Астрономическая башня

~~~~~~~~~~~~~~~~~~
My life lies down in pieces
Excrements of my soul
My light is out and darkened
I lost my race, my war
And I tried so hard to fake me on again
In those times when I just used myself fulfilling my fate

You don’t see me
You’re tearing me down
You’re tearing me down again

Вольный перевод Филиппы:

Вот жизнь, разбитая в прах и пух,
В блевотине и дерьме.
Мой свет погас, мой огонь потух,
Я все на свете просрал, лопух,
Я разве что врать умел.

А ты не видишь меня.
Разбита жизнь – осколки звенят
Ты так и не видишь меня.

*~*~*

– Еще, – шепчет она в темноту, и надеясь, и в то же время боясь, что он ее услышит. Она знает, что так нельзя, знает, что не должна была приходить сюда, но разве это что-то меняет? Она уже здесь, лежит на этой кровати, думает о том, что не должна этого делать, и все равно раздвигает ноги, поощряя его почти беззвучными вздохами, возгласами и стонами.

Она тяжело дышит, когда языком он щекочет ее клитор, а его пальцы находят ту самую, нужную точку внутри. Почему, почему это так приятно?

Удивительно, правда, что она не теряет способности размышлять даже в самый разгар секса? Голос разума не умолкает и продолжает напоминать ей о том, что она не должна испытывать наслаждения. «Ты изменяешь своему мужу, Лили. Ты изменяешь человеку, которого клялась любить и почитать». Но тело не подчиняется этому голосу. «Ну и что?» – это единственный ответ, который она может найти, и на одно благословенное мгновение воцаряется тишина, прерываемая лишь ее стонами и дыханием. Она извивается на постели, и страсть омывает ее с каждым его движением.

– Еще, – просит она, едва не всхлипывая от желания, и он подчиняется, отпускает ее влажную киску и наклоняется над ней.

– Хочешь большего? – спрашивает он, и от его грубого голоса по спине пробегают мурашки. Это неправильно. Но тело напоминает о том, что ей давно уже пофиг, что правильно, а что нет; и она обхватывает ногами талию своего любовника. Инстинкт и привычка превращают ее в похотливую шлюху, которая хочет забыться в постели с мужчиной, которого едва знает, если знает вообще.

Ну и что?

Ей трудно говорить. Вместо того чтобы сказать: «Да, это то, чего я хочу», она показывает это всем своим телом: крепко целует его в губы, прижимается к нему, трется о его твердый член, хватает его за задницу и направляет в себя.

Он шипит сквозь зубы, прерывая поцелуй. Его черные глаза бешеные, горящие, и она не понимает, что должна чувствовать в это мгновение – страх или восторг. Но прежде чем она успевает определиться, он прижимает головку члена к ее киске, дразнит ее, и ей уже не до сомнений.

– Хочешь? – спрашивает он, и Лили сглатывает слюну.

Да, она хочет.

Кивнув, она целует его снова, их языки соприкасаются в привычном танце. Они уже делали это много, много раз. Она чувствует, как сокращаются мышцы на его спине, когда он собирается войти и входит. Вбивается в нее, рассчитывая, что она примет его целиком. Почему бы и нет? Ведь это все, чего она хочет.

Он – это все, чего она хочет.

Пока он не появился в ее жизни, она успела забыть, каково это: жаждать прикосновения, поцелуя, члена. Он все вернул.

Она извивается на кровати, кричит от удовольствия и боли и закусывает губу. Боль за боль. Вкус крови на языке напоминает ей о том, какой будет расплата, если их поймают, и опасность только усиливает ее желание.

Он дает ей какую-то долю секунды, чтобы привыкнуть к этому ощущению, а потом начинает двигаться, выходя почти полностью и с силой толкаясь в нее. Очень скоро боль исчезает, оставляя лишь ощущение внутренней дрожи, перерастающей в нечто большее. Он безжалостно вбивается в нее, и это именно то, что ей нужно – отпустить себя. Ей никогда не удавалось это раньше, особенно с Джеймсом, так разве она не имеет права получить разрядку там, где это возможно? С ним очень просто забыть обо всем; его лицо скрыто длинными черными волосами, и это значит, что она может… могла бы… представить на его месте кого угодно. Если бы захотела.

Но она не хочет этого. Он входит в нее глубже, чем любой другой мужчина, и она корчится под ним. Напряжение нарастает, затапливает ее целиком, и ей кажется, что если она не кончит в следующую же секунду, то просто умрет.

Он шипит, трахая ее; она давно уже привыкла к этому звуку. Он тоже на грани. Лили нащупывает клитор, трет его в одном ритме с резкими толчками (менее ласкового партнера трудно себе представить). Беззвучный крик замирает на ее губах, и волны блаженства омывают ее тело. Кончая, она стискивает член. Этого достаточно, чтобы ее любовник шагнул за грань вслед за ней. Со стоном выплескивая в нее свое горячее семя, он делает ее своей, помечает ее, и его зубы впиваются ей в плечо, а ее ногти вонзаются в его бедра.

Потом он выскальзывает из нее, ложится рядом, и на Лили вдруг обрушивается темнота.

На этот раз голос, произносивший «Ну и что?», молчит.

*~*~*

Ключ со скрипом поворачивается в замке. «Надо смазать», – думает она, испытывая легкое раздражение из-за звука, отвлекшего ее от размышлений. Почему все не так, как положено?

Войдя в квартиру, она, не зажигая света, сбрасывает пальто (мантии слишком неудобны, по крайней мере, для маглорожденной ведьмы, которая так и не сумела к ним привыкнуть) прямо на пол и одним плавным движением избавляется от туфлей. Но, направляясь к кухне, она слышит голос мужа.

– Лил? Это ты?

Только не это.

– Да.

Очертания лежащей фигуры едва различимы во мраке гостиной, но по тону Лили понимает, что он ждал ее. Какой-то оттенок в его голосе говорит ей о том, для чего Джеймс ее дожидался, и она невольно вспоминает мужчину, с которым только что рассталась.

Так у них не было никогда. Почему это зашло так далеко?

Джеймс встает и подходит к ней. Лили знает, что будет дальше: он все время действует одинаково, когда вспоминает о своих потребностях, которые по идее должна удовлетворять жена. «По идее», потому что он наверняка трахается с кем-то еще (доказательств у Лили нет, но ей они и не требуются), а секс с женой – это просто соблюдение приличий.

Друзья, как же! К черту их всех. У нее тоже есть свои потребности, не только эмоциональные, но и физические. Уже почти неважно, что когда-то они любили друг друга, потому что любовь со временем превратилась в привычку. Но если бы?… Что? Если бы и он, и она не трахались с кем-то другим?

Можно подумать, это бы что-нибудь изменило.

Лили неподвижна, как статуя, когда Джеймс наклоняется к ней для поцелуя и кладет руку ей на талию, пытаясь привлечь поближе. Она сопротивляется; она не может. Не сегодня, потому что она только что пришла от него.

– Лил? – удивленно спрашивает Джеймс.

– Прости. Я устала, – отвечает она на недосказанный вопрос, обхватывает его руками и кладет голову ему на плечо. – Пожалуйста… может, мы просто полежим вместе? Такой был суматошный день…

– Да… Да, конечно, – шепчет он после секундного замешательства.

Ее руки покрываются гусиной кожей. Нельзя так поступать с мужем. Она это знает, но ее противный внутренний голосок неожиданно возвращается.

«Ну и что?» – упрямо спрашивает он, и Лили может разве что кивнуть в знак согласия, потому что стена ярости одним махом отгораживает от нее всю вину, которую ей следовало бы испытывать.

Если бы все сложилось иначе…

*~*~*

Она приходит к двери Снейпа меньше чем через неделю, в ночь, когда Джеймс отправляется выпить с приятелями (скорее уж, блядствовать), оставив ее скучать дома одну. Ее единственный спутник – бурлящая в душе ярость, из-за которой Лили стала такой вспыльчивой, что Джеймс пользуется любой возможностью, чтобы сбежать. Так не лучше ли пойти туда, где она сможет выпустить пар? Так она говорит себе, и так она поступает.

Она давно уже перестала отрицать свою внутреннюю тягу к Снейпу. Он единственный способен ей помочь. Не Джеймс и не его друзья (особенно друзья, и даже Рем со всем его пониманием, потому что прежде всего они – друзья Джеймса), не Лонгботтомы, Уизли или кто-то из ее школьных подруг.

Только Снейп со всей его злостью, уродливой физиономией, презрительными усмешками и, самое главное, ненавистью, которую не боится показывать. Он трахает ее, потому что это его шанс отомстить Поттеру, и разве она не видела, как он ухмыляется, произнося все эти грязные слова? Все просто, и никакого притворства. Они трахаются, и каждый получает удовольствие. Не меньше, и уж конечно, не больше. Так было с самого начала.

*~*~*

– Эванс.

Лили поднимает взгляд, удивившись, что кто-то обратился к ней по девичьей фамилии, и цепенеет.

– Снейп, – цедит она сквозь зубы. – Отъебись.

– Ну и ну, какие грязные слова в устах гриффиндорки. Никогда бы не подумал, что ты на это способна, особенно после того, как обвенчалась со своим золотым мальчиком. – Он опускается за ее столик и кивком головы указывает на ее левую руку. А затем наклоняет голову, отбрасывая волосы, и Лили впервые видит его лицо: бледное, усталое и болезненное. – Но с другой стороны, чего еще ждать от грязнокровки?

– А что бы сказали твои друзья – пожиратели смерти, если бы узнали, что ты сидишь со мной за одним столиком по своей собственной воле? – огрызается она, чувствуя, как клокочет внутри привычная ярость.

Снейп ухмыляется, но Лили слишком хорошо его знает, чтобы понять: у него нет ответа. Она чувствует себя победительницей и улыбается. Насмешливо.

– Тебе нечего добавить, Снейп?

– Только спросить, почему ты сидишь здесь, в этом паршивом баре в субботу вечером, когда тебе следовало бы быть дома и трахаться с молодым супругом. Он что, слишком занят в последние дни… или постоянно?

Он говорит это шелковым голосом, выгнув бровь (как кажется Лили, специально, чтобы подчеркнуть свое превосходство). И Лили впервые замечает, как злобно блестят его глаза, когда он упоминает о Джеймсе.

Его слова напоминают ей о боли, которую она хочет забыть. Это боль как от удара ножом; и его слова ощущаются точно так же – словно нож повернули в открытой ране. Отступать Лили некуда, и поэтому она поворачивается, словно загнанный в угол зверек, и бросается в драку.

– Надеешься кого-нибудь здесь подцепить, Снейп? Только вряд ли тебя кто-нибудь захочет, – говорит она, окидывая его оценивающим взглядом. В ее голосе звучит яд, и хотя она не умеет язвить так холодно и так едко, как Снейп, у нее получается гораздо лучше, чем у большинства, и она это знает.

Но и он не относится к большинству.

– Что ты в этом понимаешь? – с усмешкой бормочет он и встает. А потом наклоняется к ней, шепчет на ухо: – В нас больше сходства, чем кажется с первого взгляда. Задумайся об этом, – и выходит из бара.

Позже Лили пожалеет о том, что он это сказал. Потому что она задумалась, и вот к чему это привело.

*~*~*

И вот она стоит под дождем перед дверью, ведущей в ад («Но если это ад, – спрашивает она себя, – то что во время этой проклятой войны не является адом?»), и решительно тянется к звонку. «Нельзя, – говорит ее внутренний голос, и сам же отвечает словами, которые постепенно становятся ее мантрой: – Ну и что?»

Снейп открывает дверь, глядит на нее своими непроницаемыми черными глазами, и она сразу же тонет в них, ошеломленная этой невысказанной вслух яростью, которая, впрочем, может оказаться и каким-нибудь другим чувством. Но Лили хочется думать, что у них со Снейпом есть что-то общее, потому что если это не так, то что она вообще здесь делает?

Он кивает, говорит ей:

– Эванс, – своим глубоким, низким голосом, от звуков которого ей хочется отдаться ему здесь и сейчас.

– Снейп, – отвечает она почти таким же тоном, но, наверное, взгляд ее выдает, потому что очень скоро она оказывается лежащей под ним на спине. – Еще, – шепчет она в темноту, и надеясь, и в то же время боясь, что он ее услышит.

Так начинается скольжение вниз по спирали.

Конец

		ДОРОГИЕ ДРУЗЬЯ! ФОРУМ ОТКРЫТ ТОЛЬКО ДЛЯ СОВЕРШЕННОЛЕТНИХ ЗАРЕГИСТРИРОВАННЫХ ПОЛЬЗОВАТЕЛЕЙ. Чтобы зарегистрироваться, внимательно прочтите инструкцию в этой теме. Если вы уже зарегистрированы, то получить доступ к закрытым разделам можно в этой теме.