровка, но слизеринец, с другой – гриффиндорец, но Блэк, – усмехается вдруг Поппи из своего угла. Говорить ей мешают зажатые в зубах шпильки, но он отлично расслышал каждое слово! Что эта девчонка себе позволяет?! Ни о какой дилемме речи быть не может – Блэк заслуживает быть оставленным в Школе! – Как только что заметила уважаемая Минерва, Сириус слишком хороший студент, чтобы исключать его из-за хулиганской выходки! Гораций хочет верить, что сумел и дать отпор неуместным подколам, и обосновать отсутствие необходимости исключать Блэка… – На этом позволю себе откланяться! Поворачиваясь в сторону двери, Гораций видит, каким взглядом обменялись Минерва и Поппи… Да нет, конечно же, ему показалось!
III
Кажется, дождь все-таки пойдет. Гораций вдыхает полной грудью остро-свежий осенний воздух. О нет, это не просто красивое выражение, думает он, и в самом деле такое чувство, что последние годы словно тугой обруч стягивал грудь, не давал дышать…И ему кажется, что только сейчас приходит запоздалое понимание, как это все было. Как это было страшно. Он быстро идет к дому – давно он не ходил по улице с таким потрясающим ощущением свободы, но вымокнуть тоже не хочется! – оборачивается с порога. Магглы спешат куда-то, глупые, они не знают… Сколько приглашений он получил отпраздновать это событие! Гораций перебирает письма. Все поздравляют, все хотят его видеть… Странно, но отчего-то он отказал всем – хочется побыть одному. Сегодня самый счастливый день для всего магического сообщества – с утра совы так и носятся в небе, волшебники рассказывают друг другу Великую Новость. Гораций наливает себе вина, не без удивления обнаруживает, что руки чуть дрожат – от нетерпения? от счастья? от невозможности поверить? ...или от чего-то другого? “Nunc est bibendum!”1 – вертится в голове: милый, милый тезка, как тебе удается быть настолько вечно-актуальным? Он падает в кресло, выпивает полбокала. Усидеть не может, встает, ходит по комнате… “Nunc pede libero pulsanda tellus…” Ах, если бы еще не такой ценой… На войне никогда не обходится без жертв, думает Гораций, Лили – ах, Лили! – отдала свою жизнь за нас всех. Допивает вино, торопливо наливает новую порцию… Пьет жадно, вино стекает по усам, крупными каплями падает на бархатный жилет… надо завтра почистить, пропадет ведь вещь… Когда уровень вина в бутылке опускается гораздо ниже половины, он подходит к зеркалу. «Лили…» – шепчет он. Лучшая ученица, любимая ученица, талантливая девочка… Зеленые глаза, открытый, доверчивый взгляд. Она была привязана к нему, он точно знает, что она искренне любила старого доброго профессора Слагхорна. А теперь он оплакивает ее – как несправедливо устроена жизнь, она была более чем в три раза моложе, и вот благодаря ее смерти у него появилась возможность прожить еще трижды столько… Нет, слава Мерлину, ему не довелось побывать на передовой этой войны, он слишком стар и слаб здоровьем… Разумеется, до него доходили сведения, он постоянно был в курсе происходящего… Совсем недавно ему пришлось писать старому Прюэтту письмо с соболезнованиями – так он потом полночи заснуть не мог, такое сердцебиение… А как подскочило у него давление, когда он узнал про гибель брата дорогой Амелии и его семьи?.. Нет, продлись эта ужасная война, и он долго бы не протянул. Гораций выливает в бокал остатки вина, до последней капли. Садится за стол, пьет медленно… «За Лили…» – пробормотав эти слова, он вдруг замирает на секунду... и наконец прорываются слезы. Он уже достаточно пьян, чтобы признаться себе, что плачет не о Лили – что плачет от стыда. Да, ему жаль Лили, такую молодую и такую очаровательную, но.... Словно для отчета – хотя бы перед самим собой. А в глубине души он вовсе не считает, что гибель молодой, счастливой, яркой девочки – слишком высокая цена личной безопасности любящего жизнь старика. Гораций одним глотком допивает вино, как будто это может помочь ему забыть, о чем он только что подумал. Он бы все равно не смог ее спасти – так какая теперь разница, о чем плачет в одиночестве за бокалом вина старый, больной человек? А с собой он как-нибудь договорится – не привыкать. И он счастлив, что война закончена, что Тот-Кого-Нельзя-Было-Называть исчез без следа. Что обруч постоянного страха, стискивавший грудь, лопнул. Что Гораций Слагхорн снова может дышать полной грудью и не боясь гулять по любимым улицам. Пусть и такой ценой.
Дождь хлещет по крышам, возбужденные люди в невероятных одеждах гуляют всю ночь, растревоженным магглам снится странное… Гораций Слагхорн впервые в жизни спит, уткнувшись лицом в сложенные на столе руки.
1“Nunc est bibendum, nunc pede libero/ pulsanda tellus…” – начало оды Горация (I, 37), написанной в честь окончания затяжной гражданской войны. Перевод Г.Ф. Церетели: «Нам пить пора, пора нам свободною/ стопою в землю бить...»
Какое досадное недоразумение! Гораций откладывает пергамент, бесцельно шагает по комнате, заложив руки за спину. Как неудачно, что именно сейчас дети дорогого Амброзиуса подхватили корь! А он так рассчитывал провести пару-тройку недель в гостеприимном доме Флюмов, пока все не… не утрясется. Сколько раз они приглашали его, и вот как только он надумал… И Элдред, как назло, не сможет сейчас принять его у себя – ожидает приезда представителей клана Сангвини. Ну ничего, еще милейшая Гвеног не ответила на его письмо, хотя ей он написал раньше, чем Амброзиусу и Элдреду. Она так занята… конечно, она ответит ему при первой же возможности, и, он уверен, будет рада принять у себя своего старого учителя. Он погостит у нее недельку-другую, а там, будем надеяться, и детки Амброзиуса – милые крошки! – поправятся! Все будет хорошо… а если Гвеног уехала надолго? Надо почитать спортивные новости – нет ли сейчас каких-нибудь серьезных состязаний с участием «Холихедских Гарпий». И еще стоит на всякий случай написать, например, Дирку. Надо, надо к кому-нибудь в гости – неуютно старику в такое время быть одному! Но не может все быть настолько серьезно и страшно! Гораций подходит к письменному столу, бессильно опирается руками на высокую резную спинку любимого – хоть и жестковатого для его больной спины! – кресла… Рассеянно осматривает стол, вспоминает, что с позавчерашнего дня хотел записать пришедшие ему в голову усовершенствования к рецепту Амортенции. Вот и наброски лежат. Точно: он принимал ванну, ванильный запах пены навел его на некоторые мысли… Он начал писать, с не просохших как следует усов капала вода, вот и чернила кое-где расплылись. А потом в дверь постучали. Он вздрагивает, вспомнив. Да, потом в дверь постучали… на пороге стояла Минерва. В первую секунду он не видел ее лица, он еще пошутил, что вот, дескать, только начал работать над зельем «Амортенция Горациана»… И тут Минерва подняла на него глаза. – У меня мало времени, Гораций, – сказала она необычно хрипло. – Я пришла вас предупредить. Не дожидаясь приглашения пройти, она скользнула в гостиную – он еще отметил ее кошачью грациозность, хотя внутри стало как-то холодно и неуютно. В ее рассказ он поверил не сразу – уж больно дико и неуместно звучали слова о безумии молодого Крауча… о гибели мальчика-шестикурсника… и, невозможно повторить даже мысленно, о возрождении – Мерлин, она называла его имя! – о возрождении… Рассказывая, она ходила из угла в угол, сжимая в руке бокал превосходного бордо, который он успел налить ей до того, как она заговорила. И что-то казалось ему странным, что-то еще, кроме этой совершенно не свойственной Минерве МакГонагалл манеры расхаживать по комнате. – Почему вы пришли ко мне, Минерва? – спросил он, чтобы что-нибудь спросить. Вот оно: она избегает смотреть ему в глаза. – Я уже сказала: предупредить. Она остановилась посреди комнаты, жадно отпила вина. Он понял, что она собирается с духом, чтобы сказать что-то еще, и не стал ни помогать, ни мешать ей… – Гораций, вы должны быть осторожны. Ни Альбус, ни я не можем сейчас вам помочь. – Но почему вы думаете, будто мне что-то угрожает? – если бы его спросили, чего в этих словах больше: надежды или уверенности, он бы не смог ответить. Она вздохнула, допила до дна, аккуратно пристроила бокал на стол. Сказала, по-прежнему не глядя ему в глаза: – Вы один из самых талантливых зельеваров в стране. Альбус уверен, что они… обратятся к вам. Его передернуло. «Этого не может быть!» – вопил внутренний голос. Этого не может быть, с кем угодно другим может произойти что угодно, но не с ним… не с ним. Она ошибается, Альбус ошибается… Ну да, конечно, она всегда была уверена в непогрешимости логических построений Альбуса. Широты ей не хватает, вот что… собственной широты ума. – Вам нельзя допускать встречи с ними, Гораций. – Вы льстите мне, Минерва… – сказал он, стараясь, чтобы голос не дрожал. – Один из – возможно, но, по-моему, вы преувеличиваете мою ценность для… этих людей, и их потенциальную заинтересованность в моей скромной персоне! Он отчаянно пытался поймать ее взгляд, и наконец она как будто решилась: подняла глаза, долго-долго смотрела прямо ему в лицо. – Я боюсь, Гораций, они придут к вам… они поймут, что вы… – он никогда не видел, чтобы Минерва так долго подбирала слова! – что вы не найдете в себе мужества отказаться от сотрудничества с ними. Сказав это, она вдруг резко подошла к нему, коснулась кончиками пальцев его руки – смутно мелькнула нелепая мысль об оставшемся словно в другой жизни рецепте, – тихо добавила: – Извините меня. – Вам не за что просить прощения… – прошептал он, не отрывая взгляда от ее лица, ощущая странную пустоту в голове… – Вы сказали правду. – Я прошу прощения не за то, что сказала, – она почти улыбнулась. – Простите, что я не могу вам помочь!
Гораций вытирает влажную от пота лысину. Прошло почти двое суток после этого разговора… говорят, с бедой надо переспать. Он почти свыкся со всей свалившейся на него правдой. Он придумал, что ему следует делать – разослал письма бывшим ученикам, где выражал желание приехать погостить. Привычный легкомысленно-светский тон дался ему с трудом. Ничего, кто-нибудь обязательно откликнется, позовет старого учителя в гости… Старого учителя. Лысину вдруг заливает обильный пот, течет по лбу, повисает каплями на бровях… Да нет, не может этого быть – ему не до Горация Слагхорна, он уже и думать забыл о существовании смешного старика, которому присылал когда-то засахаренные ананасы…
V
...И он же подозревал, что это не просто так, доброта и ностальгические воспоминания о совместной работе... Подозревал с самого начала, ну пусть не с самого, но как только Альбус начал проявлять настойчивость. Когда после его второго отказа вернуться в Школу Альбус пришел к нему в дом – да какое там пришел, вломился! – в обществе Гарри Поттера, Гораций сразу понял, что дело нечисто. Не стал бы Дамблдор так настаивать на возвращении к преподаванию обычного бывшего профессора, будем откровенны... Хотя, чего греха таить, такое внимание было ему лестно, он понимал, что за предоставление убежища придется чем-то платить... Ох, Мерлин, и хоть бы что угодно другое! Как знает Альбус болевые точки окружающих, как ловко играет на них! Из всей долгой жизни Горация Слагхорна он попросил – попросил, как же! потребовал... – отдать именно это воспоминание... Не стоит, однако, обманывать себя, думал Гораций, вяло, без интереса раскладывая на спинке дивана шейные платки. Альбус отнюдь не случайно выбрал именно тот эпизод, о котором сам он изо всех сил старается не думать вот уже много десятилетий. За эти годы Гораций сумел убедить себя, что давний разговор с Томом ровным счетом ничего не значил, последствий не имел. А если имел, если в тот вечер он не просто сказал что-то лишнее, чего профессор не должен был говорить ученику, а совершил страшное и непоправимое? Глупости, глупости, повторял он себе до тех пор, пока сам не поверил: на свете есть множество источников знаний о хоркруксах и помимо головы несчастного старика, разнеженного алкоголем и изящной лестью... Он так долго и так старательно гнал из памяти этот вечер и этот разговор! В конце концов решил, что ничего не помнит – ну разве что деталь, оскорбительнейшую для любимого тезки: все время, пока он смотрел на Тома, пока отвечал на его вопросы, в голове билась одна фраза: Non omnis moriar …1 Бедный, ни в чем не повинный тезка, Горацию было очень стыдно, но отвязаться от приставшего ритма он не мог. …Multaque pars mei… Правду сказать, он потом долго не брал в руки обожаемый томик с золотым обрезом, символ уютных вечеров у камина, но в один прекрасный день все же сумел пересилить себя: тезка-то не виноват... Да, насколько разным бывает бессмертие, и как по-разному его достигают... А уж отказывать себе в излюбленной привязанности только из-за не вовремя пришедшей в голову цитаты и вовсе нелепо. Гораций тяжко вздохнул, пощупал нежный шелк очередного платка, посмотрел на свет – нет ли пятен, – повязал на шею. Хотел подойти к зеркалу, но поленился... или просто не интересно? Последнее время он как будто утратил частичку самого себя, то, что принято называть «интерес к жизни». Много недель он думал о том воспоминании, отданном Альбусу. До чего же топорно он изменил его! Ничего удивительного – стоило ему еще раз оживить в памяти этот вечер, руки начали дрожать так, что он едва мог удержать палочку. От страха или от стыда, он и сам, пожалуй, не смог бы сказать... Альбус, должно быть, думает, – вдобавок ко всему, что он подумал, просмотрев это воспоминание! – что старик Гораций совсем из ума выжил, раз не справился с этой магией! Ах, лучше бы вовсе забыть обо всем этом!
Гораций надевает сюртук, чопорно застегивает на все пуговицы. Смотрит на часы – на какое время он договорился с Помоной? Да, уже пора идти... И почему именно сегодня с самого утра мысли об этом злополучном воспоминании неотступно преследуют его? Уже выходя, он замечает, что любимый томик лежит на тумбочке у двери – вчера вечером Пивз буянил в коридоре, Гораций выходил посмотреть и оставил. Бережно взяв книгу, он открывает ее на первой попавшейся странице. “In vitium ducit culpae fuga…” 2 – ехидно сообщает тезка.
1“Non omnis moriar, multaque pars mei…” – слова из знаменитой оды Горация (III, 30), так называемого «Памятника». Перевод А.П. Семенова-Тян-Шанского: «Нет, не весь я умру! Лучшая часть меня (избежит похорон)... » В оригинале – «значительная часть». 2“In vitium ducit culpae fuga…” – Гораций, «Наука поэзии», 31. Буквально: «Бегство от вины ведет к ошибке...»
VI
А власть была бы ей к лицу, – неожиданно думает Гораций, – получи она ее другим способом... не в результате трагической гибели предшественника... который, как давно уже поговаривали, был для нее чем-то большим... – Итак, Гораций?.. – мягко спрашивает Минерва. – Я вынуждена торопить вас с ответом. Пора уже что-то планировать, а для этого мне нужно знать, остаетесь вы в Школе или нет. – Я хочу просто спокойной жизни – понимаете? Без героизма, без подвигов – я просто хочу жить! Наслаждаться, если угодно. Ловить день. – Вы не учитываете обстановку, Гораций. Вряд ли вам дадут такую возможность… – Я не виноват, Минерва, поймите, что моя старость пришлась на такое время! – и как же ему стыдно перед этой женщиной... Но нет его вины и в том, что он не обладает ее силой. Она стоит за директорским столом, полуотвернувшись к окну, – высокая, подтянутая, с прямой спиной. Только глаза чуть припухли и покраснели, но за стеклами очков этого почти не видно. От усталости, от недосыпания... от ответственности, должно быть. Он всегда знал, что Минерва МакГонагалл слеплена из совсем другого теста. Поэтому и не предпринял ни разу ни одного шага в направлении... в котором ему иногда так хотелось шагнуть. Пора уже признаться себе – не в Дамблдоре было дело, он только перед самим собой объяснял бездействие нежеланием вставать на пути друга. Ах, как глупо это все было – двойные, тройные увертки, лишь бы спать спокойно... Он же всегда понимал, что шансов отбить женщину у Альбуса у него нет. Тем более, такую женщину. Но сам себе говорил, что третий должен уйти... А теперь он готов признаться перед собой и перед всеми, что просто не создан для попыток завоевать ее. – Мы все хотим просто жить, Гораций! И молодые хотят – посмотрите на них! – вздыхает Минерва. – Посмотрите на Билла и Флер, на Рема и Нимфадору... они все хотят просто жить и ловить день... а не трястись друг за друга каждую секунду. Гораций внимательно смотрит ей в лицо. А она, интересно, как оценила бы свою жизнь, значительная часть которой прошла почти на передовой? Ну не виноват он, что не может ни на что решиться! – Итак?.. Определяйтесь. Вы остаетесь? Вы уходите? – стыд становится почти невыносимым – как у нее хватает сил маскировать металл вопроса мягкостью тона? Минерва медленно отодвигает кресло, садится, вздыхает вроде как с облегчением, словно ей было физически тяжело заставить себя сесть в это кресло за этот стол. Солнце из окна бьет теперь ей в спину, и Гораций почти не видит ее лица. Смотрит на ее руки, лежащие поверх кипы бумаг – с каждым днем здесь будет все больше и больше пергаментов, исписанных волевым почерком зелеными чернилами… все реже будут попадаться ей листы с наклонными, летящими буквами. Гораций понимает, что думает не о том, но до чего же не хочется принимать решение! Зажмуриться бы, открыть глаза в своей спальне – и чтобы ничего этого не было. Чтобы была хоть какая-нибудь стабильность. – Я пытался жить, как будто ничего не происходит… – зачем он это говорит? Особенно Минерве… – так нет, Альбусу понадобилось вытащить меня из норы… – Из норы, любезный Гораций? – она фыркает совсем по-кошачьи. – Вспомните, как вы жили! Вам нравилось менять место жительства каждые две недели и прикидываться пуфиком при малейшем шорохе? – Креслом, с вашего позволения… – Какая разница! Кажется, она теряет терпение. А он... да, в тот страшный день, когда Минерва собрала срочное совещание в этом самом кабинете, когда надо было успеть что-то решить до прихода представителей Министерства, когда все они держались на истерическом подъеме сил... Он помнит, что говорил тогда, помнит, что вел себя, как человек, безусловно не собирающийся бросать коллег в трудную минуту... Но с тех пор прошло время, первый шок уступил место пусть слабой, но все же способности рассуждать, и можно относительно спокойно подумать о себе. Какой от него толк Хогвартсу? – Я не боец, Минерва... – А никто не просит вас быть бойцом. Я спрашиваю, останетесь ли вы выполнять ту работу, к которой привыкли, которая вам хорошо знакома и хорошо у вас получается. Я предлагаю вам продлить контракт в качестве преподавателя Зельеварения и заключить новый – на пост Декана Слизерина. Эта работа вам тоже прекрасно известна. – Ну какой я, к дементору, декан? Имейте сострадание к несчастному старику! – Если я скажу вам, что вы нужны Школе, вы сошлетесь на ревматизм? – Минерва чуть улыбается. – Гораций, или вы с нами, или нет. Третьего не дано. Если нет – скажите сейчас. О да, думает Гораций, она – Директор. Она не будет ни уговаривать, ни хитрить – она предложит. И в случае отказа найдет другой выход. А кроме того – и пусть дементор заберет его толстую задницу, если он ошибается! – у Минервы нет никакой задней мысли, она просто предлагает ему работу... в отличие от Дамблдора. Она не будет требовать расплаты. Мерлин… Но с другой стороны – у него достаточно средств, чтобы уехать куда-нибудь далеко-далеко, жить спокойно в маленьком домике с камином и садом… Придумывать новые зелья, получать письма и милые подарки от бывших учеников... иногда посылать Минерве флакончик усовершенствованного «Феликса» или изобретенного специально для нее Эликсира Волшебных Снов… И хочется ему – здесь он честен перед собой – именно этого. Но еще ему хочется, чтобы во взгляде Минервы хоть на секунду мелькнуло уважение. И хочется открывать любимый томик, не боясь, что взгляд упадет на слова «Mors et fugacem persequitur virum…»1 И как примирить эти желания, он не знает… Она – истинный Директор. Она – над. Над всеми нами. Нами? Вот ты и принял решение, Гораций! Или опять – за тебя приняли решение? Смирись, смирись, друг Гораций… ты слишком стар и безволен, чтобы пытаться изменить себя. Куда проще изменить себе.
1Mors et fugacem persequitur virum…» – слова из оды Горация (III, 2). В переводе А.П. Cеменова-Тян-Шанского: «А смерть разит ведь также бегущего...»
teodolinda Замечательно! Превосходно!!! Слагхорн и Минерва настоящие, живые; настоящее и живее, чем у Роулинг. Вы чудесно пишете, всё лучше и лучше. Завидую белой завистью.
О, спасибо большое! Настоящий подарок - такой чудесный фик про одного из любимых персонажей. Я Слагхорна полюбила с самого первого эпизода с креслом - он такой живой и настоящий, со всем нам понятными слабостями и далеко не всем присущими достоинствами. И Минерва очень хороша, да. И Поппи :-) Вообще, разговор после прискорбного случая в Хижине написан замечательно - веришь каждому слову. И его чувства после поражения Волдеморта и гибели Лили - тоже верю :-) О его чувствах к Минерве - очень трогательно. И ведь могло бы быть - вполне, да.
Леночок Ох, пора зазнаваться... захвалили Вы меня! Спасибо!
Sige Я к Слагхорну тоже, в общем-то, неплохо отношусь! Рада, что Вам понравилась моя Поппи - что-то меня на этой героине основательно переклинило, на НП меня по ней уже на счет раз узнают... Ни фика без Поппи!
Изумрудная Змея
Честно сказать, в процессе написания этого опуса я окончательно убедилась, что имя Слагхорна очень и очень значимо. На каждый эпизод в голове сами собой косяком всплывали цитаты именно из Горация - при том, что есть поэты, чьих стихов в моей голове болтается значительно больше...
assidi Спасибо! Гораций, я бы сказала, оказался неожиданно для меня самой к месту: началось с раздумий, какую книжку дать герою вечером у камина, решила сыграть с именем... немедленно всплыли в голове любимые строчки, идеально подходящие и к камину, и к персонажу... И пошло-поехало...
Амели
Вдвойне приятно услышать похвалу фику с Минервой от читателя, любящего Минерву! Спасибо! Пошла зазнаваться!
Блеск!! Непомню Слагхорна...но он совершенен...этакий вариант английского обломова... Минерва - велеколепна и канонична Старый добрый джен... прекрасно прописаны их взаимоотношения...вроде есть пейринг, а вроде и нет...чудесно, просто чудесно вот так проийти по краешку... очаровательная неопределенность каждое слово вплетается в какой то немыслемый узор и завораживает...вы просто чародейка teodolinda пишет:
цитата:
Если я скажу вам, что вы нужны Школе, вы сошлетесь на ревматизм?
teodolinda У вас потрясающие персонажи. Очень... "ваши" - это чувствуется. Очень верный, чёткий до обыденности - как и сам Слагхорн - текст. И намного более мудрый... Правдиво. Веришь сразу, от и до. Невероятно. Респект и моя белая зависть ;)).
Отправлено: 16.10.06 18:21. Заголовок: Не прошло и ста лет, как пришла Гиллуин
Ну что я могу сказать? Я и надеяться не смела, что мой заказ достанется такому мастеру. И кроме всего прочего, наше видение персонажа совпадает. Он именно такой и таким я его и люблю. Довольно ленивый и не слишком храбрый человек, попавший в очень непростую ситуацию. Он не из тех, кто может быть героем, но все-таки я в него верю. И так его понимаю! Человек, которого Вы описали, потрясающе достоверен, все его чувства близки мне настолько, что и сложно представить какие-то другие. Короче говоря, спасибо большое!
Уф... ну вот и заказчик! Я страшно рада, что Вам понравилось, и должна сказать, что мне было очень интересно писать об этом человеке: далеко не идеальном, но вполне симпатичном... с такими понятными и человечными недостатками. Спасибо Вам большое за такой заказ!
P.S. Отдельное спасибо за "такого мастера"... преувеличение, конечно, но прияяяятно...
Заказчик от природы тормоз и фиков в данный момент свой жизни не читает, поэтому и приходит с большим опоздание.
цитата:
страшно рада, что Вам понравилось, и должна сказать, что мне было очень интересно писать об этом человеке: далеко не идеальном, но вполне симпатичном... с такими понятными и человечными недостатками.
Мне тоже интересно, но сама писать я не рискую. Зато читаю с удовольствием.
Для меня "жизнеспособность" и каноничность персонажей - пожалуй, самое важное при написании фика... Спасибо, читая отзывы, я сама начинаю верить, что получилось!
Все даты в формате GMT
3 час. Хитов сегодня: 31
Права: смайлы да, картинки да, шрифты да, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация откл, правка нет
И кроме всего прочего, наше видение персонажа совпадает. Он именно такой и таким я его и люблю. Довольно ленивый и не слишком храбрый человек, попавший в очень непростую ситуацию. Он не из тех, кто может быть героем, но все-таки я в него верю. И так его понимаю! Человек, которого Вы описали, потрясающе достоверен, все его чувства близки мне настолько, что и сложно представить какие-то другие. Короче говоря, спасибо большое! 
- участник сейчас на форуме
