|
|
| модератор-филолог
|
Пост N: 696
Зарегистрирован: 28.09.05
|
|
Отправлено: 08.01.07 16:37. Заголовок: Re:
Мы обливались водой
И кофейной гущей красили губы.
Мы танцевали с тобой
На полу, на стульях, мы жгли расстоянья.
А после двух долгих часов
Мне нравилось ждать, когда ты вернешься.
Как просто купить вино
И читать в метро книгу терпеливо.
Так терпеливо...
Холодно — значит вперед.
Больно — значит немного осталось.
Весело, весело спать
И видеть тебя во сне той же ночью.
Сохнет растопленный лед,
А царская кровь небесного цвета.
Желаю тебе забыть
О том, что небо
Нельзя перекрасить...
(с) Ночные Снайперы
***
Пяти лет от роду, я, несмотря на то, что на часах два ночи, заворожено гляжу в окно, где чертова гроза, и ни хера не видно за потоками воды. Но я все равно смотрю и жду очередной молнии, потому что тогда Билл, или Чарли сказал, что бывают особые такие молнии, - знаете, шаровые – и что когда ты увидишь такую шаровую молнию, то это значит, что в небе бесятся призраки ведьм, и в такие ночи они устраивают шабаш. И вот такая завораживающая картина – фиолетовые тени прыгают по темной комнате, и тучи кажутся, во всяком случае, казались похожими на больших и страшных ведьм, а гром – на то, как их метлы сталкиваются друг с другом. Все-таки, все маленькие дети – придурки, верить в такую фигню. Чем страшнее – тем круче, так всегда было, есть и будет.
И тут дверь тихонько открывается и в комнату входит Джинни, крошка Джинни. Я удивляюсь, потому что сам бы, наверное, зассал бы выходить из комнаты, боясь, что мама застукает и потом вставит по первое число, а она, мелкая такая, да еще и девчонка, не побоялась. И тут она говорит: «Мне страшно, Рон», и я вдруг понимаю, что никто ей ничего такого, как мне, не рассказывал, и что она вообще боится очень многого… Я раскрываю одеяло, и, когда мы устраиваемся рядом, начинаю рассказывать ей эту чушь про шаровые молнии и ведьм. Тогда я в первый раз почувствовал себя не каким-то довеском, куском дерьма в огромной куче, а кем-то большим и значимым. Хоть между нами была разница в какой-то год и четыре месяца – это сейчас такая разница кажется ничтожной, а тогда это же… это же целая пропасть – я понимаю, что уже могу кого-то защитить… Она уже не боится. И, когда мы уже вдвоем заворожено смотрим в мутное окно, раздается оглушительный гром и вспышка яркого света. Мы в страхе, - все-таки очень страшно, - накрываемся одеялом, и я долго прислушиваюсь к дыханию Джинни, перемешивающимся со стуком дождя.
Больше никогда я не видел шаровых молний.
***
Или позже, когда я уже шел на третий курс, а Джинни – только на второй, и отец выиграл огромную кучу галлеонов, и мы все собрались в Египет, к Биллу. Я собрал вещи и, даже не пытаясь уснуть, сидел в комнате, и в животе так прикольно ныло, знаете, как в праздник, в предвкушении подарков. И тогда, вечером, мама стала запирать верхние комнаты, и мы решили лечь в трех нижних. Ну, естественно, родители в одну, а вот с нами приключилась бодяга, потому что Фред и Джордж категорически не хотели спать с Перси в одной комнате, и вообще хотели остаться одни, ну и нам тоже как-то не особо. В итоге Перси психанул и всю ночь, как придурок, строчил на кухне какой-то трактат.
Ну вот, когда, наконец, все улеглись, мы с Джинни болтали, болтали, болтали.… Все-таки до июня я относился к ней как-то несерьезно, как это обычно бывает с мелкими. А ведь она весь год была под гипнозом, покровительством, не знаю, как сказать… в общем, ей весь год управлял Волдеморт через этот чертов дневник. После того, как все кончилось, когда мы высвободились из Тайной Комнаты, Джинни никому ничего не говорила об этом. Вообще. А тут вдруг рассказала. Рассказала о том, проваливалась из одного куска времени в другой, каким был для неё мир – мрачным и мутным, как под толщей воды, как смотрела на собственные руки – то в крови, то в петушиных перьях.… И про Тома, когда она часами смотрела на эти странные, красивые буквы и выкладывалась, выворачивалась ему наизнанку. И тогда она тоже сказала: «Мне страшно». Нет, я уже понял, что значительно слабее её, что жизнь, которую я проживал до этого – так, сопли по стенке мазать.
И когда луна слабо освещала пыльную комнату и стоящие на полу чемоданы, я посмотрел на Джинни, крошку Джинни и оглядел комнату, и взгляд нечаянно зацепился за фотографию молодой мамы. Они были очень похожи друг на друга – такие же красивые, если честно. Никогда до этого я так о них не думал, и от этого было как-то неловко, и той ночью мы с Джинни лежали, крепко обнявшись, и я очень долго не мог уснуть.
***
И третье, сейчас. Свадьба Билла и Флер.
Гарри, сидевший за столом с похоронным выражением лица, натянуто улыбающийся шуткам; Гермиона, которая была очень, просто очень красивая, и к этому моменту я в неё уже до одури втрескался, и когда я подолгу смотрел на неё, у меня стоял по полной программе. Джинни. Джинни, которая выросла, давно выросла, раньше всех нас, потому что мы все еще были теми подростками, которые краснеют и дебильно хихикают при любом пошлом намеке и боятся выразить свои истинные чувства. Как я, ненавидящий себя за то, что успел наделать кучу ошибок, прежде чем у нас с Гермионой стало хоть что-то налаживаться, но я тянул, потому что в душе оставался все тем же задротским пацаном с четвертого курса, со смешными проблемами и прыщами. Джинни же была выше всего этого – скорее всего, из-за того, что ей просто пришлось повзрослеть раньше всех.
Мама и папа, с приторно-счастливыми лицами, слегка подвыпивши, впрочем, все здесь пили и пили помногу. Орущие Фред и Джордж, зажигающие очередной охрененный фейерверк, Люпин и Тонкс с её безумными розовыми волосами, Чарли, Кингсли, да чуть ли не весь Орден Феникса тут, да и многочисленные родственники типа тетушки Мюриэль, двоюродных дедушек и сестер троюродных прабабушек и еще кто там.… Сами Билл и Флер делись непонятно куда, затерялись в этом бедламе из оров, хлопов, топов и музыки.
Только мы вчетвером сидели за столом, как последние идиоты, и, посмотрев на все это, я просто подумал: «К черту всех. К черту» и налил себе огневиски. Постепенно мы как-то раскрепостились, может, потому что такое вряд ли еще будет в ближайшие пять лет, как не прискорбно. Потом наступил вечер, и мы с Гермионой танцевали, а Гарри был с Джинни, и в тот момент, когда наши с Гермионой губы соединились, я, черт возьми, был самым счастливым человеком в этом гребаном мире…
После, когда я уже был пьян в дюпель, и почти ничего не помнил, Джинни сделала жест рукой, и мы пошли на речку, подальше ото всех, и просто долго сидели на берегу. Джинни говорила что-то про бархатно-черное небо, про войну, и про то, что ей страшно… Мир крутился, как карусель, а песок грел спину. Мы лежали, а после… после я мало что помню, помню только, как она двигалась подо мной, такая… и нам было насрать, что это было неправильно, потому что мы брат и сестра, и, черт возьми, передо мной почему-то все время стояла Гермиона. А дальше – все. Дальше я все забыл, кроме, может быть, того, как я обратно добирался в Нору…
***
И, проснувшись наутро, я почем-то не стал мучаться угрызениями совести, а когда увидел Джинни, то она взяла меня за руку и прошептала, что ничего страшного. Что все случилось так, как надо. Я, конечно, поверил. И когда я смотрел в гребаное окно своей гребаной комнаты с дурацким хламом времен первого курса по углам, и думал о Гарри, Гермионе, Джинни, чокнутой Луне, Финнигане, Дине, даже о Лаванде и многих других… тогда я понял, что все, мы теперь выросли из старых штанов. Мы перестали быть теми вчерашними подростками со своими идиотскими проблемами. Все мы – взрослые, черт побери. Взрослые.
|
- участник сейчас на форуме
