Астрономическая башня

КОШКА ВНУТРИ

Я видел ее в одном из кафешек лондонского Сохо – знаете ли, такого, где собирается вся это свободолюбивая шваль, называющая себя творческими людьми. Значит, человек тридцать молодых раздолбаев в цветных шарфах и при дредах, пирсинге, значит, и – как это сейчас называется?

Тату.

Сокращенное от «татуировка». Они употребляют это как: «Эй, бейби, зацени новое тату» или «мне нравится, ее татушка на заднице». Маги, тоже мне. У них это считается модным – говорить, что они в меньшинстве, что они – буддисты, кабаллисты и фрейдисты – что они против насилия и всегда за любовь к искусству и проч. и проч. и проч. Я называю их «арти», это такое вкусное словечко с оттенком пренебрежения. Это когда юные маги упиваются тем, что они слегка не в себе и, главное, что они не такие, как все – и всячески пытаются подчеркнуть это.

А вся история с этими арти проста, как полено: никто из них не хочет быть особенным в одиночку. Все выеживаются как могут, но по трусости – только в компании. И она была среди них, эта юная мадам, и я ей-богу, не знал, что она там делает. Но туда привела меня стрелка поиска по магическому полю, я хотел найти ее – и я ее нашел, и мне было абсолютно все равно, кто из этих юных раздолбаев считался ее парнем, или «официальным парнем», как они все любят уточнять, мне, если честно, было плевать.

- О, смотрите-ка, профессор! – она приподнялась со стула мне навстречу, но руки не подала, - какими судьбами в этих краях?

Ну, да, так и спешу при всех объясняться.

Эти лохматые тоже отложили свои карты и вилки, диски и книжки, или альбомы с рисунками или что там было у них, и уставились на меня все сразу. Ну, думают, смутят? Что вы, у меня большой опыт.

- Я вижу, вы без работы.

Небрежно пробегаю пальцами по обшарпанной столешнице, сдуваю несуществующую пылинку с рукава.

- Не хотите ли выйти? Поговорить? – и она смотрит на меня, прищурившись, долгим, оценивающим взглядом.

- Хорошо, профессор.

Она кивает своим приятелям и разворачивается, я ступаю за ней. Минуя стойку бара и пыльную, темную, ещё не ожившую танцплощадку, мы вместе с ней выходим на улицу, в маленький дворик на задворках клуба, где о расписанные граффити кирпичные стены бьется метель, и снегом занесло водосточную трубу.

- С чего это вы решили, что мне нужна работа? – она резко вздергивает подбородок, так-так, значит, решила первой идти в наступление.

Я невозмутимо качаю головой, уже сожалея о том, что не взял перчатки.

- Вы на себя-то посмотрите. Такая, как вы, должна сейчас в платье от Валентино сидеть в лобби «Ритца» на Грин Парке и потягивать Куантро. А вы здесь.

- Странно, - фыркает она, разглядывая свои толстые вязаные перчатки с обрезанными пальцами, - странно, что вы ещё не расписали мне во всех подробностях, как отвратительно я выгляжу.

- Вы просто кокетничаете, и это ясно, как день. Кокетничать со мной я вам не позволю.

- Мне казалось, вы неравнодушны к юным девушкам.

- Я предпочитаю молчаливых.

Она смотрит на меня некоторое время, обкусывает нитку со своих ужасных митенок, а потом, постояв так ещё немного, разумеется, срывается. Она всегда сдается раньше, чем я ожидал.

- А если… если… - ее голос срывается на морозе, и она жадно глотает ледяной, колючий воздух, - если они отказываются молчать, вы заставляете их, не так ли?!

Она резко подается вперед, будто собираясь меня ударить, но я и так знаю, что она не сделает этого, и стою все так же неподвижно.

- Послушайте, у вас же губы посинели от холода, - говорю я как можно спокойней, - я пришел не за тем, чтобы отчитываться перед вами за былые грехи и бездарно препираться на задворках этого клуба. Я пришел… предложить вам работу. Серьезную работу, с хорошей зарплатой и возможностью вести независимую научную деятельность. У меня.

- Вы… предлагаете мне стать… вашей ассистенткой?

- Да.

И тут она смеется, хрипло, резко, видимо, вкладывая в этот смех всю ее оставшуюся язвительность:

- Ну да, теперь это так называется.

Картинно закатываю глаза. Опять она за старое.

- Называйте это как угодно. Я не в постель вас тащу… девушек для этого у меня достаточно. Но у вас, понимаете ли, есть… мозг. Пока не разогретый и не обкатанный, но ещё не попорченный наркотиками и алкоголем, как у ваших приятелей.

- Мне казалось, я была слишком глупа, чтобы быть аттестованной в Хогвартсе.

Стоит и смотрит на меня, снова эдак зловеще прищурившись. А мне холодно, я без перчаток, и ей в этих ее убогих варежках и драной юбке ещё холоднее, чем мне. Но я знаю, что она скорее умрет от холода, чем согласится сменить обстановку.

Я нетерпеливо вздыхаю. Делать мне больше нечего, чем спорить с ней. Но ради этого же я искал ее добрых три недели, и ради этого – этого разговора – перся без перчаток, под Рождество, хрен знает куда, в этот клуб, кафе, или как они его называют.

- Хорошо, - произношу я с тяжелым вздохом, - я сжульничал тогда, летом. Я признаю. Я нарочно подделал результаты контрольной по Зельям. Потому что я злился на вас, и вы были слишком… безупречной. Вы – и ваша работа. А теперь вы, надеюсь, угомонитесь, и мы вместе пройдем внутрь, чтобы обсудить детали нашего соглашения.

Она стоит и смотрит на меня, вся из себя такая арти. Знаем мы таких, ни раз видели. Просто в какой-то момент девушка вроде нее отказывается подражать «тупоголовым пустышкам» и одевать майки без бюстгальтеров и джинсы в стразах и, мать их, голубоватых блестках, потому что уверена: она – индивидуальность. И тогда она заявляет вам, что умна и образована, что она читает Гессе и рисует чаем на рисовой бумаге виды горы Фудзи, и она может с вами разговаривать на одном языке и рассуждать о природе магии и судьбах волшебнического мира.

Она считает, что, мол, все быстротечно и мимолетно, и только виды горы Фудзи – на века. А между тем все эти девушки-арти не понимают одного –

Мужикам АБСОЛЮТНО все равно, что там у тебя в голове и в сердце. Ты можешь быть самой умной, самой доброй, милой и внимательной, да только они шеи свернут, стоит рядом проплыть двум упругим ягодицам, стройным ножкам и высокой груди размера эдак четвертого-пятого, желательно в чем-нибудь обтягивающем и блестящем, чтобы сразу привлекало внимание.

Я все жду, когда эта птичка поймет. Когда она прекратит строить из себя то паиньку-отличницу, то интеллектуальную стерву, то творческую особу, налаживающую контакты с космосом. Столько лет желать банально понравиться мужчине и выбирать какие-то совершенно идиотские окольные пути.

Детали нашего соглашения…

Уверяю вас, детка: если бы мне действительно нужен был кто-то с мозгом – я бы выбрал парня. Потому что… Я не говорю, что мужчины умнее – хотя это так, ведь самые умные и самые тупые – это всегда мужики – дело в том, что я просто-напросто не стал бы отвлекаться на очертания ее фигуры, когда ее за столом освещают лучи утреннего солнца, на пышный ореол вьющихся волос в потоке розовато-жемчужного света… нет, это не работа.

Только она сама, похоже, все никак не поймет.

- Соглашения? – она стоит, уперев руки в бока, - но я ещё ни на что не согласилась. У вас есть куча таких же умничек, которым вы можете предложить работу – если вы действительно нуждаетесь в ассистенте. Но почему я? А вдруг я решу сделать вам какую-нибудь гадость, отмстить за прошлое, или…

- Может быть, нам пора выпить и забыть? Я больше не ваш профессор.

- Это-то меня и пугает.

Она не сдвинулась с места. Ветер выл в дымоходной трубке, по водостоку с грохотом катились ледышки, колодец квадратного двора – лоскуток черно-серого неба – будто занесло кусками горелого пуха.

Ледяной декабрьский ветер пронизывал до костей.

- Ладно, - сказал я, потуже затянув на шее шарф, - я расскажу вам свою теорию…

Стуча зубами, она повернулась и уставилась на меня злым, болезненным взором.

- Я всю жизнь считал, что в любой девушке, в любой девчонке – какой бы она ни была – сидит эдакая кошка-стерва с наманикюренными коготками, сидит, притаившись – квинтэссенция всего самого женского. Снаружи девчонка может быть любой – пухлой, тощей, с косичками или бритая наголо, панк или хиппушка, или… да кто угодно, но внутри она всегда – женщина. И вот эту самую стервозину, что сидит в каждой из вас, я за всю свою жизнь изучил досконально, и она всегда, всегда проявляет себя в критических ситуациях. И поэтому мне ничего не стоит угадывать вас, девушки, и читать ваши мысли – я знаю ваш стержень, вашу кошку, ту, что внутри…

- Считаете, что именно «внутренняя» женщина управляет всеми моими поступками? И все мои слабости – ее слабости, и именно ей вечно хочется внимания, и она требует, чтобы все ее любили? Вы что, думаете, наладили с Ней контакт?

- Смеетесь, что ли? Я в этом уверен. Ну же, вы заледенеете, Гермиона. Пройдемте в бар.

Она стояла как есть, вздернутая, злая.

- А не слишком ли много в вас самомнения, профессор?

- Давайте внутрь. Ну! Дайте мне руку.

Она колебалась. Я сам схватил ее за локоть и с силой втащил ее внутрь – тут, у барной стойке было тихо и тепло, и даже все ее оторванные приятели куда-то разбежались.

- Двойной бренди. И… да, повторить.

- Я никогда не буду у вас работать, - шипит, перегнувшись через стойку, - вы – аморальный, отвратительный тип. Уезжая летом девяносто седьмого из школы, я все душой надеялась, что я вас больше не увижу, а теперь вы…

В мягком полумраке танцплощадки ее глаза, обычно теплые, карие, горели злым огоньком.

- Вы будете у меня работать, если вы не полная дура, мисс Грейнджер, - я перехватил ее руку и почти с силой всучил ей стакан, - пейте, черт вас подери. У вас губительная страсть к красивым жестам. Вы слишком любите картинно махнуть рукой и сказать – ах, а пошло оно все к черту. И так вы обращаетесь со своим будущим. Вы не понимаете одной простой вещи: я, Северус Снейп, могу быть вам банально ПОЛЕЗЕН.

Я куда умнее и успешнее вас. Я дам вам работу. Я сниму с вас эти уродские джинсы и куплю вам нормальное женское платье. У вас будут деньги и все перспективы для…

- Постойте-ка.

		ДОРОГИЕ ДРУЗЬЯ! ФОРУМ ОТКРЫТ ТОЛЬКО ДЛЯ СОВЕРШЕННОЛЕТНИХ ЗАРЕГИСТРИРОВАННЫХ ПОЛЬЗОВАТЕЛЕЙ. Чтобы зарегистрироваться, внимательно прочтите инструкцию в этой теме. Если вы уже зарегистрированы, то получить доступ к закрытым разделам можно в этой теме.