|
|
| |
Пост N: 6
Зарегистрирован: 01.04.06
|
|
Отправлено: 31.07.06 21:03. Заголовок: Re:
Драко лежит, думая о высоком и прекрасном. Ему интересно, действительно ли его отец имел ту женщину, сосок которой сейчас касается затылка Драко, или чокнутая крестная Беллаткрис придумала это в Азкабане, о котором так любит поговорить, мешая твердокаменную реальность и черную пелену обжигающе холодного бреда. Она ждала его, когда он вернулся из Хогвартса, ждала дома, совершенно не собираясь прятаться в темном дальнем углу, ждала в гостиной с бокалом темно-бордового вина, на котором, весело наплевав на ее безграничную мрачность, плясали отсветы от камина, ждала в безжизненно прекрасной, до миллиметра выверенной позе, и он предсказуемо неловко споткнулся, когда мама легонько подтолкнула его в спину: "Это твоя крестная мать, Драко". Они задержались после поезда, и Драко часто прикидывал, как много раз в тот вечер Беллатрикс успела мысленно отрепетировать величественное поднятие бокала и тост "За Великого Темного Лорда" и действительно ли она не двигалась, пока они не пришли.
Он помнил ее - или ощущение, которое придумал себе еще в детстве. Ее сильные уверенные руки, держащие его, закутанного в пеленки с фамильным гербом, склоняющееся над ним сумрачно безукоризненное лицо, лежащую рядом усталую маму... Ему казалось, что обе они улыбались, и ему нравилось лелеять это воспоминание. Он любил представлять, как крестных отпустят из Азкабана, и у них будет совсем настоящая семья: отец и Лестранж будут в гостиной говорить о делах, и, возможно, позволят ему сидеть рядом с книгой, даже несмотря на то, что за весь вечер он не перевернет и страницы. А в противоположном углу будут негромко переговариваться две восхитительные женщины - воплощенная мрачная решимость и воплощенная легкая нежность, - две его матери, с которыми ему так повезло.
Реальность решила иначе, и мама тает на глазах, а отец меряет шагами камеру в Азкабане вместо крестной, - та же учит Драко окклюменции, по крайней мере, теперь это называется именно так. По крайней мере именно на вопрос "Как твои успехи в окклюменции?" он может сдержанно кивать, говорить "да, мама", добавлять "все прекрасно, мама" и иногда - "крестная говорит, у меня неплохой потенциал, мама". Если бы в вопросе звучали чуть более имеющие отношение к реальности невинные слова "коитус" или там "секс", Драко, наверное, не смог бы и слова из себя выдавить, но так - очень удобно. Спасибо, мама, что ты такая чудесная мама. Скажи, мама, а то, что крестная кричит "Люциус", сжимая меня исхудалыми, но почему-то сильными ногами, - это потому, что она влюблена в папу, или потому, что он ее тоже трахал, или, точнее, потому что его она тоже трахала? Драко пробует на вкус последнюю фразу и прикрывает глаза, плотнее приникая к разметавшемуся за его спиной иссушенному и одновременно влажному телу - середина июля, такая жара..
Беллатрикс пахнет гнилью, и он все еще не может понять, нравится ли это ему или его выворачивает наизнанку от ее запаха. Первые несколько дней после ее уходов он подолгу оставался в кровати, вцепляясь одной рукой в подушку, сворачиваясь в калачик, вжимая лицо в ладонь другой руки и осторожно вдыхая сладковатый липкий аромат ее влагалища, остававшийся на нем, на постели, на губах и больше всего - на пальцах. Или ему так казалось. Или не первые несколько дней, а несколько, начиная с третьего, потому что в первый день больше всего на свете ему хотелось умереть, и он в кровь разодрал себе руки своими же ногтями, не бросившись к матери только потому, что в ушах все еще звенело хриплое "Люциус!", а ребра все еще ныли после страстных конвульсий лежавшей под ним Беллатрикс. А на вторую ночь они остались в ее комнате, и рано утром он крался по всему дому, а потом долго отмывался обжигающей водой, прикусив губу, потому что изможденному члену и исцарапанной спине было абсолютно все равно - попадает на них обжигающе холодная или обжигающе горячая вода.
На третью ночь он неумело впился в ее губы, не понимая до конца, хочет ли откусить ей язык или - пришедшее откуда-то из книг - выпить ее до дна, но в любом случае она вздрогнула и испуганно отпрянула, и какую-то долю секунды он упивался своей победой - пока она, расхохотавшись, не запустила тонкие сухие пальцы с обкусанными ногтями в его волосы, притягивая к себе сильнее - так, что он снова почувствовал себя совершенно беспомощным. Он терялся в безумии этой женщины, а она пожирала его без остатка, награждая себя за все те четырнадцать лет, в течение которых пожирали ее, темная, мрачная, бездонная, она наклонялась над ним, закрывая от мира пеленой своих черных спутавшихся волос, и последним, что он видел перед тем, как перестать чувствовать спиной складки простыни, был потусторонний блеск ее глаз, глядящих куда-то, куда ему не было дороги.
На третью ночь, вылизывая и покусывая его грудь и живот, и крепко вцепившись в его тонкие волосы свободной рукой, она хрипло приговаривала, что он хороший мальчик и, если постарается, будет прекрасным слугой Темному Лорду, да, прекрасным, потому что у него неплохой потенциал, а она научит его не повторять ошибок Люциуса. "Ты так похож на него, мальчик мой, - мой и только мой! - но ты лучше, во сто крат лучше этого старого идиота". Драко тогда выгнулся еще больше, пытаясь вырваться и ударить ее, избить чем угодно, попавшимся под руку, избить до потери пульса, чтобы эта похотливая крыса сдохла и наконец замолчала, но слишком неудачным было движение, и она ловко поймала губами его член, впившись когтями второй руки в ягодицы, - и уже через мгновение Драко не помнил ничего и не думал ни о чем, ощущая только черную влажность ее рта и черную влажность ее сумасшествия, накатывающего на него
Она не дала ему кончить тогда, легко перекатившись на спину, по-прежнему не отпуская светлые тонкие волосы. Раздвинула длинные жилистые ноги и опустила его голову - вниз, подводя губами к раскрытому, измазанному белым, влагалищу, из которого - он тогда впервые ощутил этот запах в полной мере, - несло сладкой липкой гнилью. Его едва не вывернуло наизнанку, и только проснувшаяся в самый неподходящий момент хваленая малфоевская выдержка уберегла его от спсительной рвоты, и спустя несколько секунд - тоже, когда в ответ на его непонимающий взгляд Беллатрикс томно прошептала "Давай, вылижи меня" и прикрыла еще более темные, чем всегда, глаза. Она долго не кончала, она вообще всегда подолгу не кончала, - потом, выныривая из последней судороги оргазма, обнимая его, пряча лицо в светлых волосах, она сумбурно шептала, что это от того, что он такой неловкий и неопытный, или от того, что она так долго жила без мужчины и отвыкла от секса, - а тогда, представив, что ее обрамленное темными волосами и покрытое белой слизью пахнущее сладкой гнилью влагалище ему придется вылизывать вечность, он содрогнулся и, снова переборов омерзение, запустил в нее пальцы - один, два, а потом и три сразу. И утром долго лежал, уткнувшись носом в ладонь, вжимаясь в подушку, и вдыхал ее запах, морщась от отвращения и улыбаясь от нежности.
Она была хрупкой - он понял это к концу первой недели. Она насаживалась на его член так, что ему казалось - она насилует его, но после секса, когда она пряталась у него на груди, а он смотрел в потолок, перебирая ее спутанные темные волосы, он понимал, что крестная еще более хрупка, чем его светлая легкая мать. Беллатрикс бессвязно шептала о холоде и о том, как впервые в жизни начала бояться темноты, нет-нет, ты слышишь, Драко?! - я никогда ничего не боялась! - но, засыпая, она шептала "мама... мамочка... кто-нибудь...", и этот шепот был самым страшным в жизни Драко, который, в отличие от Беллатрикс, боялся почти всего.
"Я никогда не смогу полюбить ее," - безмятежно думает Драко, скользя рукой по впалому животу своей взрослой любовницы, собственнически сжимая ее левое бедро, притягивая ее к себе. Беллатрикс стонет и прячется от бьющего в окна солнечного света - он не видит ее лица, но знает, как забавно она морщится сейчас, никто и никогда не подумал бы, что Беллатрикс Лестранж умеет так морщить нос и поскуливать, натягивая на себя по утрам легкое летнее одеяло, и бормотать "сейчас, еще пару минуточек". Этой женщине недавно исполнилось сорок четыре года, а ему - всего шестнадцать, но он чувствует себя неимоверно взрослым после бессонной ночи, а она - где-то там, где ее не успели сожрать дементоры. Он усмехается и оборачивается к ней, приподнимаясь на локтях, - она прячет лицо в подушки, пытаясь остаться во сне, в далеких пятидесятых. Он бесцеременно приподнимает ее за плечи вместе с подушкой и целует обкусанные шершавые губы, - скоро дом начнет просыпаться, и маме совсем не нужно знать, из какой именно комнаты по утрам выходит ее сестра. "Люциус," - шепчет Беллатрикс, и Драко снова усмехается - за две недели он почти научился не вздрагивать от ненависти, услышав от нее имя отца.
Сегодня за завтраком он с важным видом похвастается маме, что овладел новым заклинанием, и Беллатрикс, едва заметно вздернув брови, снисходительно кивнет, картинно отставив в сторону изящно зажатую в пальцах сигарету, и будет долго расписывать младшей сестре, как необыкновенно талантлив юный Малфой и как прекрасно он послужит Темному Лорду, получив Черную Метку, пусть даже и в столь нежном возрасте. Она не заметит, как сожмутся под столом нежные мамины руки. А мама не заметит странного взгляда, которым ее сын смотрит на играющую во всевластие девочку.
Он грубо берет ее, и она снова царапает его спину ногтями, запрокидывая голову и сжимая зубы так, что ему остается только удивляться, как она не осталась беззубой за столько страстных ночей. Она снова долго не может кончить, и он размеренно движется, опираясь на одну руку, лаская ее второй, безразлично рассматривая ее прикушенную губу, застрившийся подбородок и полуприкрытые темнеющие глаза. Он научился противостоять ее сумасшествию, научился держать голову над темными удушающими волнами, исходящими от нее, всего за две недели он научился ловить себя за мгновение до того, как обрушится увлекающий в черную бездну водоворот, - это оказалось легко.
Достаточно просто отключаться на мгновение раньше, приказывать себе не существовать и не думать, - и тогда волны проходят мимо и сквозь, и сознание Беллатрикс смывает тягучей водой, тянущейся из Азкабана, а он - остается здесь, в этой комнате, в этой реальности, и смотрит на нее, и словно видит насквозь. Красивую безумную женщину, которая не смогла повзрослеть к тридцати годам и не смогла измениться за последующие четырнадцать, оставшись все тем же сгустком невыплеснутой ярости, каким была в юности. Выжженная самой собой до кости и выжранная до оголенных нервов тюрьмой, - она всхлипывает под ним, словно девочка с колдографии на камине гостиной, и в последний раз вздрагивает, крепче прижимая его к себе. Он поддается, касаясь губами ее бьющейся за ухом вены, а потом усмехается, ложится рядом и запускает тонкие пальцы в спутанные темные волосы. И прошептав ей на ухо "Давай, отсоси мне", опускает ее голову вниз, подводя губами к своему члену.
|
|
|
| |
Пост N: 8
Зарегистрирован: 01.04.06
|
|
Отправлено: 31.07.06 21:05. Заголовок: Re:
Давным-давно она отдала ему свое сердце, и с тех самых пор оно не мешает ей верно служить Темному Лорду. Каждое утро она выходит из комнаты, поправляя напоследок перед зеркалом темные волосы, и каждый вечер любуется тем, как на его белых - играет бликами свет канделябров. У Лорда нет и не будет слуги вернее и преданнее, чем она, а у него не будет человека, более надежного. Он может безоговорочно ей доверять, ведь где-то в его ладонях бьется ее сердце, а где-то в Омуте Памяти плавает ненужное воспоминание о тоненькой девочке с толстыми черными косами, которая, заламывая руки, высоким от плача голосом говорила "Я люблю Вас, люблю, люблю...", а много позже сидела, опустив скрытые волосами плечи, на краю кровати и, теребя простыню, не могла встать и уйти от руки, виновато ласкавшей голую кожу. Она помнит это так ясно, словно до сих пор сидит там, - а он балагурит и отпускает ласковые шуточки в адрес пробегающих мимо школьников. На следующую ночь ею завладел Лорд, но сердца у нее уже не было, - оно осталось там, в другой спальне, на краю кровати. И, сокрушенно покачивая головой, ее любимый блондин осторожно взял это сердце в ладони и бережно положил в простую шкатулку в стенном шкафу.
Он всегда был осторожен и бережен, ее любимый блондин, слишком осторожен и бережен, до той непростительной черты, за которой наступает время быть жестким. Но, проходя эту черту, он оставался самим собой - и был более жесток, чем Темный Лорд. И именно потому на ее руке выжжена метка, и именно потому вернее и преданнее ее не найти во всем свете. Слишком мало, мой любимый блондин, быть бережным с моим сердцем, - отрешенно думает она, поправляя утром прическу, подкалывая непослушную темную прядь. И лучше бы ты убил его, чем позволил вложить в твои ладони.
Темному Лорду не нужны сердца и даже не нужны души. Темному Лорду нужна чистота мысли и непорочность логики, и она вкладывает их в его ладони, не дожидаясь, пока он потребует свое. Лорд удовлетворенно хмыкает и строит коварные планы, а она стоит перед его троном и отрешенно считает играющие на камнях блики от очага. Слишком мала, мой Лорд, плата, которую ты требуешь с меня за бездушность, - думает она, непроизвольно поднимая руку к волосам. И лучше бы ты приказал мне уйти, чем позволил отдаться твоей власти.
Они не понимают самого смешного парадокса своей роли в ее жизни. Стремящийся быть жестоким Темный Лорд, вкладывающий в ее ладони то, к чему она стремилась последние тридцать лет, и стремящийся быть милосердным любимый блондин, держащий в своих ладонях ее сердце. Отпусти меня, Лорд, - и тогда я сойду с ума от боли. Сожми руку в кулак, мой блондин, - и я расплачусь от твоей нежности. Где-то еще жива заламывающая руки тоненькая девочка с толстыми черными косами, где-то, но не здесь и не в этом мгновенье, когда зелье мерно отбивает ритм заключительных тактов парадоксального ноктюрна по вечернему чаю зельевара, год выпуска: тысяча девятьсот семьдесят восьмой. Спи сладко, мальчик мой. Эта ночь - не твоя забота.
Через несколько часов она пнет дверь башни носком сапога - ах, давно забытое ощущение сильного молодого тела! - и ворвется с палочкой наперевес, быстро пересчитывая присутствующих. Ее - и совсем не ее именем - позовет самый дорогой голос на свете, и она сделает несколько шагов вперед, оттолкнув с дороги бесполезного отпрыска бесполезного экс-фаворита. Любимый блондин посмотрит ей в глаза, - но, ах, как давно ты не умеешь читать мою душу, любимый! - и будет умолять ее, снова называя не ее именем. И тогда она, подняв палочку, произнесет две заветные фразы, те самые фразы, момент для которых так долго не приходил. И потом будет бежать через Хогвартс, раскидывая с дороги учеников и таща за собой всхлипывающего неудачника. Кивнет человеку с лицом, которое привыкла видеть в зеркале, выбежит за ворота и аппарирует - прямо к ногам Лорда. И когда, уже там, с нее постепенно начнет сползать примеренная на один час личина, молодой Малфой от ошеломления даже забудет про страх, лепеча "Мак... МакГонагалл..."
***
- Северус... прошу тебя...
Едва не теряя сознание от отвращения и ненависти, она с трудом поднимает палочку.
И, думая "это я, Альбус", произносит:
- Авада.. Кедавра.
|
- участник сейчас на форуме
