ДОРОГИЕ ДРУЗЬЯ! ФОРУМ ОТКРЫТ ТОЛЬКО ДЛЯ СОВЕРШЕННОЛЕТНИХ ЗАРЕГИСТРИРОВАННЫХ ПОЛЬЗОВАТЕЛЕЙ.
Чтобы зарегистрироваться, внимательно прочтите инструкцию в этой теме.
Если вы уже зарегистрированы, то получить доступ к закрытым разделам можно в этой теме.
Отправлено: 19.01.07 19:42. Заголовок: "Спасти мир", автор Cruisedirector, юмор, RL/SS, R, для Карбони
Спасти мир Номер шесть из серии «Восемь снюпинов для Карбони» Author Name: Cruisedirector Оригинал: http://www.fictionalley.org/authors/cruisedirector/STW01a.html Перевод: Эонен (lady.eonen@gmail.com) (Разрешение на перевод есть) Бета: Litera, Транквиллина Rating: R Genre: Humor Пейринг: RL/SS Summary: Перед наступлением конца света Снейп – вместе с Люпином – проходит еще одно испытание Disclaimer: Герои принадлежат Роулинг, сюжет, по словам автора фика, фильму «Армагеддон», благодарность – бете, а перевод – замечательной Карбони. Я, как и Снейп, остаюсь с носом.
В конце концов, Том Риддл оказался нашим спасителем: Том Риддл, ранее известный как Вольдеморт - темнейший чародей из всех, что когда-либо пятнали доброе имя волшебника. Разумеется, магглы запомнят его иначе. Верующие шепчут его имя с благоговением и восторгом; даже скептики, уверяющие, что к нашему чудесному спасению он не имел касательства, повторяют его. Я черпаю немало удовлетворения в том, что Мальчик-Который-Выжил стал мелкой сноской в анналах истории о великой силе Риддла, заставившей комету свернуть со своего пути.
Предполагалось, что магглы услышат о ней первыми – с их-то несуразно огромными телескопами, пытающимися своими размерами компенсировать несостоятельность изобретателей, да летающими машинами, используемыми для шпионажа друг за другом. Но нет; именно Сивилла Трелони, разбив чайную чашку, изрекла пророчество посреди ужина в Большом Зале, посвятив в него каждого из учеников Хогвартса, в считанные часы разнесших слухи среди своих родителей и их знакомых. Многие не верили – репутация Трелони не входила в категорию почтенных – но имеющие связи в мире магглов воспользовались телефонами и компьютерами и вскоре предоставили нам подтверждения как физиков, так и астрологов. Грязнокровки не сочли нужным беспокоиться, поясняя, что их правительство обладает средствами обуздания подобных кризисов, известными по кинофильмам. Как и следовало ожидать, они были неправы; космический корабль взорвался прямо на взлетной площадке, погребя под собой сорок три человека, а подземное учреждение, в котором, по поверью, хранились десятки смертоносных взрывчатых веществ, оказалось пустым.
Вначале говорили, что Вольдеморт был в ярости, подозревая подвох. Разумеется, он возложил ответственность за все на магглов и волшебников с разбавленной кровью, без разбору убивая каждого, кого считал виновным. Но эта часть знаменитой саги о том, как Земля была спасена Томом Риддлом, никем не будет прочитана. Изредка я вспоминаю, как Люциус Малфой явился ко мне с мольбой о помощи; выяснилось, что Лорд одного за другим уничтожал его друзей, и он лелеял надежду, что у меня найдется зелье, с помощью которого гнев Вольдеморта будет направлен на более плодотворные цели. Что за трус этот Малфой без хозяина, за чьей спиной можно укрыться! Вряд ли он понимал, что Вольдеморт тоже трусил – и сильнее, чем кто-либо иной. Он настолько боялся умереть, что посвятил жизнь поискам вечности. Искоренение нечистых и поклонение слабых были для него лишь средствами достижения желаемого, но не самим желанием. Осознав, что мир вот-вот взлетит на воздух в клубах пыли, он наконец-то открыл свое истинное назначение.
Конечно, в то время Римус Люпин ни о чем подобном не подозревал. Последняя ночь мира по подсчетам приходилась на середину месяца – дату полнолуния, и Люпин, полагаю, ожидал очнуться поутру в привычной боли и слабости, как раз вовремя, чтобы стать свидетелем конца. Большинство членов Ордена предпринимали жалкие попытки что-либо сделать, лишь бы не сидеть, сложа руки, в ожидании – служащие Министерства Магии сплотились над попыткой раздробить комету, а Дамблдор, вбивший себе в голову, что сия катастрофа является для нас испытанием свыше, отправился объединять магический мир в едином усилии, которое должно было изменить курс кометы. В принципе, я состоял в участниках этого движения, но заклинания левитации никогда не считались моим коньком; да и будь я в них асом, картина направленных на огромный булыжник в космосе тысяч волшебных палочек казалась мне смехотворной. В итоге я заручился позволением покинуть это сборище и возвратился к своей работе.
Много лет я провел в стараниях изготовить лекарство от ликантропии, и хоть никогда и ни с кем не обсуждал зелья, все равно четко осознавал, что нахожусь на верной стезе и вскоре добьюсь успеха. Но протестировать его, не подвергая подопытный объект потенциальной опасности, не было возможности. Я даже планировал подать прошение в Министерство о разрешении на поиск добровольца среди оборотней, заключенных в тюрьму за угрозу человеческой жизни, но отвечать на любопытные вопросы - отчего я изучал сие недомогание - не хотелось. Впрочем, при надвигающемся конце света я более не видел причины откладывать встречу с тем, кто много лет назад изначально вдохновил меня на этот труд, подвергнув мою собственную жизнь смертельной опасности.
Я ожидал найти Люпина в уединении его комнаты в доме на площади Гриммо, где он обыкновенно поедал шоколад, набираясь сил в ожидании трансформации, но, отправившись на поиски, я узнал, что он исчез. Это взволновало его коллег, но большинство из них были слишком заняты приближением кометы и не растрачивали энергию на беспокойство о том, что какой-нибудь оборотень убьет нескольких людей, когда на следующее утро им все равно суждено погибнуть.
Какая ирония в том, что я отыскал его именно в месте, где он едва не убил меня в далеком детстве! Другие были слишком поглощены заботами, но я-то знал, что он вернется в убежище, которое ассоциирует с Сириусом Блэком – туда, где сможет остаться наедине со своими воспоминаниями об этом самонадеянном глупце. Люпин горевал о нем весь прошлый год, веря в басню, будто оборотни обзаводятся единственным партнером за всю жизнь – на самом деле это далеко от правды, и оборотни сильнее других существ склонны следовать зову любого, принадлежащего к их породе. Порой я пытался завести с ним беседу, но он явно намеревался подвергнуть меня пожизненному наказанию за защиту хогвартских детей от преподавателя, которому нельзя было доверить даже самостоятельное принятие лекарства, и обменивался со мной от силы двумя словами.
Этим вечером он вновь не принял Волчье Зелье и потому был крайне встревожен, когда я появился из туннеля, ведущего в Хижину Ходуном.
- Уходи отсюда, Северус, - резко молвил он. – Неужели ты не знаешь, что луна взойдет не позднее чем через час? - я выудил из кармана бутылочку с зельем, но он покачал головой. – Нет. От него я слишком долго сплю. Предпочитаю боль сегодня, а здравый смысл – завтра, когда все случится. Благодарю тебя, но будь добр, уходи.
- Это не то, о чем ты подумал, Люпин, - усмехнулся я. – У меня есть занятия поважней заботы о твоем комфорте.
Мои слова не вполне соответствовали истине: близился конец света, а у меня не было ни срочных дел, ни родичей, которых не терпелось повидать в последний раз, ни прихотей, нуждавшихся в удовлетворении. В самом деле, свои завершающие часы я предпочитал провести не иначе, как тестируя свое финальное зелье на Люпине. С отвращением я увидел, что с собой он принес пачку фотографий; верхняя изображала Блэка, на чьих устах играла его коронная, возмутительно заносчивая улыбка.
- А ты? Проводишь время с друзьями?
- По крайней мере, его я рад видеть, - парировал он. – А теперь – если у тебя есть занятия важнее, зачем ты здесь?
Вытащив пробку из бутылочки, я торжественно приблизился к грязной постели, на которой он восседал.
- Долгие годы я корпел над этим зельем. Сегодня мне дан последний шанс лицезреть его в действии. Я помню, как часто ты и твои друзья позволяли себе усомниться в моих способностях, но на этот раз, полагаю, я отыскал способ излечить твою болезнь, - пока он сконфуженно хлопал ресницами, я сунул бутылочку в его руку. Его пальцы коснулись моих – несмотря на прохладу помещения, они были теплыми. – Пей, Люпин, и проведи свою последнюю ночь на Земле в человеческом обличье.
В глазах его отразилось нечто большее, чем изумление; я бы даже назвал это недоверием. Он так долго сидел, стиснув бутылку, что во мне вскипело раздражение.
- Не можешь же ты предположить, что я потрачу именно сегодняшний вечер на то, чтобы отравить тебя, - настаивал я.
- Честно говоря, в это я поверил бы быстрее, чем в сказанное тобой. Северус, все это время ты пытался исцелить ликантропию? Почему ты не упоминал об этом раньше? - я не удостоил подобный вопрос ответа. – А сейчас ты уверяешь меня, что в последнюю ночь на свете твое сокровеннейшее желание – увидеть, удался ли твой эксперимент? Не сомневаюсь, что ты предпочел бы находиться в другом месте.
- Нет, - кратко отозвался я. – Поскольку ни один из нас не получит возможности воочию убедиться в свержении Темного Лорда, я был бы вполне доволен осознанием того, что добился успеха на поприще, где остальные сотнямии лет терпели поражение в попытках излечить тебе подобных. Даже если микстура не сработает, я ручаюсь, что она не принесет тебе вреда. Ведь ты уже говорил, что не собираешься сегодня принимать Волчье Зелье.
Люпин с любопытством поднес бутылочку к носу и понюхал содержимое, придав своему лицу то же выражение, с каким ежемесячно принимал Волчье Зелье. Нечего было и надеяться, что он выкажет хотя бы скромную благодарность вместо сетований на вкус лекарства.
- Что в нем? Почему ты считаешь, что преуспел там, где другие не продвинулись ни на йоту?
- Следование рецепту требовало чрезвычайно искусных умений, - я гневался все больше, видя, что он по-прежнему не верил в мою компетентность. – Некоторые из составляющих схожи с наличествующими в Волчьем Зелье; среди них – аконит и безоар, но сочетание, вызывающее сонливость, здесь опущено. Я пришел к выводу, что попытки усыпить оборотня никогда не приведут к окончательному изгнанию его из организма. Со временем животному потребуется все более крупная доза зелья, дабы оставаться усмиренным. Необходимо отыскать способ позволить волку высвободить свою силу без жестокости трансформации.
Люпин недоверчиво взглянул на меня.
- Хочешь сказать, что содержимое этого сосуда помешает мне превратиться в волка, но волчья сила во мне так или иначе вырвется наружу?
- Нет, глупец. Я хочу сказать, что, обойдясь без боли и жестокости трансформации, ты в состоянии будешь сохранить рассудок.
Быстрым движением свободной руки Люпин сунул свои фотографии под рваное одеяло. Пальцы его были длинными и, в отличие от тыльной стороны ладоней и запястий, белыми. Было трудно вообразить, что они могут превратиться в волчьи лапы, и я неожиданно представил, как эти руки касаются меня – и в этот самый миг Люпин поднял на меня глаза. На лицо его набежало легкое облачко, но я знал, что легилимент из него никудышний; мои абсурдные мысли были ему неподвластны. Впрочем, в голосе его сквозило подозрение, когда он повторил:
- Но ты говорил, что зелье не усыпит волка – напротив, оно даст ему волю.
- Именно это и случится, и у тебя, полагаю, появится желание израсходовать лишнюю энергию – возможно, предаться тем занятиям, что увлекают волка... бегу по лесу и вытью на луну, верно? Оно наверняка вызовет в тебе склонность к агрессии, но, если только я не ошибся с подсчетами, пускать в ход зубы тебе не захочется. Передать свою болезнь ты не сможешь. Коль скоро в тебе появится желание убивать, обычному человеку хватит силы справиться с тобой, но не думаю, что в этом возникнет необходимость. Скорее всего, ты просто обнаружишь, что оживлен больше обычного, а это порой приятно. Ты встретишь последнее утро мира в вялой истоме.
- Как по-декадентски это звучит. Пожалуй, я опущусь на шелковые простыни, изопью меда и отведаю винограда, - мое воображение невольно предоставило соответствующую картину – раскинувшийся на огненно-алой ткани Люпин с виноградной гроздью у губ, длинными пальцами другой руки водящий по обнаженной коже. Я торопливо отвернулся, но он продолжал изучать содержимое бутылочки, поворачивая ее, дабы поймать хрустальными гранями отблески угасающего огня в старом камине. – Ты намеревался остаться со мной, чтобы исследовать результаты? – спросил он. – Что произойдет, если ты не прав, Северус?
- В таком случае я, вероятно, пропущу завтрашний фейерверк. Какая жалость – не доведется погибнуть в огненном взрыве или задохнуться от пыли, - с некоторым удовольствием я отметил полное спокойствие, с которым произнес эти слова. Я давно предполагал, что расстанусь с жизнью в руках Пожирателей Смерти, быть может, защищая несносного Гарри Поттера; поэтому выбор между смертью в катаклизме или гибелью от зубов оборотня мало меня занимал. Пожалуй, смесь галеи и валерьяны, выпитая мною ранее, отчасти вдохновила это решение. – Я не боюсь, Люпин, как видишь, ибо зелье не подведет. Я вполне готов пойти на этот риск.
Поднявшись, Люпин принялся мерить шагами комнату. Обшитые деревом стены были испещрены царапинами прежних лет, а мебель, похоже, множество раз чинили заклятиями более слабыми, чем нанесенный ей ущерб.
- Хорошо, - произнес он наконец, поворачиваясь ко мне. – Но сперва объясни мне одну вещь. Почему ты никогда не говорил мне, что работаешь над этим зельем? Я мог бы столько рассказать тебе – волку, например, всегда было легче в присутствии анимагов и прочих разумных животных. Мы не нападаем на единорогов, хоть их кровь полна целительных свойств. Запах другого оборотня отвлечет нас даже от человеческой крови...
- Все это написано в книгах, Люпин, - нетерпеливо отозвался я. – Сейчас же каждая упущенная минута приближает нас к восходу луны, поэтому, если не возражаешь... – я жестом указал на бутылочку в его руке. Люпин медленно поднес ее ко рту и выпил содержимое, давясь каждым глотком. Я был уверен, что он утрирует мерзость вкуса, чтобы досадить мне.
Когда с зельем было покончено, Люпин подошел, чтобы вернуть мне бутылочку, и замер, порозовев. Сперва я заподозрил, что это – следствие выпитого, но он потер лицо и кашлянул, смущенно пожав плечами.
- Как ты думаешь... не будет ли разумнее связать меня – по крайней мере, до тех пор, пока не взойдет луна - на тот случай, если я все же окажусь опасным?
В случае, если Люпин и вправду превратился бы в волка, связывать его по рукам и ногам не было никакого смысла – он вырвался бы на свободу по истечению трансформации. Но, несмотря на недовольство его сомнениями по поводу моего зелья, я был вынужден признать, что благоразумнее будет ограничить его свободу хотя бы до тех пор, пока не смогу выяснить, появится ли у этого конкретного пациента желание обуздывать свои враждебные инстинкты.
- Что ж, хорошо, Люпин, - согласился я. – Сядь на кровать.
Я использовал то заклинание, которое уже накладывал на него однажды в этой самой комнате, на этот раз не позволяя змеевидным веревкам опутать его лицо.
Он сидел неподвижно, покорно глядя мне в глаза, и я не мог не признать, что наслаждаюсь его кротостью. В самом деле, его готовность испробовать зелье и отсутствие протестов крайне меня воодушевили. Абсурдные фантазии с участием рук, ног и рта Люпина продолжали докучать мне. Я списал их на собственное, приятно усовершенствованное состояние, а также желание отвлечься от событий грядущего утра.
Восход луны отразился в его глазах еще до того, как тело напряглось, натягивая узы, опутывающие его кисти и щиколотки. Жизненная сила наполнила его глаза опасно поблескивающим золотом; странная улыбка изогнула губы, обнажая два ряда белых зубов. Из горла его вырвался рык, но он был лишь слабым отголоском грозного животного рева, который он порой издавал в прошлом. Я молчал, а он не двигался, время от времени пробуя туго стянутые узлы на крепость.
- Все еще человек, Люпин? – боюсь, голос мой не скрывал злорадства, но он, не теряя внешнего спокойствия, снова широко мне улыбнулся. – Как ты себя чувствуешь? Испытываешь ли боль?
- Боль – нет, а вот некоторе неудобство ощущаю, - ответил он тем же странным голосом, поднимая сложенные вместе руки, чтобы указать мне на путы. – Не развяжешь ли ты меня? Обещаю, что не стану нападать.
- Одну минуту, - будучи убежден, что зелье сработало идеально, я откровенно наслаждался порабощенным состоянием волка. – Уверен ли ты, что не потеряешь контроль, даже если я прогневлю тебя? Что случится, увидь ты мою слабость, мои открытые раны – что произойдет, если я напомню тебе о наших прошлых конфликтах? Как явственно ты чувствуешь в себе волка?
- Я и есть – волк, Северус, - промолвил Люпин. Его безумная, непривычная улыбка и состояние, фасадом которого она являлась, каким-то образом оказались заразными, ибо слова эти показались мне не столько угрозой, сколько кокетством. – Я помню, как ты пахнешь, когда охвачен желанием, и когда напуган. Я почти ощущаю на языке вкус твоей крови. В данную минуту я чую в тебе такие вещи, о присутствии которых ты и сам вряд ли подозреваешь.
- Как например?
- Освободи меня, - сказал он снова. Сейчас он отнюдь не напоминал знакомого, слабовольного Римуса Люпина, которому вечно не хватало смелости выступить против своих друзей, когда те мучили ровесников. Возможно, сегодняшняя ночь была не лучшей для подобного эксперимента, ведь ожидание скорой смерти придало нам обоим безрассудства, но я не сомневался, что за Люпина говорит зелье, а не доселе скрываемые чувства.
- Спасибо, - улыбнулся Люпин, поднимаясь и растирая запястья; кажется, впервые в жизни я видел, как он встает в полный рост и распрямляет спину. Я настолько привык к его почтительной сутулости, что позабыл, как он высок на самом деле. Он глубоко вдохнул, втягивая носом воздух, и выдохнул с тихим рычанием, от которого мое тело неожиданно покрылось гусиной кожей. Не думаю, что я выдал себя, но он сверкнул зубами и одним шагом преодолел расстояние меж нами. – Необыкновенно! Ты и представить не можешь, как я тебе благодарен. Если бы только я мог объяснить тебе, что чувствую сейчас...
Безо всякого предупреждения он сжал руками мои плечи, прижал к себе и – об этом трудно говорить – поцеловал меня. Моей реакцией, разумеется, было отвращение; я открыл было рот, чтобы запротестовать, но чудовище воспользовалось этим и скользнуло внутрь него языком. До сих пор я не понимал, насколько он силен; напротив, я предпологал, что его внешний вид, из месяца в месяц становивший все более плачевным, отражал растущую слабость его организма. Попытки вытолкнуть его язык моим лишь подзуживали его, и он обнял меня, отсекая пути к бегству. К тому времени, когда он позволил мне глотнуть воздуха, у меня кружилась голова, и пришлось ухватиться за его кофту, чтобы не упасть.
Люпин, похоже, едва ли был взволнован происходящим, зато улыбка его стала еще более хищной.
- Спасибо, - произнес он. – Не могу передать, как сильно ценю все, что ты для меня сделал, Северус.
- Можешь доказать свою благодарность, отпустив меня! – внезапно я осознал, что по-прежнему не разомкнул рук на его спине, каковой жест наверняка посылал ему совершенно непреднамеренные сигналы. Разжав хватку, я отступил, пытаясь привести в порядок мантию. – В самом деле, Люпин, ты уверял, что сможешь себя контролировать!
- Ничего подобного. Я обещал, что не нападу на тебя, но когда на поцелуй мне отвечают объятием и предложением языка, я обыкновенно допускаю, что мои ухаживания не слишком нежеланны, - мой возмущенный ропот, казалось, лишь позабавил его. – Твое зелье работает безукоризненно, Северус. Вот он я – укрощенный волк, чрезвычайно тебе обязанный, - Люпин упал на колени, заставляя меня наивно поверить, что он намеревается выразить восхищение в традиционной почтительной манере – до тех пор, пока он не обнял меня за бедра, притягивая ближе и нескромно обнюхивая. – Прошу тебя, позволь мне выразить свою благодарность должным образом.
- Прекрати немедленно! – воскликнул я. К несчастью, волнение, вызванное его поступком, ускорило биение моего сердца и пустило по спине ручейки пота, что, уверен, не ускользнуло от его нюха. – Немного усилий, и ты сможешь совладать с волчьими порывами.
- С чего ты решил, что эти порывы исходят от волка? – лишающие воли янтарные глаза встретились с моими, и я увидел, что, несмотря на улыбку, в лице Люпина читалась искренняя свирепость. – Ты сделал невозможное – ради меня. Не спорь – причины страшиться волка под воздействием Зелья у тебя не было. Ты подарил мне свободу в тот час, когда она важнее всего, - его пальцы оставили мои бедра и нащупали, крепко стискивая, ладони. – Зачем еще тебе это понадобилось? Зачем ты создал это зелье?
- Разве не ясно, как день, Люпин, что не все на свете делается ради тебя? – огрызнулся я. – Зелье принесло бы мне всемирную славу. Спустя много веков ученики Хогвартса прочли бы обо мне в своих книгах. Заверши я его раньше, Блэк, Малфой и все прочие, кто когда-либо сомневался во мне... – я едва не наговорил лишнего, но, опомнившись, продолжил: - Они осознали бы, что своим умением и трудолюбием я добился результатов, какие им и не снились, - кивая, Люпин заерзал на коленях, но пальцев моих не выпустил. – А теперь доказано, что оно работает. Ты знаешь, что оно работает.
- И этого тебе достаточно: что я знаю?
- Учитывая обстоятельства, этим придется довольствоваться. Другого полнолуния у нас не предвидится.
- Да, ты прав. Поэтому прошу тебя - давай достойно проведем эту ночь, - держась за мою руку, Люпин поднялся на ноги, позволяя предположить, что благоразумие в нем возобладало, но взамен он с силой потянул меня к кровати. – Вижу, что я поступаю неправильно. Раболепие не в твоем вкусе. Тебе больше нравилось, когда я делал вот так, - мгновением позже его губы вновь прижались к моим.
Как ни гордился я своим зельем – даже подумывал назвать его в честь себя, ибо имел на это полное право – было очевидно, что я крупно ошибся в вычислении эффекта волчьей агрессивности в ответ на человеческие половые импульсы.
- Остановись, - удалось выдавить мне, когда Люпин, наконец, припал ртом к моему горлу. – Ты – оборотень, Люпин, а не вампир! Тебе нет в этом нужды.
- О, как ты неправ, - выдохнул он мне в шею. Его язык скользнул мне за ухо и облизнул мочку – так, что говорить без дрожи оказалось весьма трудно. – Важнее всего то, что этого хочу я. Я, Северус, а не волк. Я хочу провести последнюю ночь на земле с человеком, которому небезразличен настолько, что он пришел ко мне, избрав из всех ночей сегодняшнюю, и преподнес такой подарок.
- Причем здесь... – но он вновь поцеловал меня, садясь и откидываясь на постель, держа меня в объятиях – так, что я упал на него и, как ни больно в этом признаться, не смог более скрывать свою совершенно непроизвольную реакцию на нашу продолжительную близость. Прежде чем я успел объяснить, что это всего лишь отклик на неожиданные прикосновения, совмещенный с действием зелья, выпитого мной накануне, дабы смягчить неприятное ожидание утра, он чувственно застонал и недвусмысленно шевельнул бедрами. Мое постыдное состояние придавало ему воодушевления, а мне не позволяло выразить возмущение, поэтому я попытался убедить его словами:
- Люпин. Ты не хочешь меня; ты меня презираешь. Это всего лишь комбинация волчьих инстинктов и твоего желания загладить прошлые обиды.
- Даже презирай я тебя, все названное было бы достаточной причиной позабыть об этом сегодняшней ночью и позволить нам обоим насладиться теми недолгими моментами, которыми одарила нас судьба, - спокойно ответил Люпин, все еще бесстыже извиваясь подо мной. – Но я никогда не презирал тебя. Ты всегда занимал меня – даже когда я слишком трусил, чтобы приблизиться к тебе, опасаясь, что этим оттолкну единственных людей, ставших моими друзьями невзирая на то, кто я есть на самом деле. Я часто сожалел об этом. Но их больше нет, а мы – есть... и ты совершил для меня больше, чем они когда-либо могли мечтать. Как ты мог подумать, будто я тебя презираю?
- Пусть так; тогда, положим, я презираю тебя, - я боролся с ним, пытаясь встать, но Люпин лишь усилил объятие и принялся ритмично проталкивать свое бедро меж моими. Трение было невыносимым; я застонал, изгибаясь, а он воспользовался моим смятением, опрокинув меня на спину и устраиваясь сверху.
- Ты пришел сюда сегодня не потому, что ненавидишь меня, - шепнул он мне на ухо, прежде чем лизнуть его и всосать мочку. – И не потому, что хотел прихвастнуть своим зельем, хоть я и являюсь единственным человеком, способным оценить его по достоинству. Я видел, как ты смотрел на меня раньше – не такой уж я неуч в легилименции, каким ты меня считаешь. Тебе хотелось, чтобы я к тебе прикоснулся. Мне можешь лгать сколько угодно, но неужели ты и в самом деле предпочитаешь лгать самому себе в последнюю ночь жизни?
Попытка возразить ему обернулась неудачей, когда длинные пальцы скользнули по моему бедру, лишая здравого смысла. Пришлось неохотно признать, что я сам был тому виной: стоило предвидеть, что йохимбе и корень маки в зелье Люпина так открыто проявят свои свойства, вызвав этот неуправляемый приапизм. В иной ситуации я просто-напросто связал бы его, вынудив сносить неудобство до тех пор, пока с рассветом к нему не вернется разум, но это была его последняя ночь, а я выразил уверенность, что зелье не причинит ему страданий.
Более того – его прикосновения пробудили во мне возрастающее с каждой минутой неудобство. Мимолетное облегчение, испытанное мной, покуда он расстегивал мою мантию, улетучилось, лишь только его руки скользнули под ее суровую ткань.
- Теперь я твой, Северус, - шепнул он, когда я снова застонал. – Ты ведь не отталкиваешь меня, перестань же бороться и с самим собой. Потребуй от меня то, чего ты хочешь.
Римус Люпин никогда бы не снизошел до постыдных мольб, не находись он на грани отчаяния, а я, невзирая на проступки его друзей, не желал провести последние часы, причиняя ему боль.
- Что ж, хорошо, - с горечью согласился я – впрочем, возможно, я лишь охнул, когда он принялся избавлять меня от одеяний. Отринув соблазн воспротивиться, я заставил себя уступить.
Пусть волк и был скован человеческим обличьем, но черты его характера ясно отражались в поведении Люпина. Он настоял на принятии доминирующей роли. Сперва он отметил мое тело слюной – вряд ли нашелся бы хоть дюйм кожи, коего не коснулся его язык. Снадобье, выпитое мной раньше, должно быть, носило эффект афродизиака, ибо вместо отвращения я настолько поддался стимуляции его неугомонного рта, что совершенно покорился ему. Он отверг все доводы, волчьей силой и коварством вынуждая меня подчиниться, теряя самообладание, и окропить его своей похотью. Кажется, я даже закричал, но то был не первый случай, когда я в тот вечер повышал голос.
Принятое мной зелье, как оказалось, также способствовало восстановительным свойствам моего организма, и я обнаружил, что вновь отзываюсь на его действия, когда он промолвил обезболивающее заклинание и коснулся меня в месте, иным доселе не дозволенном. Чувства, охватившие меня, были поразительными. Моей вины в подражании его звериным повадкам и царапаньи одеяла нет. Нет ее и в том, что в старой подушке осталась дыра, сделанная моими зубами, когда Люпин – рыча и постанывая, подобно обитающему в нем чудовищу – покрыл меня и стал яростно двигаться взад-вперед.
Должно быть, моя неспособность сохранить достоинство выглядит позорной, но я твердо намеревался внушить ему терпимое впечатление о зелье. Дважды я позволил ему овладеть собой, что могло обернуться весьма болезненно, если бы не его знания магических формул, смягчающих боль, и неожиданный энтузиазм к поцелуям тех участков тела, в которых я испытывал дискомфорт. Мне стоило бы догадаться, что со свойственным оборотням нарциссизмом он станет гордиться доставленным мне наслаждением, но я многие годы стремился избегать мыслей об интимных привычках темных существ.
Когда наши силы, наконец, окончательно иссякли, я улегся, нежась в тепле его тела и размышляя, не стоило ли все же захватить с собой снотворное. Возвращаться в опустевший Хогвартс не было причины – равно как и в дом на площади Гриммо, где скопище заблудших глупцов, несомненно, целилось палочками в небо, тратя последние силы на борьбу с неизбежным. Люпин перекатился на бок, обнимая меня, и повода отвергнуть объятие я тоже не нашел; напротив, у меня возникла причудливая мысль о том, как с помощью должного зелья мы смогли бы вместе скользнуть в небытие, уснув навеки с падением последней звезды.
- Спасибо, - шепнул он.
- Нет нужды говорить такое. Я благодарен тебе за столь оперативное согласие на этот эксперимент, - в какой-то момент наших занятий фотографии Люпина рассыпались по полу; теперь же мне пришло в голову, что он вполне может встретить смерть, ни разу более не взглянув на Сириуса Блэка. Фактически – мое лицо окажется последним, что он увидит. Усталось и сожаление послужили единственной причиной моих следующих слов: - Ты был прав, полагая, что я не презираю тебя.
Он откинул голову, чтобы посмотреть мне в глаза, и улыбнулся, внушая неловкость, несмотря на его пресловутую некомпетентность в легилименции.
- Северус. Мы проживаем свою последнюю ночь – финальную ночь света. Неужели это так тяжело - признать, что я тебе нравлюсь?
Он был слишком требователен, но мы действительно предполагали, что вскоре погибнем, а присутствие волка сильно подорвало его силы.
- Хорошо, - нахмурился я, напоминая себе, что дал себе слово воздать ему за сотрудничество. – Раз уж ты настаиваешь – ты мне нравишься. Хоть я и не пойму, отчего меня охватило такое великодушие...
Люпин кивнул, но уголки его губ опустились, и на мгновение я с опаской подумал, что он начнет хныкать, будто соскучившийся по дому школьник.
- Ты мне тоже нравишься, - молвил он, касаясь моего лица. – И моя благодарность за все, что ты для меня сделал, не имеет границ. Будь у нас больше времени, я мог бы...
Но прежде, чем завершить фразу, Люпин замер. По его телу пробежала дрожь, а воздух вырвался из его легких долгим вздохом. Время волка истекло, а это означало, что луна села, и до конца нам оставалось немного. Говорить мне не хотелось, чтобы ссорой или неприятными воспоминаниями не омрачить ненароком наших последних минут. Когда Люпин снова вздрогнул и крепче сжал меня в объятиях, я позволил ему эту слабость.
Несмотря на отсутствие снотворного и невероятный гнет ожидания рока, каким-то образом нам удалось заснуть, ибо, когда я вновь открыл глаза, солнечный свет лился в Хижину Ходуном сквозь трещины в гниющих досках, а отголоски празднеств грохотали вдали. Шум исходил от центральной площади Хогсмида. Люпин поднял голову одновременно со мной; прислушавшись, он широко улыбнулся, поцеловал меня и выпрыгнул из постели, чтобы распахнуть окно.
Об остальном вы, несомненно, наслышаны: как с помощью Питтегрю Вольдеморт поднялся выше, чем это удавалось чародеям до него, и выжил; как тысячи магглов лицезрели Темного Лорда, из чьей палочки в комету выстреливали молнии; как зеленое пламя извернулось, превращая их в неразбавленную энергию, пересекшую небо; как комета распалась, миллионами осколков проливаясь на Землю. С тех пор наши палочки потеряли свою силу, метлы лишились способности взлетать, а магические существа одно за другим удалились в такие чащи, где даже маги не в силах их отыскать.
Но зелья есть зелья, и мои продолжали работать. Теперь вам известно, отчего оборотни более не скитаются по лесам. Люпин, разумеется, остался со мной из благодарности, помогая в работе и позволяя мне совершенствовать зелье, испытывая его на нем. Со временем он настолько привык ко мне, что и помышлять о разлуке с ним было невозможно - даже после достижения полнейшего успеха с сывороткой Люпинусеверусерум. Было бы излишней жестокостью расстаться с ним теперь, а я, что бы обо мне не говорили, не похож на Блэка. Иногда я даже выражаю свою привязанность к Люпину. Потратив столько усилий на излечение его болезни, я не могу допустить, чтобы он впал в отчаяние от сомнений в моих чувствах к нему.
Сейчас, когда Защита От Темных Сил стала не более чем оккультной практикой, Люпин пристрастился к изучению астрономии и вполне счастлив сидеть рядом со мной, читая о метеорах, пока я измельчаю их в порошок для включения в зелье, что однажды подарит человеку скорость выпускаемой из револьвера пули. Должной известности за него я наверняка не получу – этот мир так несправедлив.
К сожалению, Гарри Поттер тоже вполне доволен тем, что более не слывет знаменитостью. Я слышал, он перебивается, черкая фантастические истории для маггловского книгоиздателя. Такая карьера кажется мне легкомысленой – но не каждому дано стать человеком, освободившим мир от его грозы - оборотней.
Я извиняюсь перед Карбони, конечно. Но фик настолько замечательный, что сил нет сдержаться.
eonen Вот это да. Такой забавный, веселый и неожиданный фик. Волдеморт спаситель - это свежо. Люпин -волк мне очень понравился. А упоминания о Поттере просто блеск. Читая, ужасно веселилась, цитировать особо понравившиеся места не буду, ибо можно переписать весь текст.
А-ах, какой постмодернизм! Какой гипертекст! Люблю, знаете, тонкие отсылки... Особенно вдохновляет столь нехарактерное для данного жанра минимальное количество диалогов. Снюпин, практически полностью выдержанный в описательном стиле, - это достаточно яркое событие.
Lantana Спасибо большое, что одобряете. Фик действительно неординарный. Я очень рада, если он понравился.
Sidemoon В чем, если можно узнать, постмодернизм текста? Из-за отсутствия разговорной речи я боялась, что фик не будет принят с интересом. Но если затея автора передана верно, он должен понравиться и без диалогов.
Black Mamba Очень романтическое название, да. :) Спасибо.
Мерлин, какой язык! Даже не вспомнить, когда читала столь красивую стилизацию. Описание сцены близости, подобранные термины - у меня нет слов для выражения восторга.
Вчитывалась сначала с трудом, пока не прониклась стилем текста. Понравилось, как изъясняется Снейп, как будто побывала в XIX веке. Особенно красиво на таком языке звучит любовная сцена. Наверно, переводить этот необычный текст было очень сложно? Большое спасибо, eonen.
eonen В чем постмодернизм текста? Да ведь в нем полным-полно скрытых цитат и отсылок - от Диккенса, Стерна и Филдинга - до Марка Твена и Джулиана Барнса. Причем я отслеживала лишь те, что ОЧЕНЬ бросались в глаза... Да и сам стиль (причем ваш перевод это только подчеркивает) очень и очень стилизован под английскую романтическую классику.
eonen Спасибо! Как всегда, читая Ваш перевод, получила огромное удовольствие. Язык-чудо. Отдельное спасибо Вольдеморту за продолжение отношений Люпина и Снейпа
Текст прекрасный, спасибо! Восхищает, безусловно, язык Снейпа, но не меньше очаровывают его ощущения. Что это? Гордость, тщеславие, самодовольство? eonen пишет:
цитата:
не каждому дано стать человеком, освободившим мир от его грозы - оборотней
В любом случае, приятно, что хоть здесь отсутствует пресловутый комплекс неполноценности и неоцененности. Интересная фраза о свойственном оборотням нарциссизме . Снейп, говорящий с собой таким языком и на такие темы, кажется удивительно цельным.
Sidemoon Для меня постмодернизм сродни плагиату. В целом согласна. Спасибо, что разъяснили :)
Nimfa Вам спасибо!
Kenga Здесь, по-моему, налицо даже некоторый культ личности :) Ну, и комичная напыщенность, конечно, что такая редкость в неканоническом Снейпе. Спасибо большое!
Здесь, по-моему, налицо даже некоторый культ личности :)
Культ личности себя А мы только подержим
А в постмодернизме высокий плагиат, имхо, все-таки есть плод стилизационных изысков. Дело же вовсе не в плагиате, а в смерти автора (истории, Бога и читателя). Кстати, вы бы согласились, что постмодерн недавно закончился?
Да я и сама не вполне с этим согласна, упомянула, скорее, в порядке обсуждения. Эту идею услышала от одного профессора (и он в ней не одинок), и пытаюсь как-то (пере)осмыслить и, извините за примитивизм, затолкать в диссер. eonen пишет:
цитата:
Постмодернизм, к несчастью, ввиду обеспеченности себя классикой, обречен на бессмертие.
Ну, он не настолько плох, по-моему. Тоска по классике является особого рода интеллектуальным снобизмом, в действительности же современная культура есть реалити-шоу и Донцова, и пр. и пр. вещи, малосовместимые с тем, что понимается под культурой классической. И от этого не надо хвататься за голову. Так сказать, пора перестать беспокоиться и начать жить.
Vorleser Огромное спасибо и вам, и вашей скромной подруге. :) Уж не та ли это, что не расставалась с распечаткой "Soft Place"?
Kenga Одинок у нас лишь один профессор, и того волею фанфикшена мы заставим сменить статус! :) Вы пишете диссертацию на тему постмодернизма? Какое у вас обширное поле для деятельности. Среди сочувствия скажу вам вот что - он совершенно не плох. Он прекрасен, потому что подвластен практически каждому. К тому же он включает в себя необходимость хотя бы поверхностно ознакомиться с классикой, а это уже огромный плюс. Поскольку эпоха классицизма является в первую очередь определенным отрывком времени, попасть в нее уже невозможно, но хоть документация налицо.
Sidemoon Простите! Качество плагиата есть нерушимая константа!
Одинок у нас лишь один профессор, и того волею фанфикшена мы заставим сменить статус! :)
ППКС. Кажется, канон был давно и неправда, а вот ССлэш с хэппиэндами есть действительный факт. Пишу про социальные реальности и дискурсы, а постмодернизм здесь не главное. eonen пишет:
цитата:
необходимость хотя бы поверхностно ознакомиться с классикой
А вот эта необходимость полезна, думается, в любое время и в любом настроении. Не верю и в эпоху классицизма. Сегодня классикой оказываются те произведения, качество и стиль которых выдержали проверку временем, мы ведь говорим даже о классике постмодернизма у Эко (и Роулинг)
Kenga Классика все-таки, на мой скромный взгляд, есть классика; можно и в Юрский период не верить, но это просто отрезок времени, страдающий отсутствием чистописания. Классическая эпоха хороша тем, что до нее было все равно, а после нее стало стыдно. Вот и все достопримечательности. :)
Vorleser Боже мой, спасибо вам огромнейшее. Даже не знаю... ну... вот вам: (представьте букетик) за рекламу. :)
Все даты в формате GMT
3 час. Хитов сегодня: 20
Права: смайлы да, картинки да, шрифты да, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация откл, правка нет
. Снейп, говорящий с собой таким языком и на такие темы, кажется удивительно цельным.
- участник сейчас на форуме
