Астрономическая башня

Глава 5

- Не понимаю, мистер Эванс. Сны могут стать поводом для развода, но никак не причиной. Должно быть что-то более существенное.

Конечно, он не верит мне и даже не пытается это скрыть – губы складываются в такую знакомую скептическую усмешку. Да и я бы на его месте вряд ли поверил. Как еще несколько месяцев назад ни за что не поверил бы, что однажды узнаю о нем намного больше того, что понял и к чему привык за все эти спокойные годы, за ночи, заполненные неспешными раздумчивыми беседами.

Неспешными и спокойными - потому что после того безмолвного ответа я как-то неожиданно для себя успокоился и словно сказал себе: хватит разгадывать загадки, довольствуйся тем, что есть. Запущенным пыльным домом и человеком в ветхом кресле, который мертв для всех, кроме тебя – да и для тебя он оживает лишь в ночном зазеркалье. Но оживает не сочиненной тобой сказочкой, не отражением твоих мыслей, а таким как был, без обмана. Я принял эту реальность и перестал задаваться вопросом, как такое вообще возможно – а зря. Утешался тем, что прочел на пыльной столешнице, безмолвное признание грело душу, а не царапало, и я больше не делал попыток пересечь невидимую черту между нашими креслами. Не задумывался, почему он такой настоящий, верил его словам и не пытался догадаться, о чем он умалчивает – человек, которого я привык считать другом. И уж точно не поверил бы, узнав, кого мне придется благодарить за то, что теперь я знаю о нем… немного больше, да и о себе тоже.

Больше?.. Черт возьми, неизмеримо больше – и каждое открытие становилось потрясением, и теперь я уже не могу себе представить, как жил, не зная…

Как он замирает, когда я протягиваю руку и касаюсь поблескивающих застежек на высоком вороте его мантии - каждый раз замирает, прикрыв глаза, словно в гипнотическом трансе. Но я давно понял, что это не самогипноз, скорее… попытка поверить. Каждый раз, опять и опять – попытка поверить… Как он медлит, и отстраняется, и перехватывает мои дрожащие от нетерпения руки – и как распахиваются в конце концов глаза, удивленно, неверяще, радостно – словно он только что понял, как это – испытывать и приносить радость… Как это каждый раз удивительно - понимать, что я в очередной раз сумел вытащить на свет еще частичку другого, таящегося, настоящего Снейпа и показать ему – вот, смотри, каким ты можешь быть, Северус, когда перестаешь ненавидеть и бояться самого себя. Когда веришь – не мне, Северус, себе. Веришь, что жил и выжил не для того, чтобы приносить пользу.

Какая может быть польза от любви, правда?

Я привык считать тебя другом - конечно, ты фыркнул и высмеял бы меня, произнеси я что-то подобное, но так и есть - и притерпелся к тому, что друг, которого я хотел бы видеть живым, существует лишь в моей памяти и снах – а что еще оставалось? Но когда я узнал тебя другим и понял, что не могу и не хочу отказываться от этого нового знания, мне не пришлось привычно смиряться с тем, что ночная реальность никогда не станет дневной. Потому что тогда же я понял, что ты жив.

Я не корю тебя, что не сказал, даже после всего не сказал. Наверное это снова попытка меня защитить, теперь уже от боли и страха, неотделимых от любви – и правда, того, кто уже мертв, во второй раз не потеряешь. А еще – ты уж прости, что я в конце концов и такое о тебе понял – но это еще и попытка спрятаться самому. Ты сильный и храбрый, но этот страх – страх позволить себе жить не только памятью о прошлом, страх, владевший тобой все хогвартские годы – за эти девятнадцать лет ты так и не смог преодолеть. Но раз пришел сюда сегодня – значит, решил попробовать?..

Не прячься от меня. Пожалуйста. Не отводи сощуренные глаза, не растерявшие за эти годы ни блеска, ни яркости. Все равно у тебя не получается скрыть недоверие и растерянность за округлыми фразами, сколь бы они ни были точны - нет, я вижу, ты пытаешься разобраться, понять… Но не проще ли сбросить маски уже сейчас, не выстраивая сложные логические цепочки?..

Проще?.. Двадцать лет тебе было проще притворяться мертвым – и продолжать это делать теперь… Хотя прикрываться этой своей маской тебе все сложнее, если судить по прорвавшемуся наконец раздражению.

- Допускаю, вашей жене тягостно сознавать, что муж проводит ночь за ночью, беседуя с неприятным ей человеком – но она ведь, надеюсь, не думает, что вы способны управлять собственными сновидениями? Но если на секунду предположить, что это и в самом деле так, что вы каким-то образом – природа сновидений действительно до сих пор толком не изучена – смогли создать для себя некую ночную реальность, куда уходите от дневных проблем – мне кажется, миссис Эванс должна быть скорее довольна, что вы отводите душу в разговорах с давно умершим собеседником. Да что там, она должна быть просто счастлива – ей ведь остается любящий, успокоенный, беспроблемный муж, вдобавок еще и уступчивый сверх меры – из-за чувства вины, которое он, несомненно, должен испытывать и у которого, что важно, нет серьезных оснований. Развод? Какой развод? На месте вашей жены я бы ежегодно возлагал цветы на могилу профессора – хотя бы за то, что он так кстати умер и можно время от времени делать вид, что ревнуешь к мертвецу.

Да уж, похоже, не растраченные за годы запасы сарказма превысили критическую массу и начинают выплескиваться - хорошо, что Джинни здесь нет. Но, черт возьми, выводы безупречны – и еще совсем недавно были верны. Еще в августе все так и обстояло – ночная реальность, от которой я не видел причин отказываться, дневная виноватая уступчивость, недовольство Джинни – впрочем, вполне умеренное – и всех это устраивало…

Пока несколько месяцев назад повод не сделался причиной. А началось все в самом деле с цветов на вашу – твою - могилу. Вернее, с разговора об этой могиле, случившегося ясным сентябрьским утром.

…Я продолжаю смотреть вслед поезду, увозящему Ала, даже когда последний вагон превращается в крошечную красную точку. Расставание с Джеймсом в свое время далось проще – я не сомневался в том, что Джейми освоится в новом мире так же уверенно и небрежно, как накануне подчинил себе новенькую «Валькирию». Ал управляется с метлой чуть хуже… Пожалуй, это единственное, в чем он походит не на меня, а скорее на своего тезку. На человека, о существовании которого он узнал пять минут назад.

- С ним все будет в порядке, - тихо говорит Джинни, притрагиваясь к руке. Слова и жест почему-то кажутся неуместными, и через печаль пробивается глухое раздражение. Хотел бы я чувствовать такую уверенность – если Джинни и в самом деле ощущает что-то подобное, а не прячет за успокаивающим тоном собственную тревогу. Что ж, по крайней мере, эти его слизеринские страхи, надеюсь, станут не такими навязчивыми. Хотя бы у одного взрослого хватило ума хоть что-то объяснить ребенку. А Джинни, конечно же, тактично отвернулась… слишком уж тактично, в очередной раз отстранившись от скользкой темы. Хотя, может, просто побоялась, что не справится с объяснениями, не подберет нужные слова?.. Жаль, что у меня они нашлись лишь в последние минуты.

Почему я до сих пор не удосужился поговорить с Алом о Снейпе? Невольно подчинился табу, наложенному на это имя в семье Уизли? Уподобившись Джинни, откладывал непростой разговор, чтобы не ворошить тягостные воспоминания? Или попросту не хотел делиться памятью о нем – даже с сыном? Черт возьми, что за малодушие. Остается надеяться, что я нашел правильные слова и Альбус Северус не станет стыдиться, что его назвали в честь слизеринца… Хотя наверняка всякого в Хогвартсе о Снейпе наслушается. Значит, надо быть готовым к неизбежным вопросам – ему ведь обязательно покажут могилу Дамблдора, и надо будет как-то объяснить, почему директор, сделавший для победы над Волдемортом не меньше, похоронен не в Хогвартсе…

А ведь я и сам не знаю, где он похоронен.

- Гарри, пойдем, нам еще надо к Джорджу заглянуть – ты не забыл? - Джинни сжимает мою кисть чуть настойчивее, и притихшая было Лили, услышав знакомые уверенные нотки в мамином голосе, изо всех сил тянет за другую руку:

- Пап, пошли скорее! Рози сказала, у дяди Джорджа такие классные новые пушистики, представляешь, они умеют…

Вздохнув и попытавшись что-то напоследок разглядеть в туманной дымке – нет, даже огней больше не видно - я медленно пробираюсь сквозь толпу, рассеянно вслушиваясь в оживленную скороговорку дочки. На ходу машу Рону – в Норе увидимся, улыбаюсь Гермионе, машинально киваю Малфою – Джинни неодобрительно фыркает… Смешно, как чопорно Драко смотрится в своем узком черном пальто, застегнутом до подбородка, напоминая этим, пожалуй, даже не отца, а…

… Снейпа. Которого они похоронили тайком, словно военного преступника – может быть, опасались, что его и впрямь будут судить посмертно и тело не выдадут? И, разумеется, Драко даже не подумал сообщить мне, где он похоронен – с какой стати?

Он не сообщил. А я не спрашивал – должно быть, потому, что от профессора у меня осталось больше, чем от остальных, гораздо больше, чем надгробный камень. А сейчас, после десятка слов, сказанных недоверчиво хмурящемуся Алу, вдруг пронзительно, до ноющей боли в подреберье захотелось узнать. Почему я промедлил с этим так долго – так непозволительно долго! И, скорее всего, все же опоздал – после общения с гриффиндорцами, у чьих родителей к Снейпу свои счеты, Ала будет перекашивать от его имени, как сейчас от одной мысли о Слизерине.

Нет, на ближайших каникулах надо обязательно побывать с ним на кладбище – да, малфоевском, а куда деваться. Подойти к надгробию, медленно провести рукой по холодному граниту, стряхивая иней. Кивнуть сыну: «Да, ему было всего тридцать восемь. Как мне сейчас». И рассказать мальчику о Снейпе все… все, что он сможет понять. Все, что я смог бы понять в его возрасте – а это не так уж и мало…

- Малфой, подожди, надо поговорить!

Почти выкрикнув это в узкую удаляющуюся спину, я запоздало кошусь на Джинни – эх, надо было все-таки предупредить ее заранее. Чертов сноб - даже будь я один, вряд ли снизошел бы, и уж тем более не будет дожидаться, пока я объяснюсь с женой. Но Джинни слишком удивлена, чтобы спорить или возражать, и покорно отпускает мою руку – впрочем, почти такое же изумление вспыхивает в прозрачных голубых глазах Астории – кажется, так зовут малфоевскую супругу. И, кажется, она удивлена не моими словами, а тем, что муж, помедлив, кивает через плечо, не замедляя шагов.

- Джинни, извини, необходимо кое-что выяснить – это недолго, подождите меня у входа… Лили, солнышко, я обязательно дослушаю, только сначала поговорю со старым знакомым… Малфой, может, все-таки соизволишь остановиться и выслушать – или ты спутал меня с одним из ваших арендаторов?

Наверное, все же не стоило вот так – но, черт бы побрал эту высокомерную сволочь, ничего не изменилось – у него по-прежнему блестяще получается взбесить меня одним-единственным жестом. Да что я, в самом-то деле - плевать и на жесты, и на Малфоя. Просто задай вопрос, выслушай ответ и… и постарайся все же не слишком злить его при этом, чтоб не пришлось пробираться на фамильное кладбище в мантии-невидимке.

Просто задай вопрос человеку которого ты в последний раз видел – дай-ка вспомнить! – лет пять назад на каком-то приеме в министерстве. Ты и не подумал подойти. Он, разумеется, тоже. А теперь ты ждешь – или пытаешься себя убедить - что он ответит, и ответит правду?.. Расскажет, где похоронен человек, которому он стольким обязан и в чьей смерти, конечно, винит не своего Лорда, а тебя? И если он процедит сейчас это обвинение своим предсказуемо ледяным тоном – разве у тебя найдется что возразить?

- Так о чем ты хотел поговорить, Поттер?

- О Снейпе. Я хотел узнать, где вы его похоронили.

Что же ты молчишь, Малфой. Давай, можешь начать с чего-нибудь презрительно-ироничного. «Зачем тебе это – совесть замучила?» «Ну надо же, не прошло и девятнадцати лет, как тебе захотелось это выяснить». «Думаю, профессор как-нибудь обойдется без твоего визита». Я промолчу, и тогда ты, конечно, решишь, что уязвил и обескуражил меня, и после удовлетворенной паузы все-таки соизволишь…

Но то, что он наконец произносит, ошеломляет больше, чем любые ядовитые пассажи.

- С чего ты взял, что мы его похоронили? Мы не хоронили профессора.

- Как это? – глупо выговариваю я. – Но я был уверен… все это время… тогда кто же? Кто, если не вы? И где?

- Никто, Поттер. И нигде. Его никто не хоронил, потому что он не погиб тогда в хижине, как все думали. Он выжил и, насколько я знаю, жив и сейчас.

Кажется, это не ирония, только вот почему он смотрит на меня, совсем как когда-то глядел в Хогвартсе, ляпнув очередную гадость – пристально, изучающе, предвкушая предсказуемую реакцию?.. Но интонации и взгляд фиксируются машинально, по многолетней аврорской привычке. Вокзальный шум вдруг странно отдаляется, и я вынужден крепко взяться рукой за фонарный столб, у которого мы стоим, чтобы прикосновение к чему-то материальному заставило поверить в услышанное и осознать, что Малфой не врет.

Он ведь не врет, правда, раз уж вообще соизволил ответить? Никто не хоронил профессора. Снейп выжил… а если остался жив тогда, конечно, жив и сейчас!

Жив?.. И дверь в запущенный дом однажды откроется, чтобы впустить хозяина?.. И я повторю все, что когда-то с трудом выговаривал – живому?.. И увижу, каким сделали годы нестареющее лицо из ночной реальности, у которой появился невозможный, невероятный, немыслимый шанс стать дневной?..

Подождите, но я ведь сам видел… А что ты, собственно, видел, Поттер? Ведь тогда никто из нас – даже Гермиона! – не только не попытался помочь, но и проверить, в самом ли деле Снейп мертв, даже не подумал! А Малфои, выходит… надеялись. Получается, что кто-то из семейства пробрался-таки в хижину, вытащил профессора и аппарировал в поместье или еще куда-нибудь, где можно оказать помощь? Но зачем, спрашивается, если раненому Снейпу и в Хогвартсе помогли бы – уверен, при любом раскладе, хотя бы ради того, чтобы дожил до суда... И я ведь видел всех Малфоев в Большом зале уже после победы, а этого раненого они вряд ли оставили бы на попечении домашних эльфов…

- Не трудись, Поттер, твои попытки что-то сообразить – пустая трата времени… моего времени, а тратить его на твою особу я, признаться, не рассчитывал. - Теперь уже отчетливая насмешка в холодном голосе возвращает к реальности. – Впрочем, так и быть, придется убить еще минуту-другую и просветить доблестного, но несообразительного аврора – слишком уж забавно ты выглядишь, когда узнаёшь правду, хотя и теряюсь в догадках, с чего она тебя вдруг заинтересовала. – Вот гад, все-таки подпустил шпильку. – Впрочем, я и сам не представляю, каким именно образом он смог выжить. Я не видел профессора ни… в ту ночь, ни позже. Но пару лет назад получил письмо без обратного адреса. Впрочем, какое там письмо – безобразная маггловская открытка, стандартное поздравление с годовщиной свадьбы. Собственно, самым интересным была приписка в конце… - тут Малфой неожиданно умолкает.

Ну же, продолжай! Почему ты замолчал? Почему вглядываешься в мое лицо с той же непонятной пристальностью? Продолжай же, золотко, придурок, слизеринский садист – или ты хочешь, чтобы я умолял? Радуешься, что снова нащупал болевую точку, хотя и не можешь понять, почему для меня это так важно? Так уверен, что я тебе подыграю, а не пошлю сию минуту к дементорам?..

Подыграю. И не пошлю. Потому что если приписка в конце хоть каким-то боком касалась меня – а судя по разгорающимся в льдистых глазах опасным огонькам, так и есть – я ухвачусь за любую, самую тонкую ниточку. И она выведет меня к Снейпу.

Только сначала нужно будет еще кое с кем побеседовать. Ненавязчиво так поинтересоваться, какого черта некий профессор девятнадцать – или сколько там, семнадцать? - лет прикидывался мертвым, а потом вдруг прислал любимому ученику маггловскую открытку. Вопрос, конечно, будет риторическим – с тем же успехом я могу расспросить ночного Снейпа о местопребывании дневного и попытаться выведать адрес. Ничего он мне не скажет.

Или скажет?.. И, может быть, Малфой все-таки продолжит? Ждет покаянных объяснений? Пожалуйста.

- Так о чем была та приписка в конце? – я стараюсь выговаривать слова очень отчетливо. – Ручаюсь, что обо мне, ведь так? Что ты хочешь, чтобы я сказал или сделал? Признался, зачем мне это нужно? Пожалуйста, если тебе угодно. То, что ты сообщишь, может стать зацепкой, по которой я вычислю, где искать профессора. И найду – просто чтобы… Просто хочу увидеть его и поговорить. Извиниться. Перед живым. Потому что мне есть в чем перед ним извиняться, и понял я это не вчера и не сию секунду. Хочу познакомить с ним Альбуса Северуса – да, именно так я назвал сына. Ты доволен?

Столб, кажется, зашатался, с такой силой я его стиснул. Малфой чуть отстраняется и я еле удерживаюсь, чтобы не схватить его за рукав. Но уходить он, кажется не собирается, и взгляд становится немного другим – теперь в нем чего только не намешано. На поверхности, конечно, мстительное удовольствие от сладостной картины – униженно мямлящего Поттера, но глубже…

Растерянное удивление. Любопытство. И…да, приглушенная, но подлинная – тут не ошибешься – ревность и какая-то почти детская обида.

На кого обида – на Снейпа?.. Да что же там, черт побери, такого, в этой приписке?!

- Ничего особенного, Поттер. Пара предложений. Первое я, представь, даже запомнил: «Если Поттер когда-нибудь спросит у тебя, где я похоронен, можешь сообщить, что я жив».

И впрямь ничего особенного.

К горлу подступает вязкая горечь. Наверное, мой взгляд сейчас мало чем отличается от малфоевского. Только Малфою-то чего обижаться? Ему хоть открытку прислали. А я… Получается, для Снейпа я так и остался полнейшим ничтожеством, о котором можно вот так - походя, вскользь, между прочим…

Можешь сообщить, что я жив. Если спросит. Какое великодушие!

Все оказалось враньем – и его привязанность к Поттеру-школьнику, и согревающая душу ночная реальность… Пустота внутри разрастается, скалится в равнодушной ледяной усмешке. Выдумал себе друга – единственного, которому, как оказалось, есть до тебя дело – и утешился? Так вот тебе, Поттер, реальность, дневная, она же и ночная. Можешь сообщить, что я жив. Лет через двадцать. Если спросит.

Что там упоминал Малфой – еще одну фразу?.. Только зачем мне теперь эта призрачная ниточка? На долю секунды мне больше не хочется никакой реальности, и я кажусь себе близнецом того скулящего существа на потустороннем вокзале. Зря я тогда вернулся.

- Ты прав, ничего особенного, - я удивляюсь, как ровно звучит голос. – Рад, что профессор выжил. Если еще напишет и вдруг оставит адрес, передавай привет, ладно?

- Что, вот так и уйдешь? – нет, не показалось – голос и впрямь изменился, стал глуше, и выговаривает слова Малфой теперь неохотно, явно через силу. – Не так просто, Поттер, все не так просто.

- Ты о продолжении? Уволь, мне как-то…

- Да мне, знаешь ли, плевать, интересно твоему аврорскому величеству или неинтересно! – на бледных щеках вдруг проступают алые пятна, а в глазах – неподдельная злоба, совсем хогвартская, отчего Малфой даже как-то молодеет. – Думаешь, я хоть слово бы тебе сказал, Поттер, если бы для него это не было важно? Так что заткнись, Мерлина ради, и выслушай – повторения не дождешься! В первой фразе, - ленивую растяжку сменяет почти скороговорка, словно Малфой боится передумать, и я замираю на вдохе, страшась пропустить хоть слово, - в первой фразе одно слово было вымарано. Очень тщательно, заклинанием. А поверх вписано другое – твоя фамилия. Только я знаю это заклятие, и восстанавливающее тоже. И ему было известно, что я в курсе. Хочешь знать, что было там написано? Гарри.

Мерлин великий, у меня что, снова галлюцинации? Когда это Малфой называл меня по имени? Или… или это не Малфой?!..

- Да, Поттер, именно так. «Если Гарри когда-нибудь спросит у тебя, где я похоронен, можешь сообщить, что я жив». Вот и все. А сейчас, с твоего позволения, я откланяюсь. Жена, должно быть, уже ждет у портала – осенью мы предпочитаем жить во Франции. А вы по-прежнему проводите все уик-энды в Норе – теперь, наверное, по трое в одной комнате? Или пристроили еще сарайчик?

Но я не пытаюсь подхватывать летящие в уизлевский огород камешки. Язви на здоровье, золотко, придурок, слизеринский садист… Я знаю, ты не для меня старался, для профессора, и все равно - спасибо! Конечно, тебя опять перекашивает – на этот раз от моей глупой счастливой улыбки – но где тебе догадаться, сколько в действительности значит для меня это твое – нет, снейповское! – «Гарри».

«Можете еще зайти, если хотите», миндальные пирожные, следы на пыльной столешнице – все правда, Поттер, все правда.

А еще – что он жив.

А еще – что у ночной реальности, кажется, и впрямь появился не призрачный, а вполне… реальный шанс стать дневной. Крохотный такой шанс – но осуществимый!

Я с трудом удерживаюсь, чтобы не расхохотаться в голос. Значит, вписали, а потом вымарали? По рассеянности – расскажите сказки, кто угодно, только не вы, профессор! Стерли, а поверх вписали «Поттер» - и рассчитывали, что ни Малфой, ни я не сообразим? Господи, кто же не знает стирающего заклятия – да и восстанавливающее, по крайней мере, для авроров, не секрет! Были уверены, что Малфой и об этом мне расскажет? Тут, пожалуй, самое тонкое место… но вы знали своего ученика лучше, чем я, и не ошиблись. Он понял, что именно этого вы и хотели, и не смог отказать в безмолвной просьбе – даже когда сообразил, как много это значит для Поттера, не смог. Как не смог удержать растерянность, ревность и детскую обиду – наверное, тоже не слишком-то приятно было осознать, что это с тобой, а не с Поттером, вот так – вскользь, походя, между прочим!..

Стоп! Что там он говорил о двух предложениях?..

- Спасибо за информацию, Малфой, но, кажется, ты что-то еще собирался сказать! – я слишком занят попытками сделать радость в голосе не такой явственной и поэтому еле успеваю ухватить его за рукав. – Как насчет второй фразы?

- Тебе меня благодарить не за что – я всего лишь выполнил просьбу профессора. Ради тебя я бы…

- И пальцем не пошевелил. Я знаю. Но раз уж начал, будь добр, закончи – это ведь, надеюсь, не трактат по зельеварению!

- Вторая фраза?.. Да, смутно что-то припоминаю, - черт, это вернувшееся высокомерие – словно и не было горящих щек и всплеска школьной злости – явно не к добру. – Но, пожалуй, только самый общий смысл. Какая-то просьба – на этот раз к тебе, Поттер. – А это уже откровенная радость – наверное, именно так радовалась лиса из маггловской басни, угощая журавля размазней из плоской тарелки. – Вроде бы он просил тебя что-то кому-то передать. То ли привет, то ли соболезнования.

- Не припомнишь точнее? – усилием воли я удерживаю на лице вежливую улыбку. – Раз он попросил, наверное, это важно, и я должен выполнить…

- А вот это, уж прости, твои проблемы. Я не обязан помнить дословное содержание всех писем, которые получаю – особенно предназначенных не мне. Довольно. Я слишком много убил на тебя времени. Дай пройти.

Врет, и это так же очевидно, как если бы он впрямую в этом признался. Но высокий голос опять сбивается на фальцет, и потому, что маска светской сдержанности вновь слетела под напором вполне плебейских эмоций, удерживаюсь уже я - хотя так и подмывает вцепиться в безупречные лацканы, встряхнуть изо всей силы и вытряхнуть из мстительного ублюдка эту злосчастную фразу!..

Но… снейповские уроки не прошли для меня даром. Кажется, эта мелкая, подленькая месть – тоже попытка скрыть собственную боль и слабость. А загонять в угол слабого…

- Это твое право, Драко, - тихо говорю я и отступаю на шаг, давая ему дорогу. – И помнить ты ничего не обязан. Я только об одном еще попрошу – перешли мне эту открытку. Если найдешь. Если нет – что ж, я благодарен и за то, что услышал, хоть ты и не для меня старался.

Он дергается, услышав от меня свое имя. Тоже отступает на шаг – но не уходит. Не уходит.

Драко, Драко. О чем ты думаешь, снова вглядываясь в мое лицо – напряженно, пристально, словно пытаясь понять – что? Что не только профессору, но и мне ты тоже обязан жизнью – только я не требую расплаты, и ты это наконец понял? Что никогда не поздно сделать выбор между легким и правильным – и это ты тоже наконец осознал?..

- Я вернусь в конце ноября. И вышлю тебе открытку, – произносит он быстро и тихо, и не оборачиваясь, стремительно пробирается к выходу.

А я стою у своего столба, бездумно поглаживая согретый ладонью металл, и улыбаюсь.

До конца ноября каких-нибудь три месяца. Подумаешь.

И уже сегодня ночью я побеседую об этой открытке кое с кем еще.

		ДОРОГИЕ ДРУЗЬЯ! ФОРУМ ОТКРЫТ ТОЛЬКО ДЛЯ СОВЕРШЕННОЛЕТНИХ ЗАРЕГИСТРИРОВАННЫХ ПОЛЬЗОВАТЕЛЕЙ. Чтобы зарегистрироваться, внимательно прочтите инструкцию в этой теме. Если вы уже зарегистрированы, то получить доступ к закрытым разделам можно в этой теме.